Не хочу туда. Всё что угодно только не это. Всегда ненавидела эти балы, эту пышность, чопорность, то что приходится улыбаться всем тем кого на самом деле на дух не переносишь.
- Анастасия, ты меня слушаешь? – спрашивает мать строго, смахивает с моего платья очередную несуществующую пылинку.
- Слушаю, маменька, - смиренно говорю я.
- Повтори, что я только что сказала?
- Сегодня важный день, и я должна произвести на Петра Анисимовича и остальных самое лучшее впечатление, - покорно отвечаю.
…произвести впечатление, быть милой, скромной, но при этом подавать Петру Анисимовичу всяческие тайные знаки внимания, чтобы идея нашей помолвки казалась ему приятной и многообещающей. А иначе — всё, матушка потеряет последний свой шанс вернуться ко двору, и жизнь её будет закончена.
Как она, без двора-то?
Никак. Проще дочь продать замуж за новоиспечённого генерала, к императору приближенного. Тем более батюшка уж предварительно обо всём договорился.
А дочь должна радоваться, что партия удачная. Богат, влиятелен, не один орден носит на груди. И опять же, всё ж ради семьи, ради матушки родимой. А ради семьи чего только не положишь…
- Вот и славно, что мы друг друга поняли, - матушка кивает благосклонно и величественно, так что сразу видно – княгиня. Пусть и из обнищавшего роду, но – княгиня. Жаль, у меня так не выходит, сколько не стараюсь. – А теперь идём. И не забывай улыбаться.
Гости, съехавшиеся на мамино приглашение, гомонят, смеются над чем-то, обмениваются сплетнями. Мужчины галантны и вежливы, даже те кто обычно совсем не таков, отчего смотрятся они лживо, будто и не настоящими вовсе. А дамы в пышных платьях нежных цветов, с бантами и лентами, одним видом своим посрамляют наш праздничный торт.
Кремовый торт, с клубникой, такой свежей… эх, всё равно нельзя его мне, врач наш семейный не велит, да и маменька убеждена, что для юной княжны есть во время любого мероприятия – моветон. А уж тем более -сегодня, когда я невольно в центре всеобщего внимания.
Оркестр гудит, настраивают инструмент. Сегодня будут вальсы, нынче они повсюду в моде, а я по сию пору нет-нет да наступаю партнёру на ногу. Благо длинная юбка с кринолином скрывает неловкие мои движения.
Ох, не для этого всего я на свет появилась… Кто бы знал как тошно мне здесь…
Все тут были: и соседи наши, и Гончаровы, и Оболенские, и Возенские всею семьёй… и граф Нарышкин здесь же. И как бы только они, ещё и наставники мои из гимназии, Алевтина Олеговна, учительница этикета и литературы, и мои «подруги» оттуда же… С год их не видала, ещё бы столько не видать, а маменька даже спрашивать меня не стала. Как это подружек не звать? Что, мол, люди подумают?
- Ах Настенька, дорогая! Какая ты сегодня красивая! – пропела одноклассница Нина, грациозная и безупречная.
А я понимаю стоя рядом с ней, что платье на мне смотрится не ахти как. И вообще, с личиком мне, в отличии от неё, не повезло. За то на фоне меня она смотрится богиня богиней, и знает это. В лицо не говорит, а вот за глаза – частенько. Девочки рассказывали.
- Поздравляю, милая! – Галочка Оболенская, как всегда, снисходительна и надменна. – Удачная партия, что не говори.
А я читаю в её взгляде: незаслуженно повезло.
- Ну, так где он? – Нина вертит головой, видимо, ожидая увидеть среди гостей сказочного принца.
- Понятия не имею, - я пытаюсь вспомнить, как этот Пётр Измайлов выглядит вообще? А то без меня меня сосватали, даже спросить – никто не спросил, хочу ли я. И уж тем более хоть портрет жениха потенциального мне показать никто не удосужился.
