Ophiophagus hannah («поедатель змей»), или королевская кобра, питается преимущественно другими видами змей, в том числе и сильно ядовитыми. Нередко нападает на змей, которые уже охотятся на кого-то.
Я ехала в полупустой электричке, смотрела в запыленное окно на падающий снег и вспоминала сегодняшнее утро, проведенное в нотариальной конторе. Сначала очередь в узком забитом коридорчике – вроде и небольшая, но каждый посетитель проводил в кабинете не меньше пятнадцати минут, а то и полчаса. Мы с кузинами уступили тете Шуре единственное свободное место на банкетке и стояли рядом, опираясь спинами о стену, потея и задыхаясь: топили в бизнес-центре знатно, зато кондиционер не работал, а за наличием масок строго следил охранник, регулярно проходивший по этажу. Я молча радовалась, что не стала надевать нарядное платье ради корпоратива, оделась как обычно на работу: в белую хлопковую блузку и юбку шанель. То-то бы мое синее шерстяное платье благоухало к вечеру, да и помялось бы знатно… Сестры тоже страдали от жары и духоты, но, увы, не молча: шипели и бухтели; я с трудом удерживалась, чтобы не рявкнуть на них.
Когда я хоронила бабушку, Нинель Валерьевну Санину, ни одна из них не соизволила даже прийти, не то, что помочь с организацией похорон и поминок. Молчу уж о деньгах, которые пришлось потратить на все эти ритуальные хлопоты! Я выгребла подчистую и свою зарплатную карту, и накопительный счет, чтобы достойно накормить-напоить бабушкиных подруг, бывших коллег и соседок – тех из бабушкиного списка, что смогли и захотели приехать.
Нинель Валерьевна вообще была дамой предусмотрительной: к своим похоронам она начала готовиться сразу после того, как смирилась с мыслью о своей неизбежной скорой смерти от рака. Так что в гробу она лежала в специально сшитом платье из фиолетовой с золотом парчи, скрывавшем роскошное кружевное белье, а я действовала по написанной ею инструкции – с телефонами, именами и ценами. Цены, конечно, выросли, но… Бабушка меня любила, заботилась, а долги надо платить. Ну, и список приглашенных бабушка приготовила заранее, также с телефонами и адресами и дополнительным указанием оплатить такси всем желающим. Что ж, я оплатила. И выбранный бабушкой гроб, и поминальный обед, и такси для пожилых дам, тоже не отличавшихся здоровьем и силами. И все пришлось делать самой: ни тетка, ни ее дочери словно не заметили смерти Нинель Валерьевны, хотя я и сообщила им СМС-ками, а после перезвонила лично каждой.
Сегодня же они все явились на оглашение завещания и в качестве группы поддержки приволокли мужей и каких-то вовсе неизвестных мне людей. Среди них, как диковинная птица в вороньей стае, выделялся мужчина в щегольском бежевом пальто с кофейным кашне, в дорогущих туфлях и со швейцарскими часами на запястье. Тетка что-то бормотала щеголю на ухо, злобно поглядывая на меня. Хорошо еще, что помощник нотариуса предупредил, очень жестко и безапелляционно, что в кабинет будут допущены только наследницы, но никак не их супруги и прочие посторонние для покойной люди. К тому моменту, как нас вызвали, я была готова взорваться от жары и тихой ненависти к родственницам.
– Кто по делу Саниной, проходите! – выглянул из двери секретарь, и тетка с дочерьми рванула в кабинет с лаконичной табличкой “Нотариус А.В.Пашнин”. Мужчина в бежевом пальто пропустил меня, придержав дверь, и вошел следом.
В просторном кабинете нас встретили пожилой нотариус в инвалидном кресле, его помощница и секретарь. А еще – приятная прохлада. Наши документы проверили (неизвестный мужчина оказался адвокатом тетушки, и ему позволили остаться) и начали оглашать завещание. Моя тетка, две ее дочери и я – четыре наследницы, как и ожидалось. Я не очень внимательно слушала: в конце концов, бабушка дала мне прочитать завещание, прежде чем поехать с ним к нотариусу. Имущество продается через агентство, деньги делятся поровну на четверых. Нотариус закончил чтение, помощница раздала каждой из наследниц копию, и я уже собиралась уходить, когда кузина Валя вдруг обратилась к нотариусу:
– А я вот слышала, что некоторых лишают наследства. Недобросовестные наследники это называется, да?
