Глава 1
Лорелла
Впервые я увидела ее в день своего шестнадцатилетия на ступеньках главного храма нашего королевства. Отец объявил всеобщий праздник в столице, и мы отправились с ним в собор святого Иоганна на торжественное богослужение в мою честь.
Мы поднимались по длинной лестнице – отец впереди, я и младшая сестра Нателла – сзади. Стража сдерживала ревущую толпу, желающую увидеть своего короля и его дочерей, а я на правах именинницы кидала в разные стороны пригоршни мелких монет из кованого ларца, который услужливо держал передо мной глава нашей охраны – граф ле Ферт.
Народ хватал разбрасываемые мною монеты – кто в воздухе, кто подбирал с земли, – выкрикивал одобрительные возгласы, громко славя короля и желая здоровья его старшей дочери.
Утро выдалось чудесным – солнечным и безветренным. Стоял месяц мерли, поздний месяц весны. На деревьях уже появились клейкие листочки, по бездонно-голубому небу лениво плыли пушистые облака, в воздухе неуловимо летали запахи улицы – аромат свежего хлеба из пекарни на углу, неуловимый запах дыма, поднимающегося с крыш всех домов, окружающих храмовую площадь, сладкий аромат раноцветущих кустарников арелии, которыми щедро был обсажен храмовый двор. Я непроизвольно улыбалась, ведь сегодня был мой день: я предвкушала чудеса и приятные сюрпризы, подарки и поздравления, и ничто сегодня не смогло бы испортить мне настроение.
Мы отстояли полуторачасовое богослужение, во время которого я витала в приятных мечтах, и сегодняшняя служба показалась мне даже короткой. Главный храмовник благословил королевскую семью, и отец приказал нам с Нателлой спускаться к карете, а сам еще на немного задержался в храме.
Я вышла из прохладного храма, прищурилась на ярком солнце, закрыв один глаз, и вздохнула полной грудью. Сегодня мне исполнилось шестнадцать лет, вечером отец даст торжественный бал в мою честь, на котором я впервые буду присутствовать с полным правом взрослого человека и до конца данного мероприятия. Жизнь хороша!
Народ, до этого встречавший его величество короля с дочерьми, удовлетворив свой зрительский и материальный интерес, под влиянием стражи уже разошелся. Мы же с Нателлой остановились на верхней площадке лестницы, поджидая отца.
Вот тут я ее и увидела.
Тоненькая девичья фигурка в лохмотьях скорчилась калачиком у подножия храмовой лестницы, отчаянно отбиваясь от трех обступивших ее мальчишек. Она была похожа на свернувшегося ежика, которого пытаются разогнуть извне. Никто из этой четверки не кричал, лишь изредка слышалось бормотание одного из троицы захватчиков, пыхтение его помощников и редкие всхлипы девочки в ответ на уговоры. А девочку явно уговаривали.
Я посмотрела на невозмутимо стоящих стражников – их не трогала детская возня, они исполняли свой долг – красиво стояли по периметру лестницы. А мне стало интересно: зачем мальчишкам нужно, чтобы девочка разогнулась? Оглянувшись еще раз на выход, и не обнаружив отца, я медленно стала спускаться с лестницы. Стражники молча провожали меня взглядами. Я подошла совсем близко и даже шею вытянула.
– Отдай, тебе говорят, – четко услышала я от одного из мальчишек, – отдай, иначе хуже будет.
И второй пыхтящий повторил:
– Хуже будет, отдай, зараза.
Девочка молчала, засунув руки под себя и не давая их высвободить нападающим.
Старший, так я его назвала про себя, воровато оглянулся на стражу (подходившую меня он не заметил – я как раз находилась у него за спиной) и ткнул ногой девчонке под ребра. Послышался тихий всхлип. Тонкая спина вздрогнула и изогнулась дугой, и я увидела худой выпирающий хребет.
– Отдай, пока тебе говорят по-хорошему, – негромко повторил главарь.
– Нет, – просипело внизу, – это я поймала. Это мое.