Это папенька всё, по службе расстарался. Уговорился, вернулся домой, говорит: я все дела с Измайловым уладил, породнимся, стало быть. Мать отцу - мол, что, вот так ни разу в жизни не видал и сразу на всё согласен? А отец честно отвечает: да как… ему по сути то всё равно. Ну жена и жена, говорит, тем более что Измайлов старший на него с женитьбой больно давит… Так что ничего. Породнимся с Измайловыми, род ведь старинный, ко двору близкий…
А я теперь что? Будто вещь какая-то, честное слово. Лучше б мне вместо этого бала как в детстве, в село сбежать и пропасть там до самого вечера с Маруськой и Ванечкой… Потом найдут конечно, шуму поднимется, да и пёс бы с ним, подальше бы отсюда только.
Тошно это всё.
- Да вон же он, чего вы! – Галка еле заметно указывает сложенным веером в нужную сторону.
Вот он значит, этот Пётр Анисимович Измайлов. Не молод уже, седеющий, военная выправка видна. Но хоть не стар, как я того опасалась, и, надо признать, весьма хорош собою. А вот лицо Измайлова выражало крайнюю степень незаинтересованности в происходящим вокруг, словно был он здесь лишь по причине некой тяжкой обязанности.
Рядом с ним контрастным пятном находился некий развесёлый господин, немногим моложе, с лихой чертовщинкой в глазах.
Господа изволили вести неспешную беседу, о чём – было не разобрать.
- Это поручик Овсиенко, - сообщила Галя, которая вечно всё про всех знала наперёд.
- Вы вообще знакомы то, с Петром Анисимовичем? – спросила Нина, глядя на то с каким вниманием я изучаю последнего.
- Н-нет, - ответила я.
- Странно, - сказала Нина.
- В порядке вещей, - Галя картинно поправила выбившуюся прядь волос. – Значит иди и заговори с ним первая.
- А может не стоит? – попыталась возразить я, но добрые подружки не сговариваясь подтолкнули меня вперёд и тут же исчезли среди толпы гостей.
И я осталась один на один со столь некстати обратившими на меня внимание господами.
- Добрый вечер, ваша светлость! – приветливо поздоровался Овсиенко.
Судя по нахмурившемуся лицу его товарища – моего потенциального жениха – он как раз пытался не то рассмотреть меня в деталях, не то понять кто я вообще такая.
- Д-добрый вечер, господа, - голос мой дрогнул, и я видимо невольно раскраснелась от этого взгляда.
Вот он, этот человек. Я поймала себя на том, что боюсь. Слишком сильно я надеялась что раз уж на то пошло - я наконец покину свой дом, и окажусь где-нибудь далеко. Как можно дальше от матушки. А муж… верно ведь говорят в народе: стерпится – слюбится. Правда ведь? Правда?...
Только при одном взгляде на равнодушное лицо Петра Анисимовича надежда на это растаяла в единый миг.
- А вы, должно быть, Настенька, - без особого интереса ответил он.
Я кивнула, хотя уже чувствовала острое желание просто развернутся и уйти.
- Угощайтесь, пожалуйста, - это всё что мне удалось из себя выдавить. – И чувствуйте себя как дома.
Сказала, и поспешила ретироваться восвояси.
Отходя я всё ещё слышала их разговор, для моих ушей не предназначенный.
- Петро, ты бы ей хоть шампанского предложил что ли? – укоризненно сказал Овсиенко. – Всё-таки невеста, вроде как.
- А. Да. Наверное надо было, - без особого раскаянья отвечал Измайлов.
- Слушай, раз она вообще ничего в тебе не трогает, то женится-то тогда зачем?
- Да мне, Миш, давно уже всё равно. Посмотри на них, ну? Все как на подбор как фарфоровые куклы одинаковые, что снаружи, что внутри. Губки бантиком, глазки распахнуты, румянец нарисованный, в голове одни любовные романы. Бери любую из них, всё равно одно и то же получится. Какая разница на ком женится, раз уж надо?
Ах, вот как, значит… Тебе и в самом деле разницы нет…
Всё. Не могу больше. Не могу.
Никем не замеченная, я выскользнула в галерею и через кухню выбежала на задний двор. За спиной послышался было оклик кухарки Глаши "что стряслось, Настенька? Куда ж вы?", но я уже бежала через сад прочь, не останавливаясь.
Куда? Да никуда. Разве что на секунду, быть может, поверить что и впрямь смогу вырваться на свободу.
Но нет. Вскоре запыхалась и остановилась. Никуда я не убегу. Нельзя. Нельзя семью бросать в такой ситуации, на меня же теперь вся надежда. Нельзя надолго уходить, иначе гости чего не того подумают. И участи иной желать нельзя — как же, генерал же, орденоносец, это ведь статус, это ведь честь великая...
И на землю упасть нельзя, иначе платье испачкаю. И плакать нельзя, потому что румяна по лицу растекутся.
А хочется. Ой как хочется просто упасть и плакать.
- Насть! Настька! - слышу голос со стороны дома.
Никак Маруся чтоль? Сердце аж заныло от радости. Маруська, милая...
- Вот, тут она, Марусь! - позвал сестру мальчишеский голосок совсем рядом со мной. Ванечка... Видно, обеспокоенная тётя Глаша отправила их меня найти.
- Насть, что случилось? - подоспевшая Маруся обняла меня за плечи порывисто.
- Не могу больше там быть, не могу, - сдавленно отвечала я, обнимая милую подруженьку, прячась на ее спасительном плече. – Не могу выносить больше это лицемерие, это принуждение, всё я им вечно должна да должна. Так и ладно бы только должна была, так ещё и их этот Петр Анисимович в мою сторону не смотрит даже. Не интересная я ему, вот так, прямо с порога. А маменька всё лютует – иди мол, глазки ему строй, улыбайся, охмуряй… а как? Мерзко мне от всего этого, Марусенька.
Милая моя Маруся просто обняла меня покрепче. Утешить меня ей было нечем.
А вот Ванечка, младший брат её, святая невинность десяти лет от роду, долго смотрел на нас склонив голову и нахмурившись.
А потом спросил:
- Слушай, Насть… А почему ты просто не возьмёшь и не пошлешь их всех нахуй?
Меня аж передёрнуло.
- Ч-что?
- Ну, ты же ненавидишь всё это, - пожал плечами Ванечка. – Так чего терпишь? Ты же барыня, как-никак! Так чего ты позволяешь с собой так обращаться-то? Не позволяй. Пойди сейчас туда и пошли их всех нахуй.
- Ва-ань, - почти плача произнесла я. – Так нельзя. Так не годится... Я только вечер испорчу, и раз и навсегда прославлюсь в высшем обществе как девица взбалмошная и дурно воспитанная. А матушка и вовсе превратит мою жизнь в ад на земле, и вам всем житья не даст, вы ж ее знаете.
- Ну… Прям посылать быть может и не надо, - осторожно сказала Маруся, держа меня за руку. – Да только может в чем-то Ванька и прав будет? Нельзя так с людями-то, нельзя, чтоб как с вещью какой…
- Нельзя… - с последних сил держусь чтоб не разреветься. – Нельзя, да ничего не поделаешь, Марусь. Надо.
Маруся в ответ почему-то испуганно вскрикнула и отскочила подальше. И, прежде чем я успела понять что происходит, маменькина рука намертво сжала моё плечо и грубо рванула на себя.
- Вот ты где, дрянь такая… ты что, не понимаешь, какой важный сейчас момент?
Я невольно втянула голову в плечи от испуга. Мать грубо встряхнула меня
- Распрями спину! И реветь даже не думай: испортишь макияж. А вы двое – пошли вон отсюда, чтоб духу вашего тут не было! Завтра же прикажу выпороть обоих на конюшне.
Ваню с Марусей как ветром сдуло.
- Маменька, не надо, они тут не при чём! – испуганно прокричала я.
- Анастасия, я сколько раз говорила тебе что прислуга – это прислуга, и общаться с ними как с равными ниже твоего достоинства! – мать силой тащила меня обратно в дом, через кухню и галерею.
- Мама…
– Святые угодники, ты видела, что натворила? Сколько раз повторять, что в таком платье нельзя выходить в сад! Посмотри на что похож подол? Что теперь делать, скажи на милость? Тебя все ждут, переодеваться некогда.
