- Он убил мою маму и моего папу! Он отравил их и отобрал нашу квартиру! Он привёз меня на свалку, а потом издевался надо мной: облил меня краской, выгнал с работы! А я просто хотела заработать немного денег, чтобы купить себе поесть!
У Лёхи в горле образовался ком, который буквально сковал всю его гортань. Донёсся нарастающий шум двигателя и сквозь грязное стекло маленького окошка вагончика, расположенного чуть выше стола, боковым зрением он увидел подъехавший к людской толпе автобус. Из него выскочили вооружённые в бронежилетах омоновцы. Лёха был уверен, что ему дадут закончить разговор с Катькой и он выведет её из вагончика безо всяких эксцессов. Но шум подъехавшего автобуса очевидно Катьку разволновал, она словно чувствовала угрожающую для неё опасность, поэтому разрыдалась вновь.
– Он по…слал охранника, чтобы у…бить меня. Мне бы…было очень страшно одной! Слышишь?!
Лёха закивал головой. Он ни на секунду не отводил от неё своего взгляда и боялся лишь одного: находящийся в её руках пистолет мог выстрелить от малейшего случайного нажатия на спусковой крючок. Сейчас было необходимо дать ей выговориться. Одно лишнее произнесённое им слово, может поставить точку в этом разговоре и тогда…тогда всё. Моментами эмоции захлёстывали её, и Лёха не находил себе места. Он корил себя за то, что не приехал к Катьке днём ранее.
– Да, я слышу, Катя. Скажи…ты можешь мне поверить, что я буду бороться за тебя?
Катька молчала и смотрела на него. Ему вдруг показалось, что в её взгляде промелькнуло желание поверить ему. От этого Лёха даже почувствовал, как его сердце стало биться по-особенному, радостно что ли…
Начальник отделения подозвал к себе командира ОМОНа.
- Так, капитан. Сейчас мой парламентёр проводит с ней переговоры, но вижу, что ни к чему хорошему они не приведут. Пустое это дело. Она ему сейчас там всякую лапшу вешает и всё это растянется на неопределённый срок. Поэтому, обойдите вагончик сзади, мягко столкните моего офицера и вламывайтесь внутрь вагончика. И помните: это не ребёнок, это – убийца представителя так сказать власти. Действуйте!
Лёха заметил, что Катька успокоилась.
- Кать, а можно я зайду к тебе? А то так неудобно стоять на одной ноге на лестнице.
Она согласно кивнула, но в этот момент кто-то схватил Лёху сзади за шиворот и скинул с лестницы. Уже падая, он мельком увидел врывающихся в вагончик омоновцев. Первый из них держал перед собой пуленепробиваемый щит. Лёха что есть силы закричал:
- Назад! Куда? Назад твари! – Двое других удерживали его на земле.
Раздался выстрел. Лёхе показалось, что он проваливается сквозь землю, его слух отключился, а в глазах появилась белая пелена.
Он пришёл в себя от того, что кто-то грубо хлопал его по щеке.
- Да очнись же ты! – услышал он перед самым своим лицом.
Лёха открыл глаза и увидел перед собой омоновца.
- Что…с девочкой? – тихо спросил он.
Тот отвёл взгляд в сторону.
- Застрелилась…твоя девочка.
Всё что происходило дальше, Лёха помнил плохо. Уже потом спустя неделю, ему расскажут, что он вскочил с земли, подбежал к начальнику отдела и ударил того несколько раз по лицу прямо на глазах у толпы. При этом кричал ему: «Что ты наделал, мразь! Она же поверила мне и могла остаться в живых!». Со слов знакомых, омоновцы его тут же свалили на землю, надели наручники и увезли в психиатрическую больницу, где десять дней подряд Лёхе кололи сильные успокоительные уколы. Практически всё это время с него не снимали смирительную рубашку. Маму к нему не пускали, но она часами стояла под окнами палаты, где он находился. Стояла и тихо плакала. Уже потом Лёхе рассказывали, что следствие было скоротечным, свалку прочесали, а после всех следственных мероприятий Катькин вагончик сожгли. Главу района увезли хоронить в другую область, якобы туда, где жили его родители. Прошёл месяц. Руководство отделения милиции, учитывая пошатнувшееся эмоциональное состояние своего сотрудника, отправило Лёху в отпуск. Начальник милиции не стал выдвигать в отношении него претензий по поводу избиения. Из своего дома Лёха никуда не выходил, с мамой не разговаривал. Однажды, когда он находился в доме один, в дверь позвонили. На пороге он увидел безногого инвалида на тележке, одетого в военный камуфлированный костюм. Его сопровождал пожилой старичок.
- Ты, Лёха гаишник? – спросил его инвалид.
- Я...
- Тогда вот возьми и прочти. – Он протянул Лёхе свёрнутый лист бумаги.
— Это её записка, которую она оставила у меня. Там и про тебя написано.
Лёха взял записку жадно впиваясь глазами в аккуратно написанные строчки, потом присел у открытой двери и заплакал.
- Сегодня сорок дней, – сказал инвалид. – Он протянул Лёхе руку.
- Я «афган», то есть Витька. Просто Катька дала мне такую погонялу. Но я на неё не в обиде. Назвала, так назвала… А это, – он кивнул на старика, — это Иван Филипыч. Катюха его дедом называла. А я – циклопом. Но Филипыч на нас за это не обижается. Правда же, Филипыч?
Старичок молча закивал седой головой.
- Давай малость посидим, помянем девчонку, – сказал Афган Лёхе, вытащив из-под камуфляжа бутылку водки.
Лёха кивнул:
– Заходите…
Они выпили, объяснили Лёхе, где находится Катькина могила. После чего ушли, обещая, как ни будь зайти. Несколько месяцев по району и области ползли слухи, что на станционном кладбище, у одной из могил, часто видят плачущего мента.
