Пролог
Когда я проснусь — снова буду один
Под серым небом провинции.
Уже зажгутся огни, словно лужи — глаза,
Словно капли в воде…
Наутилус Помпилиус, "Чужая земля»
У смерти — чёрные глаза. Кейтлин знала это всегда.
Бездонные, как колодец, в котором можно увидеть звёзды.
Глаза смерти смотрят на неё — и боль растворяется в темноте. Тьма обволакивает тело ласковым покрывалом.
Он забирает боль. Он — тот, на ком кончается время. Он — начало всего и конец всего.
Чьи-то пальцы впиваются в бёдра — это маленькая боль, которая станет лишь каплей в море той боли, которая затопит её до краёв.
Это и не боль вовсе. Боль — там, внутри. Не там, в основании живота, где пульсирует огонь, где раз за разом обжигают прикосновения чужой плоти.
Боль — намного выше. Она в сердце. Она в глазах того, кто станет началом и концом всего.
Её переворачивают на спину, и чёрные звёзды исчезают из поля зрения. Теперь она видит перед собой другие — маленькие, злые глаза.
Нет, на самом деле они не маленькие. Это обычные глаза человека, которому безразлично, будет она жива или умрёт.
Кейтлин видела уже достаточно таких глаз, чтобы сказать абсолютно точно — им всё равно.
И свет гаснет, так же, как гаснет тьма. На смену им приходит ничто. Мёртвенная чёрная пустота. И боль. По-прежнему остаётся боль.
«Я убью его…» — Кейтлин слышит свой голос в пустоте, и, наверное, её мучитель тоже слышит его.
Мужчина бьёт её по лицу, так что искры сыплются из глаз, и дёргает ноги в стороны — её ноги, так, что кажется — рвутся связки. Она почти чувствует, как сочится по коже кровь — или это ещё одна иллюзия? Кейтлин не может сказать.
Боль слабеет. Она теперь как волны океана, тихого после шторма — затопляет всё вокруг.
Кейтлин закрывает глаза, но даже сквозь веки всё ещё видит его.
ЧАСТЬ 1. Замки в тумане
Глава 1
Утро имело серый цвет — цвет дымчатого гранита и разбитых иллюзий. Город ещё не потушил огни, и они слабо мерцали в тумане за окном — там, вдалеке, по другую сторону Темзы.
Кейтлин заметила, что серый цвет имело каждое утро и каждый день. Казалось, солнце никогда не выглядывает из марева, повисшего над городом, и порой она спрашивала себя: а есть ли вообще солнце, или оно приснилось ей, так же, как снились боль, радость, холодная сталь и чёрные глаза, различимые даже в темноте.
Кейтлин встала и миновала череду колонн, оставшихся от прежних владельцев — когда-то их с Джеком студия служила вовсе не студией и даже не общежитием, а доком в восточной части Лондона. Иногда Кейтлин казалось, что здесь, в полуподземном помещении с огромными стрельчатыми окнами, всё ещё пахнет смолой и промокшим дубом, и эти запахи, чем-то неуловимо напоминавшие запахи из её снов, помогали мириться с тем, кто она есть.
Кейтлин скрылась за перегородкой, отделявшей ванную от жилой части подвала, и сунула голову под ледяную воду. Бойлер давно уже перестал работать, и о горячей оставалось только мечтать. У Джека не хватало денег на новый, а сама Кейтлин даже не представляла с чего начать — она вполне спокойно могла обходиться и так.
Кейтлин всё равно не чувствовала холода от ледяной воды. По крайней мере, не больше, чем холод, пронизывавший стены по ночам насквозь, когда хотелось только закутаться в одеяло поплотней и не просыпаться никогда.
Видеть сны. Не такие, какой явился ей этой ночью — такие сны Кейтлин не любила. Они оставляли чувство тяжести в голове на весь день и ирреальность происходящего виделась ещё отчётливей. Мир вокруг превращался в чёрно-белое немое кино, снятое на старую плёнку: пожухлую и покрытую трещинками.
В такие дни Кейтлин особенно хотела нарисовать цвет — розовый, бледно-оранжевый, голубой. Цвет, которого не было в этом мире, который жил только в другом, существовавшем лишь в её голове.
Но были и другие сны. Просыпаясь, Кейтлин будто выныривала из зелёной, ещё тёплой морской воды.
