Ласка

Пролог

       Секретарша Леночка сидела на своём рабочем месте – в приёмной директора школы – тихо, как мышка. Приняв вид озабоченный и деловой, она притворялась, что разглядывает разложенные перед ней документы. На самом же деле сорокалетняя «девушка» всем своим существом прислушивалась к скандалу, разгоравшемуся в директорском кабинете. Раньше приёмную и кабинет разделяла тяжёлая, обитая дерматином с войлочной подложкой дверь, и услышать, что происходит за ней, было решительно невозможно. Новый же директор, Сергей Алексеевич, велел дверь заменить на современную, лёгкую и красивую. Не учёл вот, что слышимость резко повысится, и его личная секретарша теперь могла без опаски подслушивать беседы, не предназначенные для посторонних. Впрочем, Леночка не слишком-то распускала язык, вот разве что с физкультурницей Диной поделится, или с Ирочкой из началки, ну, ещё с завучем Маргаритой Артемьевной…
       Бздям! За стеной что-то упало, судя по тяжёлому бронзовому звону и грохоту — пресс-папье, брошенное крепкой рукой.
       — Алиханов должен получить пятёрку по химии! — гневно прорычал директор.
       О! Леночка понимает: Алиханов — сын очень, очень уважаемого человека. Гейдар Алиханов владеет сетью обувных магазинов по всей области, а ещё…
       – Оскар Алиханов – лентяй, наглец и тупица! Какая пятёрка, вы с ума сошли?! Как я могу поставить пятёрку человеку, для которого моль ^[1] – это бабочка, которая ест шубы? Тройку натянула ему, пусть радуется, – бесстрашно возразила Антонина Николаевна, учительница химии.
       А чего ей бояться-то? Удивительно, что ещё преподаёт, в её-то возрасте. И ладно бы одинокая, но ведь уже правнуков полно, понянчить бы на пенсии… Нет. Работает.
       – Вы не понимаете, да? Гейдар Алиханов нам компьютерный парк обновил, скидку на готовое питание обеспечил, факультатив по экономике – за чей счёт, вы думаете? И благодаря кому его ведут лучшие специалисты? Я уж молчу про его связи в мэрии и повыше. Наш самый уважаемый спонсор! А вы его сыну – тройку, не четвёрку даже!
       – На большее Оскар не способен, – отрезала химичка.
       – Так, – помолчав, вновь заговорил директор, уже тише. – Раз вы слов не понимаете, попробуем по-другому. Премию я вам срежу, раз вы не способны раскрыть способности одарённого ребёнка лучше, чем на тройку. А не нравится – увольняйтесь, скатертью дорога! Кому вы нужны в ваши семьдесят?
       – Помнится, вы же меня и уговаривали ещё на годик остаться, Сергей Алексеевич.
       – Уговаривал, потому что вы – учитель от бога, но вы делаете нашу совместную работу невыносимой! В конце концов, Алиханов – исключение, особенный ученик, вы могли бы пойти на компромисс! Подумайте до выходных, Антонина Николаевна.
       Да наплевать ему, кто там учитель от бога, цинично подумала Леночка. А вот что химичка – заслуженный учитель с кучей регалий вроде «Учитель года» и прочее такое, вот это важно, этим можно прихвастнуть перед родителями учеников. За дверью меж тем воцарилась долгая тяжёлая тишина. Секретарша так и представила себе, как сражаются взглядами Антонина Николаевна, тощая и прямая, как палка, и директор – бровастый, стриженый почти под машинку, с накачанными мышцами, на которых как влитой сидит пошитый на заказ костюм.
       – Я вас поняла, – наконец прервала молчание химичка. – Всего доброго.
       Она затопала к двери, и Леночка принялась со всем видимым усердием перебирать бумаги. Дверь открылась – и захлопнулась, аж линейка на столе задребезжала, и секретарша накрыла её ладонью, так и не подняв головы. Антонина Николаевна прошла было мимо, но остановилась и вернулась.
       – Леночка, будьте добры, дайте мне бумагу, – попросила она со всей вежливостью. Пришлось дать, не притворяться же глухой!
       – Ручку?
