ЧАСТЬ 1. МУЗЫКА И СТРАХ
***
Метроном сломался.
Он мог сломаться ещё двести лет назад, когда столичную музыкальную школу только-только открыли. Или за тридцать пять лет до этого дня, когда здесь учился отец мальчика, сидящего на неудобном стуле с лютней в руках. Но он исправно отсчитывал такты вплоть до сегодняшнего вечера.
Метроном сломался, когда десятилетний ученик школы Дэн Софет ван Лиот остался на час после занятий. Впрочем, его строгий учитель тоже пока не ушёл. Он ходил по коридору взад-вперёд, и его шаги звучали в такт метроному и заунывной мелодии лютни.
Худой, с длинными чёрными волосами и тёмными грустными глазами мальчик собирался выступать завтра на концерте в королевском дворце. Старый король Кардавер Кешуз – большой любитель послушать, как играют и поют юные дарования. Дэн по заслугам считался одним из таких. Он умел играть на лютне, гитаре, пианино и скрипке, а также недурно пел. Но сегодня он вёл себя плохо. Разумеется, по мнению учителя Ашаза – который считал, что плохо себя ведут те дети, которые ничем не заняты. А Дэнни глазел в окно, за что и был наказан.
Лютню мальчик ненавидел. Как и все другие инструменты, кроме нежной, чуткой скрипки. Её подарила незадолго до смерти бабушка, добрая пожилая женщина, мать его отца. Скрипку покрывал потрескавшийся тёмный, почти чёрный лак. А смычок с белым конским волосом казался светлым лучом, озарявшим чёрную поверхность инструмента. Скрипку он берёг, доставал нечасто, но когда играл на ней – неуклюжая музыка казалась лучше, а жизнь – приятней… В школе мальчик старался показать, что скрипичная премудрость даётся ему хуже остальных. Не хотелось показывать Ашазу и другим учителям, и уж тем более королю Кардаверу свои нежные отношения со скрипкой.
…Дэн долго корпел над лютней, мечтая, чтобы старик-король поскорей умер. В таком случае в стране на целых полгода запретят концерты. И даже уроки сократят – чтобы музыка не веселила сердца, когда им положено плакать.
Сначала мальчик ненавидел короля, потом концерт, потом собственную лютню. Он изо всех сил желал, чтобы в дереве инструмента завёлся жучок, который понаделал бы в тонких деках дыр, или чтобы струны внезапно покрылись ржавчиной. Потом, когда это не дало ни малейшего результата, Дэн стал ненавидеть метроном. Он безжалостно тикал, пока мальчик, забыв об игре, не уставился на него долгим и мрачным взглядом. И вдруг встал. Как ни пытался Дэнни запустить его снова, стрелка не двигалась. Затаив дыхание, маленький музыкант прислушался. В школе больше не слышались шаги. Никто не терзал нежных костяных клавиш пианино бесконечными спотыкающимися гаммами, не стучал по барабану, постоянно сбиваясь с ритма, не дудел на визгливой флейте, пуская слюни и раздувая щёки от усердия. Дэн блаженно вдыхал тишину, плыл в тишине, осязал тишину и пил её крупными глотками.
Взглянув на часы, мальчик увидел, что время его почти вышло. Он аккуратно положил лютню в кофр и закинул лямку на угловатое худое плечо. Тихонько, на цыпочках, вышел из пустого класса, осмотрелся. Коридор пустовал. Если уйти раньше хоть на минуточку, учитель Ашаз непременно догонит и станет измываться над беззащитным учеником: уколет ногу острой указкой, или дёрнет за волосы, или заставит играть гаммы никак не меньше получаса. А ведь уже поздно, хочется есть, и завтра рано вставать, чтобы собраться на проклятый концерт!
Но Дэну повезло. Никто не бросился ему вдогонку, чтобы заставить вернуться.
Он вышел из школы и, задрав голову, долго смотрел на тёмно-синее небо, в котором высвечивались по одной крупные, но ещё бледные звёзды. Воздух казался душным и ароматным, как будто кто-то брызнул духами: аллеи города сплошь поросли сиренью, которая уже отцветала, жасмином, благоухающим к ночи, шиповником, едва набиравшим цвет.
