ПРОЛОГ
За шесть недель до начала войны Вечного Рима с Короной Севера
- Вы снова без своего слуги, намэ? – голос Эрайе прозвучал внезапно, как стрёкот грома за окном ясным весенним утром. И Лира вздрогнула, не сумев скрыть тревоги. Тут же выругала себя за это неудачное проявление страха, наклеила на лицо мягкую улыбку и повернулась лицом к собеседнику.
Намэ Эрайе стоял на пороге её ложи – такой же вытянутый, напряжённый, как и всегда. Лира знала, что многих крылатых восхищает эта его черта. Даже в самые мирные моменты, Эрайе оставался подобен герою древних мифов, великолепному небесному стрелку.
Лира не разделяла этого восхищения. Ей казалось, что подобные симпатии – проявление древних животных чувств, тяга к силе, от которой давно избавился её народ.
Не разделяла она и манеры Эрайе использовать старинные, вышедшие из обихода слова. Эрайе утверждал, что подобным образом выражает поэтическую красоту ситуаций с тех ракурсов, которые не столь очевидны для большинства. Лира считала его метафоры неточностью, полуправдой на грани лжи.
- Аран-тал – не слуга, - спокойно сказала она. – Аран-тал – телохранитель и опора. Поражаюсь тому, что вы столь пренебрежительно относитесь к воспитанику своего же храма. И ещё более – тому, что вам так не терпится ввести его в моё окружение.
- Вы меня в чём-то подозреваете? – Эрайе поднял бровь.
Лира едва заметно усмехнулась. Нет, слово «подозрения» тут подходило плохо. Лире едва исполнилось восемнадцать, но её с детства готовили стать лидером. Прежде чем вступить в должность и стать одним из трёх членов совета, она хорошо изучила биографии двоих своих будущих соратников. Эрайе не был склонен к многоходовым конструкциям. Он был порывист и по-своему честен, но иногда решительные и опасные шаги приходили ему в голову спонтанно, что заставляло его мгновенно менять вчерашние планы и перекраивать все планы.
Конечно, Эрайе не был тем человеком, который мог бы приказать своему мастеру следить за другим намэ. Но он вполне мог потребовать от будущего телохранителя верности в случае, если их с Лирой интересы разойдутся.
- Конечно нет, - устало вздохнула Лира. Её ум был умом учёного. Скорость мысли позволяла ей хорошо просчитывать ближайшие ходы даже более опытных соратников и противников. Но ей не нравились эти игры, не нравилось кого-либо в чём-то «подозревать» и задумываться о том, что самые близкие люди могут пожелать причинить ей вред. Лира куда больше любила наблюдать не за противниками, а за звёздами. Их движения были медленными и чарующими как танец, утонувший в вечности. И звёзды никого, никогда не пытались предать. – Я не зову к себе вашего воспитаника всего лишь потому, что хочу дать ему пожить свободно ещё хотя бы несколько дней.
- Разве можно напоить умирающего глотком воды?
Лира подарила собеседнику долгий, серьёзный взгляд.
- Вы бы дали ему умереть от жажды? Я – нет.
Эрайе отвернулся. Лире хотелось верить, что он не нашёл, что сказать в ответ. Он долго молчал, делая вид, что смотрит на танцовщиц. Шёл третий день вестивала цветов, и сегодня лучшие ученицы храма талах ир показывали собравшимся посмотреть на них эдайн грациозную пластику своих тел. Разноцветные всполохи шёлка мелькали ввоздухе, продолжая движения гибких тел. Лире нравилась эта часть и она долго её ждала, но отложить или отменить разговор с другим намэ, конечно же, было нельзя.
Эрайе явно не испытывал интереса к происходящему. Он был художником, но как подумалось вдруг Лире, слишком привык к красоте, чтобы по настоящему её ценить. Лира слышала, что Эрайе напряжённо высказывается о мастерах, чей талант восхваляет красоту мира и человеческих тел. Сам он рисовал глухие чащи и руины храмов из древних легенд. Тех, что были построены, когда народ Короны Севера ещё правил всем материком.
Тишина длилась так долго, что Лира почти успела увлечься танцем, но стоило ей расслабиться, как сухой голос Эрайе снова разрезал воздух:
- Вы уже встречались с намэ Валэне?