Эти сны пахли вереском и лошадиным потом, а может быть — чем-то ещё. И тогда с самого утра тело наполняла жизнь — как отголосок той, настоящей жизни, которую Кейтлин видела во сне. В такие дни она ехала в Дувр, бродила по отвесным скалам и смотрела на волны. И хотя у неё не было по ту сторону пролива ни знакомых, ни друзей, Кейтлин казалось, что она ждёт вестей из-за горизонта — и вести обязательно придут. С почтовыми птицами, а может — с белокрылым кораблём. Она ощущала себя изгнанницей в чужой земле, но в эти краткие мгновения ей казалось, что там, за горизонтом, её дом. И, может быть, когда-нибудь она увидит этот дом опять.
Ледяная вода стекала по волосам и узким лопаткам. Кейтлин приникла плечом к покрытой кафелем стене и замерла, надеясь, что наваждение, накрывшее её во сне, вот-вот пройдёт. Закрыла глаза и тут же почувствовала, как со всех сторон снова подкрадываются липкие щупальца кошмара.
Она качнула головой и шагнула к зеркалу, на ходу выключая душ. Спутанные тёмно-русые пряди сосульками повисли на плечах. Джек будет ругаться — наверняка. Скажет, что она простудится и что-нибудь ещё.
Кейтлин завернулась в полотенце — очень хотелось закутаться в него с головой. Не потому что было холодно, а потому что так было теплей. Она справилась с этим несвоевременным приступом и вышла из ванной.
На кухне уже шкворчало масло.
— Овсянка или тосты? — Джек на неё не смотрел. Готовка поглощала его целиком.
Кейтлин подошла к соседу и, взяв в руки вскрытую коробку из-под овсянки, заглянула внутрь одним глазком.
— Тосты, — сказала она. Коробка была пуста.
— Угадала, — Джек подцепил лопаткой хрустящие хлебцы и сбросил их в тарелку — Кейтлин тут же поймала один и попыталась засунуть в рот. Обожглась и бросила назад.
— Ты помнишь, что обещала помочь Алистеру с плакатом?
Кейтлин поморщилась.
Плакаты рисовать она не любила. Во-первых, в них не было ничего из того, что она стала бы рисовать сама. Даже обложки к книгам и портреты на заказ приносили больше удовольствия, чем примитивные росчерки карандашом, которые просили сделать для колледжа. К тому же платили за плакаты отвратно, и если бы не Джек, который каким-то образом успел взять на себя роль её старшего брата — видимо, пока Кейтлин спала — Кейтлин не взялась бы за такую работу никогда.
— Может, лучше им стену расписать? — Кейтлин снова покусилась на тост и на сей раз смогла откусить малюсенький кусочек.
Кейтлин отложила тост и провела в воздухе рукой:
— Колледж святого Марка! Наши корабли идут на восток!
— Почему на восток? — Джек подхватил сковородку, поднёс её поближе к столу и бросил Кейтлин в тарелку ещё два тоста, а затем снова отвернулся, чтобы поставить её на огонь.
Кейтлин запнулась. Она не знала, почему на восток.
— Потому что на западе суша, — сказала она растерянно.
— А почему корабли?
Кейтлин окончательно стушевалась и замолкла.
Джек бросил на сковородку два куска хлеба и, взяв в руки полотенце, принялся вытирать испачканные в масле пальцы. Он повернулся, прислонился бедром к столешнице и теперь смотрел на Кейтлин в упор.
— Не знаю, — Кейтлин пожала плечами и отвернулась к окну, чтобы только не смотреть на него.
С Джеком было хорошо. Их соседство оказалось, пожалуй, самым уютным из всех возможных соседств. Джек не требовал с неё оплаты за жильё, если у Кейтлин не было денег, кормил её завтраками за свой счёт — и вообще относился скорее как к родственнице, чем как к жильцу.
Но иногда Кейтлин всё-таки не хватало одиночества.
— Тебе опять что-то снилось?
Голос Джека прозвучал словно бы издалека, и Кейтлин не была уверена, что услышала бы его, если бы жёсткие пальцы не легли на её обнажённое плечо.