Но цветы мало заботили мальчика. Его тревожил грядущий день. Завтрашний концерт. И собственная роль в нём.
- Эй, постой-ка!
Не сразу узнав голос, Дэнни на ходу обернулся, прикидывая, остановиться ли в самом деле, или лучше напротив, дать дёру? Но это окликнул его старший брат, Гудвин – из зарослей сирени в полумраке вечера светлело его весёлое лицо. У Гуди тоже тёмные волосы и тёмно-карие глаза, только вот волосы аккуратно забраны назад и заплетены в косу, а у Дэнни они вечно растрёпаны. И ещё брат старше: ему уже семнадцать, он взрослый и тайно посещяет собрания, где могущественный маг, каких не существовало раньше, дал им, братьям ван Лиотам, поручение.
Из кустов Гуди позвал голосом низким и «страшным», поэтому мальчик и не признал брата. Но вот он сменил тон, и сказал уже обычным, звонким тенорком:
- Погоди. Давай немного поговорим. Мать с отцом всё равно тебя вряд ли ещё ждут.
Дэнни побежал к зарослям сирени, протиснулся между двумя кустами, роняющими крошечные крестики, и оказался возле аккуратно сложенной груды кирпича. Гуди уже уселся на кирпичи, похлопав по ним ладонью, чтобы братик устраивался рядом.
- Ты всё помнишь? – спросил он строго. – Всё-всё?
Мальчик покивал. У него внутри стало пусто и жутковато от предстоящего дела.
- А что, если охранники-маги там всё-таки будут? – дрожащим голосом спросил он.
- Так ведь в том-то и дело, Дэнни, чтоб всё свалить на этих нерадивых магов-охранников, которых там не будет, - покровительственно сказал Гуди. – Те, которые будут, заранее предупреждены нашими людьми… Понимаешь?
Дэнни не очень хорошо это понимал и очень боялся. То, что от него требовалось, не под силу и взрослому. Дрожа, он низко опустил голову и почувствовал, что слёзы уже подкатили близко-близко к глазам. Скоро потекут, как у девчонки, и будет очень, очень стыдно.
- Ты же помнишь наш уговор? Помнишь про книгу Великого Санны Даггона? Да?
Он помнил. Гуди обещал ему почёт, славу и впридачу желанную, драгоценную, вожделенную книгу из тайной библиотеки отца. В книге рассказывалось о великом палаче, жившем в старину в Тирне. Точнее, о великом палаче и целителе. Звали его Санна Даггон. А ещё, по словам Гуди, в книге рассказывалось о правлении короля Арветта Вердоса, который, когда маги появились в Тирне, встретил их с распростёртыми объятиями. Вот этот самый король Арветт очень любил и ценил музыку. Настолько, что стоило музыканту сфальшивить, король велел его казнить. А если узнавал, что музыкант содержит в небрежении скрипку, гитару или другой инструмент, то поручал палачу заставить нерадивого петь. И палачи у короля были особенные, и никто у них не фальшивил, а пел так, что заслушаешься!
Конечно, Дэну хотелось книгу этого знаменитого палача. Но цена его пугала.
Только выговорить он этого никак не мог – не смел.
Но Гуди понимающе похлопал младшего брата по плечу.
- Ну ты сам подумай, ведь это тот самый король, который устроил нам вот эту жизнь, Дэнни. Когда мы, маги ложи Боли, вынуждены прятаться, скрываться, заниматься чем угодно, только не тем, для чего мы рождены. Ведь каждый маг ложи Боли мог бы стать великим целителем, как Санна Даггон! Наш отец лечит людей тайно, изо всех сил стараясь не нарушать глупых законов, чтобы не прибежали тотчас Светлые маги-ловцы и не посадили бы его в тюрьму. Разве это справедливо? Мы – наш великий учитель и его преданные адепты – хотим устроить великую бурю, братец… И от тебя сейчас зависит судьба всех Тёмных магов мира, вот какая ты важная фигура.
- А если там всё-таки будут эти… ловцы? – спросил Дэн.