- Маменька…
- И сколько можно этого вечного неповиновения? Ты – неблагодарное, избалованное недоразумение, можешь хоть раз в жизни сделать всё как следует? Репутация всей семьи стоит на кону! Всё уже договорено, всё уже продуманно, тебе всего-навсего осталось оставить о себе хорошее впечатление! Одно хорошее впечатление, и мы все снова будем представлены при дворе.
- Ты будешь представлена, - неожиданно для себя вдруг произнесла я.
- Что? – прошипела моя мать, так и останавливаясь в дверях общей залы.
- Ты будешь представлена при дворе, как ты этого хочешь. Но это твоё и только твоё желание, не моё. Я не хочу так. Я не хочу...
- Не ори так громко, дурёха. Выпрями спину и улыбайся.
- Нет, - решилась я и с силой вырвала руку из пальцев матери. – Идите нахуй, мама!
В зале внезапно, в эту самую секунду воцарилось такая тишина, какой не бывало в этих стенах, пожалуй, даже в те дни когда нам всей семьёй доводилось уезжать в Петербург.
Все взгляды моментально обратились ко мне, но мне уже было наплевать.
Мать, казалось, обратилась из человека в соляной столб.
- Что ты сказала?! – спросила она, откровенно тяжело дыша от возмущения и шока.
- Что слышали, маменька. Идите нахуй.
Кто-то из пожилых гостей схватился за сердце, а Галецкая старшая, кажется, упала в обморок.
А меня было уже не остановить.
- На хуй идите со своими балами, причёсками, макияжами! Нахуй с вашими браками по расчёту! И сами можете возвращаться нахуй ко двору сколько вам угодно, только без меня!
Тишина в этот миг стала поистине мёртвой. Вышедшая на шум из кухни тётя Глаша в ужасе закрыла рот ладонью. Я стояла перед всеми ними, - соседями, одноклассницами, своей учительницей по этикету! - растрёпанная и злая, понимая, что всё. Не сдержала себя. Теперь моей жизни пришёл конец.
Матушка об этом позаботиться.
- Одну минутку, господа!
Господа ожили и расступились, пропуская Петра Анисимовича. Лицо его было озарено откровенно восхищённой улыбкой.
- Всего одну минутку! – он оказался рядом со мной, фактически плечом к плечу, лицом к лицу с маменькой. – Я прошу нижайше простить мою невесту за этот маленький инцидент! Боюсь, вина за это лежит на мне: я увлёкся разговором и не уделил даме достаточно внимания. Но уверяю, этого больше не повторится, уважаемая Елизавета Алексеевна. И вы, уважаемые гости. Примите мои глубочайшие извинения.
Я испытала сильнейшее желание послать на хуй и его тоже, но в последний момент чудом сдержалась.
А с мамой приключился новый шок, наложившийся прямиком на предыдущий. Но, к её чести надо отметить, она таки совладала с выражением лица и нашла в себе силы сказать:
- Ваши извинения приняты, Пётр Анисимович.
- Благодарю вас, Елизавета Алексеевна.
Мой нежданный спаситель сцапал меня под руку и настойчиво повёл в сторону фуршетного стола.
- Спасибо вам, - сказала я, пытаясь осознать, что это такое сейчас со мной приключилось. – Правда завтра она меня всё равно убьёт.
- Не, не убьёт, - уверенно ответил Измайлов. – Потому как завтра я подумываю срочно пригласить вас на конную прогулку. Вы любите конные прогулки?
- Очень, - с некоторым облегчением призналась я. – Сильно больше чем балы.
- Вот и славно, - удовлетворённо ответил он. Подвел меня к фуршетному столику, у которого стоял всё тот же незабвенный поручик Овсиенко. Поручик проводил нас взглядом, ворча себе под нос:
- «Одинаковые они, все, мол, одинаковые»…. А в итоге — отхватил-таки себе единственную живую женщину во всей губернии…
Измайлов проигнорировал его, занятый тем что наливал мне шампанское и внимательно, с превеликим интересом изучал взглядом.
- Вы знаете, Анастасия Павловна, должен признать, что очарован вами по уши. Пиздецки, я бы даже сказал. Ответьте мне скорее, есть ли у меня ещё хоть какие-то шансы заслужить ваше расположение?