Кейтлин дёрнулась. Она не любила прикосновений — даже таких. Или, вернее, особенно таких. Она могла выносить их в метро или в автобусе, но когда кто-то касался её кожа к коже, нарочно, пытаясь проникнуть в самую суть, Кейтлин казалось, что чужие пальцы безжалостно потрошат её душу, заходят туда, куда не должны заходить.
— Может быть, — сказала она, сбросив руку с плеча, и поднялась. Так и не съеденные гренки остались лежать на столе. — Тебе звонил Август, — бросила она, не оборачиваясь. Кейтлин спиной чувствовала, что Джек смотрит на неё, дожидаясь ответа, но ей было всё равно. Она сбросила полотенце и, подхватив с пола вчерашние джинсы, принялась натягивать их на влажное тело. — Сказал, что вечером зайдёт.
— Хорошо.
Джек не отворачивался. Его взгляд щекотал спину между лопаток, пока Кейтлин натягивала майку и одёргивала её. Всё так же, не оглядываясь, она подобрала сумку с красками и перекинула через плечо ремень от этюдника. Наверняка Джек поймёт, что она не собирается в колледж и не будет рисовать никакой плакат, но и это ей было всё равно — Кейтлин просто хотела уйти отсюда. Остаться в одиночестве. Может быть, наедине со свинцово-серым морем. Сегодня она хотела рисовать его.
Джек лишь вздохнул, когда за спиной у Кейтлин захлопнулась дверь, и, подхватив с тарелки гренку, принялся размеренно жевать.
Кейтлин вышла из дома и, ещё раз поправив этюдник, медленно побрела вдоль набережной. Далеко на западе в сизом рассветном тумане виднелись контуры аббатства, которое так любил изображать в своих картинах Моне. Кейтлин тоже любила его контуры — мрачные, тяжёлые, расплывчатые в этом сизом мареве полусна. Но на востоке прятались места, которые она любила куда больше. И будь её воля, Кейтлин давно бы уже переехала жить на побережье — но даже она понимала, что там ей не продать картин. Придётся ездить в город на вернисаж и на подработки, приобрести машину… Кейтлин не любила машин. Она любила лошадей. Но, как правило, на лошадей удавалось только смотреть издалека.
Вдали взвизгнули шины, и Кейтлин подняла руку — час с небольшим не-одиночества, чтобы на остаток дня погрузиться в вечность сизого океана.
Машина взвизгнула тормозами и остановилась рядом с ней. Кейтлин наклонилвчь к окошку и замерлв, чувствуя, что сходит с ума. Оттуда, из полумрака салона, на неё смотрели те самые чёрные глаза.
Кейтлин зажмурилась, силясь вырваться из сна, который затягивал её теперь и наяву, и неожиданно чётко, близко-близко услышала:
— Тебе куда?
Голос у водителя был бархатистый, и Кейтлин показалось на секунду, что она уже слышала его. Может быть там, во сне — но во снах не бывает звука, разве не так?
Кейтлин тряхнула головой, прогоняя наваждение. Водитель терпеливо ждал.
— В Дувр. Не в сам город…
— Садись.
От голоса незнакомца, мягкого и холодного одновременно, по позвоночнику пробежала дрожь.
— Можно, — Кейтлин облизнула губы, — можно вперёд?
Тот кивнул.
Кейтлин быстро залезла в машину и, только оказавшись на пассажирском месте, вздохнула с облегчением. Водитель завёл мотор, и несколько секунд Кейтлин смотрела сквозь лобовое стекло, стараясь не выдать себя.
— Любишь замки? — спросил водитель, и Кейтлин вздрогнула. Обычно она не реагировала на людей так. Обычно ей было всё равно.
— Люблю их рисовать, — сказала она и чуть улыбнулась. Пользуясь случаем, Кейтлин повернулась и принялась внимательно разглядывать того, кто сидел рядом с ней.
У водителя было правильное лицо с чуть удлинённым носом и едва заметно опущенными уголками губ. Глаза обрамляли ресницы — слишком чёрные для мужчины, но безупречно подходившие к его чёрным волосам, собранным в низкий хвост.
«Цыганская кровь», — подумала Кейтлин, хотя на цыгана мужчина походил мало — слишком бледная кожа и тонкие черты.
Незнакомец молчал, и Кейтлин вдруг показалось, что она упускает что-то важное. Может быть, время, которое можно было использовать с толком.
