Аннотация к эпизоду
Приехав к Диане Шмелевой, Паскаль узнает, что у нее пропала еще одна вещь, которая кажется неважной ей, но не ему. У подъезда на скамейке мерзнет девочка-подросток, но не идет домой. Почему? Не потому ли, что там совсем небезопасно? Но дело вовсе не в призраках...Паскаль высадил попутчиков у ближайшей станции метро, а сам поехал в Новогиреево. Пока пробирался по пробкам, с небес окончательно опустился смурной московский вечер, принеся запахи влаги, солярки и едва уловимого гниения.
Выйдя из машины у облезлой панельки, Паскаль снова увидел на скамейке девчонку с телефоном и поинтересовался:
- Чего домой не идешь?
Она машинально бросила взгляд на ярко освещенное окно первого этажа, после чего пожала плечами. Проходящая мимо старуха остановилась рядом с Паскалем, не глядя на него, спросила:
- Вер, ты чего на улице? Батя снова гудит?
Покосившись на Паскаля, девочка нерешительно кивнула.
- Пойдем, горе мое, чаем напою, - вздохнула старуха. – Холодно на улице-то…
Та с готовностью вскочила:
- Спасибо, баб Шур!
И пошла за ней.
Проводив их взглядом, Паскаль тоже посмотрел на окно первого этажа. Оттуда слышался мужской смех, звон стекла.
Диана открыла дверь – еще не затих звонок. Лиловый калазирис* не скрывал ее выпирающих ключиц и небольших грудей, тяжелые мониста обнимали тонкую шею, а в мочках ушей покачивались золотые змейки, взблескивая изумрудами глаз. От девушки пахло полынной горечью – горечью ушедшего времени и несбывшихся надежд.
*Женская рубашка в Древнем Египте из двух прямоугольных полотнищ, с одной или двумя лямками.
Паскаль прикрыл глаза, прогоняя видение, но, когда открыл, Диана в сиреневом спортивном платье, которое не скрывало стройных загорелых ног, все еще казалась хрупкой царицей, попавшей в реальный мир, который тянул из нее соки.
- Проходите, Алексей, не разувайтесь, пожалуйста, - сказала она, заметно волнуясь. - Кофе, чай будете?
- Кофе, - коротко ответил Паскаль, прошел на кухню и сел на знакомую табуретку.
Диана включила чайник, достала из сушилки две кружки, насыпала растворимого кофе и вопросительно посмотрела на гостя.
- Сахара не надо, - отвечая на ее взгляд, произнес Паскаль, не вставая, дотянулся через стол к чайнику и наполнил чашки. Взял себе ту, что побольше, с наслаждением вылил в себя дымящуюся смесь.
- Вы хотели мне что-то сказать, Диана, - поставив чашку на стол, он взглянул на девушку, которая, застыв у стола, с открытым ртом смотрела, как он пьет кипяток. Ее полные губы влажно блестели.
- Ах да! – спохватилась она, отводя взгляд. – Я даже не знаю, вы, наверное, за дурочку меня сочтете…
- Не сочту.
- А… Хорошо. Видите ли, Алексей, у меня в шкатулке с украшениями лежала одна вещь, типа сувенира – сросшаяся треугольником ветка. Никогда такой не видела! И когда я обнаружила, что украшений нет, ее тоже в шкатулке не было. Вроде бы я ее не выкидывала, но тогда получается, отец ее зачем-то тоже прихватил? Бред, да?
- Следствие покажет, - веско сказал Паскаль. – А не припомните, где вы ее нашли?
- Ветку? – округлила глаза Диана. – Среди яблок, в корзинке. Моя коллега, Алевтина Федоровна, в соседнем доме живет. У нее дача, яблони старые… Яблок столько, что она их никак раздать не может.
Привычным жестом Паскаль достал из кармана куртки блокнот и ручку, положил на стол.
- Напишите, пожалуйста, ее данные.
- Но зачем вам это?
- На всякий случай.
Диана склонилась над столом. Гладкие черные волосы упали с плеча, она нервным жестом заправила за ухо прядь. Ухо было маленьким, розовым, акварельным. Золотая змейка в мочке подмигнула Паскалю, и он усмехнулся.
Девушка дописала последнюю строчку и вдруг подняла голову. Ее взгляд был неожиданно откровенным. Горьковатый аромат духов манил неизбежно, кружил голову, однако Паскаль на зов не спешил.
