Глава Чашка кофе
Тогда она запретила себе реветь. Запретила выть, поскуливать от безысходности. Каждое утро открывала дверь с улыбкой, принося чашку крепкого кофе. Запах захватил небольшую палату и рвался к окнам, совершенно не обращая внимание на писк приборов.
-- Здравствуй, любимый. Я принесла тебе кофе.
Лежавший на кровати парень не отвечал. Кома. Без шансов.
А ведь когда-то они были другие. Он подсел к ней в кафе, протягивая наперсток с ристретто.
-- Привет. Я принес тебе кофе.
И она улыбнулась. А потом они бродили по улицам, залитым солнцем и разговаривали. Так не бывает. Им нравились одни и те же писатели, музыка, кино. И кофе. Две половинки стали одним целым. Их пытался разлучить дождь, их проверяла на прочность метель и слякоть. Но они расставались, чтобы вновь встретиться, чтобы одним вьюжным днем остаться в ночи вдвоем. Под большим одеялом, в переплетении тихих вздохов и стонов, путаясь в смущении и страсти. А утром он появился перед растрепанной подругой, что стесняясь куталась в простынь, с чашкой в руках:
-- Доброе утро, любимая. Я принес тебе кофе.
Время пахло бодрящим напитком, зиму сменило лето, и вот ветер путался в фате, а среди радостных гостей на прогулке в парке двое на брудершафт пили терпкий вкус любви. Любовь со вкусом кофе. Он стал их маленькой тайной, личным секретом. Нередко то он, то она назначали супругу свидание в уютных кофейнях, чтобы опоздать и появиться возле столика с чашкой в руках:
-- Здравствуй. Я принес тебе кофе.
И вот опять осень. Она ждала. Однако ожил телефон, чтобы механическим голосом сообщить, что некого ждать. Сердце. Оказывается, у него был врожденный порок, о котором никто не знал. Когда она примчалась в больницу, врач подтвердил. Тогда она и запретила себе реветь.
Дождь, переходящий в снег. Черная мерзлая земля, красный материал гроба. Друзья боялись за нее и … ее. Она запретила себе реветь. Но как же хотелось. Нет, себя не жалко. Но не верится. Почему? Стук комьев по обитому тканью дереву. А она до последнего надеялась, что вновь услышит:
-- Здравствуй, любимая. Я принес тебе кофе.
Увы, никто не скажет, не придет. Постепенно друзья исчезли, так и не поняв ее замороженности. Родители переживали, но не трогали. А она раз в месяц ходила в ту кафешку, где они познакомились. Немного обмана, немного помечтать. Вдруг все было кошмарным сном и сейчас откроется дверь, и он шагнет на порог, стряхивая снежинки с рукава и улыбаясь. Увы, звенел колокольчик, но вновь входили не те, кого она ждала.
Зима-весна-лето-осень-зима-весна-лето с запахом кофе. Сегодня она пришла в последний раз. Выздоровела? Нет. Но она научилась жить с болью. Официант принес счет и стаканчик капучино на вынос. Она встала, в мыслях прощаясь с мужем навсегда, и наткнулась на молодого мужчину.
-- Простите, я не хотел!
Он попытался поймать стаканчик, однако тот увернулся и упал, обрызгивая двоих темными каплями. Словно расставляя окончательные точки. Она не выдержала и разревелась, запрет сломался, лишь случайный свидетель успел поймать и усадить на стул. Салфетки быстро закончились, официант принес чай для мужчины и еще белые квадратики. А она некрасиво хлюпала носом и рассказывала незнакомцу о том, кого больше нет. Мужчина слушал, подавал салфетки и жестом отсылал назойливого официанта. Поток иссяк, реальность вернулась, она смутилась.
-- Извините, я не хотела. Мне лучше уйти.
-- Не переживайте. Если вам стало легче, то не переживайте. Я принесу вам кофе.
Четверть века спустя.
Она сидела в глубине зала, как обычно. Время безжалостна к людям, городам, и лишь бодрящий напиток остался таким же крепким. Вместо кафе появился ресторан. Ее лицо тронули морщины. В белом фарфоре остывал кофе.
-- Мама, мы тебя обыскались.