Нотариус замер, как собака в охотничьей стойке, и очень осторожно подтвердил:
– Такое случается, но это очень серьезное обвинение. У вас есть какая-то информация по этому поводу? Кто-то из наследников покушался на жизнь наследодателя?
– Ну-у-у, я не могу утверждать стопроцентно, – протянула Валя, оказавшаяся в центре внимания и наслаждавшаяся этим. – Но я вот не уверена, что бабуля умерла своей смертью. Ей и семидесяти не было. Рак, конечно, но… Надин увезла ее из собственной квартиры, а для пожилых людей это совсем не полезно. Пенсию забирала. Да и откуда мне знать, что бабулю правильно лечили… и лечили вообще? Может, бабулечка вообще не в себе была, когда завещание оставляла?
Последняя фраза была лишней. Хоть я и не юрист, зато бабушка Нинель юристом была, и я точно знала: ни один нотариус не будет рисковать хлебным местом и принимать завещание от человека “не в себе”. Так что Пашнин наверняка всерьез напрягся, но заметить это можно было разве по поджатым губам и резко изменившемуся тону.
– Если вы полагаете, что права наследодателя или ваши, как наследника, были нарушены, вы можете подать в суд, – сухо и холодно произнес нотариус. – Однако рекомендую посоветоваться с вашим адвокатом прежде, чем официально обвинять кого-либо. Особо обращаю ваше внимание на пункт 10.3 в завещании, согласно которому любой наследник, попытавшийся его оспорить, лишается половины своей доли, и деньги отходят благотворительному фонду “Слезинка ребенка”. У “Слезинки” отличные юристы, кстати.
Адвокат что-то начал шептать по очереди моим родственницам, а я в очередной раз мысленно поблагодарила бабушку за подробную инструкцию и поднялась с места.
– Господин нотариус, прошу, – я подошла к столу и положила перед Пашниным большую папку с документами. Тот вытащил первый лист, пробежал взглядом и вскинул голову.
– Протокол вскрытия?
– Бабушка велела, – я пожала плечами. – Она не была религиозна, зато была юристом – как говорили, хорошим.
По губам нотариуса скользнула тень улыбки.
– Ваша бабушка была весьма предусмотрительной дамой. Господин Сенчин, – обратился он к адвокату, – не желаете ознакомиться?
Адвокат пожелал. И с протоколом вскрытия, и с историей болезни, и с копиями чеков, и с банковской распечаткой моих трат на больницу и лекарства. Я достала из сумки вторую такую же папку.
– Вы можете забрать с собой, – предложила я адвокату, протягивая ему папку. – Здесь копии, заверенные у другого нотариуса, чтобы не было конфликта интересов.
Адвокат с нотариусом понимающе переглянулись.
– Благодарю, госпожа Шереметева, – чуть поклонился Сенчин. – Непременно ознакомлюсь, со всем вниманием, хотя на первый взгляд не вижу, в чем бы вас можно упрекнуть.
Краем глаза я увидела, что Валя уже открыла рот для очередной гадости, но тетка сильно дернула ее за рукав, и кузина заткнулась. И на том спасибо. Будут ли они подавать в суд, меня не особо волновало: опротестовать завещание им не удастся, разве что время потянут, а я и без бабушкиных денег с голоду не умру. До зарплаты точно доживу, хотя… Чем я думала последний месяц?! У меня же осталась шкатулка с бабушкиным подарком, да и деньги какие-то там были – “гробовые”, как она их называла. Вернусь домой – проверю; глядишь, и наступающий новый год отмечу чем-нибудь повкуснее овсянки. С родней деньгами не поделюсь: мне еще памятник Нинель Валерьевне ставить, а сестрицы с теткой точно не пожелают скинуться.
Меж тем адвокат наговорил моим дражайшим родственницам что-то такое, что они неохотно, но двинулись-таки к выходу, злобненько на меня поглядывая. Конечно, трешка в Москве лучше делится на троих, чем на четверых… Перебьются! Я попрощалась с нотариусом Пашниным, поздравила его и сотрудников с наступающим и вышла в коридор. Родня и группа поддержки обступили адвоката, передавая из рук в руки содержимое моей папочки, и я воспользовалась моментом: проскользнула мимо, сбежала по лестнице на первый этаж и выскочила на улицу, на ходу застегивая парку. Кажется, тетка что-то крикнула вслед, но я предпочла ее не услышать. Мне надо было успеть на электричку в 14:36 до Павловского Посада; опоздаю – придется почти час ждать на вокзале.
Успела. Теперь за окном проплывали грязно-серые заборы и крыши, темные скелеты деревьев, а на все это унылое убожество падал снег: густой, крупный, тяжелый. Электричка остановилась у платформы, из вагонных динамиков раздался долгий невнятный хрип, а потом поезд дернулся и начал опять набирать скорость. Снежные хлопья бились в стекло, ветер отбрасывал их куда-то назад, к хвосту электрички. Колеса равномерно стучали, нагоняя сон. Тоска-а-а… Вряд ли у нас в офисе кто-то еще работает. Последний рабочий день года закономерно должен перейти в корпоратив, и наши дамы наверняка уже накрывают на стол, мужчины отрядили гонца в ближайший магазин за пивом или чем покрепче, а шеф размышляет, что заказать на всех: пиццу или пироги. На корпоратив идти совершенно не хотелось, но шеф считал такие мероприятия обязательными, и если раньше я ссылалась на больную бабушку, то теперь у меня такой надежной отмазки нет. Я поудобнее устроилась на узкой скамье, прислонилась головой к стене вагона, понадежнее устроила сумку, пару раз обернув ремень вокруг запястья, и задремала – до самого Посада.
Проснулась я, как от толчка. Электричка стояла, немногочисленные пассажиры толпились у дверей, поспешно покидая вагон. Я глянула на часы; проходившая мимо женщина, не оборачиваясь, бросила: “Конечная, девушка. Павлов Посад”.
На перрон я вышла последней. Снег все так же валил, засыпая недавно вычищенный асфальт. Натянув поглубже капюшон парки, я осторожно перешла по мосту к привокзальной площади и кое-как доползла до Магнита. Снег, под ногами прохожих превратившийся в грязную кашу, прямо-таки намекал: не поймать ли мне такси? Но я стойко держалась, пока не вышла из магазина с пакетами фруктов (хоть что-то надо положить на общий стол). Тут меня и поймал таксист, пообещав небо в алмазах и мгновенную доставку. Мысль о наличке, ждавшей меня дома, окончательно добила внутреннего жмота. Черт с ним, поеду на такси.
Потрепанный белый седан едва полз по заснеженным улочкам, забитым транспортом, и в офис я добралась часам к пяти, когда уже стемнело. Как и ожидалось, дорогие коллеги суетились у накрываемого стола. На меня не особо обратили внимание, да и я не стремилась общаться, только заглянула к шефу и сообщила, что вернулась от нотариуса. Тот отмахнулся, продолжая орать в трубку и требовать горячую пиццу вот прямо сейчас, раз уж не привезли полчаса назад. Я покивала и улизнула раскладывать по одноразовым мискам мандарины и бананы, а потом – мыть виноград.
У стола ожидаемо царила секретарша шефа. Вот прямо классическая секретарша: в алом обтягивающем трикотажном платье экстремальной длины (в смысле, экстремально коротком) с почти бездонным декольте. Волосы отбелены пергидролью до сухости. Трехсантиметровые алые когти, серьги-кольца с огромными “рубиновыми” подвесками, агрессивный макияж, туфли на высоченных шпильках. Интересно, как жена шефа терпит эту… даму из разряда “Дам, конечно, дам!”? Впрочем, не мое дело. Если бы Мариша еще и меня не трогала, было бы замечательно, но, увы, не с моим счастьем.