- Конечно, - Лира не повернула лица но мысли о прекрасном мгновенно вылетели у неё из головы. Эрайе наконец переходил к тому, ради чего пришёл.
- Вы согласны с ним?
Лира молчала. Вроде бы давно подготовила ответ, но всё же боялась вслух произнести нужные слова.
- Валэне считает, что мы можем купить римских дикарей, - сказала она наконец. – Но мне эта перспектива кажется слишком оптимистичной. Времена, когда даэвы были готовы довольствоваться блестящими побрякушками – прошли. Меньшее, на что они согласятся сейчас – это оружие, которое позволит им продвинуться с завоеваниями на юг. Разумеется, ни я, ни Валэне, не собираемся его им давать.
- Я рад слышать в ваших рассуждениях здравое зерно, - ядовито откликнулся Эрайе. – Но вы старательно избегаете говорить о главном. Что мы будем делать, если они перестанут идти на поводу у наших послов?
Лира помолчала прежде чем продолжить.
- Что вы предлагаете? – тихо спросила она.
- Вы читали мои письма и знаете, чего я от вас хочу. Наших двух голосов хватит, чтобы возродить четвёртую касту. Катар-талах сметут римлян с лица Ойкумены… за несколько часов.
Лира впервые с начала разговора посмотрела на него.
- А что они станут делать потом?
- Предлагаю дожить до этого «потом». А тогда уже решать.
ГЛАВА 1. Крылья цвета неба
Когда рождается талах-ар, предназначенный для Короны Севера, талах-ан, который принимает его на руки, посылает гонца в храм талах-ир. Один из пятнадцати, рождённых в ту же луну, будет посвящён солнцу и станет аран-тал. Аран-тал — правая рука намэ, его меч и его щит. Но талах-ир не могут сказать, кто из юношей больше подходит на роль аран-тал, а кто останется в касте. Обычно их растят вместе со всеми первые шесть лет. Потом талах-ир принимают решение.
Когда мне было шесть, я мечтал сыграть мелодию, которую услышат даже мертвые.
За пять недель до начала войны Вечного Рима с Короной Севера
Талах-ар-намэ Лира Савен, пятнадцатая по рождению в своём храме и первая в Короне Севера, стояла на балконе и глядела на море, бьющее о фундамент зиккурата. Золотые волосы хлестали Лиру по плечам, развевались на ветру полы белоснежной мантии с голубой окантовкой. Несомые лёгкими порывами трепетали маленькие пёрышки на изгибах серых, как грозовое небо, крыльев. Я не видел её лица, но она заранее вызывала у меня неприязнь. Наверное, я был единственным Крылатым в семи сторонах, у кого Лира Савен вызывала такие эмоции, и наверняка она удивилась бы, узнав об этом.
Намэ повернулась, и я упал на одно колено, приложив руку к груди. Взгляд мой был опущен, как предписывал этикет.
— Дайнэ Инаро? — голос её оказался необычайно мелодичным, будто хрустальная трель арфы.
— Да, намэ.
Белоснежная рука коснулась моего лба. Затылок пронзили иглы боли.
— Встань, аран-тал, и взгляни мне в глаза.
Я не хотел видеть это лицо, но мог только подчиниться. Когда наши взгляды с намэ встретились, я замер. Перестал чувствовать бег времени, тепло солнца, согревающего мои плечи, прохладу ветра, шелестевшего в складках одежд. Лица всех Крылатых совершенны или близки к совершенству. Разница лишь в деталях вкуса создателей. И всё же у каждого Крылатого своё лицо. У каждого свой взгляд и изгиб губ. Меня, родившегося при храме талах-ир, трудно поразить красотой, но свет, изливавшийся из этих глаз цвета осеннего моря, завораживал. Лишал воли.
Ей не нужен таар*, чтобы вызывать любовь. Ей не нужно принуждать к подчинению.
— Это новое оружие талах-ар? — выдохнул я, продолжая смотреть на неё и не двигаясь.
Она подняла брови.
— Ваши глаза.
Она рассмеялась.
— Спасибо. Это был… необычный комплимент. Идёмте.