       – Спасибо, есть, – химичка села в кресло, положила лист бумаги на классный журнал и быстро застрочила что-то.
       «До чего ж старуха на Шапокляк из мультика похожа!» – в очередной раз оценила Леночка. Чёрный брючный костюм, ослепительно-белая блузка с кокилье, собранные в ракушку волосы – благородная седина, никакой краски, ни один волосок не выбивается из причёски. «Посторонние реагенты в пробирке недопустимы, даже пыль или волосок!» – говаривала учительница химии, раздавая в начале каждого урока одноразовые шапочки и перчатки. Несчастных случаев на этих уроках практически не бывало, последний – лет так пятнадцать назад, вскоре после того, как Леночка заняла место секретарши при прежней директрисе-взяточнице Процентовой.
       Покуда Леночка вспоминала, как да что, Антонина Николаевна закончила писать и подошла к её столу.
       – Зарегистрируйте, дорогая, – мягко попросила учительница. – Прямо сейчас, при мне. Номер входящего проставьте и ксерокопию мне сделайте.
       Секретарша мазнула взглядом по листу и ошалело мотнула головой. Да ладно?!
       – Заявление об увольнении? Тонечка Николавна, как же так… Давайте вы подумаете ещё, а? – состроив печальную рожицу, Леночка снизу вверх поглядела на химичку. – Четверть только началась, где мы возьмём учителя химии? Да и вообще – как мы без вас? Мы-то ладно, а ученики?
       – А это не моя забота, – старая дама улыбнулась, не разжимая губ, но глаза её остались холодны. – Сергей Алексеевич велел увольняться. Я увольняюсь.
       – Это он сгоряча, вот увидите – завтра же передумает!
       – Зато я не передумаю, дорогая. Оформляйте!
       Вздыхая, секретарша по всем правилам оформила входящее заявление. Нет, ну как же не вовремя! Директор окончательно взбесится, а кто будет самым удобным объектом, чтобы излить это бешенство? Конечно, секретарша, кто ж ещё-то!
       – Всё, Тонечка Николавна. Две недели отработаете…
       – А я не могу! У меня сердце! – химичка левой рукой картинно схватилась за грудь, а правой обрушила журнал восьмого А на стол с такой силой, что притворство её стало бы очевидным самому что ни на есть тупице. – Иду домой, вызову врача. На отработку не ждите. Я старый, больной человек, мне эти ваши стрессы ни к чему!
       И, по-прежнему изображая умирающего лебедя, резво покинула приёмную. Вот же!..
       Пока Леночка предавалась унынию, представляя, какой скандал закатит шеф, Антонина Николаевна спешила домой. Уютная двухкомнатная квартира, обустроенная по вкусу хозяйки, пустовала: ни ребёнка, ни котёнка. Всё же не в семьдесят с хвостиком (ох, и длинный хвостик!) заводить кота или собаку: не дай бог что – и любимый пушистик пожилой дамы станет для кого-то нежеланной обузой. Мужа Антонина Николаевна давно похоронила, дети разлетелись. Навещали, конечно, и они, и внуки с правнуками, но не среди недели же. Одиночество иногда давило, но, с другой стороны, не нужно было готовить, собирать по всей квартире чьи-то носки и игрушки, а просто возлечь на широкий диван с кучей подушек и подремать до прихода врача.
       Врача пенсионерка действительно вызвала из-за тяжести в груди. Немолодая фельдшер в сдвинутой под подбородок маске послушала сердце, померила давление, даже сделала ЭКГ с помощью переносного аппарата, поминая какого-то Михалыча незлым тихим словом. Не иначе, ремонтник схалтурил. Потом – укольчик, после которого полегчало, тоскливый беспомощный взгляд медички… Антонина Николаевна её понимала: старость не лечится.
       – Вроде всё у вас неплохо, – задумчиво сказала фельдшер, – но давайте я вам на завтра участкового на дом оформлю, он вас в динамике посмотрит и, может, на анализы и к кардиологу направит. В вашем возрасте надо поосторожнее, а вы, похоже, чем-то расстроены?
       – Уволилась, – криво усмехнулась Антонина Николаевна.
