Глава 1. Странный незнакомец
В те дни Петербург ещё не накрыла сырая, слякотная поздняя осень. Хоть и уже шёл октябрь, но дни все ещё стояли тёплые, да и солнце выглядывало из-за туч куда чаще, чем положено ему осенью. Маменька наша старалась воспользоваться хорошей погодой и велела мисс Мур, нашей гувернантке, урезать дневные уроки и побольше бывать с нами на воздухе. Пожилая, сухопарая и добродушная мисс распоряжению хозяйки молча подчинилась.
И вот каждый день мы, дети, торопливо одевались на прогулку с помощью нашей нянюшки Егоровны. Затем раздавался чуть гнусавый голос нашей мисс: «Betsy, Bob, Alex, let’s go!». Егоровна ловко завязывала мне капор, попутно ворчала: «Да когда уж мисия эта наших деток крёстные имена-то выучит! Ты, Лизуша, по-ихнему болтаешь бойко, растолкуй ты ей, как кого зовут!» Няню невозможно было убедить, что меня, брата Бориса и сестренку Шурочку «мисия», то есть мисс, зовёт как надо, правда, на английский манер. Всякий раз, выслушав мои объяснения, Егоровна «сводила счёты» с мисс Мур, называя ту за глаза не только «мисией», но и Муркой.
Как-то выходило, что, живя на набережной Екатерининского канала, мы всякий раз выбирали один и тот же маршрут. Мы доходили до Невского, некоторое время шли по нему, затем сворачивали на Садовую, двигались мимо Михайловского замка к Летнему саду, и уж в Летнем саду гуляли и играли вволю, и, если погода благоприятствовала, возвращались домой лишь к обеду.
Я и младшие спокойно наслаждались бы этими прогулками, если бы не одно «но»: каждый раз, выходя на прогулку, мы замечали очень странного человека. Между собой мы называли его «Человек со смущённым лицом». Это придумал Борис, которому тогда исполнилось восемь, и я не могла не согласиться с таким определением.
Представьте себе человека довольно молодого, прилично, хотя и скромно, одетого: он носил неприметный серый костюм, его ботинки всегда были тщательно начищены. Передвигался он мелким, семенящим шагом. Но его лицо! Оно было достаточно выразительным и запоминающимся, если сравнивать с теми, что я встречала за свои тринадцать лет. Лицо было узким, худым, бледным, с большими, вечно опущенными глазами, тонкими тёмными бровями и тёмными же ресницами. Пожалуй, это лицо даже можно было назвать приятным; а ещё на нём было написано одно лишь непроходящее смущение и великое старание никому на улице не мешать... И удивительно! — как нарочно именно это у нашего незнакомца никак и не получалось. При всей деликатности и незаметности он ухитрялся то толкнуть кого-нибудь, то задеть локтем даму, то отдавить ногу хорошо одетому господину, то опрокинуть лоток торговки яблоками, а то и напугать лошадь извозчика, да так, что та взбрыкивала или вскидывалась на дыбы. У него вечно получалось ступить в грязную лужу и обрызгать прохожего водой, рассыпать чужие бумаги, зацепить зонтом кружево на платье, или, если он раскрывал зонт, обязательно попадал спицами кому-нибудь в лицо. А если из-за порыва ветра с кого-то слетал котелок или шляпа, наш незнакомец беспременно наступал на них ногой.
В общем, это был не человек, а одно ходячее несчастье. Едва задев или побеспокоив кого-то, он начинал судорожно и многословно извиняться, отчаянно краснел и конфузился ещё больше.
Мы с братом сперва отнеслись к незнакомцу со свойственным нашему возрасту легкомыслием: едва завидев его издали, я и Борис уже подталкивали друг друга локтями в ожидании нового конфуза и от души веселились, и лишь под взглядом нашей мисс старались не смеяться неприлично громко. Однако — и Борис заметил это раньше меня — Человек со смущённым лицом отчего-то вызывал подлинные приступы ярости почти у каждого встречного.