Мальчишка еще раз покосился на равнодушную стражу и уже сильнее размахнулся ногой для удара. Я почему-то вжала голову в плечи, и его удар совпал с моим криком:
– Прекратите. Не смейте ее бить.
Мальчишка оглянулся, увидел, что кричит принцесса (ведь мой портрет знал любой из жителей нашего королевства), он сразу втянул голову в плечи и отпрыгнул в сторону метра на два, не меньше. Его сообщники, на полусогнутых, тоже стали отползать.
– Ты ударил ее? – дрожащим голосом вопрошала я. – Девочку ударил. За что?
Мальчишка отступал назад, затравленно озираясь, а клубок в рванине еще сильнее согнулся на земле. Я яростно топнула ногой.
– Я прикажу тебя наказать, – рявкнула я, – за что ты бил девочку?
– Она… она… – заблеял испуганный «бандит», – она украла наши деньги. Да и не бил я ее, так, пару раз ткнул под микитки, чтобы не воровала.
– Я не воровала, – послышался глухой голос с земли, – принцесса всем кидала, а я подняла.
– Но монета попала в меня, – уже пренебрегая своей безопасностью, завелся мальчишка, – она просто отскочила, я не успел схватить.
– Ты не успел, а я успела, – так же глухо ответила земля, – это мои деньги.
– Но ты уже подняла несколько монет. Куда тебе столько? Лопнешь.
Они ссорились, уже не замечая меня.
– Довольно, – крикнула я. – Вам деньги нужны?
Мальчишка шмыгнул носом, вспомнив, кто перед ним стоит, и чуть слышно произнес:
– А кому деньги не нужны?
Я оглянулась: Нателла все так же одиноко стояла на площадке перед храмом, стражники все так же пялились перед собой, делая вид, что их не касается данное происшествие, а начальника охраны, как назло, поблизости не было, ведь только его я знала по имени и могла попросить у него денег.
Что же делать? Денег у меня при себе не было – ни одна принцесса не будет носить с собою деньги. Я посмотрела на руку – три перстня и кольцо. Что ж, я, кажется, знала, как решить проблему.
– Встань, девочка, – приказала я. – Встань, не бойся. Я не дам тебя в обиду.
Груда тряпья зашевелилась, девчонка подняла голову, и я замерла: никогда не видела подобной красоты. Тонкое бледное лицо было в потеках грязи, по скуле пролегла свежая царапина, давно нечесаные волосы слиплись, но все равно – это было самое красивое лицо, которое я когда-либо видела.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Тиана, – она смело смотрела мне в лицо своими большими карими глазищами. Смотрела с любопытством, ничуть не смущаясь тому, что я принцесса. Смутилась я.
– Тебе нужны деньги?
– Деньги нужны всем, я первая поймала твою монету, значит – она моя.
Я заволновалась.
– Давай ты отдашь монету мальчишкам, а я подарю тебе свой перстень, – я уже снимала с пальца перстень с турмалином. – Он дороже одной монеты, – почему-то я оправдывалась.
Девчонка прищурила один глаз, смело усмехнулась, и я поняла, что она совсем не девчонка – столько житейской мудрости было в ее оценивающем взгляде.
– Сколько тебе лет? – спросила я.
– Не знаю, – она пожала плечами, – мне никто никогда не говорил, сколько мне лет.
– А… родители?
– Их у меня нет, – сказала она просто и даже беззаботно, – сколько себя помню – живу одна. Так… пристроилась к одной бабке. Я ей ношу еду, а она пускает меня к себе в лачугу переночевать, когда холодно. А когда тепло – я могу и на скамеечке на улице…
У меня заныло где-то под ложечкой. Как это так – жить одной? Я просто не представляла себе, что такое возможно. И пускай у меня и сестры только папа (мама умерла, когда рожала Нателлу), но все равно чувство семьи и родных людей сидело во мне глубоко.
– Ну что – будешь перстень давать? – напомнила девчонка.
Я торопливо протянула ей руку. Она взяла подарок, и ее лицо озарило восхищение.
– Золотое, – прошептала она.
– Да, золотое. Это я сама себе купила в прошлом году. Оно не сильно дорогое, но мне понравился камень. Посмотри – он как волшебный.