       – Вот и правильно! Вам надо побольше отдыхать, бывать на природе, а не нервничать каждый день. Я вам сейчас выпишу пару назначений; есть кому в аптеку сходить?
       – Позвоню внуку, заедет вечерком.
       Фельдшер что-то там выписала, распрощалась и ушла, а Антонина Николаевна приняла таблетки, легла на диван и уснула. Сладко спала, пока её не разбудила вновь появившаяся тяжесть в груди. Дышать вдруг стало невозможно, рука не поднималась, и телефон на журнальном столике показался таким далёким… Старуха ловила воздух исказившимся ртом, но его не хватало. «Не воздуха, кислорода, – мелькнуло в голове химички, – потому и в глазах темнеет. Кислородное голодание. И сердце. Два года не дотянула до юбилея». Это была последняя мысль Антонины Николаевны. Темнота окружила её, а дыхание оказалось совершенно не нужным. И дыхание, и всё на свете перестало иметь значение. Старая учительница покинула этот мир.
       

       Глава 1

       А в госпитале Зертанского магического колледжа открыла глаза юная девушка, и сидевшая рядом помощница целителя подскочила, как ужаленная.
       – Мессер Дюфор! Мессер Дюфор, она очнулась!
       Целитель вошёл неспешно, исполненный важности и уверенности в себе. Подошёл к постели, немного наклонился, чтобы взять девушку за запястье – роста Атаназ Дюфор был высокого.
       – Ну-ну, что у нас тут? Как вы себя чувствуете, юная мессера?
       Пациентка не отреагировала на вопрос, смотрела в потолок бессмысленным взглядом, и по лицу Дюфора скользнула тень.
       – Антуанетта Лемар, ответьте мне!
       Девушка лежала неподвижно, и целитель окончательно помрачнел.
       – Кира Шабо, принесите мне укладку номер четыре. И поживее, Клеменс, прошу вас!
       Помощница убежала из палаты, а Дюфор, шипя сквозь зубы нечто неразборчивое, принялся водить руками над головой пациентки.
       – Вот же, – бормотал он, – есть нормальная мозговая активность. Физически здорова, и душа не покинула тело, а выглядит, словно…
       Душа в теле юной девушки и в самом деле была, но принадлежала, увы, уже не ей, а той, которая прежде звалась Антониной Николаевной. Она слышала, как доктор то бормочет себе под нос, то вновь взволнованно зовёт какую-то Антуанетту Лемар, и слова его звучали хоть и понятно, но как-то странно, неправильно. Ей даже стало интересно, кто такая эта Антуанетта, но Антонина Николаевна не то что голову повернуть не могла, её даже собственные глаза не слушались. Женщина видела только белый потолок.
       Вернувшаяся Клеменс одной рукой придвинула к кровати высокий столик, другой – ловко развернула на нём кожаную укладку с какими-то флакончиками. Целитель ненадолго замер, выбирая, а после взялся за флакон с белым опалесцирующим содержимым.
       – «Единение»? – изумилась помощница. – Но ведь…
       – Такое ощущение, – сообщил Дюфор, отмеряя десять капель в поильник и разбавляя их парой ложек воды, – что душа её вот-вот покинет тело. Не понимаю причины, тело в прекрасной форме, никаких дефектов! Ну-ка, дорогая, проглотите это!
       Антонина Николаевна почувствовала, как её поднимают, а после в рот потекла тёплая горьковатая жидкость. Тело само отреагировало, проглотив лекарство, а потом пациентку уложили обратно на подушку.
       – Подождём, кира Шабо, – в голосе целителя звучала тревога. – Через пять минут станет ясно, действует ли эликсир, а через четверть часа…
       Что там будет через четверть часа, Антонина Николаевна не услышала: у неё заболела голова. Боль нарастала, усиливалась то в затылке, то в висках, будто кто-то острым ножом изо льда полосовал ей мозг. В какой-то момент женщина не выдержала, закричала, но услышала не свой (сухой, чуть дребезжащий), а звонкий девичий голос. Безжалостным водопадом хлынули воспоминания – и свои, и чужие. Она играла на детской площадке возле сталинки – и она же училась ездить верхом на сереньком пони. Она шла в кино с одноклассником – и её представили жениху, немолодому вдовцу Питюру. Она вела урок в седьмом Б – и она же сидела в аудитории и слушала лекцию по зельеварению. Её-вторую звали Антуанетта Лемар, и она… что-то нехорошее с ней случилось, но Антонина Николаевна не смогла это нехорошее увидеть, только отдельные кадры, как фотографии. Ночной городок (кажется, местный кампус), весь сияющий от фонарей и фейерверков, тёмные окна двухэтажного дома, стол с колбами и пробирками, яркая вспышка – и темнота. В следующий раз глазами Антуанетты на мир смотрела уже Антонина.