Брат обратил моё внимание на то, что, например, почтенный чиновник в вицмундире, такой солидный и спокойный, случайно наскочил на Человека со смущённым лицом, когда тот остановился завязать шнурок. Портфель важного чиновника при этом полетел в лужу. Человек со смущённым лицом подскочил, кинулся за портфелем и вернул его чиновнику, кланяясь и бормоча цветистые извинения. Однако чиновник аж побагровел от злости и почти силою выхватил свой портфель из услужливых рук. Нам почудилось было, что он сейчас размахнётся и ударит нашего незнакомца, но чиновник все же сдержался: грубо выругавшись вполголоса, он зашагал поскорее прочь. Мы провожали его изумленными взглядами.
— Послушай, Лизка, — пробормотал Борис, — отчего это он так рассердился?
Я пожала плечами. Однако с тех пор, наблюдать за Человеком со смущённым лицом — нам стало уже не так весело. Мы решили, что тот чиновник, верно, был в дурном расположении духа, и оттого несчастный Человек со смущённым лицом, своею неловкостью и извинениями, и привёл его в такой гнев... Но мы ошибались.
* * *
Когда, днём позже, наша прогулка возобновилась — по тому же маршруту, погода стояла на редкость тёплая и солнечная, и народу на Невском было весьма много.
Мы с Борисом даже и не удивились, заметив уже знакомого нам Человека со смущённым лицом. Он шёл нам навстречу, по своему обыкновению, как-то боком, опустив глаза, торопясь и стараясь никого не задеть. На беду, справа от него шествовала изящная, нарядная молодая дама с девочкой лет двух и чистенькой, скромно одетой старушкой, по-видимому, няней; слева же торопливо шагал, почти бежал юноша-рассыльный, торопившийся по своим делам. Рассыльный постарался обогнуть нашего незнакомца, тот с готовностью уступил ему дорогу, и при этом, сильно толкнул старушку-няню, которая вела ребенка за руку. Старушка, охнув, села прямо на тротуар, девочка запнулась об её ноги, шлёпнулась на землю и громко разревелась... Человек со смущённым лицом схватился за голову и, захлебываясь извинениями, начал одновременно помогать старушке, ребенку и униженно кланяться даме. Вышло ещё хуже: девочка, взятая им на руки, подняла истошный крик, а старушка разразилась бранью. Дама же, ещё минуту назад сияющая и довольная всем на свете, сделалась красной от гнева, прямо как давешний чиновник.
— Да вы, сударь, с ума спятили, что бросаетесь людям под ноги?! — воскликнула она и топнула ножкой в изящном башмачке. — Вы это нарочно устроили? Отдайте ребёнка, сию же минуту!
— Сударыня, помилуйте-с... Да у меня и в мыслях... Да разве ж я могу... Простите, на коленях молю, простите, — бормотал несчастный Человек со смущённым лицом, не переставая испуганно топтаться на месте, точно провинившийся гимназист.
Дама, не слушая, выхватила заплаканного ребёнка у него из рук.
— Мерзавец! Сochon! Убирайтесь, отойдите от нас! — с ненавистью прошипела она, а поскольку наш незнакомец все продолжал кланяться и бормотать, дама с ребёнком на руках направилась прочь, брезгливо обогнув его, будто перед ней находился не человек, а выгребная яма.
Старушка же, которой Человек со смущенным лицом помог подняться, выбранила его ещё более непечатными выражениями, да вдобавок, весьма чувствительно пихнула острым локтем в бок. Затем старушка устремилась за своею барыней, на ходу выразительно посылая нашего незнакомца к чёрту.
Мы наблюдали эту интермедию, разинув рты. В этот, как и в последующие дни, сценарий повторялся: Человек со смущённым лицом, благодаря своей неловкости, причинял кому-либо неудобство, порой чувствительное. Но делал он это нечаянно, бурно раскаивался, всякий раз старался извиниться, услужить, вымолить прощение. Особенно странной казалась непропорциональная его проступку ненависть со стороны прохожих. Пусть этот человек и был до противного неуклюж — это качество, как думали мы, не заслуживало ругани, тычков и проклятий!