– А где ты сегодня была, Наденька? – промурлыкала эта стерва с нежной улыбкой. Знает, что ненавижу вот это уменьшительно-ласкательное “Наденька”, и нарочно злит. Выдра крашеная!
– У нотариуса, – коротко ответила я, выставляя на стол пластиковые миски с фруктами.
– А зачем? – Мариша сделала большие глаза.
– Бабушка умерла, завещание зачитывали, - так же коротко ответила я, надеясь, что секретарша отстанет.
– А-а-а, – ненадолго Мариша даже понизила голос: вероятно, пыталась изобразить сочувствие. Но ненадолго. – А чего ты ничего на стол не принесла? Нет, фрукты – тоже хорошо, конечно, но чего салатиков не сделала? Могла бы хоть мясную нарезку, что ли, купить. Здесь мужчины все-таки, их кормить надо!
На последних словах голос ее поплыл, сделался мечтательным. Ах, мужчины! Разве может быть что-то важнее? Какой там нотариус, какая бабушка…
– Их пусть дома кормят, – отрезала я. – Моего мужчины здесь нет, а вокруг чужих прыгать не приучена.
Глаза нашей первой блондинки вспыхнули злобой. Правильно, в ее огород камушек. Шеф не разведется, даже если шесть таких Маришек постарается.
– Вот поэтому ты и одна. Муж-то когда ушел? И до сих пор никого.
– Переживу, – я пожала плечами и начала складывать опустевшие пакеты.
Уже пережила. Я даже вполне понимала Виктора, своего бывшего. Мы встретились в Москве, когда оба учились, у нас были общие мечты и планы, была перспектива. Оба закончили с красным дипломом, я – биотехнолог-фармацевт, он – финансист. Мы легко нашли работу в Москве и планировали набраться опыта, через несколько лет открыть свою аптеку, потом – производство а потом, возможно, отдел исследований и разработки лекарств.
И тут заболела бабушка. Вернее, болела-то она давно, но мне казалось, что это просто старость, а оказалось – рак. У тети Шуры не было условий для размещения Нинель Валерьевны (ну, конечно, в московской трешке, где тетка проживала вдвоем с мужем, места действительно маловато), у Валечки случились какие-то проблемы в семье, Дашенька еще учится (шестой год на платном) и живет в однокомнатной квартирке. В общем, бабушку Нинель забрала я. Не скажу, что я ни разу не опускала руки, особенно в последние полгода, когда из благородной дамы бабушка на глазах превращалась в иссохшую мумию, воющую от боли, но ни разу не подумала отказаться от своего долга.
А вот Виктор сдался очень быстро. Бабушка жила у нас всего два месяца, когда, вернувшись домой, я нашла письмо от мужа. Виктор не претендовал на мое жилье, на общие накопления, он просто хотел развода и всего того, о чем мы раньше мечтали вдвоем, и о чем мне приходилось теперь забыть. Карьера, свой бизнес, путешествия… Вместо всего этого у меня на руках оказалась больная раком бабушка. Что ж, спасибо бывшему, что не стал тянуть до последнего, сразу, так сказать, озвучил выбор.
В следующий раз мы встретились в ЗАГСе. Поскольку детей не было, развели нас моментально. А еще через полгода я была вынуждена уйти с хорошего места в Москве и искать работу поближе, чтобы больше времени проводить с бабушкой. Сейчас я впариваю салонам красоты лечебную косметику, кое-как набирая минимальные продажи.
Неудивительно, что мне было не до мужчин в последние три года: болезнь Нинель Валерьевны прогрессировала и отнимала все больше моих сил, времени и денег. Кажется, за это время я ни разу не покупала себе новую одежду, разве что сапоги месяц назад, а то старые промокали уже через несколько шагов по улице. Плевать! Теперь расходов станет меньше – прости, бабуля, за такую меркантильность! – можно будет и одеться, и работу поискать по специальности, и…
Мои мечты грубо прервал зам шефа.
– Надин, лапуля, с наступающим!
