ПРОЛОГ
Гроссмейстер Кайетан Готлиф те Ондлия въехал в свой отель пятого числа первого круга. По своему обыкновению он сначала навестил не управляющего и не старших менеджеров, а таинственную посетительницу из номера сорок четыре. Та подписывалась кратко и непонятно: Магония, курила в номере табак, дым которого был до того густым, что казался липким, и принимала посетителей.
Дама Магония всегда занимала сорок четвёртый и только его, и всегда жила в нём ровно одну декаду девятого круга. Посещая её, гроссмейстер обычно делался задумчив и рассеян. Персонал отеля знал об этой особенности хозяина и не спешил тревожить его срочными делами.
На этот раз гроссмейстер те Ондлия задумчивым не выглядел, а дело показалось управляющему действительно неотложным. Обойдя двух менеджеров и младшего администратора, управляющий встретил хозяина отеля прямо возле дверей сорок четвёртого номера.
– Лиссабета те Ховия, – запыхавшись, еле выговорил он. – Лиссабета заселилась в сорок девятый. Вы просили…
– Я просил не пускать её в мой отель, – нахмурив густые брови, сказал Кайетан те Ондлия.
В коридоре отчётливо повеяло зимним холодом. Вздрогнули и померкли яркие светильники – гордость гроссмейстера, одним из первых в стране установившего в отеле большой генератор электрического тока. Запахло горелым.
На тёмно-красной ковровой дорожке вдруг проявились большие тёмные следы. Местами даже с частицами грязного снега, хотя осень была в самом начале. Неровной цепочкой следы протянулись к двери сорок девятого и за нею исчезли.
– Она уже и приём открыла? – удивился гроссмейстер, иронично подняв брови.
А хороши у него были брови – светло-русые, чуть темнее пшеничных волос! И глаза хороши – то туманно-серые, то стальные, то грозовые! Да и в целом гроссмейстер всегда приковывал чужие взоры. Отель «Белая выдра» помнил времена, когда те Ондлия и его лучший друг спорили за внимание красивейших женщин Вестана. Помнил и дни, когда оба сватались к одной девице…
– Увы, – развёл руками управляющий. – Прошу прощения, не успели мы и слова сказать. Сами знаете: дама она непростая!
– Мейстер Юхан, – сказал гроссмейстер, – знаете, я не могу вас винить, что вы её пропустили. В конце концов, не каждый способен справиться с призраком такого рода. Но в ваши обязанности входило сообщать мне о подобных вещах.
– Простите, – совсем сник управляющий, – просто… принимая во внимание, какая вчера была дата…
Мгновение-другое гроссмейстер молча разглядывал грязно-снежные следы на ковровой дорожке. Затем поднял на Юхана тяжёлый взгляд стальных глаз.
– Благодарю, что подсказали, – промолвил Кайетан Готлиф те Ондлия голосом, в котором послышался рокот далёкого камнепада. – Без вас я бы и не вспомнил.
Изящная трость в могучей руке казалась игрушкой. Высок и атлетически сложён был гроссмейстер. Широко шагая, отмерил он расстояние от сорок четвёртого до сорок девятого и постучал в дверь из массива красного дерева.
– Фру Лиссабета, – позвал негромко, голосом таким же мягким и тёплым, как шёрстка на кошачьем животе.
С персоналом отеля он таким тоном никогда не разговаривал.
Стоящим в отдалении менеджерам и администраторам даже завидно стало.
– Фру Лиссабета, радость моя, прошу открыть, – ещё мягче, ещё нежнее.
Но, видно, те Ховия была не в духе. Дверь едва с петель не сорвало, и в проёме возник сгусток белого тумана с тёмными ямами на месте глаз и рта. Он то приобретал форму красивой молодой женщины, то терял её, становясь просто неопределённой туманной массой.
– Вы чудно выглядите, фру Лиссабета, – произнёс гроссмейстер и склонился к бесплотной руке призрака.
– А вы нет, – сердито сказала Лиссабета. – Вы умрёте сегодня вечером.
– И кто же меня убьёт? – с иронией спросил гроссмейстер.
Кому надо его убивать? Его, мага высшей ступени, безупречного аристократа и порядочного гражданина.
– Ваша жена, – буркнул призрак. – А теперь ну же, мейстер те Ондлия, не мешайте мне вести приём!
Возле белого Лиссабеты появился мокрошлёп: водянистая субстанция, некогда бывшая утопленником.
– Практиковать в моём отеле могут лишь те, кому я дал на то разрешение, – сказал гроссмейстер высокомерно. – Если вы не выселитесь до утра, фру Лиссабета, мне придётся вас изгнать.
– Изгоняйте сейчас, до утра вы не доживёте, – заметила Лиссабета спокойно. – Но мокрошлёп останется на вашей совести.
Гроссмейстер ласкающим жестом огладил рукоятку трости – блестящий медный шар. Жаркое сияние вспыхнуло, поглощая в себя и призрака, и нежить.
Уборщицы уже чистили дорожку, электрик проверял светильники, менеджеры с почтением, но настойчиво окружили хозяина отеля. Поднималась и набирала силу обычная для этого времени суток деловая суета.
Из сорок четвёртого высунулась седая голова дамы Магонии.
– Быть такого не может, – сказала пожилая таинственная постоялица, которая явно подслушала весь разговор. – Мой дар никогда не подводил.
– Не волнуйтесь, фру Магония, – улыбнулся ей гроссмейстер.
Улыбка вышла несколько натянутой. Но всё равно Кайетан Готлиф те Ондлия был прекрасен. Настолько, что горничная, несущая в сорок девятый свежее бельё, не сдержала восхищённого вздоха. И даже дама Магония слегка улыбнулась в ответ.
– Если бы моя жена вернулась – пусть даже и для того, чтобы отправить меня к праотцам! – я бы только обрадовался, – с затаённой горечью сказал гроссмейстер. – Но я верю вам, а не Лиссабете. А вы сказали, что моей жены сейчас нет в стране.
Когда гроссмейстер появлялся в отеле «Белая выдра», постояльцы могли обратиться к нему за помощью. Разумеется, в том случае, если она им требовалась. Мейстер Юхан при всех его талантах магом был посредственным. Среди гостей отеля встречались волшебники куда более высоких ступеней! И посоветоваться с гроссмейстером, попросить его покровительства или даже умолять о снисхождении считалось среди них отнюдь не зазорным!
Но сегодня в «Белой выдре» было тихо. Гроссмейстер, за неимением других дел, позвал к себе одного из постояльцев, который вовсе не был волшебником, но часто имел дело с магами. Поговаривали, что постоялец этот специализировался по магическим делам, но доподлинно этого никто не знал. С ним хозяин отеля беседовал около часа, затем сделался ещё более задумчив. Это видела горничная, проходившая мимо и заставшая гроссмейстера в дверях номера. Он стоял и смотрел вслед постояльцу, и девушка могла поклясться, что видела в глазах гроссмейстера слёзы.
Ближе к вечеру те Ондлия позвонил метрдотелю и приказал подать ему лёгкий ужин и чай. Был необычайно рассеян и назвал метрдотеля по телефону «мой друг». Официантка постучалась в люкс приблизительно через полчаса. Гроссмейстер не откликнулся. Зная его привычку задумываться, приобретённую года три назад, после исчезновения супруги, официантка рискнула войти без приглашения. Номер не был заперт.
Гроссмейстер Кайетан те Ондлия лежал на полу, головой к окну, с цепочкой поперёк горла. Каждый знал, что это за цепочка: на ней всегда висел медальон с миниатюрным портретом пропавшей жены и с её локоном внутри.
Официантка позвала управляющего, а тот – доктора и всех известных ему магов. Но увы, ничто уже не могло помочь гроссмейстеру. Первым же делом управляющий послал за дамой Магонией, чтобы попыталась установить связь с духом почившего. Но таинственной дамы и след простыл, хотя было всего лишь пятое число, а как известно, она всегда оставалась до десятого.
ГЛАВА 1. Неудачное начало
Тати Касия устала плакать. Платком накрыла плечи, к стене отвернулась, закрыла глаза. Никто не трогал её, только на соседней скамейке болтали и неприятно смеялись две потасканные женщины. Хотелось уснуть и не слышать их. Но в голове крутились, бесконечно повторяясь, гадкие сцены сегодняшнего вечера, и снова подкатывали к горлу слёзы. Тати подташнивало, когда она вспоминала, как растерялась в первый момент и как её повели через проходную на виду у всех. И люди смотрели на двух блюстителей, которые заломили девушке руки за спину. Не больно и не смертельно, но стыдно, нелепо и страшно! Хотелось кричать: «я не виновата, это не я, я бы не стала!» Но в горле перемкнуло, и Тати только послушно шла с блюстителями до серого кузова машины.
Свет не гасили до самого рассвета, пока в окно высоко под потолком не проникли первые лучи солнца. Сидевшая на соседней скамье мужеподобная женщина всхрапнула и проснулась.
– Холодно тут, – пробормотала она и повела плечами.
В загоне было душно, не жарко, но и не слишком холодно. Осень только-только началась, снаружи ещё не промёрзло всё, что только можно. Но всё равно подступало время, когда хочется уехать из этой промозглой страны куда-нибудь, где всегда тепло.
– Холодно, – повторила соседка Тати.
Девушка осторожно коснулась большой горячей руки.
– Ну, ну, не лапай, – возмутилась женщина.
– У вас жар, – сказала Тати и протянула соседке свой платок.
Его едва хватило на широкие плечи, но женщина неожиданно тепло поблагодарила девушку.
А потом спросила:
– Тебя за что? За милоту?
– Ну что вы, разве я… разве я милая? – спросила в ответ девушка, застеснявшись такого странного слова.
Женщина захохотала. Две вчерашние смешливые соседки по загону проснулись, заворочались, недовольно забубнили:
– Ну чо там?
– Ничо, – огрызнулась женщина, – не мешай с человеком ладить! – и повернулась к Тати. – Так, значит, милоту не пробовала? И не приторговывала ею? А чего ж тогда тут такая хорошая сидишь?
– Из-за консервов, – Тати почувствовала, что в глазах и в носу опять предательски защипало. Видимо, сочувственный тон большой тёплой женщины подействовал. – Мне консерву в сумку… подсунулиии…
– Ай, нехорошие какие, – снова захохотала женщина. – Прямо так взяли и подсунули? Или консерва сама закатилась? Что за консерва-то хоть?
– Фруктовая, – пуще прежнего зарыдала Тати.
– Неудачное начало, – смеясь, проговорила женщина. – Вот если б с перцем…
Тут уж захохотали и другие. Но смеялись они как-то необидно, и Тати тоже захотелось улыбнуться. Крупная мужеподобная женщина прижала девушку к огромной груди и вытерла слёзы рукой, как ребёнку.
– Хватит галдеть, – сказала она. – Я ж говорю, чистая, а ты крылья поджимаешь. Ну, хватит, булочка.
– П-почему «булочка»? – спросила Тати, пытаясь высвободиться из слишком тесных и жарких объятий.
– Потому что тебя сожрали, – ответила женщина.
Тати всхлипнула.
«Сожрали» – это то самое и было. На консервном заводе два конвейера: производственный и человеческий. Видно, и сама Тати вчера прошла этим конвейером!
Пришла на работу, вымыла руки, переоделась в рабочую одежду – чистое серое платье и синий халат, резиновую обувь и перчатки. И её потянуло через моечный цех, где она поздоровалась с женщинами с морщинистыми от воды руками. А затем коридором мимо других цехов, где резали, подсушивали или замачивали, окунали в сироп, вываривали, солили, мариновали, пюрировали… Сладкие, кислые, пряные запахи сменяли друг друга, пахло и вкусными фруктами, и острыми маринадами. Голоса, грохот, лязг, гул – всё сливалось в единый хор.
– Посажу любого, кто выносит с завода продукцию! – орал директор почти каждый день. – За воровство в крупных размерах! За каждую штуку продукции буду записывать как за десяток! Потому как попались – значит, уже выносили! Выносят, выносят коробками, ящиками, грузовиками, вагонами! Ещё жалованье хотят чтобы им повысили, свиньи вы этакие! Только и думаете о том, чтобы жрать! Вот я сам вас сожру!