Мой младший брат Борис, несмотря на свою насмешливость, бывший добрым, чувствительным мальчиком, даже испытал к нему жалость.
— Знаешь, что я думаю? — сказал он мне тем же вечером, хмуря брови. — Если б он не бросался виниться всякий раз, ему бы и не доставалось. Представь, Лиза: вот толкну я тебя ненарочно, повинюсь, а ты на меня же с кулаками! Верно, ему обидно; а не извиняться нельзя же. Как есть свиньёй назовут...
— И называют, — задумчиво добавила я. — Хотя он и извинялся.
Мы ещё потолковали о том, что и маменька с папенькой, и мисс — все учат нас быть вежливыми да почтительными, а оно вон как оборачивается. Однако пора уже было ложиться спать; явилась мисс Мур почитать нам на ночь роман г-на Диккенса о девочке Нелли. Чтение английской книги весьма быстро усыпило нас — а уже следующим утром похождения Человека со смущённым лицом предстали пред нами в новом свете.
* * *
На следующий день мы отметили, что неловкость и извинения Человека со смущённым лицом не только вызывали у окружающих беспричинную ярость — после этих вроде бы пустячных историй у его «жертв» отчаянно портилось настроение, и они становились злы на весь белый свет. Молодые счастливые супружеские пары прямо здесь, на улице, начинали ссориться, прилично одетые господа раздражались на погоду, товарищей по службе, собственных жён, матери кричали и гневались на ребятишек, извозчики грубо бранились между собой, дерзили седокам и срывали досаду на лошадях... Отчего так происходило — Бог знает. У этого человека был прямо какой-то дар одним своим видом вносить разлад в окружающий мир, притом он, по нашей тогдашней уверенности, ничего не делал нарочно.
Немного позже мы встретили его на Садовой; эта улица была весьма оживлённой — переполненной пешеходами, экипажами и пролётками извозчиков. Ходили по ней и конки, ярко-жёлтые, двухэтажные, с открытым империалом, запряжённые парой лошадей. Все это непрерывно двигалось: извозчики перекрикивались, конки трезвонили; на Садовой было шумно и стоял сплошной кавардак.
Молодой человек — уже известный нам Человек со смущённым лицом — торопливо перебегал с одной стороны улицы на другую. Мы с братом уж не сомневались, что добром это не кончится. И оказались правы. Наш незнакомец ухитрился споткнуться и едва не угодить прямо под колеса шикарного закрытого ландо, что двигалось насколько возможно быстро и, благодаря мягким резиновым шинам, почти бесшумно. В последний момент незнакомец сумел-таки отскочить в сторону и, по обыкновению, заискивая, начал приговаривать извинения. Однако важный, надменный кучер в бархатном кафтане и с павлиньим пером на шапке был сильно разъярён, едва не став участником серьезного уличного происшествия. Кучер натянул поводья и громогласно выбранился; короткий кнут в его руке невысоко взлетел и запечатлел несильный, но чувствительный удар по плечам нашего незнакомца. Очевидцы ахнули от неожиданности. Из кареты послышался властный мужской голос — он вопрошал, почему остановились? — затем звонкий женский смех... Человек со смущённым лицом, озираясь и улыбаясь потерянно, добрался до тротуара — казалось, его не столько задевает полученное оскорбление, сколько огорчает собственная неловкость. Грубиян-кучер собрал поводья...
Я наблюдала за нашим незнакомцем, который продолжал неловко и жалко улыбаться — и пропустила момент, как произошла катастрофа. Борис рассказывал потом, что лошади, запряженные в ландо, верно, испугались резкого звонка конки, что прозвучал у них прямо над ухом. Как бы то ни было, лошади рванули с места и понесли вскачь — ругательства кучера, испуганные вопли, женский визг — все это слилось в один общий гул, затем послышался грохот и крики ужаса и боли...