– Вас также, Андрей Петрович! – отозвалась я с фальшивым радушием, хотя у меня зубы заныли от его высокого сверлящего голоса.
ГЛАВА 1
Я ехала в полупустой электричке, смотрела в запыленное окно на падающий снег и вспоминала сегодняшнее утро, проведенное в нотариальной конторе. Сначала очередь в узком забитом коридорчике – вроде и небольшая, но каждый посетитель проводил в кабинете не меньше пятнадцати минут, а то и полчаса. Мы с кузинами уступили тете Шуре единственное свободное место на банкетке и стояли рядом, опираясь спинами о стену, потея и задыхаясь: топили в бизнес-центре знатно, зато кондиционер не работал, а за наличием масок строго следил охранник, регулярно проходивший по этажу. Я молча радовалась, что не стала надевать нарядное платье ради корпоратива, оделась как обычно на работу: в белую хлопковую блузку и юбку шанель. То-то бы мое синее шерстяное платье благоухало к вечеру, да и помялось бы знатно… Сестры тоже страдали от жары и духоты, но, увы, не молча: шипели и бухтели; я с трудом удерживалась, чтобы не рявкнуть на них.
Когда я хоронила бабушку, Нинель Валерьевну Санину, ни одна из них не соизволила даже прийти, не то, что помочь с организацией похорон и поминок. Молчу уж о деньгах, которые пришлось потратить на все эти ритуальные хлопоты! Я выгребла подчистую и свою зарплатную карту, и накопительный счет, чтобы достойно накормить-напоить бабушкиных подруг, бывших коллег и соседок – тех из бабушкиного списка, что смогли и захотели приехать.
Нинель Валерьевна вообще была дамой предусмотрительной: к своим похоронам она начала готовиться сразу после того, как смирилась с мыслью о своей неизбежной скорой смерти от рака. Так что в гробу она лежала в специально сшитом платье из фиолетовой с золотом парчи, скрывавшем роскошное кружевное белье, а я действовала по написанной ею инструкции – с телефонами, именами и ценами. Цены, конечно, выросли, но… Бабушка меня любила, заботилась, а долги надо платить. Ну, и список приглашенных бабушка приготовила заранее, также с телефонами и адресами и дополнительным указанием оплатить такси всем желающим. Что ж, я оплатила. И выбранный бабушкой гроб, и поминальный обед, и такси для пожилых дам, тоже не отличавшихся здоровьем и силами. И все пришлось делать самой: ни тетка, ни ее дочери словно не заметили смерти Нинель Валерьевны, хотя я и сообщила им СМС-ками, а после перезвонила лично каждой.
Сегодня же они все явились на оглашение завещания и в качестве группы поддержки приволокли мужей и каких-то вовсе неизвестных мне людей. Среди них, как диковинная птица в вороньей стае, выделялся мужчина в щегольском бежевом пальто с кофейным кашне, в дорогущих туфлях и со швейцарскими часами на запястье. Тетка что-то бормотала щеголю на ухо, злобно поглядывая на меня. Хорошо еще, что помощник нотариуса предупредил, очень жестко и безапелляционно, что в кабинет будут допущены только наследницы, но никак не их супруги и прочие посторонние для покойной люди. К тому моменту, как нас вызвали, я была готова взорваться от жары и тихой ненависти к родственницам.
– Кто по делу Саниной, проходите! – выглянул из двери секретарь, и тетка с дочерьми рванула в кабинет с лаконичной табличкой “Нотариус А.В.Пашнин”. Мужчина в бежевом пальто пропустил меня, придержав дверь, и вошел следом.
В просторном кабинете нас встретили пожилой нотариус в инвалидном кресле, его помощница и секретарь. А еще – приятная прохлада. Наши документы проверили (неизвестный мужчина оказался адвокатом тетушки, и ему позволили остаться) и начали оглашать завещание. Моя тетка, две ее дочери и я – четыре наследницы, как и ожидалось. Я не очень внимательно слушала: в конце концов, бабушка дала мне прочитать завещание, прежде чем поехать с ним к нотариусу. Имущество продается через агентство, деньги делятся поровну на четверых. Нотариус закончил чтение, помощница раздала каждой из наследниц копию, и я уже собиралась уходить, когда кузина Валя вдруг обратилась к нотариусу:
– А я вот слышала, что некоторых лишают наследства. Недобросовестные наследники это называется, да?