У Лёхи в горле образовался ком, который буквально сковал всю его гортань. Донёсся нарастающий шум двигателя и сквозь грязное стекло маленького окошка вагончика, расположенного чуть выше стола, боковым зрением он увидел подъехавший к людской толпе автобус. Из него выскочили вооружённые в бронежилетах омоновцы. Лёха был уверен, что ему дадут закончить разговор с Катькой и он выведет её из вагончика безо всяких эксцессов. Но шум подъехавшего автобуса очевидно Катьку разволновал, она словно чувствовала угрожающую для неё опасность, поэтому разрыдалась вновь.
– Он по…слал охранника, чтобы у…бить меня. Мне бы…было очень страшно одной! Слышишь?!
Лёха закивал головой. Он ни на секунду не отводил от неё своего взгляда и боялся лишь одного: находящийся в её руках пистолет мог выстрелить от малейшего случайного нажатия на спусковой крючок. Сейчас было необходимо дать ей выговориться. Одно лишнее произнесённое им слово, может поставить точку в этом разговоре и тогда…тогда всё. Моментами эмоции захлёстывали её, и Лёха не находил себе места. Он корил себя за то, что не приехал к Катьке днём ранее.
– Да, я слышу, Катя. Скажи…ты можешь мне поверить, что я буду бороться за тебя?
Катька молчала и смотрела на него. Ему вдруг показалось, что в её взгляде промелькнуло желание поверить ему. От этого Лёха даже почувствовал, как его сердце стало биться по-особенному, радостно что ли…
Начальник отделения подозвал к себе командира ОМОНа.
- Так, капитан. Сейчас мой парламентёр проводит с ней переговоры, но вижу, что ни к чему хорошему они не приведут. Пустое это дело. Она ему сейчас там всякую лапшу вешает и всё это растянется на неопределённый срок. Поэтому, обойдите вагончик сзади, мягко столкните моего офицера и вламывайтесь внутрь вагончика. И помните: это не ребёнок, это – убийца представителя так сказать власти. Действуйте!
Лёха заметил, что Катька успокоилась.
- Кать, а можно я зайду к тебе? А то так неудобно стоять на одной ноге на лестнице.
Она согласно кивнула, но в этот момент кто-то схватил Лёху сзади за шиворот и скинул с лестницы. Уже падая, он мельком увидел врывающихся в вагончик омоновцев. Первый из них держал перед собой пуленепробиваемый щит. Лёха что есть силы закричал:
- Назад! Куда? Назад твари! – Двое других удерживали его на земле.
Раздался выстрел. Лёхе показалось, что он проваливается сквозь землю, его слух отключился, а в глазах появилась белая пелена.
Он пришёл в себя от того, что кто-то грубо хлопал его по щеке.
- Да очнись же ты! – услышал он перед самым своим лицом.
Лёха открыл глаза и увидел перед собой омоновца.
- Что…с девочкой? – тихо спросил он.
Тот отвёл взгляд в сторону.
- Застрелилась…твоя девочка.
Всё что происходило дальше, Лёха помнил плохо. Уже потом спустя неделю, ему расскажут, что он вскочил с земли, подбежал к начальнику отдела и ударил того несколько раз по лицу прямо на глазах у толпы. При этом кричал ему: «Что ты наделал, мразь! Она же поверила мне и могла остаться в живых!». Со слов знакомых, омоновцы его тут же свалили на землю, надели наручники и увезли в психиатрическую больницу, где десять дней подряд Лёхе кололи сильные успокоительные уколы. Практически всё это время с него не снимали смирительную рубашку. Маму к нему не пускали, но она часами стояла под окнами палаты, где он находился. Стояла и тихо плакала. Уже потом Лёхе рассказывали, что следствие было скоротечным, свалку прочесали, а после всех следственных мероприятий Катькин вагончик сожгли. Главу района увезли хоронить в другую область, якобы туда, где жили его родители. Прошёл месяц. Руководство отделения милиции, учитывая пошатнувшееся эмоциональное состояние своего сотрудника, отправило Лёху в отпуск. Начальник милиции не стал выдвигать в отношении него претензий по поводу избиения. Из своего дома Лёха никуда не выходил, с мамой не разговаривал. Однажды, когда он находился в доме один, в дверь позвонили. На пороге он увидел безногого инвалида на тележке, одетого в военный камуфлированный костюм. Его сопровождал пожилой старичок.
- Ты, Лёха гаишник? – спросил его инвалид.
- Я...
- Тогда вот возьми и прочти. – Он протянул Лёхе свёрнутый лист бумаги.
— Это её записка, которую она оставила у меня. Там и про тебя написано.
Лёха взял записку жадно впиваясь глазами в аккуратно написанные строчки, потом присел у открытой двери и заплакал.
- Сегодня сорок дней, – сказал инвалид. – Он протянул Лёхе руку.
- Я «афган», то есть Витька. Просто Катька дала мне такую погонялу. Но я на неё не в обиде. Назвала, так назвала… А это, – он кивнул на старика, — это Иван Филипыч. Катюха его дедом называла. А я – циклопом. Но Филипыч на нас за это не обижается. Правда же, Филипыч?
Старичок молча закивал седой головой.
- Давай малость посидим, помянем девчонку, – сказал Афган Лёхе, вытащив из-под камуфляжа бутылку водки.
Лёха кивнул:
– Заходите…
Они выпили, объяснили Лёхе, где находится Катькина могила. После чего ушли, обещая, как ни будь зайти. Несколько месяцев по району и области ползли слухи, что на станционном кладбище, у одной из могил, часто видят плачущего мента.
