ГЛАВА 1
— И наконец, — список из семи новых воспитанников корпуса стражей Дану подошёл к концу, и осталось назвать только одно имя, — Девон из дома Ястреба.
Девон сжал кулаки и прищурился, разглядывая строй из двух десятков воспитанников, с молчаливым осуждением смотревших на него.
Каштановые волосы его трепетали на ветру, ноздри раздувались, будто ноздри дикого лося, готового ринуться в бой.
Скандальная слава дома Ястреба не утихла до сих пор. Один из четырёх родов сидов, на протяжении веков служивших Дану. Хотя бы одна женщина-Ястреб всегда входила в свиту богини. Хотя бы один мужчина всегда надевал мантию друида и восхвалял её. И вот теперь, объявленные предателями, все двадцать взрослых Ястребов окропили своей кровью корни Великого Дуба.
Великий Друид настаивал на том, чтобы принести в жертву и детей — но в последний момент что-то переменилось, и он изменил решение. «Звёзды избрали его», — так он сказал. «У мальчика великая судьба».
«Великой судьбой» Девона из дома Ястребов вот уже три года было отбиваться от мальчишек, которые, как и все, кто был рождён без воли богини, становились её приёмными детьми и попадали под её надзор.
Из «Детей Дану» вырастали друиды — хотя разница между друидами, обученными в Роще, была велика. Были среди них те, кто приближался к двору — такие чаще происходили из знатных семей. Были те, кто становился травниками, предсказателями и ведателями морских вод или горных камней. Были Стражи Богини, каким суждено было стать и самому Девону, а были и Тени Леса — те, кто подчинялся только Великому Друиду.
Но многие не становились ни первыми, ни вторыми, ни третьими — их обучали воинскому мастерству, но судьбой их было собирать ягоды и охранять терем Дану.
Впрочем, ни первых, ни вторых и ни третьих Девон не считал равными себе.
Те три сотни, что обучались вместе с ним, отличались от всех других, но и они для Девона были никем. Он знал, что все они — только грязь у его ног. Безродные найдёныши, которым Дану дала приют, чтобы вырастить из бесполезного человеческого отребья отборных слуг.
Три сотни их было, и только двадцать семь прошли испытания, выжили, чтобы войти в старший корпус и стать кадетами. И только семь должны были пройти путь до конца.
Девон был одним из немногих, кому испытание страхом далось легко. После той ночи, когда он увидел, как серпы друидов взлетают вверх, одним всполохом обрывая жизнь всем, кого он до сих пор называл семьёй, Девон не боялся ничего.
Ему перестали сниться сны, и шорохи ночи не вызывали отклика в его душе. Он почти не чувствовал боли и вкуса пищи — последнего не чувствовал совсем, как и запахов. Мир вокруг него будто бы поблек, и он мог только смеяться, когда слышал это «великая судьба». У него не было вовсе никакой судьбы. Один из трёх сотен мальчиков, ненужных никому. Последний из рода предателей, одно лишь имя которого вызывало презрительные взгляды у взрослых и детей.
Он не знал, был ли предателем его отец — и знать никогда не хотел.
Его отец был просто его отцом, и этого было достаточно, чтобы его любить.
Девон вскинул голову и холодно улыбнулся, окатывая волнами ледяного презрения всех, кто стоял перед ним.
— Во славу богини Дану! — воскликнул он, и голосу его отозвался многоголосый хор:
— Во славу Великого Дуба!
Под прицелом десятков глаз, печатая шаг, Девон пересёк площадь и занял своё место в строю.
— Три дня чёрные тучи застилали небо. Три дня не было солнца и не было луны. Так поют филиды…
Девон вздрогнул, когда в затылок ему прилетел комок из травы, но не обернулся. Он знал, кто может быть настолько наглым, чтобы кинуть травой в него, но не собирался прерывать любимый урок.
Девон любил историю. Почему — он и сам не знал.
Рассказы учителя Кадеирна пробуждали в его душе странное ощущение реальности, яркости происходящего, которую он давно уже перестал ощущать — тогда, когда погибла его семья.