Мы с Борисом от испуга схватили друг друга за руки, а наша заботливая мисс прижала к себе мою четырехлетнюю сестренку Шурочку, дабы уберечь её от страшного зрелища... Элегантное ландо с переломанными рессорами лежало на боку, конка, в которую оно основательно врезалось, сошла с рельсов и вся перекосилась, казалось, она вот-вот перевернётся. На мостовой валялось изуродованное тело кучера, неподалеку от него я увидела ещё нескольких человек, раздавленных и помятых копытами взбесившихся лошадей. К ним уже бежали со всех сторон. Какой-то расторопный молодец ловко открыл дверь покорёженной кареты, откуда не доносилось ни звука, заглянул туда и, ставши вдруг зеленовато-бледен, растерянно осмотрелся по сторонам, покачал головой и перекрестился.
Мисс Мур, держа Шурочку на руках, поспешно зашагала вперед, строго приказав нам с Борисом следовать за нею. Оно и понятно — разглядывать окровавленные мертвые тела нам, детям, вовсе не подобало, однако я медлила и продолжала искать глазами нашего незнакомца, который в этом происшествии никак не участвовал и совершенно не пострадал. Я вскоре увидела его и стиснула руку Бориса, привлекая его внимание.
Человек со смущённым лицом стоял неподалеку, на тротуаре. Он смотрел, щурясь, откинув голову, и, казалось, стремился запечатлеть в своей памяти увиденное, точно художник, что выбирает вазу для натюрморта. Никаких чувств не было в его глазах, одно холодное пристальное внимание. Это настолько дисгармонировало с его обычным виноватым, жалким видом, что я оторопела. В какой-то момент он отвернулся и направился прочь — при этом его смущённое выражение лица мгновенно, будто маска, вернулось на место.
— Лиза, ты видела?! — прошептал Борис. — Он же... Он же... вовсе не такой! А мы-то думали...
Брат не мог точнее выразить совершенно понятную мне мысль. Да, Человек со смущённым лицом, оказывается, был совсем не таким, каковым мы рисовали его себе... А вот каким же он был на самом деле, ни я ни Борис в ту минуту не сумели бы сказать.
* * *
О несчастном случае писали газеты, и мы слышали, как взрослые, по обыкновению, преувеличивая и украшая рассказ разными неточностями передавали друг другу эту историю. Нигде не фигурировал наш незнакомец: конечно же, он просто находился рядом в тот момент и был совершенно не причём!
Мы с братом, по взаимному уговору, никогда не делились нашими наблюдениями с маменькой или мисс Мур, а Шура была слишком мала, чтобы замечать то, что замечали мы. И теперь нам казалось, что мы единственные на свете знаем, кто на самом деле был причиной катастрофы. Но спроси нас: почему мы так в этом уверены? — никто из нас не мог бы объяснить внятно. Да и как столь жалкий, нелепый человек мог устроить такое?!
Несколько дней после несчастья на Садовой не видали мы Человека со смущённым лицом — мне уж начало казаться, что он — просто плод наших с Борисом фантазий. Но брат упрямо качал головой и утверждал, что не сегодня-завтра мы его встретим — что вскоре подтвердилось.
* * *
Мы прогуливались по Летнему саду — казалось, сама эта солнечная осень располагает к доброму, счастливому расположению духа. Все, кто окружал нас, улыбались; радовало глаз великолепие мягких золотисто-багряных красок. Мы бегали вокруг памятника баснописцу Крылову. Слой опавшей листвы шуршал под ногами, и, к нашему удовольствию, мы уже набрали несколько охапок красивейших листьев, чтобы потом, вместе с мисс Мур заняться составлением гербариев...
Я буквально споткнулась взглядом о Человека со смущённым лицом; признаюсь, я уже успела позабыть о нем. Борис также заметил его и прошептал: «Ну, что я тебе говорил?», но я шикнула в ответ. Как же мне не хотелось, чтобы очередной чудесный день был бы испорчен каким-нибудь неприятным происшествием! «Ну, может быть, хотя бы сегодня...» — мысленно взмолилась я.