Я последовал за ней через мраморную колоннаду на полшага позади, как требовал того этикет. Мы вышли на лестницу и спустились на нижнюю террасу, которая оказалась совсем небольшой. Здесь не было парапета, зато прямо на полу были разбросаны подушки в шёлковых наволочках. Между ними стоял поднос с фруктами и вином.
Намэ опустилась на одну из подушек и, откинувшись к стене, прищурилась, глядя на солнце. Лицо её стало совсем детским. Она сидела так несколько секунд, потом, будто вспомнив обо мне, подняла удивлённый взгляд. Тонкая рука взлетела в воздух, как крыло чайки. Я увидел два серебряных кольца — на большом пальце и на безымянном.
— Присаживайтесь, — она указала на подушки напротив.
— Благодарю, — я коротко кивнул и сел.
— Вы попрощались с друзьями? — спросила она.
Я опустил голову в знак подтверждения.
— Хорошо… — сказала она медленно, хотя радости в её голосе не было. — Тогда мы можем отправляться сегодня же.
— Простите, намэ… могу я спросить?
— Вы можете называть меня Лира. Спрашивайте.
— Благодарю, намэ. Куда мы отправляемся?
— Мы отправляемся в Помпеи. Мы будем говорить там с патрициями даэвов.
Я промолчал.
Странно, я ничего не чувствовал. Я никогда не мечтал странствовать, никогда не хотел увидеть южные города и тем более не желал ничего знать о даэвах. Цепь предназначения связала меня с именем Лиры Савен.
Когда мне было шесть, и у меня отбирали флейту, я плакал.
Когда мне было десять, я тайно мечтал о том, что, научившись драться, сбегу и снова займусь любимым делом.
В четырнадцать я кричал, хулиганил и вопрошал у старого седого аран-тал Вермина: почему я? Кто так решил? И почему я, дитя свободного народа Крылатых, один из шести тысяч, должен стать рабом колдовского обруча — и незнакомой мне Лиры Савен?
Что ж, теперь мне было девятнадцать, и я стал гораздо сдержаннее многих сверстников. Свыкся с мыслью о том, что жизнь моя мне не принадлежит, что я могу забыть о собственной воле и не тратить силы на надежду. Перестал привязываться к людям, всё сильнее чувствуя приближение рока, и оказался прав. В конце крылатого мая, на два года раньше церемонии посвящения, талах-ар намэ призвала меня к себе. Я не спрашивал причин. В те дни всё было мне ещё более безразлично, чем в предыдущие годы.
— Я думаю, ваши покои будут справа.
Когда мы миновали порог небольшого летучего замка, намэ развернулась ко мне и легко улыбнулась. Я пожал плечами.
— Посмотрите, нужно ли вам что-то, кроме обычной обстановки.
Как и было приказано, я открыл правую дверь и оглядел просторную комнату. Здесь обнаружил широкую кровать с балдахином, комод, письменный стол. Замер на секунду. На столе лежала флейта. Сжал зубы.
— Благодарю. Мне ничего не нужно. Я должен осмотреть и ваши покои.
Лира кивнула и отошла, пропуская меня вперёд. Это не было простым любопытством. Я ещё плохо знал, что значит быть аран-тал, и потому хотел сделать всё так, как меня учили.
Вторая спальня казалась отражением первой. Такие же обои из голубого шёлка. Просторная кровать, стол и шкаф. Я открыл его, осмотрел полки. Ощупал матрас.
— Мы будем в пути три дня. Вообще-то можно меньше, но талах** Райне просил меня собрать кое-какие материалы по дороге. Надеюсь, у вас нет воздушной болезни? — обернувшись, я заметил тень беспокойства на красивом лице.
Намэ надо мной смеялась.
— Не знаю. У нас есть три дня, чтобы прояснить этот вопрос.
Намэ постояла некоторое время молча, будто что-то выискивая в моём лице, потом направилась в комнату, чтобы положить на кровать кейс с личными вещами, и снова выйти.
— У вас вещей нет? — спросила она.
— Нет.
Намэ закусила губу и пошла в рубку. Я последовал за ней.
— Умеете управлять крепостью? — спросила она, опускаясь в кресло перед пультом.
Я кивнул.
— На такой скорости постоянно контролировать полёт не понадобится, но если произойдёт что-то чрезвычайное, возможно, вам придётся взять на себя управление.