       Что ж… Вот вам и «неправильные» слова. Антонина Николаевна не раз отбирала у своих учениц книги: на уроке надо читать, а книгу учительница непременно вернёт. Вот приведёшь родителей – им и отдаст, а заодно обсудят правила поведения в школе. Родители приходили не в тот же день, конечно, и пожилая дама иной раз почитывала конфискованные томики; бывали среди них и истории про попаданок. Тогда ей было смешно: ну, как может взрослая женщина вести себя так по-дурному? Пусть даже тело молодое, гормоны играют, но опыт и мудрость-то куда делись? Кажется, теперь Антонине Николаевне предстоит это узнать на собственной шкурке… душе, если точнее. Шкурка-то как раз чужая, и надо сразу приучаться думать о себе не как об Антонине Николаевне Хазаровой, а… как там её… Мессера Антуанетта Лемар. Третья дочь безземельного дворянина из богом забытого Эберрона, что на северо-западе от Зентара. Ученица первого курса Зентарского магического колледжа.
       На столичную академию у отца денег не хватило бы, да и ни к чему эдакое баловство. Магичка, конечно, выше ценится на брачном рынке, чем бесприданница, потому что шансы родить наследника с магическими способностями выше, чем у бесталанной невесты. Правда, магию надо уметь контролировать, но для того довольно и двухлетнего курса на бытовом факультете. После него женщина и по хозяйству будет ловчее управляться, и подлечить сумеет по мелочи, и свои зелья варить, а не платить в лавке бешеные деньги – всем хорош бытовой факультет. Вот отец и отправил юную магичку в Зертанский колледж. Будущий муж согласился подождать, а саму Антуанетту никто не спрашивал. Отец велел – и всё тут, какие могут быть вопросы или, упаси боги, возражения!
       Девочка-то это принимала, даже с женихом в три раза старше смирилась, но, подумалось Антонине… «Антуанетте! Не забывай, дура старая!» – одёрнула себя женщина. Итак, что там говорили на одном из вводных занятий? Завершившие обучение маги, будь то девушки или юноши, могут до полного совершеннолетия перейти под опеку Короны, за что должны отслужить не менее семи лет на постах и должностях, указанных оной Короной. Что такое десять лет, если сравнить с целой жизнью провинциальной матроны? Девочка – магичка, хоть и слабая, а значит, будет жить долго. К тому же магию можно развить – и тренировками, и эликсирами, и ритуалами, а для сильного мага и три сотни – не предел. Как-то не хочется, получив юное тело и – невозможное дело! – магию, на сотни лет похоронить себя в глуши, рожая детей старому козлу. Почему сразу козёл? А кто ж ещё?! Раскатал губу на молоденькую беззащитную девочку, решил сделать из магички матку на ножках – значит, козёл! Ничего, этот вопрос Анто… тьфу! Антуанетта! Это ж надо такое пафосное имя дать провинциальной девчонке! В школе она много повидала Генрихов Потаповых да Розалинд Лаптевых, казалось – привыкла. Но теперь, когда такое имечко висело на ней, бесило неимоверно.
       Ничего, Антуанетта разберётся и с навязанным женихом, и с родителями, и с магией, и имя поменяет, если это возможно. Но пока надо уже ответить целителям, которые в два голоса уговаривают мессеру Лемар сказать хоть что-нибудь. Кстати говоря, и боль как-то утихла, голова стала пустой и лёгкой, так что пора.
       И какова же была радость уже отчаявшегося Атаназа Дюфора, когда его юная пациентка моргнула вдруг, повернула голову и слабым голоском произнесла: