ГЛАВА 1.
Время – такая штука, которая не только не лечит, но при первой же возможности наносит увечья, несовместимые с жизнью. Рена сан Марна, младшая дочь не так давно почившего государственного служащего Артоми сан Марна, готовилась принять очередной удар. Она всем сердцем надеялась, что травмы будут не слишком болезненными. Иными словами, девушка ожидала оглашения наследства.
Сам факт, что после первого сердечного приступа старик, оказывается, изрядно потратился на нотариуса, уже невероятно расстраивал Рену. Мог бы просто сказать: будьте хорошими девочками и распределите всё поровну. А что не делится – продайте и поделите деньги. Разве бы дочери не прислушались к последней воле папеньки? Так нет же: значительную часть скромных сбережений Артоми потратил на оформление наследства. Это изрядно притупляло горе от его кончины, но никак не решало проблем. Оставалась крошечная надежда, что они закончатся с оглашением его последней воли.
Рена подперла ноющую третий день голову обеими руками. Не помогло. В кабинете пожилой дамы-нотариуса стояла духота и пахло кислятиной. Дама посмотрела на Рену сан Марну поверх очков и в четвёртый раз уточнила:
– Вы младшая дочь? Рена сан Марна?
– Да.
– А где ваши сёстры, – взгляд дамы устремился на бумагу, лежащую перед ней. – Ива сан Марна и Лоресия сан Марна?
– Едут, – уклончиво ответила Рена.
Наконец сёстры изволили прибыть. Ива – старшая в их немирной троице – была высокой, плотной, много лет безуспешно борющейся с недостатками фигуры и отчаянно им проигрывающей. «А вот пожила бы последний год с нами, и похудела бы!» – мстительно подумала Рена, вспоминая, что не завтракала и не ужинала. И не потому, что берегла талию. Просто последние деньги она вчера потратила, оплачивая кредит за похороны, состоявшиеся три месяца назад. И между прочим, предстояло заплатить ещё несколько раз. Но кого волновали такие вопросы? Уж точно не сестёр. Они ни полкружочка не заплатили ни за лекарства, ни за уход за стариком, ни за похороны и поминки! А болел отец долго. Очень долго!
«В стране, между прочим, кризис!» – отвечали они на вопросы о деньгах. Как будто он, этот кризис, не миновал уже пару лет назад! И как будто безденежье касалось только их, а Рена с отцом купались в золоте. Но девушка побаивалась настаивать. Отца больше не было. Некому защитить её от двух сестёр.
Лора вошла почти сразу же за Ивой. Волосы вытравлены добела, голос прокурен до сиплого контральто. Она как раз говорила:
– Чтоб я ещё раз села с тобой в одну машину, Ив!
– Чтоб я ещё раз тебя подвозила, – ответила Ива всегдашним вялым, равнодушным тоном. – Твои дешёвые духи провоняли мне весь салон.
«Салон» она произнесла в нос, как говорят на юго-западе. Ива была в Юкори три года назад, с тогдашним мужем. Оттуда она привезла открытки с видами, герпес и жутчайший прононс. Герпес она вылечила, открытки раздала родне в качестве сувениров из самого дорогого курортного города мира, а прононс оставила себе навсегда.
Нотариус пригласила дочерей Артоми сан Марна располагаться – к их услугам предлагались кресла с кожаной обивкой. Цвет когда-то, видимо, мог называться бордовым, но сейчас он был засаленный. В животе Рены заурчало, и она поёрзала на скрипучем сиденье. Она рассчитывала, что скрип замаскирует звуки из живота.
Секретарь, совсем ещё мальчик, принёс на подносе четыре миниатюрные оловянные чашечки с кофе. На каждом блюдце сиротливо лежало по сырному печенью с травами. При виде угощения Рена ощутила в желудке спазмы. Она уже сама чуть не взвыла в тон урчанию, доносящемуся из её живота. Ива покосилась на неё и спросила почему-то у средней сестры:
– Давно она покрасила волосы? Ужасный цвет. Будто ржавчина.
– У неё всегда такие были, – язвительно ответила Лора. – Прекрати скрипеть креслом, Рена, неловко перед сан Риммой.