Диана выронила ручку и потянулась к нему… Слои калазириса опадали с ее тела лепестками лотоса, обнажая стройную сердцевину. Мониста звякнули, когда Паскаль, подхватив девушку на руки, усадил на стол и прижался губами к ее шее, ощущая холодок золота. Она застонала, обхватила его смуглыми бедрами, притягивая к себе, пробормотала:
- Господи, что я делаю, ты же при исполнении!
- Забудь, - шепнул он ей в губы и властно накрыл ее рот своим, словно хотел выпить ее жизнь до последней капли.
Их тела сплелись, как берега реки, становясь одним целым. Сама Золотая ласково смотрела за ними, придерживая секунды, словно сорвавшихся в галоп скакунов, везущих в украшенной драгоценными камнями повозке страсть без начала и страсть без конца, через брод для сердец, бьющихся в унисон и полных радости. От прохлады девичьих бедер и нежности грудей Паскаля бросало в жар, от жара и мощи его тела Диана теряла разум, и ритм сочетанных движений расшатывал устои мира, подобно стуку колес горящей повозки, устремившейся в реку.
Когда, совершенно изнеможденная страстью, Диана без сил прижалась к Паскалю, он отнес ее в комнату и уложил на кровать. Она слабо потянулась к нему, но он ушел на кухню, где привел себя в порядок, поставил чашку в мойку, подобрал с пола упавшие блокнот и ручку.
Когда он вернулся в коридор, Диана приподнялась, опершись на локоть, и посмотрела на него. Страсть еще туманила ее глаза фараоновой жены.
- Ты позвонишь мне? – спросила она, затрясла головой: - Я обычно не… В общем… Сама не знаю, что на меня нашло! Ты не подумай только…
- Не стану, - улыбнулся Паскаль.
И вышел.
Спускаясь с лестницы, Паскаль услышал, как наверху хлопнула дверь, а затем прозвучал тонкий голос:
- Я пойду, баб Шур, спасибо большое!
- Посидела бы еще, они, небось, не разошлись?
- Мне уроки надо делать.
У обшарпанной двери одной из квартир первого этажа Паскаль остановился. Подождал, пока девочка пройдет мимо, чтобы раствориться в темноте и холоде улицы. Посмотрел вслед, развернулся, зашел в квартиру и сразу попал в дым, кислые запахи и гогот.
Выпивали в комнате – кухня была слишком мала. За столом сидели трое мужчин разной степени деградации, а тот, кто был ему нужен, спал на диване, горестно приоткрыв рот. Привалившись плечом к дверному косяку, Паскаль огляделся, отметил черно-белый женский портрет в рамке за стеклом книжного шкафа, после чего шагнул к столу и негромко сказал:
- Мужики, вам пора.
- Ты кто? – поднял голову самый здоровый из них. – Как сюда попал? Батон, ты дверь, что ли, не закрыл, когда за пойлом бегал?
- А? – удивился потеющий толстяк с характерными мешками под глазами. – Закрывал же!
- Тебе чего? – здоровяк поднялся, упершись кулаками в столешницу и заставив зазвенеть стоящие на столе бутылки. – Вали давай!
Паскаль улыбнулся. В полной тишине его улыбка повисла над столом, потянулась к здоровяку и обхватила щупальцами его шею. Мужчина закашлялся, повалился грудью на стол, сбивая посуду и хрипя. Из опрокинутой бутылки на пол тонкой струйкой текло спиртное, распространяя резкий запах. Так пахло горе, одиночество, ложные друзья и установки, лабиринт, что, возникнув однажды в сердце, уводит в никуда.
Оставшиеся двое вскочили. Выражения их лиц не предвещали Паскалю ничего хорошего, но, разглядев его улыбку, мужики сдулись, как шарики, и тихо исчезли.
Здоровяка Паскаль нежно взял за шкирку, выволок к двери. Поднял за воротник, заставив посмотреть себе в глаза, и негромко проговорил:
- Чтобы дорогу сюда навсегда позабыли, ясно?
Тот закивал, изменившись в лице. Летучей мышью бился черный страх о внутреннюю поверхность его зрачков.
Паскаль кивнул на дверь. Спустя долю секунды она хлопнула, послышался всполошенный бег по лестнице, громыхнула дверь подъезда.
Вернувшись в комнату, Паскаль открыл форточку пошире, прогоняя сизую кобру сигаретного дыма, ползущую под потолком. Сел на край дивана, положил ладонь спящему на грудь. Мужик застонал во сне.
- Твое сердце – матерь твоя, твое сердце – твое прибытие в мир живых… - прошептал Паскаль. - Вот, я открываю твое сердце знанию о твоей крови: смотри же!..