Нотариус замер, как собака в охотничьей стойке, и очень осторожно подтвердил:
– Такое случается, но это очень серьезное обвинение. У вас есть какая-то информация по этому поводу? Кто-то из наследников покушался на жизнь наследодателя?
– Ну-у-у, я не могу утверждать стопроцентно, – протянула Валя, оказавшаяся в центре внимания и наслаждавшаяся этим. – Но я вот не уверена, что бабуля умерла своей смертью. Ей и семидесяти не было. Рак, конечно, но… Надин увезла ее из собственной квартиры, а для пожилых людей это совсем не полезно. Пенсию забирала. Да и откуда мне знать, что бабулю правильно лечили… и лечили вообще? Может, бабулечка вообще не в себе была, когда завещание оставляла?
Последняя фраза была лишней. Хоть я и не юрист, зато бабушка Нинель юристом была, и я точно знала: ни один нотариус не будет рисковать хлебным местом и принимать завещание от человека “не в себе”. Так что Пашнин наверняка всерьез напрягся, но заметить это можно было разве по поджатым губам и резко изменившемуся тону.
– Если вы полагаете, что права наследодателя или ваши, как наследника, были нарушены, вы можете подать в суд, – сухо и холодно произнес нотариус. – Однако рекомендую посоветоваться с вашим адвокатом прежде, чем официально обвинять кого-либо. Особо обращаю ваше внимание на пункт 10.3 в завещании, согласно которому любой наследник, попытавшийся его оспорить, лишается половины своей доли, и деньги отходят благотворительному фонду “Слезинка ребенка”. У “Слезинки” отличные юристы, кстати.
Адвокат что-то начал шептать по очереди моим родственницам, а я в очередной раз мысленно поблагодарила бабушку за подробную инструкцию и поднялась с места.
– Господин нотариус, прошу, – я подошла к столу и положила перед Пашниным большую папку с документами. Тот вытащил первый лист, пробежал взглядом и вскинул голову.
– Протокол вскрытия?
– Бабушка велела, – я пожала плечами. – Она не была религиозна, зато была юристом – как говорили, хорошим.
По губам нотариуса скользнула тень улыбки.
– Ваша бабушка была весьма предусмотрительной дамой. Господин Сенчин, – обратился он к адвокату, – не желаете ознакомиться?
Адвокат пожелал. И с протоколом вскрытия, и с историей болезни, и с копиями чеков, и с банковской распечаткой моих трат на больницу и лекарства. Я достала из сумки вторую такую же папку.
– Вы можете забрать с собой, – предложила я адвокату, протягивая ему папку. – Здесь копии, заверенные у другого нотариуса, чтобы не было конфликта интересов.
Адвокат с нотариусом понимающе переглянулись.
– Благодарю, госпожа Шереметева, – чуть поклонился Сенчин. – Непременно ознакомлюсь, со всем вниманием, хотя на первый взгляд не вижу, в чем бы вас можно упрекнуть.
Краем глаза я увидела, что Валя уже открыла рот для очередной гадости, но тетка сильно дернула ее за рукав, и кузина заткнулась. И на том спасибо. Будут ли они подавать в суд, меня не особо волновало: опротестовать завещание им не удастся, разве что время потянут, а я и без бабушкиных денег с голоду не умру. До зарплаты точно доживу, хотя… Чем я думала последний месяц?! У меня же осталась шкатулка с бабушкиным подарком, да и деньги какие-то там были – “гробовые”, как она их называла. Вернусь домой – проверю; глядишь, и наступающий новый год отмечу чем-нибудь повкуснее овсянки. С родней деньгами не поделюсь: мне еще памятник Нинель Валерьевне ставить, а сестрицы с теткой точно не пожелают скинуться.