- Не исключено, Пётр Анисимович, не исключено! – кокетливо ответила я, поднося к губам бокал.
- Анастасия, ты меня слушаешь? – спрашивает мать строго, смахивает с моего платья очередную несуществующую пылинку.
- Слушаю, маменька, - смиренно говорю я.
- Повтори, что я только что сказала?
- Сегодня важный день, и я должна произвести на Петра Анисимовича и остальных самое лучшее впечатление, - покорно отвечаю.
…произвести впечатление, быть милой, скромной, но при этом подавать Петру Анисимовичу всяческие тайные знаки внимания, чтобы идея нашей помолвки казалась ему приятной и многообещающей. А иначе — всё, матушка потеряет последний свой шанс вернуться ко двору, и жизнь её будет закончена.
Как она, без двора-то?
Никак. Проще дочь продать замуж за новоиспечённого генерала, к императору приближенного. Тем более батюшка уж предварительно обо всём договорился.
А дочь должна радоваться, что партия удачная. Богат, влиятелен, не один орден носит на груди. И опять же, всё ж ради семьи, ради матушки родимой. А ради семьи чего только не положишь…
- Вот и славно, что мы друг друга поняли, - матушка кивает благосклонно и величественно, так что сразу видно – княгиня. Пусть и из обнищавшего роду, но – княгиня. Жаль, у меня так не выходит, сколько не стараюсь. – А теперь идём. И не забывай улыбаться.
Гости, съехавшиеся на мамино приглашение, гомонят, смеются над чем-то, обмениваются сплетнями. Мужчины галантны и вежливы, даже те кто обычно совсем не таков, отчего смотрятся они лживо, будто и не настоящими вовсе. А дамы в пышных платьях нежных цветов, с бантами и лентами, одним видом своим посрамляют наш праздничный торт.
Кремовый торт, с клубникой, такой свежей… эх, всё равно нельзя его мне, врач наш семейный не велит, да и маменька убеждена, что для юной княжны есть во время любого мероприятия – моветон. А уж тем более -сегодня, когда я невольно в центре всеобщего внимания.
Оркестр гудит, настраивают инструмент. Сегодня будут вальсы, нынче они повсюду в моде, а я по сию пору нет-нет да наступаю партнёру на ногу. Благо длинная юбка с кринолином скрывает неловкие мои движения.
Ох, не для этого всего я на свет появилась… Кто бы знал как тошно мне здесь…
Все тут были: и соседи наши, и Гончаровы, и Оболенские, и Возенские всею семьёй… и граф Нарышкин здесь же. И как бы только они, ещё и наставники мои из гимназии, Алевтина Олеговна, учительница этикета и литературы, и мои «подруги» оттуда же… С год их не видала, ещё бы столько не видать, а маменька даже спрашивать меня не стала. Как это подружек не звать? Что, мол, люди подумают?
- Ах Настенька, дорогая! Какая ты сегодня красивая! – пропела одноклассница Нина, грациозная и безупречная.
А я понимаю стоя рядом с ней, что платье на мне смотрится не ахти как. И вообще, с личиком мне, в отличии от неё, не повезло. За то на фоне меня она смотрится богиня богиней, и знает это. В лицо не говорит, а вот за глаза – частенько. Девочки рассказывали.
- Поздравляю, милая! – Галочка Оболенская, как всегда, снисходительна и надменна. – Удачная партия, что не говори.
А я читаю в её взгляде: незаслуженно повезло.
- Ну, так где он? – Нина вертит головой, видимо, ожидая увидеть среди гостей сказочного принца.
- Понятия не имею, - я пытаюсь вспомнить, как этот Пётр Измайлов выглядит вообще? А то без меня меня сосватали, даже спросить – никто не спросил, хочу ли я. И уж тем более хоть портрет жениха потенциального мне показать никто не удосужился.