«С такими деньгами, которые ей платят клиенты, она может выслушать и не такие звуки, – подумала Рена, – да и на угощение к кофе могла бы не скупиться. Боже правый, как хочется куриную ножку с клюквенным соусом. И картофельного пюре. И тушёной моркови с базиликом…»
Она и не заметила, как сглодала ужасно твёрдое, словно деревяшка, почти безвкусное печенье. Кофе в чашечке хватило ровно на два глотка. Рена с жадностью уставилась на нетронутое угощение, стоящее перед Ивой. Как она заметила, Лоресия тоже проглотила всё в один момент. Хотя она-то вчера и утром поела в своей забегаловке, наверняка поела. А у Рены второй день в доме ни крошки.
– Три месяца со смерти Артоми сан Марна прошло. Сегодня мы распечатываем конверт, – сан Римма положила руку на толстый пакет, лежащий на столе перед нею. – Надеюсь на ваше понимание. Предупреждаю, что оспорить завещание вы, конечно, можете. Но это будет стоить…
Тут нотариус написала на листочке несколько цифр. Ива поджала губы, передала бумажку Лоре, а та вернула её сан Римме.
Рена лишь проводила глазами листочек, который нотариус тут же смяла и бросила в корзину для мусора.
– Я не буду оспаривать, – сказала Ива безразлично. – И сёстрам не посоветую.
– Итак.
Шуршание бумаги. Урчание в животе. Тяжёлые взгляды, устремлённые на Рену. Девушке захотелось исчезнуть. Или хотя бы залезть под стол.
– Квартира, бывшая в личной собственности Артоми сан Марна. Три комнаты, кухня, уборная, два балкона и чулан, общая площадь…
Озвученная площадь потонула в голодных руладах Рениного желудка.
– Бога ради, потерпи или выйди, – брезгливо заметила Ива. – Меня сейчас стошнит от тебя!
– Она не может, – ядовито вторила ей Лора. – Она никогда не даёт себе труда держать себя в руках и вести прилично!
– Итак, квартиру вместе с обстановкой и вещами покойного наследует Ива сан Марна.
Рена сжалась ещё сильнее. Скорее бы уже прекратилась эта пытка с оглашением наследства. «Ах, папа, зачем же ты так со мной? – мелькнула горестная мысль. – Не я ли осталась с тобой до последнего? Не я ли лишилась работы, когда отпрашивалась в больницу? Не я ли бегала к тебе каждую минутку, едва ты позвонишь домой и попросишь что-нибудь? Зачем Иве квартира, разве не живёт она со вторым мужем в уютном домике?!»
– Мобиль марки «Форма», модель 19, сорок шестого года выпуска, – продолжила нотариус.
Рена сжала кулаки. «Вагончик» отца! В нём они выезжали в лес, на съёмную дачу или просто на пикники. В гараже стояли два мобиля, но один – полный хлам, а второй – «Форма», с отличным мощным двигателем, с четырьмя лакированными дверцами, с целыми стёклами и с откидным верхом из толстой гриззовской кожи.
Международный приз лучшему служащему столицы. В сорок седьмом году отец, когда был ещё здоров, участвовал в грандиозном конкурсе, устроенном Содружеством.
Как итог всех распрей и войн между тремя материками и десятком стран – дружественные соревнования всех мастей. Положа руку на сердце, Рена могла бы признаться: они ужасно раздражали. По радио постоянно сладко пели о дружбе народов, а ей не верилось. Нельзя двадцать лет воевать в открытую и ещё пять – изводить друг друга холодной войной, а затем взять и перевести всё в спортивные и бухгалтерские соревнования. Это казалось неестественным. Когда правители Десятки договорились и все радиостанции мира хором принялись восхвалять Содружество, от этого повеяло жутким подвохом.
Лицемерные правители просто что-то замыслили, считала Рена. И многие в Арговии придерживались такого же мнения. Пятилетний кризис, грянувший сразу после завершения холодной войны, только-только закончился, страны лихорадочно искали средства и ресурсы на экономическое восстановление, процветали нищета и долговое рабство, и притом радио и газеты не скрывали благоденствия верхушки.
Полученный в конкурсе мобиль даже тогда, семь лет назад, тоже казался Рене обманом. Но всё же ездить на нём вдвоём с папой было так здорово! И Рена в свои двадцать уже умела водить «Форму».