Иногда Девону казалось, что прошлое куда более реально для него, чем всё, что происходило сейчас. Чем всё, что могло произойти.
Будущее было туманно, и он знал, что шанс его дожить до двадцати — семь из двадцати семи. Потом же, если бы ему повезло, жизнь его наполнило бы служение великой Дану. Той, что приказала убить его отца.
В будущем не было ничего, к чему Девон мог бы стремиться. В настоящем не было ничего, что он мог бы любить. И потому четырнадцатилетнему потомку рода Ястребов оставалось только представлять себе картины из прошлого — того, которое видел он сам, и того, о котором мог только слышать.
-…и прекрасные благородные сиды сошли с ней, непревзойденной Дану.
— … и третьим из сид, ступившим на Землю-Среди-Туманов, стал Ястреб, верный страж богини Дану.
Девон вздрогнул, когда в затылок ему прилетел ещё один комок травы, и за спиной раздался негромкий смех.
После занятий, когда все кадеты его корпуса направились в столовую, Девон задержался у поворота к казармам. Обедать он не хотел — в столовой всё равно не давали ничего, что он мог бы есть.
Он стоял, жмурясь на солнце, припекавшее плечи, затянутые в серый ученический мундир, и ждал.
Элбон и его спутники вышли из столовой последними — они всегда первыми садились есть.
Их было трое, и Девон усмехнулся про себя, радуясь тому, что ему повезло.
— Элбон! — Девон присвистнул, подзывая другого кадета к себе.
Тот обернулся и направился на звук.
— Кто сегодня плохо слушал историю? Ты или твои друзья? — спросил Девон, с каждым слово приближаясь к Элбону на шаг.
— Ты о чём? — Элбон, рыжеволосый кадет, который был на голову выше его, изобразил на лице притворное удивление.
Девон сделал последний шаг и, не отвечая на вопрос, схватил Элбона за плечи и, согнув пополам, ударил коленом в живот.
— Сейчас поймёшь! — выплюнул он, закрепляя эффект ударом локтя по спине.
Элбон успел перехватить его под колени и уронить на землю, но уже через секунду Девон снова оказался сверху него.
У Элбона было преимущество в размере — и ещё одно: у него не было длинных волос, всегда отличавших сидов, за которые так удобно было хвататься в бою.
Впрочем, Девону было плевать. Он знал, что не выиграет этот бой. У него была одна цель: показать, что последнего из Ястребов невыгодно задевать.
Они катились по земле, обмениваясь пинками, под весёлое улюлюканье подпевал. Тяжёлые кулаки Элбона врезались Девону под рёбра, заставляя резко выдыхать после каждого удара. Сам Девон бил слабей — но точнее, потому что с пяти лет учился убивать.
Не прошло и пяти минут, как во дворе собралась немалая толпа. Будто наблюдая за игрищами во славу Дану, кадеты кричали, подбадривая фаворита: не без обиды Девон мог различить, что его имя не кричит никто.
«Всё равно», — говорил он себе. И ему в самом деле было почти всё равно. Потому что в эту секунду важно было только одно — ударить точней.
Наконец, Элбону удалось прижать его к земле и, намотав длинные каштановые кудри на кулак, ударить о землю лбом.
— Проси прощения, сын предателя! — потребовал тот, но Девон лишь выплюнул сгусток крови в песок. Руки его слабо дергались, но скинуть с себя более тяжёлого мальчишку было не так уж легко.
Элбон ударил его лицом о землю ещё раз, и Девон почувствовал было, как кровь заливает глаза, когда в толпе что-то поменялось. Восторженные крики сменились испуганными, и ряды зрителей стали стремительно редеть.
— Элбон, как это понимать? — услышал он голос учителя Кадеирна совсем рядом с собой и улыбнулся зло разбитыми в кровь губами.
Элбон тут же скатился с поверженного противника вбок и вскочил на ноги. Девон же пока что не мог встать. При каждом движении в голове раздавался колокольный звон, и в глазах становилось чуточку темней.