- Я ведь учил тебя, как проверять – есть ли они среди толпы. Нарисуй потихоньку знак их Ордена. И ты увидишь их. А если увидишь – просто ничего не делай. Можешь даже отказаться играть, скажи, что испугался. Что тебе в таком случае грозит? Разве что учитель Ашаз немного накажет, но я всё равно буду гордиться тобой. Ведь ты – мой храбрый младший брат!
- Я не могу, Гуди. Зря я тогда согласился. Я не могу… убить короля.
- Но, Дэнни, это даже не убийство! К тому же ты просто передашь свою энергию человеку за правым плечом старика! Это не ты будешь убийцей короля, пойми!
- Но я всё равно буду… буду виноват!»
- Ох, братец! Да он же такой старый, что все только и ждут, пока он помрёт, со дня на день ждут! Но едва он помрёт, как начнётся. Мы сможем понять голову. Это лишь на краткий миг, но нам и его хватит для восстания! Ты понимаешь? И мы будем свободны!
- Если бы мне только позволили играть на бабушкиной скрипке, - тяжело вздохнул Дэн. – Зря я делал вид, что плохо на ней играю. А так хоть какая-то поддержка…
И тогда Гуди обнял его.
- Я всегда буду тебя поддерживать, - сказал он. – Сделай это, Дэнни. Ради меня, ради нашей семьи и ради того, чтобы жить так, как тебе хочется. Играть на чёрной бабушкиной скрипке… не давать всяким там Ашазам бить тебя… быть свободным. Сделай это, не подводи меня.
И тогда Дэн понял, что хочет книгу, хочет быть свободным, хочет добра всем Тёмным магам на свете. И не хочет подводить Гуди. Эти мысли словно появились ниоткуда. Как будто его приоткрыли, вложили в него списки необходимых вещей и замкнули на ключ. Теперь внутри уже не было страшной сосущей пустоты, теперь внутри лежал список целей.
Мальчик вздохнул, спрыгнул с кирпичей на землю, и они с Гуди отправились домой. Ненавистная лютня в кофре хлопала по худому заду. Скоро он навсегда сможет избавиться от неё.
***
Дэн страдал. Дома его причесали, прилизали, надушили, повязали на шею ленту, как котёнку, и напялили неудобную одежду. Больше всего неудобства причиняли шерстяные полосатые чулки, от которых чесались икры и резинки которых впивались в кожу под коленками. И новые блестящие туфли с пышными кружевными бантами походили на девчачьи. С белоснежной блузой он бы мог смириться, если бы не пышное жабо, приколотое к воротнику булавкой, и такие же кружевные, воздушные манжеты. Их ужасно хотелось оторвать напрочь, а рукава подтянуть до локтей, чтоб не мешали игре.
Родители наказали ему молчать и не вздыхать, играя «Томную деву» на лютне, а когда дойдёт до хоровой части – тогда наоборот, не молчать, а петь, старательно открывая рот и «улыбаться глазками».
При этом отец и мать сами начинали «улыбаться глазками», делая такие гримасы, что становилось страшно. А мать ещё и восторгалась его глазами и ресницами – опять же, «как у девочки». Что им стоило родить себе парочку девчонок? День-деньской, послушные и спокойные, они сидели бы в музыкальной школе или дома в обнимку с арфами и ксилофонами и «улыбались бы глазками» с утра до вечера.
Только Гуди усиленно делал вид, что полностью спокоен и равнодушен, а сам два или три раза поймал взгляд младшего братца и подмигнул ему.
«Мы ещё устроим в этом городишке бурю», - передал ему Гуди мысленно. Дэн услышал внутри головы его весёлый голос, но вдохновения не ощутил. Он подавил очередной вздох и отправился в школу.
Там его поставили «носочки врозь» в строю таких же, как он, детей. Четыре лютниста, три скрипача, пианист, два гитариста и шесть флейтистов, и ещё четырнадцать человек хора – вот такой состав, всем от девяти до двенадцати лет, потому что старый король, не-маг Кардавер Кешуз, любил маленьких музыкантов. Учителя обошли детей со всех сторон, проверяя, черны ли штаны длиною до колен, полосаты ли чулки, белы ли рубашки и вымыты ли уши.