Он выступал с этой речью в разных цехах и в разное время, и у работников завода была возможность её запомнить. С вариациями – иногда коробки и вагоны заменялись чемоданами и телегами, а свиньи – собаками. Но в целом речь оставалась почти неизменной.
Всё равно люди воровали – Тати не раз видела бригадира с полными карманами конфитюра в маленьких стеклянных стаканчиках или с банкой-другой компота. Сама она сладкое ненавидела. В первый год, когда всё тут ещё было в новинку, девушки из цеха обработки фруктов нередко угощали её то пенками, то остатками, которые соскребывались со стенок котлов перед мойкой. В конце концов даже сам сладкий запах фруктов стал Тати противен.
И вот лента конвейера, которая тащила Тати изо дня в день, заскрипела, затормозила, а затем с необыкновенной скоростью дёрнула её в обратный путь через проходную…
– Татиния Сильда те Касия, – с недоверчивым видом прочитал инспектор. – Работница консервного завода, а имечко словно у баронессы какой!
Поднял глаза от журнала, изучил Тати ещё раз. Склонился к записи, стал заносить сведения в графу «внешность»:
– Женщина, цвет кожи белый, волосы рыжие, средней длины, глаза красные…
– Зелёные, – всхлипнула Тати.
– Ну как скажешь, – заметил инспектор, – а только хватит уже реветь. Ну? Думаешь, ради банки варенья тебя кто-то в тюрьму посадит, что ли? Уже вечером дома будешь. Дать воды?
Тати кивнула. Ей хотелось воды, еды, в туалет и домой. Вымыться как следует, зарыться с головой в одеяла, выспаться.
Но пока и просто попить сойдёт.
– На левой руке отсутствует мизинец и половина безымянного пальца. Рост ниже среднего, телосложение субтильное, – продолжил инспектор записывать, диктуя себе вслух.
Не зная, что означает последнее слово, Тати немного обиделась.
– Напишите, что хрупкое, – попросила она.
– Суб-тиль-ное, – с удовольствием повторил мужчина. – На вид около тридцати лет…
– Мне двадцать шесть! – возмутилась девушка.
– Это – официальная запись, а не брачное объявление, – рассердился инспектор.
Был он немолодой и некрасивый. Кривой рваный шрам через щеку, будто кто-то порвал ему лицо, и водянистые глазки навыкате, как у дохлого рака. Смотреть страшно! Девушка отвернулась.
– А всё ваш брат воришка, – сказал инспектор в ответ на этот жест. – Кидаются там почём зря, да ещё с битым стеклом. Вот, я тебе выпишу квитанцию на штраф, уплотишь – принесёшь сюда, с печатью и подписью. Смотри, чтобы печать чёткая была, а то знаю я их там...
Тати взглянула на квитанцию и схватилась за носовой платок. Сто двадцать дуклей! Это же жалованье за месяц! У неё сейчас и пятёрки в кармане нет, а тут целая сотня! За жалкую баночку стоимостью в каких-то два с половиной дукля…
– Ну что ты, Касия, – приободрил её инспектор, – тебя же выпустят не после уплаты, а до! Пойдёшь, спокойненько там возьмёшь денежку, зайдёшь в нашу управу и выплатишь в течение двух недель. Это же лучше, чем отрабатывать…
– Отрабатывать?
– Самые нищие обычно отрабатывают, – инспектор закрыл журнал и поставил ручку в деревянный стаканчик. – Но ты же девушка приличная, не пойдёшь городские канализации чистить или там камеры наши мыть?
Вспомнив грязный загон, Тати с трудом подавила тошноту.
– А хочешь, я тебе дам денег? – предложил вдруг инспектор и осклабился. – За ночку-другую там, а?
Видимо, взгляд у Тати получился выразительный, потому что инспектор тут же помрачнел.
– Всегда вы, барышни, так, – сказал он. – А я, между прочим, на службе пострадал! А ты подумай, Татиния Сильда те Касия, приличные девки, не уличные, за ночь там по пятьдесят дуклей просят. Если уж так, то за две-три ночки я бы и сотню тебе нашёл. Хочешь?
Тати отчаянно замотала головой. Она этого человека боялась, и желала как можно скорее выбраться из управы.