Турмалин переливался разноцветными всполохами: из небесно-голубой глубины вспыхивали ярко розовые и сиреневые искры.
– Красиво, – согласно кивнула она, – а сколько он стоит?
– Не помню – или пятьсот, или шестьсот золотых.
– Ого, – девчонка деловито стала осматривать кольцо. – Ну, положим, столько мне ростовщик не даст. А попроще у тебя ничего нет?
– Зачем?
– Ростовщик не поверит, что я видела принцессу, и она подарила мне это кольцо. Вот если бы кольцо было серебряным – можно было бы сказать, что это наследство от мамочки…
Она продолжала испытывающее разглядывать подарок, а потом решительно протянула мне его назад.
– Нет, не пойдет. Монетки мне пригодятся, а за это кольцо еще и в тюрьму упекут, знаю, бывали такие случаи – скажут, что своровала. А мне деньги очень нужны: я старухе за ночлег должна, да и есть на что-то нужно.
Я беспомощно оглянулась – ну не знала я здесь такого человека, чтобы можно было у него занять денег. Девчонку было жалко, у меня сегодня был день рождения, и я хотела, чтобы все вокруг меня были счастливы.
– Хочешь пойти со мной? – неожиданно даже для себя спросила я. – Я попрошу отца, и он возьмет тебя на работу во дворец.
Тиана мотнула своей нечесаной головой, прищурилась, и я снова ощутила себя не в своей тарелке. Впрочем, благодарить меня никто не спешил. Я беспомощно оглянулась и увидела отца, выходящего из храма.
– Решай быстрее, вот и отец уже идет.
– Он не разрешит тебе взять с собой такую как я, – она ответила почти грубо, но я почему-то обрадовалась, поняла, что она хочет, просто не верит, что это возможно, боится поверить в лучшую жизнь.
– Отдай деньги мальчикам, – напомнила я, – и не волнуйся, отец тебя возьмет. Он добрый, и у меня к тому же сегодня день рождения, ты будешь моим подарком.
Я развернулась и заспешила к отцу, краем глаза успев увидеть, как Тиана кинула монетку стоящему в стороне главарю мальчишеской банды.
А дальше все было совсем просто: мне потребовалось всего пять минут, чтобы напомнить отцу, у кого сегодня день рождения, вспомнить, что теперь мне положена личная горничная, наша общая с сестрой няня меня уже не устраивает, и попросить Николса Седьмого подарить мне в качестве подарка Тиану.
Не знаю уж, чем был занят отец с главным храмовником, но из храма он вышел смурной и совсем без настроения. Он хмуро взглянул на девчонку, на ее лохмотья. Она же гордо выпрямилась под его строгим взглядом, и я зауважала ее еще сильнее.
– Лорелла, зачем? – спросил отец. – В твоем распоряжении все слуги и фрейлины дворца. Любая герцогиня будет рада тебе прислуживать. Зачем тащить во дворец всякое отребье?
– Папа, – я закусила нижнюю губу, – пожалуйста. Можешь мне ничего больше сегодня не дарить. – И добавила тихо. – Я обещала. Слово принцессы.
Отец хмыкнул.
– Хорошо, – устало согласился он, – только с нами в карете она не поедет. Пусть добирается своим ходом.
– Но папа…
– Все. Я все сказал.
Румянец прилил к моим щекам, когда я обернулась к девчонке, и вторая волна его догнала первую, когда я по презрительно оттопыренной нижней губе поняла, что она слышала весь наш разговор.
– Тиана, – я старалась говорить радостно и беззаботно, – с сегодняшнего дня ты моя личная горничная. Жить будешь во дворце, голодать не будешь, это я тебе обещаю. Вот только.., – я замялась, – с нами в карету нельзя. Приходи своим ходом, я предупрежу охрану. Или… знаешь что? – Я обернулась к близстоящему стражнику и строго его спросила:
– Как вас зовут?
Тот опешил, раскрыл глаза и стал даже заикаться:
– Морис Денвуд, ваше высочество.
– Морис, это Тиана – моя личная горничная. Проводите ее во дворец в мои покои. Сможете?