Мальчиков посадили в запряжённую четырьмя мулами открытую длинную повозку, на оббитые сукном сиденья, и повезли во дворец. Все на них глазели. А несчастным жертвам искусства запрещали даже корчить прохожим гримасы. Во избежание подобного безобразия четыре строгих педагога в длинных чёрных мантиях сидели по краям обеих скамей, держа наготове длинные острые палочки. Они виртуозно умели тыкать этими палочками в ноги учеников – иной раз оставляли маленькие синяки, а порой и кровавые точки.
Кто-то запустил Дэну в голову мелкой твёрдой редиской. Мальчик дёрнулся и обернулся. Тёплая весна, предшествующая жаркому и влажному лету, успела уродить достаточно этой гадости. Стараясь хранить на лице безразличие, он запинал отскочившую редиску поглубже под сиденье, но стрелок не унимался и кинул ещё парочку, подпрыгивая от радости. Он бежал рядом с повозкой и весело пыхтел, а из рук у него торчали хвостики редисок. Наверняка мальчишка украл их на рынке. То, что у кого-то кипит совершенно не такая, как у Дэна, жизнь, заставила мальчика опустить голову ещё ниже. Знал бы этот озорник, что сейчас предстоит юному музыканту! Знал бы, что ждёт маленького музыканта, если у него ничего не получится…
Учитель Ашаз сидел напротив Дэна и дремал. Очередная редиска попала ему в голову и сбила шляпу. Озорник, увидев, что перестарался, тут же отстал и скрылся за углом, а учителю на глаза попался лишь юный ван Лиот, запинывающий редиску под скамью. Ярко-розовый грязноватый корнеплод при каждом потряхивании повозки выкатывался в проём между скамьями. Выделив среди остальных преступника, Ашаз поднял с пола шляпу и, не разгибаясь, ткнул ван Лиота острием в лодыжку. На белой полоске шерстяного чулка выступило кровавое пятнышко.
Подавив вскрик, Дэн принял самое серьёзное, самое равнодушное выражение лица и сел прямо, как подобает ученику музыкальной школы. Этот вид не удовлетворил учителя Ашаза, и он ещё раз уколол ван Лиота, на этот раз в бедро. Тут главное - не заплакать, хотя в носу и глазах сразу защекотало. Было больно и обидно. Но он терпел.
К его облегчению, повозка въехала в ворота зимней резиденции короля и остановилась. Мальчики строем миновали прекрасную аллею, удивительный сад и диковинный фонтан каскадом. Возле крыльца юные дарования, чинно и степенно, как маленькие старички, выстроились парами. Впереди и сзади этого строя встали учителя, тоже парами. Вся процессия поплелась в большой танцевальный зал, где уже начали понемногу собираться гости. Очевидно, не самые важные. Дэн заметил, как некоторые из них присматриваются к залу, к детям, к любой мелочи. Но некоторые просто сидели на банкетках или стульях, пристально глядя на двери. Возможно, что всё это были люди из дворцовой стражи или «тайного круга» - Гуди рассказывал о службе безопасности Кардавера с таким названием. От этих мыслей коленки у него задрожали. Детей проводили на помост, украшенный бесчисленным количеством белых, розовых и бордовых роз. От их сладкого, густого, словно варенье, запаха заболела голова. Он покосился на соседей, которых учителя рассаживали по местам – двенадцатилетний пианист сделался бледнее рубашки, маленькие скрипачи, похоже, находились на грани обморока. Будь Дэн магом ложи Страха – получил бы немало сторонней энергии.
Под пристальными взглядами стоявших и сидевших в зале людей музыканты настроили инструменты. Сыграли пробную пьесу: «Здравствуйте, здравствуйте!» скромного композитора Элио За. Он никогда не пытался демонстрировать свой талант перед богачами, играл в тавернах и на площадях, и его музыку часто приписывали другим композиторам. Но За сочинил так много, что хватило бы и на десятерых, и все его пьесы были очень любимы. А некоторые даже входили в бальную программу уже больше двадцати лет.
В зале уже шумели, ходили туда-сюда, раскачивались на стульях не меньше трёх десятков людей. Входили и выходили и другие – похоже, всё одни только простаки. У мальчика не имелось такого нюха на магов, как, например, у его матери, но он иногда угадывал, простак перед ним или нет.