– Мобиль получает Лоресия сан Марна, – бесстрастно сказала сана Римма. – Вместе с гаражом.
«А я? – мысленно возопила Рена. – Неужели мне ничего не достанется, кроме разбитого мобиля без колёс и дверей?!»
– И ещё, – короткопалые руки нотариуса вытащили из пакета небольшую папочку рыжего цвета.
Надежда толкнулась в сердце тёплым комочком.
– Вам завещан бонус, – сан Римма сунула ей папку, даже не раскрыв. – Сан Марн вступил во владение офисом и служащим, долговым рабом по имени Деми сан Котт, сто девять дней назад. И завещал данное дело вам. Стоимость дела оценена в два круга. Прибыльность ноль целых одна сотая, налог выплачен до окончания установочных сроков, общая стоимость недвижимости включая обстановку – сто квадратов.
Два круга! Это же почти ничего! Ива издала квакающий звук, а Лора – чирикающий.
– Хорошее приобретение, – сказала Ива. – Наверное, офис расположен в спичечной коробочке, а служащий – рыжий таракан с усами. За сто квадратов нынче публичный туалет на месяц – и то не снять.
– Видно, ты пыталась, если знаешь, – сухо пошутила Лора.
Рена не хотела издавать никаких звуков, но желудок её решил пропеть громкую серенаду. Видимо, прощальную, потому что в глазах у младшей наследницы потемнело, и она упала с кресла на давно не крашенный деревянный пол.
ГЛАВА 2.
В квартире, конечно, по-прежнему было пусто, как у Рены в желудке. И нежилой дух там поселился, хотя по факту Рена пока не съехала. Ещё не так давно запах старости и лекарств витал в этих стенах. Теперь же Рене казалось, что в доме не пахнет ничем. Она уже не могла думать об этих стенах, как о своих: отныне здесь всё принадлежало старшей сестре.
– У тебя тут, я смотрю, хозяйство налажено, – хмыкнула Ива. – Питаешься старыми свитерами, бледная ты моль?! Ставь чайник, Лора. Я спущусь в лавку за готовыми завтраками. А себе, пожалуй, возьму пару яблок и сливовый джем.
– Прихвати сосисок, – тут же сказала Лора, никогда не упускавшая возможности поесть за чужой счёт.
Она жила то с отцом, то в крошечной комнатке при кафе, где работала поварихой. Рена ни разу не видела её за готовкой – кашеварила обычно или сама, или с папой в паре.
– Обойдёшься, – ответила Ива. – Готовые завтраки всегда сбалансированы, к твоему сведению. Сосиски всё испортят.
Рена с удовольствием сделала бы пару отступлений от здорового питания в пользу каких-нибудь сарделек или сосисок. Восхитительно жирненьких, со звонко лопающейся под зубами кожицей, пахнущих подкопчённым мясом… Она закрыла глаза. Во рту появился кисловатый привкус, а тупая боль в животе превратилась в острую. Словно нож. Которым режут острый перец. Жгучий перец для мясного соуса, который подают в маленьких дешёвых ресторанчиках «Асао». Боже праведный, как же хочется есть…
– Почему ты не позаботилась о завтраке? У тебя тут вообще никакой еды, – с упрёком сказала Лора, едва дверь за Ивой захлопнулась. – Даже чая нет!
В ее голосе слышался намек на сочувствие. Правда, очень слабый намек.
– Чай есть, – вяло улыбнулась Рена. – И вроде даже сахар оставался...