— А ну вон отсюда! Через полчаса зайдёшь ко мне! — раздался голос Кадеирна совсем рядом. — А ты собираешься вставать?
Моргнув, Девон смог разглядеть сразу две пары глаз, смотревших на него.
— Сколько пальцев? — голос Кадеирна был слышен будто бы сквозь вату.
— Пять… — прохрипел Девон, — или шесть.
Кадеирн выругался совсем не так, как приличествовало учителю.
— Немедленно в лазарет! — приказал тот и потянул Девона вверх за плечо.
Кима не переставая цокала языком, накладывая дурно пахнущую мазь на трижды пострадавший лоб.
— Ну зачем?! — спрашивала она голосом настолько пронзительным, что у Девона звенело в ушах. — Девон, зачем опять?!
Вообще-то, Девон Киму любил. Молоденькая и стройная, как тонкая лиственница, она пришла работать в академию так же недавно, как недавно перевели в старший корпус его самого. Лицо Кимы с большими зелёными, как малахит, глазами, обрамляли рыжие кудряшки, вздрагивавшие при каждом движении, и в этих самых малахитовых глазищах светилась такая вера в богиню, что Девон не мог смотреть на неё без улыбки.
Кима обижалась, но ему прощала всё, потому что у самого Девона были такие же огромные, только переливающиеся из малахита в яшму глаза.
— А почему нет? — спросил Девон, когда она нанесла на рану очередной слой и при этом ещё раз цокнула языком. Сегодня Кима раздражала его, потому что в голове и без неё, не переставая, стоял колокольный звон.
— Ну, Девон! У тебя же останутся шрамы!
— Мне всё равно, — Девон отвернулся от неё и уставился в окно.
«Всё равно», — повторил он про себя. Он сам почти верил, что ему всё равно.
Вечером, когда вся казарма уже спала, Девон неотрывно смотрел туда, где стояла пустая кровать Элбона.
Ночевать тот не пришёл — значит, ему дали внеочередной наряд. Опять.
И значит, утром всё начнётся по новой.
«Всего один год», — произнёс Девон про себя, хоть и знал, что за этим годом будет ещё один год, и ещё. Пока ему не исполнится восемнадцать, и он, как и Элбон, не войдёт в зал страха, чтобы пройти последний обряд.
«Всё равно», — повторил он про себя устало. Но, даже погружаясь в полудрёму, так и не смог поверить самому себе до конца.
ГЛАВА 2
— И шестая из избранных в ученицы великой богине, Дея из дома Горностая.
Дея стояла, высоко задрав подбородок и чуть прищурившись на солнце, разглядывала стройные ряды воспитанников, будто они выстроились на парад, чтобы встретить лично её.
Дея всегда считала глупым обычай отправлять детей из благородных домов обучаться с прочими, чья судьба была неизмеримо ниже. «Всегда» — это все те долгие четырнадцать лет, за которые, как она точно знала, она успела прекрасно познать мир вокруг, скрытые закономерности бега светил и глубинные связи в отношениях людей, которых она немало успела увидеть в доме отца.
Однако время не стояло на месте, и отец, сорокалетний сид, без малого десять лет горевавший по своей покойной наложнице, стал её забывать.
Знание закономерностей людских душ подсказывало Дее, что ещё немного — и её мать будет забыта совсем — а как только это случится, новая наложница войдёт в дом, и однажды, когда они с отцом станут достаточно близки, её собственное место старшей и любимой дочери займёт кто-то другой.
Дея не сомневалась, что это произойдёт, и потому, когда листья в фонтане жизни начертили рисунок семени, зарождения нового сида, Дея не была удивлена.
Не удивилась она и тогда, когда отец сообщил ей о том, что пора Дее определить своё место в мире, который их окружает — а начать следовало с того, чтобы пройти обучение в Академии Стражей Дану.
Никто, безусловно, не ожидал от неё подвигов и не рассчитывал особо, что она пройдёт в высший круг, чтобы служить богине кровью и душой. Отец надеялся лишь на год тишины и покоя в доме, где ждали новое дитя, а решение судьбы Деи откладывал на потом.