Это папенька всё, по службе расстарался. Уговорился, вернулся домой, говорит: я все дела с Измайловым уладил, породнимся, стало быть. Мать отцу - мол, что, вот так ни разу в жизни не видал и сразу на всё согласен? А отец честно отвечает: да как… ему по сути то всё равно. Ну жена и жена, говорит, тем более что Измайлов старший на него с женитьбой больно давит… Так что ничего. Породнимся с Измайловыми, род ведь старинный, ко двору близкий…
А я теперь что? Будто вещь какая-то, честное слово. Лучше б мне вместо этого бала как в детстве, в село сбежать и пропасть там до самого вечера с Маруськой и Ванечкой… Потом найдут конечно, шуму поднимется, да и пёс бы с ним, подальше бы отсюда только.
Тошно это всё.
- Да вон же он, чего вы! – Галка еле заметно указывает сложенным веером в нужную сторону.
Вот он значит, этот Пётр Анисимович Измайлов. Не молод уже, седеющий, военная выправка видна. Но хоть не стар, как я того опасалась, и, надо признать, весьма хорош собою. А вот лицо Измайлова выражало крайнюю степень незаинтересованности в происходящим вокруг, словно был он здесь лишь по причине некой тяжкой обязанности.
Рядом с ним контрастным пятном находился некий развесёлый господин, немногим моложе, с лихой чертовщинкой в глазах.
Господа изволили вести неспешную беседу, о чём – было не разобрать.
- Это поручик Овсиенко, - сообщила Галя, которая вечно всё про всех знала наперёд.
- Вы вообще знакомы то, с Петром Анисимовичем? – спросила Нина, глядя на то с каким вниманием я изучаю последнего.
- Н-нет, - ответила я.
- Странно, - сказала Нина.
- В порядке вещей, - Галя картинно поправила выбившуюся прядь волос. – Значит иди и заговори с ним первая.
- А может не стоит? – попыталась возразить я, но добрые подружки не сговариваясь подтолкнули меня вперёд и тут же исчезли среди толпы гостей.
И я осталась один на один со столь некстати обратившими на меня внимание господами.
- Добрый вечер, ваша светлость! – приветливо поздоровался Овсиенко.
Судя по нахмурившемуся лицу его товарища – моего потенциального жениха – он как раз пытался не то рассмотреть меня в деталях, не то понять кто я вообще такая.
- Д-добрый вечер, господа, - голос мой дрогнул, и я видимо невольно раскраснелась от этого взгляда.
Вот он, этот человек. Я поймала себя на том, что боюсь. Слишком сильно я надеялась что раз уж на то пошло - я наконец покину свой дом, и окажусь где-нибудь далеко. Как можно дальше от матушки. А муж… верно ведь говорят в народе: стерпится – слюбится. Правда ведь? Правда?...
Только при одном взгляде на равнодушное лицо Петра Анисимовича надежда на это растаяла в единый миг.
- А вы, должно быть, Настенька, - без особого интереса ответил он.
Я кивнула, хотя уже чувствовала острое желание просто развернутся и уйти.
- Угощайтесь, пожалуйста, - это всё что мне удалось из себя выдавить. – И чувствуйте себя как дома.
Сказала, и поспешила ретироваться восвояси.
Отходя я всё ещё слышала их разговор, для моих ушей не предназначенный.
- Петро, ты бы ей хоть шампанского предложил что ли? – укоризненно сказал Овсиенко. – Всё-таки невеста, вроде как.
- А. Да. Наверное надо было, - без особого раскаянья отвечал Измайлов.
- Слушай, раз она вообще ничего в тебе не трогает, то женится-то тогда зачем?
- Да мне, Миш, давно уже всё равно. Посмотри на них, ну? Все как на подбор как фарфоровые куклы одинаковые, что снаружи, что внутри. Губки бантиком, глазки распахнуты, румянец нарисованный, в голове одни любовные романы. Бери любую из них, всё равно одно и то же получится. Какая разница на ком женится, раз уж надо?
Ах, вот как, значит… Тебе и в самом деле разницы нет…
Всё. Не могу больше. Не могу.
Никем не замеченная, я выскользнула в галерею и через кухню выбежала на задний двор. За спиной послышался было оклик кухарки Глаши "что стряслось, Настенька? Куда ж вы?", но я уже бежала через сад прочь, не останавливаясь.
Куда? Да никуда. Разве что на секунду, быть может, поверить что и впрямь смогу вырваться на свободу.