Двое юношей ворвались в зал, устремляясь к женщине, но их перехватил уже немолодой мужчина, вошедший следом. Он нахмурился и слегка вздохнул.
--Папа!
-- Подождите нас на улице!
-- Но…
- На улице, дети.
Юноши также стремительно вырвались на свободу, а мужчина подошел к женщине, которая с грустной улыбкой следила за мужем.
-- Дорогая, ты в порядке?
- Да.
-- Вспоминаешь?
-- Да
-- С салфетками нужна помощь?
- Нет, - улыбка стала чуть теплее.
-- Мне подождать немного?
- Да. Прости.
-- Не переживай. Если тебе так лучше, то не переживай.
-- Посиди со мной.
Он сел рядом, жестом отсылая официанта.
Глава Вовремя уйти
-- Люди думают, что летать - это круто, но это не так. Это больно, невыносимо больно. Веришь? Я знаю, о чем говорю, я летала. Я тоже верила, что стану свободной, но в результате попала в темницу.
Он задержал на секунду дыхание, давя стон в груди. Увы, она права. Хорошо, что она не видит его лицо. Солнце садилось в тучи, словно сдавалось. И она смотрела на его пленение.
-- Но самое смешное я хочу летать. И почему-то верю, что могу победить земное притяжение.
-- Наверно, - выдавил он, с недовольством смотря на тучи.
Она сидела к нему спиной. А серые облака бежали и бежали на них, грозя дождем. Надо уходить, иначе промокнут. Он сделал шаг к ней.
-- Пора? - ее голос погрустнел.
-- Дождь будет, а нам еще надо спуститься с холма. Извини, я осторожно, - он поправил ее голову, затем подоткнул плед и повез коляску вниз.
Многие считали чудом, что девушка выжила в авиакатастрофе. Ну да? инвалидная коляска, паралич. Но жива же. Она злилась на глупые слова и лицемерную жалость, избегая прогулок в городе. В те редкие дни, когда боль отступала, она просила отвезти ее на холм, чтобы смотреть на бесконечные просторы. Как же она мечтала летать. Планировала после школы и колледжа пойти в стюардессы. Первый полет стал последним. Самолет не успел набрать высоту и рухнул рядом с аэропортом.
В тот день он повзрослел. Вчерашний дурашливый десятикласник поседел. Тогда он умирал и воскрешал каждую минуту, то не веря, отвергая смерть подруги, то вновь осознавая потерю. А потом ее нашли - единственную выжившую. Вокруг бесновалась смерть, пожирали сенсацию журналисты и зеваки, а обезумевшего парня с трудом сдерживали родители, пока бездыханное и обезображенное тело несли в машину реанимации. И череда минут убийц сменились часами ожидания в больнице.
Ее забрала к себе бабушка, понимая, что в интернате сироту просто убьют невниманием. А она прогнала его. И теперь потянулись дни одиночества. Дверь квартиры стала рубежом. Там на обезболивающих лежала она, здесь в тоске существовал он. Роботом ходил в школу, поступал в институт, учился и каждый вечер приходил под окна квартиры в надежде, что позовут.
Дверь открылась через три года. Он не узнавал и узнавал свою любовь. Вместо роскошной шевелюры - колючий ежик волос. Худая до прозрачности, с серой кожей и синяками на руках от вечных уколов. Лишь глаза, огромные и зеленые, любимые до боли.
-- Уходи!
-- Не уйду. Мы идем гулять…
::::::::
Они не успели, до подъезда оставалось метров десять, когда крупные капли забарабанили по мостовой.
-- Подожди, я сейчас, - засуетился он, стягивая куртку, чтобы укрыть.
-- Помоги дотронуться до дождя.
Он помог высвободить правую руку из-под пледа, она повернула ладонь под дождь.
-- Теплый, настоящий, живой. Как же хочется летать.
Не слушая ее возражения, он вкатил коляску в подъезд.
-- Я завтра приду.
Как и всегда она не ответила. И как всегда он уходил, не зная, откроют ли дверь ему или нет. И сколько придется ждать очередной виток болезненных приступов.
Утром зазвонил телефон. Сквозь женские слезы в динамике он понял лишь одно - она улетела навсегда. Мечта сбылась.