— Во имя Дану! — воскликнула она звонким голосом, воздевая к небу клинок, ещё не знавший крови.
— Во славу Великого Дуба! — ответил ей многоголосый хор, но Дея не слышала ничего, потому что взгляд её, до того равнодушно скользивший по рядам курсантов, столкнулся с холодным, потерянным взглядом зелёных глаз с прожилками из яшмы.
Дея сглотнула, чувствуя, как ноги становятся ватными под этим пристальным взглядом, и едва не забыла сделать приличествующий ситуации шаг вперёд.
Она стремительно отвернулась, заставляя себя сосредоточиться на церемонии, и заняла своё место в строю. Но всё время, пока длилось посвящение, она продолжала видеть перед собой эти малахитовые, с яшмовыми прожилками глаза, и ей казалось, что старший ученик по-прежнему смотрит ей в затылок.
Потом было празднество. Дея с удивлением рассматривала серую кашу, которой она должна была быть сыта, и, не сдержавшись, спрашивала у соседа:
— Если это праздничная еда — то что дают каждый день?
Сосед смеялся, крутил пальцем у виска и уминал безвкусную дрянь за обе щеки.
А вечером Дея писала письмо домой, чтобы отправить его с дикими горностаями — и просила, конечно же, сжалиться и прислать нормальной еды.
К концу первой недели в младшем круге Дея узнала, что в её отряде нет сидов, кроме неё. Все остальные были мальчиками и происходили из нищих семей, а то и не знали своих родителей вообще.
— А вообще сиды в академии есть? — задумчиво спрашивала Дея. На неё почему-то смотрели нехорошо, но Дея продолжала задавать один и тот же вопрос, пока не получила ответ:
— Сын предателей учится здесь.
По позвоночнику Деи пробежала дрожь. Она помнила историю, о которой несколько лет назад в священной роще говорил каждый — и не слышал только идиот.
Ястреб из старшего колена привёл в дом наложницу – красивую, с волосами цвета молодого льна, каких не было ни у кого. И когда Ястреба спрашивали, откуда такие волосы у его женщины, он отвечал: «Так Дану приблизила её к себе».
Прошло время, и слухи о наложнице достигли ушей самой богини, и она послала теней из друидов узнать, что за деву привёл Ястреб в свой дом. И вот тогда-то стало ясно, что вовсе не она наделила чудесными волосами чужачку, а длань фоморов коснулась её тела — и сама она произошла от фоморов по матери или отцу.
Дея подозревала, что гнев богини объяснялся не только лишь тем, что ей была неугодна такая любовь. Ходили слухи, что сиды и не таких чудовищ приводили в свою постель. Однако Ястреб расчистил для племени Туата Де Дананн земли у северных берегов, и земли эти хотел получить Великий Друид.
Дея была более чем уверена, что не богиня отдала приказ окропить кровью Ястребов корни священного дуба, а «тот», невидимой тенью всегда стоявший у неё за плечом. Все до одного взрослые Ястребы были выстроены у великого древа на рассвете, и жизнь двадцати сидов оборвалась единым взмахом двадцати серпов.
Слышала Дея и о том, что один из Ястребов был спасён — подарить ему жизнь повелел сам Великий Друид. Но сам род его был проклят, и отныне последний из Ястребов не мог называть себя сидом, а вместо четырёх великих родов вокруг трона Дану под священным древом осталось три.
— Говорят, — шепнул воспитанник, ответивший Дее на мучавший её вопрос, — этот Ястреб и сам наполовину фомор, как и его мать.
— Она не была ему матерью, — машинально ответила Дея, которая знала родословную всех четырёх великих домов очень хорошо.
Мальчишка, сидевший в казарме на соседней кровати напротив неё, посмотрел на Дею изумлённо.
— Ты что, хочешь его защитить?
Дея повела плечом.
— Да он выходец из подземного мира! Это знают все!
— Видели, как выходил?
Мальчишка хлопнул глазами и замолк.
— Я хочу на него посмотреть, — сказала Дея, поднимаясь на ноги.