Меж тем адвокат наговорил моим дражайшим родственницам что-то такое, что они неохотно, но двинулись-таки к выходу, злобненько на меня поглядывая. Конечно, трешка в Москве лучше делится на троих, чем на четверых… Перебьются! Я попрощалась с нотариусом Пашниным, поздравила его и сотрудников с наступающим и вышла в коридор. Родня и группа поддержки обступили адвоката, передавая из рук в руки содержимое моей папочки, и я воспользовалась моментом: проскользнула мимо, сбежала по лестнице на первый этаж и выскочила на улицу, на ходу застегивая парку. Кажется, тетка что-то крикнула вслед, но я предпочла ее не услышать. Мне надо было успеть на электричку в 14:36 до Павловского Посада; опоздаю – придется почти час ждать на вокзале.
Успела. Теперь за окном проплывали грязно-серые заборы и крыши, темные скелеты деревьев, а на все это унылое убожество падал снег: густой, крупный, тяжелый. Электричка остановилась у платформы, из вагонных динамиков раздался долгий невнятный хрип, а потом поезд дернулся и начал опять набирать скорость. Снежные хлопья бились в стекло, ветер отбрасывал их куда-то назад, к хвосту электрички. Колеса равномерно стучали, нагоняя сон. Тоска-а-а… Вряд ли у нас в офисе кто-то еще работает. Последний рабочий день года закономерно должен перейти в корпоратив, и наши дамы наверняка уже накрывают на стол, мужчины отрядили гонца в ближайший магазин за пивом или чем покрепче, а шеф размышляет, что заказать на всех: пиццу или пироги. На корпоратив идти совершенно не хотелось, но шеф считал такие мероприятия обязательными, и если раньше я ссылалась на больную бабушку, то теперь у меня такой надежной отмазки нет. Я поудобнее устроилась на узкой скамье, прислонилась головой к стене вагона, понадежнее устроила сумку, пару раз обернув ремень вокруг запястья, и задремала – до самого Посада.
Проснулась я, как от толчка. Электричка стояла, немногочисленные пассажиры толпились у дверей, поспешно покидая вагон. Я глянула на часы; проходившая мимо женщина, не оборачиваясь, бросила: “Конечная, девушка. Павлов Посад”.
На перрон я вышла последней. Снег все так же валил, засыпая недавно вычищенный асфальт. Натянув поглубже капюшон парки, я осторожно перешла по мосту к привокзальной площади и кое-как доползла до Магнита. Снег, под ногами прохожих превратившийся в грязную кашу, прямо-таки намекал: не поймать ли мне такси? Но я стойко держалась, пока не вышла из магазина с пакетами фруктов (хоть что-то надо положить на общий стол). Тут меня и поймал таксист, пообещав небо в алмазах и мгновенную доставку. Мысль о наличке, ждавшей меня дома, окончательно добила внутреннего жмота. Черт с ним, поеду на такси.
Потрепанный белый седан едва полз по заснеженным улочкам, забитым транспортом, и в офис я добралась часам к пяти, когда уже стемнело. Как и ожидалось, дорогие коллеги суетились у накрываемого стола. На меня не особо обратили внимание, да и я не стремилась общаться, только заглянула к шефу и сообщила, что вернулась от нотариуса. Тот отмахнулся, продолжая орать в трубку и требовать горячую пиццу вот прямо сейчас, раз уж не привезли полчаса назад. Я покивала и улизнула раскладывать по одноразовым мискам мандарины и бананы, а потом – мыть виноград.
У стола ожидаемо царила секретарша шефа. Вот прямо классическая секретарша: в алом обтягивающем трикотажном платье экстремальной длины (в смысле, экстремально коротком) с почти бездонным декольте. Волосы отбелены пергидролью до сухости. Трехсантиметровые алые когти, серьги-кольца с огромными “рубиновыми” подвесками, агрессивный макияж, туфли на высоченных шпильках. Интересно, как жена шефа терпит эту… даму из разряда “Дам, конечно, дам!”? Впрочем, не мое дело. Если бы Мариша еще и меня не трогала, было бы замечательно, но, увы, не с моим счастьем.