Стражник был молодой и симпатичный, а еще подвержен умению ярко краснеть, что он нам и продемонстрировал.
– Так точно, – наконец, нашелся он, сделал шаг по направлению к Тиане, и встал возле нее с мушкетом наперевес. Со стороны смотрелось так, как будто она – преступница, а Морис охраняет ее от побега, или уже ведет на казнь. Что греха таить – смертная казнь в нашем королевстве отменена не была.
Глава 2
Тиана
Сколько себя помнила, она всегда была одна. Воспоминания раннего детства почти не отложились в памяти. Был какой-то дом, темная комната, женщина, все время лежащая на кровати и так надрывно кашляющая, что эта хлипкая кровать тряслась. Был страшный мужчина. Страшным он был потому, что когда приходил, она и еще двое ребятишек, находящиеся с ней в этой темной комнате, старались не только не разговаривать, но даже не дышать, потому что хозяин был всегда пьян и раздражителен. Он все время ругал какого-то Сида и орал, что «в гробу он его видел», а потом швырял убогие табуретки, которые и так шатались без меры, бил посуду и расшвыривал вещи. И если кто в этот момент попадал под его руку, он и его бил.
А еще он жутко нависал над кроватью женщины, которая кашляла, и тоже ее ругал и тряс так сильно, что она задыхалась. В такие моменты маленькая Тиана старалась куда-нибудь спрятаться: или под кровать, или за большой сундук, стоящий в углу, или, на худой конец, под стол. Но под столом страшный мужчина почти всегда находил, и тогда бил почем зря.
Тиана не помнила уже тех двух ребят, которые были с ней в той темной комнате, она даже не могла точно сказать, кто это были – мальчики или девочки. Она помнила, что они были старше ее, как и она ходили в каких-то старых лохмотьях, и если предоставлялся случай, сами всегда прятались под кровать или за сундук, а ей оставляли прятаться под столом.
Потом, однажды вечером, трое мужчин принесли домой неподвижного хозяина и сказали женщине, что он умер. Это был единственный раз, когда страшный хозяин был молчалив и спокоен.
И когда женщина полувстала со своей кровати и громко зарыдала, а двое других ребят обступили ее с двух сторон и стали просить, чтобы она не плакала, Тиана подошла ближе к неподвижно лежащему мужчине и внимательно его рассмотрела. Он был бледен, рот полуоткрыт, глаза безмятежно смотрели в потолок, и ничего страшного в его лице уже не было, и прежнего ужаса не было.
Воровато оглянувшись на плачущую женщину и обнимавших ее детей, Тиана зажала кулак и врезала изо всех сил по бедру мужчины, и в противовес остальным скорбящим громко рассмеялась, потому что страх, который ранее сковывал ее душу, вдруг неожиданно ушел.
Еще она помнила страшную зиму, когда было так холодно, что на улицу лучше было не выходить, а в доме было чуть теплее, чем на улице, и они все мерзли – и она, и кашляющая женщина, и те двое ребят, лиц которых она не помнила.
Однажды утром, они не добудились женщину, и в доме совсем не было еды, и холод гулял по старым половицам. Пришли чужие люди, завернули женщину в старую скатерть и унесли из их дома, а они все втроем стали спать на той кровати, где раньше кашляла женщина.
Тиану, как самую маленькую, клали в середину, зажав с двух сторон так, что невозможно было ни повернуться, ни даже нормально дышать. Хотя и здесь она находила плюсы: ей было очень тепло, только ночью во время сна она согревалась в ту проклятую зиму. А два тела по бокам были очень горячие, очень.
Но однажды Тиана проснулась ночью от холода и почувствовала, что ее уже никто не греет – оба тела по бокам были холодны, и в этот день только она одна смогла встать с той злополучной кровати.
Вот тогда она стала кричала. Она начала кричать там же в кровати, еще не вставая, потом встала и снова кричала, потом выбежала на порог и стала кричать еще громче. К ней подошли какие-то люди, пытаясь успокоить, а Тиана все кричала и кричала. А потом наступила темнота…