Но нет. Вскоре запыхалась и остановилась. Никуда я не убегу. Нельзя. Нельзя семью бросать в такой ситуации, на меня же теперь вся надежда. Нельзя надолго уходить, иначе гости чего не того подумают. И участи иной желать нельзя — как же, генерал же, орденоносец, это ведь статус, это ведь честь великая...
И на землю упасть нельзя, иначе платье испачкаю. И плакать нельзя, потому что румяна по лицу растекутся.
А хочется. Ой как хочется просто упасть и плакать.
- Насть! Настька! - слышу голос со стороны дома.
Никак Маруся чтоль? Сердце аж заныло от радости. Маруська, милая...
- Вот, тут она, Марусь! - позвал сестру мальчишеский голосок совсем рядом со мной. Ванечка... Видно, обеспокоенная тётя Глаша отправила их меня найти.
- Насть, что случилось? - подоспевшая Маруся обняла меня за плечи порывисто.
- Не могу больше там быть, не могу, - сдавленно отвечала я, обнимая милую подруженьку, прячась на ее спасительном плече. – Не могу выносить больше это лицемерие, это принуждение, всё я им вечно должна да должна. Так и ладно бы только должна была, так ещё и их этот Петр Анисимович в мою сторону не смотрит даже. Не интересная я ему, вот так, прямо с порога. А маменька всё лютует – иди мол, глазки ему строй, улыбайся, охмуряй… а как? Мерзко мне от всего этого, Марусенька.
Милая моя Маруся просто обняла меня покрепче. Утешить меня ей было нечем.
А вот Ванечка, младший брат её, святая невинность десяти лет от роду, долго смотрел на нас склонив голову и нахмурившись.
А потом спросил:
- Слушай, Насть… А почему ты просто не возьмёшь и не пошлешь их всех нахуй?
Меня аж передёрнуло.
- Ч-что?
- Ну, ты же ненавидишь всё это, - пожал плечами Ванечка. – Так чего терпишь? Ты же барыня, как-никак! Так чего ты позволяешь с собой так обращаться-то? Не позволяй. Пойди сейчас туда и пошли их всех нахуй.
- Ва-ань, - почти плача произнесла я. – Так нельзя. Так не годится... Я только вечер испорчу, и раз и навсегда прославлюсь в высшем обществе как девица взбалмошная и дурно воспитанная. А матушка и вовсе превратит мою жизнь в ад на земле, и вам всем житья не даст, вы ж ее знаете.
- Ну… Прям посылать быть может и не надо, - осторожно сказала Маруся, держа меня за руку. – Да только может в чем-то Ванька и прав будет? Нельзя так с людями-то, нельзя, чтоб как с вещью какой…
- Нельзя… - с последних сил держусь чтоб не разреветься. – Нельзя, да ничего не поделаешь, Марусь. Надо.
Маруся в ответ почему-то испуганно вскрикнула и отскочила подальше. И, прежде чем я успела понять что происходит, маменькина рука намертво сжала моё плечо и грубо рванула на себя.
- Вот ты где, дрянь такая… ты что, не понимаешь, какой важный сейчас момент?
Я невольно втянула голову в плечи от испуга. Мать грубо встряхнула меня
- Распрями спину! И реветь даже не думай: испортишь макияж. А вы двое – пошли вон отсюда, чтоб духу вашего тут не было! Завтра же прикажу выпороть обоих на конюшне.
Ваню с Марусей как ветром сдуло.
- Маменька, не надо, они тут не при чём! – испуганно прокричала я.
- Анастасия, я сколько раз говорила тебе что прислуга – это прислуга, и общаться с ними как с равными ниже твоего достоинства! – мать силой тащила меня обратно в дом, через кухню и галерею.
- Мама…
– Святые угодники, ты видела, что натворила? Сколько раз повторять, что в таком платье нельзя выходить в сад! Посмотри на что похож подол? Что теперь делать, скажи на милость? Тебя все ждут, переодеваться некогда.
- Маменька…
- И сколько можно этого вечного неповиновения? Ты – неблагодарное, избалованное недоразумение, можешь хоть раз в жизни сделать всё как следует? Репутация всей семьи стоит на кону! Всё уже договорено, всё уже продуманно, тебе всего-навсего осталось оставить о себе хорошее впечатление! Одно хорошее впечатление, и мы все снова будем представлены при дворе.