– Ты питаешься чаем с сахаром? – ужаснулась Лора. – Я много раз тебе советовала, как кулинар бистро здорового питания, чтобы ты всегда держала у себя как минимум три вида круп, фрукты, овощи…
Рена прилегла на кушетку, слушая, как из кухни доносится деловитое сопение чайника. Чугунная плита ещё дедушку с бабушкой видала. Которых Рена едва помнила… Что ж, теперь Ива будет пользоваться ею. Вот только она никогда не стояла за плитой здесь, в этом доме. Сначала, как слышала Рена, о еде заботилась их с Лорой мать. Потом был развод из-за того, что Артоми начал встречаться с другой. Первая папина жена забрала себе Иву, белый модный мобиль, который теперь и стоял в гараже без колёс, и все семейные сбережения. У папы осталась Лора, которой тогда было шесть лет. Мама Рены вошла в его дом спустя целый год, уже беременная, и с той поры обе старшие сестры ненавидели младшую. Да, да, ещё до рождения. Лицемерки от природы, хитрые лисы, они всегда изображали нежную любовь к Рене. Их мачеха даже не подозревала, что девочки терпеть не могут ни её, ни Рену! А отец, возможно, и чувствовал подвох, но был слишком увлечён женой. Страсть не проходила вплоть до той поры, пока матери Рены не исполнилось сорок семь лет, а Рене – семнадцать. В тот год мамы не стало – утонула в нашумевшей в прессе аварии теплохода «Аран Давартран». Груженная песком баржа врезалась в борт теплохода, погибло много людей, и мама Рены была в их числе.
– Спишь, что ли? – раздался противный голос Ивы. – Вставай, нечего пролёживать мою кушетку.
Рена вскинулась и едва не заплакала от боли. Воспоминания трёхлетней давности сплелись с нынешними, ещё не зажившими.
– Иди поешь, Рена, – пригласила Лора. – Ива, зачем ты купила разные завтраки? Теперь я не знаю, какой взять: рыбный, куриный или мясной!
Рена повела ноздрями.
Маленькие корзиночки из желтовато-серого картона издавали соблазнительные запахи. Такую пищу можно было есть даже не разогрев, но Ива сан Марна никогда не принимала внутрь пищу холодной: считала, что это вредно для желудка.
Выхватив из-под рук старшей сестры первую попавшуюся упаковку, девушка, урча, как голодная кошка, открыла картонную крышку и принялась есть. Прямо руками зачерпывала бурый рис, политый сладковатым соусом, кусочки запечённой рыбы и палочки сельдерея и моркови. Поначалу Рена даже вкуса не различала, хотя обычно рыбу недолюбливала. Но когда как следует проголодаешься, не до привередливости.
Поймав брезгливые взгляды сестёр, застывших с вилками в руках в ожидании, пока на сковородке подогреется их еда, Рена ничуть не смутилась. Только облизнулась и взяла со стола ложку.
– Доедай и уходи, – сказала Ива. – Можешь собрать твои вещи. Но я проверю, чтобы ты не унесла ничего лишнего.
Рена не наелась, но картонку отставила.
– Я думала, ты дашь мне ещё хотя бы пару дней, – пробормотала она.
– Для чего же?
– Хотя бы чтоб найти жильё, – ответила Рена, понимая, что за два дня эту проблему не решить.
Нет работы – нет денег – не найдёшь и жилья. Так ведь это работает.
– Вся Диварра рукоплещет, представь себе, – кисло ухмыльнулась Лора. – Никчёмная ты дурёха!
– Какая уж есть. Дайте мне пару дней!
– Я дам тебе доесть мою еду и выпить мой чай, – безжалостно сказала Ива, – и убирайся. И так тут пожила в своё удовольствие! Двадцать лет и ещё три месяца после смерти папочки впридачу! И знаешь ли… Если бы он оставил квартиру тебе, разве ты не выставила бы отсюда все Лорины вещички?
Рена пробубнила, что Лорины вещички могут оставаться на своих местах, и она даже может их не стирать и не ставить на место: как кинула, так пускай и валяются. Но её уже не слушали. Торопливо доев рис и рыбу, девушка не стала ни пить чай, ни есть морковный пирог – полезный и, очевидно, поэтому такой гадкий!
***
Собрать немудрящие пожитки не составило большого труда. Гораздо сложнее оказалось свыкнуться с мыслью, что отныне у Рены нет дома. Причём по-ивиному выходило, что три месяца она занимала эту квартиру, не имея на неё никаких прав. Противно, грустно и страшно! И ведь даже мысли не мелькнуло, что квартира может оказаться чужой. Надежда на то, что она унаследует собственное жильё, не покидала Рену до последнего. И вот надо же… именно эта она и рухнула.
Стараясь не разреветься, Рена нашарила на тумбочке возле кровати рамку с чёрно-белой фотографией отца и мамы и сунула её в чемодан.