— Я читал инструкцию.
На секунду её тонкие брови сползлись к переносице, но лицо тут же разгладилось.
— Попробуйте, — намэ встала и уступила мне место.
Я устроился в кресле – гораздо удобнее того, что стояло в учебной рубке при зиккурате. Всё здесь казалось новее и как-то… изящнее?
Опустил руку на гладкую поверхность пульта и легко провёл по нему пальцами. Замигали разноцветные индикаторы. Прикрыл глаза, вслушиваясь в атмосферу вокруг корабля. Свистнул у самого уха ветер — будто сам я стал крепостью.
А затем я увидел, как мы медленно поднимаемся вверх. Ещё несколько минут – и по сторонам поплыли белёсые клочья облаков.
Я повернул ладонь, открыл глаза и встал.
Ничего особенного я не сделал. На занятиях нас учили выполнять развороты под сто восемьдесят и пике почти до земли, но я не видел смысла устраивать представление.
Намэ кивнула и снова села. Быстро набрала что-то на панели — со стороны уследить было трудно.
— Я побуду здесь недолго, — сказала она. — Вы свободны.
— Хорошо. Во сколько подать ужин?
— Я… — Намэ замешкалась. — Я выйду к половине седьмого.
Я поклонился и пошёл прочь.
Специально не взял с собой ничего. Ничего и не было нужно — ведь прошлая жизнь оставалась позади. Но когда я улетал налегке, как-то не подумал о том, что время, которое нечем занять, тянется в три раза дольше.
Прошёлся по комнате из конца в конец. Посмотрел на часы. Была половина четвёртого. Достал из складок плаща саркар — небольшая игрушка, традиционный атрибут аран-тал. В сложенном виде это всего лишь цилиндр, который не привлечёт внимания врага. Но стоит провести пальцем по поверхности, как обе стороны раздвигаются, выпуская наружу заострённые концы – около локтя каждый.
Отойдя к двери, где было больше свободного пространства, я встал в стойку и три раза провёл основные серии ударов. Посмотрел на часы. Было без пятнадцати четыре. Скинул плащ и сделал упражнения ещё раз. Снова бросил взгляд на часы. Четыре.
Подошёл к двери в боковой стене и открыл её. За дверью обнаружилась небольшая душевая. На полочке – стандартный набор моющих средств. Я скинул остатки одежды и принял душ, особенно тщательно промыв волосы. Затем отжал их и неторопливо заплёл в косу. Оделся и приблизился к окну. Мимо проплывали однообразные клочья облаков.
Некоторые считают, что смотреть в окно во время полёта очень интересно. Но только не я.
Опустил гала-жалюзи и пощёлкал выключателем. Остановился на пейзаже Ваена – горные вершины, раннее утро. Несколько минут любовался лучами восходящего солнца, что играли на снежных шапках. Ваен рисовал свои картины очень давно. Тогда ещё не было модуляторов запаха.
Но мастеру не нужно ничего, кроме кисти и холста. Он рисовал небо, горы, пещеры. Запах здесь не имел значения. Лучи солнца, которыми восхищаются до сих пор, выполнены довольно примитивной техникой, и именно это завораживает. Никто из современных талах-ир не смог бы изобразить нечто подобное, имея в распоряжении простейшие гала-волны и слоевую структуру холста.
Я перевёл взгляд на часы. Половина пятого. Ещё два часа до ужина. А потом… Что потом? Молчаливый обед в обществе той, которую я предпочёл бы никогда не знать, и ещё восемь часов тишины в пустой комнате. Я сдавил пальцами виски. Не думать.
Снова оглядел комнату. Взгляд невольно наткнулся на флейту. До того, как талах-ир намэ решил, кто станет аран-тал, мастера определили у меня способности к музыке. К игре на флейте. Кто, интересно, догадался оставить в «моей» комнате это молчаливое напоминание о жизни, которой у меня никогда не будет?
Я взял инструмент в руки, намереваясь зашвырнуть его куда подальше, но пальцы непроизвольно замерли, коснувшись тонкой инкрустации. Флейта была так же изящна, как и всё тут. И даже если нет… Я всё же не смог бы причинить инструменту вред.