Глава Двое. Правдивый служебный роман
Двое сидели на столе переговоров. Она на одном конце, упиралась ладонями в полированную столешницу и болтала в воздухе ногами - слишком небрежно, слишком беспечно. Он просто прислонился и недовольно скрестил руки на груди. В их глазах отражался город в огнях, что за окном бился в агонии вечернего драйва. Где-то на пару этаже ниже гремел корпоратив, новогоднее сумасшествие крупной корпорации.
-- Ты уверена?
-- Мы оба знаем, чем это закончится.
Он кивнул:
-- Но ты не отрицаешь.
-- Не отрицаю, - она поправила прическу и судорожно обхватила себя за плечи. Все напускное безразличие разбилось вдребезги. Пузырьки шампанского в голове искрили током в мозгах, в воздухе. Двое решали дилемму - что дальше.
А где-то год назад молчаливая и спокойная девушка выдержала суровый кастинг на должность помощницы главы крупной корпорации. Сколько их сменилось, не выдерживающих темп и нагрузку. А сколько охотниц на богатых отвалилось на первичных стадиях. Требование 24/7 никто не оценивал серьезно, да и ее он взял, потому что намечалась очередная поездка, и ему не нужна была проблема с полетом и гостиницей.
Накладка возникла, но смехотворно мелкая. И она спокойно ответила и в полночь по московскому времени, и в три часа ночи, и в шесть утра. Без раздражения и немногословно.
Постепенно она выучила требования и привычки, научилась предугадывать, а однажды нарушила субординацию и молчание:
-- Простите, здесь ошибка.
Он заинтересованно глянул на помощницу:
-- Где?
-- В этой аналитической справке. Я понимаю, это не мое дело, и никогда бы….
Неожиданно для него она запуталась в сумбурных извинения, стушевалась, но он не торопил, разрешая говорить. И не прогадал. Даже не ошибка, легкая помарка, небрежность ценой в пару миллионов. Она быстро и четко объяснила, что и как, и вновь замолчала. И он сделал предложение, от которого никто бы не отказался. Никто, кроме нее. Отдел аналитики не повезло в тот день дважды. Они лишились сразу двух сотрудников. Того, кто спустя рукава подготовил отчет и ту, которая отказалась сменить место работы и начальника.
Да, он был женат, но в современном мире это ничего не значит. Тем более второй брак. Да и она была свободна, ни разу его звонок не рушил планы ассистентки. Так что перевести отношения в новую плоскость ничего не мешало. Вот только он не хотел. Боялся потерять большее. А еще тормозила разница в возрасте. Хотя последнее не было проблемой для интрижки. Вот просто где он найдет ей замену? Идеального ассистента с хорошими аналитическим навыками.
И вот корпоратив, где дорогое шампанское ударило в голову, заставляя чуть сильнее сжать женское тело. Чтобы понять по затуманенным глазам и сбившемуся дыханию - она тоже выбирает.
Исчезнуть, ведь в пьяном угаре никто не заметит, подняться, движимые лишь гормонами и замереть на разных концах стола, решая дилемму - что важнее?
-- Я могу развестись.
-- Зачем? Вашим детям всего десять и пять.
-- Ну от первого брака выросли как-то.
-- Нет. Это тупик.
-- Да. Ты хочешь?
Она промолчала. Да и не надо говорить. Ему пятьдесят, ей двадцать семь. Сейчас все получится, а потом? И какое будущее? Да и зачем? Они оба умеют хорошо анализировать и делать выводы. Но сегодня…
Он подошел к двери и щелкнул замком. Завтра суббота. Жена с детьми в Швейцарии.
Она улыбнулась и расстегнула платье.
-- Я не пью таблетки.
-- Я понял.
:::::::::::::
Через месяц он подписал заявление об увольнении. Офис судачил, что ее переманили конкуренты.
::::::::::::
Каждый месяц деньги поступали на ее карточку. А сегодня баланс не пополнился, да и некому больше было его пополнять. Утром интернет опубликовал его некролог. Инфаркт.
:::::::::::
-- Мам, ты обещала рассказать об отце.