- Ты будешь представлена, - неожиданно для себя вдруг произнесла я.
- Что? – прошипела моя мать, так и останавливаясь в дверях общей залы.
- Ты будешь представлена при дворе, как ты этого хочешь. Но это твоё и только твоё желание, не моё. Я не хочу так. Я не хочу...
- Не ори так громко, дурёха. Выпрями спину и улыбайся.
- Нет, - решилась я и с силой вырвала руку из пальцев матери. – Идите нахуй, мама!
В зале внезапно, в эту самую секунду воцарилось такая тишина, какой не бывало в этих стенах, пожалуй, даже в те дни когда нам всей семьёй доводилось уезжать в Петербург.
Все взгляды моментально обратились ко мне, но мне уже было наплевать.
Мать, казалось, обратилась из человека в соляной столб.
- Что ты сказала?! – спросила она, откровенно тяжело дыша от возмущения и шока.
- Что слышали, маменька. Идите нахуй.
Кто-то из пожилых гостей схватился за сердце, а Галецкая старшая, кажется, упала в обморок.
А меня было уже не остановить.
- На хуй идите со своими балами, причёсками, макияжами! Нахуй с вашими браками по расчёту! И сами можете возвращаться нахуй ко двору сколько вам угодно, только без меня!
Тишина в этот миг стала поистине мёртвой. Вышедшая на шум из кухни тётя Глаша в ужасе закрыла рот ладонью. Я стояла перед всеми ними, - соседями, одноклассницами, своей учительницей по этикету! - растрёпанная и злая, понимая, что всё. Не сдержала себя. Теперь моей жизни пришёл конец.
Матушка об этом позаботиться.
- Одну минутку, господа!
Господа ожили и расступились, пропуская Петра Анисимовича. Лицо его было озарено откровенно восхищённой улыбкой.
- Всего одну минутку! – он оказался рядом со мной, фактически плечом к плечу, лицом к лицу с маменькой. – Я прошу нижайше простить мою невесту за этот маленький инцидент! Боюсь, вина за это лежит на мне: я увлёкся разговором и не уделил даме достаточно внимания. Но уверяю, этого больше не повторится, уважаемая Елизавета Алексеевна. И вы, уважаемые гости. Примите мои глубочайшие извинения.
Я испытала сильнейшее желание послать на хуй и его тоже, но в последний момент чудом сдержалась.
А с мамой приключился новый шок, наложившийся прямиком на предыдущий. Но, к её чести надо отметить, она таки совладала с выражением лица и нашла в себе силы сказать:
- Ваши извинения приняты, Пётр Анисимович.
- Благодарю вас, Елизавета Алексеевна.
Мой нежданный спаситель сцапал меня под руку и настойчиво повёл в сторону фуршетного стола.
- Спасибо вам, - сказала я, пытаясь осознать, что это такое сейчас со мной приключилось. – Правда завтра она меня всё равно убьёт.
- Не, не убьёт, - уверенно ответил Измайлов. – Потому как завтра я подумываю срочно пригласить вас на конную прогулку. Вы любите конные прогулки?
- Очень, - с некоторым облегчением призналась я. – Сильно больше чем балы.
- Вот и славно, - удовлетворённо ответил он. Подвел меня к фуршетному столику, у которого стоял всё тот же незабвенный поручик Овсиенко. Поручик проводил нас взглядом, ворча себе под нос:
- «Одинаковые они, все, мол, одинаковые»…. А в итоге — отхватил-таки себе единственную живую женщину во всей губернии…
Измайлов проигнорировал его, занятый тем что наливал мне шампанское и внимательно, с превеликим интересом изучал взглядом.
- Вы знаете, Анастасия Павловна, должен признать, что очарован вами по уши. Пиздецки, я бы даже сказал. Ответьте мне скорее, есть ли у меня ещё хоть какие-то шансы заслужить ваше расположение?
- Не исключено, Пётр Анисимович, не исключено! – кокетливо ответила я, поднося к губам бокал.