– А где ты сегодня была, Наденька? – промурлыкала эта стерва с нежной улыбкой. Знает, что ненавижу вот это уменьшительно-ласкательное “Наденька”, и нарочно злит. Выдра крашеная!
– У нотариуса, – коротко ответила я, выставляя на стол пластиковые миски с фруктами.
– А зачем? – Мариша сделала большие глаза.
– Бабушка умерла, завещание зачитывали, - так же коротко ответила я, надеясь, что секретарша отстанет.
– А-а-а, – ненадолго Мариша даже понизила голос: вероятно, пыталась изобразить сочувствие. Но ненадолго. – А чего ты ничего на стол не принесла? Нет, фрукты – тоже хорошо, конечно, но чего салатиков не сделала? Могла бы хоть мясную нарезку, что ли, купить. Здесь мужчины все-таки, их кормить надо!
На последних словах голос ее поплыл, сделался мечтательным. Ах, мужчины! Разве может быть что-то важнее? Какой там нотариус, какая бабушка…
– Их пусть дома кормят, – отрезала я. – Моего мужчины здесь нет, а вокруг чужих прыгать не приучена.
Глаза нашей первой блондинки вспыхнули злобой. Правильно, в ее огород камушек. Шеф не разведется, даже если шесть таких Маришек постарается.
– Вот поэтому ты и одна. Муж-то когда ушел? И до сих пор никого.
– Переживу, – я пожала плечами и начала складывать опустевшие пакеты.
Уже пережила. Я даже вполне понимала Виктора, своего бывшего. Мы встретились в Москве, когда оба учились, у нас были общие мечты и планы, была перспектива. Оба закончили с красным дипломом, я – биотехнолог-фармацевт, он – финансист. Мы легко нашли работу в Москве и планировали набраться опыта, через несколько лет открыть свою аптеку, потом – производство а потом, возможно, отдел исследований и разработки лекарств.
И тут заболела бабушка. Вернее, болела-то она давно, но мне казалось, что это просто старость, а оказалось – рак. У тети Шуры не было условий для размещения Нинель Валерьевны (ну, конечно, в московской трешке, где тетка проживала вдвоем с мужем, места действительно маловато), у Валечки случились какие-то проблемы в семье, Дашенька еще учится (шестой год на платном) и живет в однокомнатной квартирке. В общем, бабушку Нинель забрала я. Не скажу, что я ни разу не опускала руки, особенно в последние полгода, когда из благородной дамы бабушка на глазах превращалась в иссохшую мумию, воющую от боли, но ни разу не подумала отказаться от своего долга.
А вот Виктор сдался очень быстро. Бабушка жила у нас всего два месяца, когда, вернувшись домой, я нашла письмо от мужа. Виктор не претендовал на мое жилье, на общие накопления, он просто хотел развода и всего того, о чем мы раньше мечтали вдвоем, и о чем мне приходилось теперь забыть. Карьера, свой бизнес, путешествия… Вместо всего этого у меня на руках оказалась больная раком бабушка. Что ж, спасибо бывшему, что не стал тянуть до последнего, сразу, так сказать, озвучил выбор.
В следующий раз мы встретились в ЗАГСе. Поскольку детей не было, развели нас моментально. А еще через полгода я была вынуждена уйти с хорошего места в Москве и искать работу поближе, чтобы больше времени проводить с бабушкой. Сейчас я впариваю салонам красоты лечебную косметику, кое-как набирая минимальные продажи.
Неудивительно, что мне было не до мужчин в последние три года: болезнь Нинель Валерьевны прогрессировала и отнимала все больше моих сил, времени и денег. Кажется, за это время я ни разу не покупала себе новую одежду, разве что сапоги месяц назад, а то старые промокали уже через несколько шагов по улице. Плевать! Теперь расходов станет меньше – прости, бабуля, за такую меркантильность! – можно будет и одеться, и работу поискать по специальности, и…
Мои мечты грубо прервал зам шефа.
– Надин, лапуля, с наступающим!
– Вас также, Андрей Петрович! – отозвалась я с фальшивым радушием, хотя у меня зубы заныли от его высокого сверлящего голоса.