— Ты, наверное, занят сегодня? — спросила она.
Мужчина не ответил, и Кейтлин тут же пожалела, что задала вопрос. Среди её знакомых к внезапным знакомствам относились легко, но этот человек мог оказаться другим. Он мог понять всё неправильно, и всё же Кейтлин безумно, до боли не хотелось его отпускать.
— А ты любишь замки? — снова попыталась она завязать разговор.
Мужчина долго молчал. Машина уже выехала за черту города, и Кейтлин принялась подбирать следующий вопрос, когда тормоза снова взвизгнули, и она услышала:
— Терпеть не могу.
Кейтлин будто очнулась ото сна. Только теперь она обнаружила, что стены Дуврского замка уже виднеются далеко впереди, будто вырастая из белоснежного тумана.
— Доберёшься сама?
Кейтлин кивнула, но выходить не спешила, судорожно пытаясь отыскать ещё хоть одну зацепку.
— Я буду рисовать его, — сказала она, кивнув на гранитные глыбы, возвышающиеся вдали.
Мужчина молчал.
— Хочешь, подарю тебе?
Чутким глазом художника Кейтлин уловила, как белеют костяшки пальцев на обтянутом кожей ободе руля.
— Выходи!
Кейтлин вздрогнула. Что-то было в голосе незнакомца, что заставило подчиниться не раздумывая — и в следующую секунду Кейтлин уже стояла на пустой дороге, а машина — только теперь Кейтлин заметила, что это был Крайслер — медленно исчезала вдали.
Глава 2
Снова утро — серое, как и каждое утро до него. Как каждое, которое придёт следом за ним.
Кейтлин открыла глаза и равнодушно уставилась в потолок. Побелка облупилась кое-где и разбегалась тонкими трещинками, образуя паутинку, похожую на… на что?
Вспомнить она не могла. Как не могла вспомнить и сон, который видела только что.
Кейтлин улыбнулась. При воспоминании о том мире, откуда она вынырнула минуту назад, по сердцу разливалось тепло — хоть она и не могла ничего вспомнить. Ни одной детали. И всё же это должен был быть хороший день.
Джек жарил тосты.
Кейтлин натянула джинсы и, застегнув пуговицу, потрясла ногами, заставляя их войти глубже в жёсткие после стирки штанины.
Взяла со стола коробку от овсянки и заглянула внутрь — просто так, машинально. Внутри ничего не было.
— Ты сегодня поможешь Алистеру с плакатом?
Кейтлин закрыла глаза. Не поднимая век, нащупала спинку стула и, упав на него, откинулась назад.
— Хочется верить, что это значит «да».
Кейтлин открыла глаза и уставилась на чашку кофе, которая выросла перед ней из ниоткуда. Чашка была прозрачной, с лёгким коричневым оттенком.
«Интересно, это тонировка… или просто грязь?» — подумала она.
Кейтлин взяла в руки ложечку и чуть взболтала тёмную, почти чёрную жидкость.
«А у него волосы темней…»
— Кейтлин! Ты меня слушаешь?
Кейтлин медленно перевела взгляд с взбаламученной жидкости на Джека. В глазах соседа стояло раздражение — но пока не злость. «Интересно, — подумала Кейтлин, — в его глазах вообще бывает злость?»
— Не кричи, — попросила она негромко.
Джек вздохнул. Рука его потянулась, чтобы погладить Кейтлин по волосам, но тут же опала.
Кейтлин знала, что Джеку нравятся её волосы. Он любил теребить их, перебирать. И оба они знали, что Кейтлин не любит, когда касаются её волос. Только если вечером, когда она возвращалась с прогулки уставшая и замерзшая. В такие дни Джек отпаивал её горячим ромом со специями и, когда Кейтлин, расслабленная, засыпала, привалившись к его плечу, запускал пальцы в её длинные волосы, медленно прочёсывал их, иногда касаясь кончиками ногтей затылка.
Кейтлин чувствовала, что с ней делают, но с неё будто бы спадал кокон, в котором она пребывала весь день. Кожа становилась чувствительной, точно воспалённой, и сопротивляться не было сил — по крайней мере, так она себе говорила.
— Когда займёмся блогом? — спросил Джек, видимо, осознавший наконец, что ответа — да и самого плаката — так и не дождётся.