-- Он умер давно, когда тебе исполнилось три года, - она спокойно повернула к сыну планшет с некрологом пятнадцатилетней давности.
-- Он?!! - юноша смотрел на фото легенды в мире бизнеса.
-- Он, - кивнула мать.
-- Но почему? - парень стушевался, боясь сказать прямо, почему они не претендовали на многомиллиардное наследство.
-- В современном мире хоть кто-то должен оставаться человеком, - пожала она плечами.
-- А он знал о нас?
-- Догадывался.
Не надо парню знать, что родной дом в коттеджном поселке - их доля наследства. Это цена ее молчания.
Глава Танец и песня
...Разминка. Ля баре. Деми плие, батманы, релеве, растяжка. Затем прыжки. Она упорно выполняла скучные экзерсизы, а он наблюдал. Даже когда он похищал ее от друзей и наставников, она все равно утром и вечером исчезала в балетных разминках, используя вместо станка стул. В большой комнате звучала классика, а он у дверей подглядывал, как тонкая фигурка повторяет монотонные движения, хотя... Даже здесь она была гениальна. Была.
А потом... Как она двигалась! Ее импровизации он обожал. Ни один из танцев не повторялся, она словно жила в движении, танец становился ее сущностью. Взлет, разворот, пируэт, а нет, обманула, вновь взлетев в воздух.
Она разругалась с наставниками в балетной школе, уйдя в подтанцовку. Начинала с массовки, на задних рядах, но постепенно ей стали давать сольные партии. Ольга, Оля, Оленька. Они и познакомились на сцене, когда к нему на прогонах новой программе подвели нечто прозрачное и маленькое. С его ростом ей вообще приходилось закидывать голову.
-- Ольга станцует сольную партию.
- Я боюсь затоптать ее, - он иронично изогнул бровь.
-- Не бойтесь, не получится, - она дерзко задрала подбородок еще выше.
Начинали скептически, однако постепенно он стал понимать, почему коллеги так восхищались юной танцовщицей. Она умела импровизировать, подстраиваясь под артиста. Когда он забывал движение, не успевал подхватить, Ольга с блеском делала пируэт или выпад, словно так и было задумано. С ней каждое шоу стало уникальным, несмотря на массовость прогона. Каждый вечер они зажигали зал.
На гастролях, в утренний свободный час он столкнулся с ней в фойе гостиницы, где она тайком, спрятавшись за колонной, ела мороженое. Он позвал на кофе, она согласилась. Смешливая, восторженная, словно светилась.
Позже в самолете он пересел к ней под удивленными и завистливыми взглядами кордебалета, и она проспала на его плече. После неудобной позы болела спина.
Батман, батман жете, гранд батман. Упорно стиснутые губы и слезы в глазах, колкие и неровные движения.
- Оля, солнышко, отдохни. Мне скоро на концерт.
- Фил, я должна восстановиться.
Он подошел и поймал за плечи, прижимая:
-- Обязательно. Мы еще выступим вместе. Поедешь со мной?
- Нет. Я здесь дождусь.
Плие, релеве, ассамбле до упаду. Настаивать бесполезно. После аварии она не выходит на публику. Переломы, шрамы на лице. Она выпрыгнула на мостовую прямо из окна тренировочного зала, спасая двухлетнего карапуза из-под несшейся на него машины. На ребенке ни царапины, а он двое суток не выходил из больницы, сидя у постели и ожидая, пока она придет в себя. Увы, им удалось перекинуться лишь парой слов. Она осталась лежать, потухшая, бесцветная, а он улетел на гастроли, чтобы вернуться и застать танцовщицу с тростью в руках и тоской в глазах. Его Оле было лишь двадцать.
Револьтад, антраша, сисон фондю. Она восстановилась, вновь начала танцевать, скрывая под маской обезображенное лицо. Популярность маленькой танцовщицы с закрытым лицом взлетела до небес. Сольные программы, работа с элитой шоу-бизнеса. И вечные импровизации, когда никто не знал, что будет дальше. Лишь в одном она была неизменна и всегда срывала овации. Его Оля. Маленькая и сильная. Казалось, все вернулось назад. Она отогрела его душу и он хотел...