Тусклый свет с телефона едва освещает замерзшие пальцы. Очень хочется под крышу, но домой не хочется. Тепло, подаренное бабой Шурой, а более – чаем с булкой, постепенно растворяется бесследно. Чей-то силуэт в темноте, зажженный огонек сигареты… Дни и ночи летят стремительной колесницей, годы вырастают и иссыхают зарослями тростника, время горя и одиночества, ложных друзей и убеждений. Много обмана, много чужой плоти, тщетные попытки получить хотя бы крохи тепла от незнакомых людей, а в обмен – холод и застывший взгляд. А в обмен – фигура в черном одеянии, чья улыбка парит бабочкой в темноте…
- Вера? – хрипло позвал мужчина во сне. А затем вскинулся, закричал, что было сил: - Вера, доченька!..
Убрав ладонь, Паскаль поднялся, оставляя мужика в страшных объятиях сновидения. Погасив везде свет, вышел в коридор и прислонился затылком к стене. Не прошло и нескольких минут, как в замке завозился ключ, дверь открылась, впуская давешнюю девчонку.
Она прокралась мимо, вытягивая шею осторожной антилопой, пришедшей на водопой. Поняв, что в квартире никого, кроме отца нет, облегченно выдохнула и пошла на кухню.
Зажегся свет.
Зашумел чайник.
Паскаль усмехнулся и шагнул за порог.
Замок за его спиной защелкнулся сам собой.
Худая высокая женщина со смешной короткой челкой и редкими волосами, забранными в жидкий хвостик, с опаской посматривала на «корочку», которую Паскаль нарочито не убирал.
- Я ничего не знаю про ее отца, - растерянно говорила женщина, комкая в руках кухонное полотенце – мыла посуду, когда Паскаль заявился, да так и не положила. – Она о нем редко говорила, больше о матери. Она хорошая, Диана, учится и работает у нас в конторе вечерним секретарем. Не повезло девчонке в жизни…
- Поэтому вы ее яблоками подкармливаете? – улыбнулся Паскаль. – Целую корзину давеча подарили.
- Да я не знаю, куда мне их девать! – всплеснула руками женщина. – На балконе лежат, как холода ударят – померзнут все. Слушайте, товарищ полицейский, хотите я вам сумку наберу крепеньких? Жене отнесете, она шарлотку испечет?
- С вашей яблоньки ветка? – Паскаль поднес чарм к ее глазам.
- Чудная какая, - женщина с удивлением разглядывала чарм. – У себя таких не видела.
- Давайте ваши яблоки, - неожиданно развеселился Паскаль. – Найду, куда пристроить.
- Вот радость-то! – ахнула она и поспешила на балкон.
Из дома Паскаль выходил с пакетом одуряюще пахнущей антоновки. У нее был такой сильный аромат, что его почувствовала, кажется, даже консьержка, чье птичье лицо виднелось за мутным стеклом будки на первом этаже – этот дом был значительно новее того, в котором жила Диана.
Пакет он не стал убирать в багажник – положил на сиденье рядом. Кислые зеленые яблоки пахли предрассветным часом, когда над водой лежит туман, а травы под тяжестью росы клонятся к земле. Когда лик Ра еще не показался над горизонтом, и птицы только запевают гимны на все голоса. Когда в будущем дне ощущается то ли горечь, а то ли сладость, и сон еще туманит голову, наполняя тело истомой…
Телефонный звонок развеял морок. С сожалением проводив его, растворяющегося в реальности, взглядом, Паскаль взял трубку и услышал вежливое:
- Здравствуйте, Павел Андреевич!
- Здравствуйте, Александр Раильевич, - тепло ответил Паскаль, - какими судьбами?
- Не забыл, значит, меня, Паша? – обрадовался голос. – Я уж думал, ты уехал куда. И на форум перестал заходить.
- Работаю, Александр Раильевич, совсем нет времени, - повинился Паскаль. – Но вашу последнюю статью о значении эмблемы Имиут в мифологии Древнего Египта прочел, есть что обсудить.
- Это прекрасно, Паша! Обсудим при встрече. Сможешь до меня завтра доехать?
Что-то в голосе собеседника заставило Паскаля насторожиться.
- Домой или на работу? – уточнил он.
- На работу. Охрану я предупрежу.
- Со мной еще человечек будет, не возражаете?
Секундная пауза все же не почудилась.
- А он… Ему можно доверять?
- Почти как мне, - усмехнулся Паскаль. – К часу будем у вас, профессор. Рад был услышать!
- Взаимно, Паша!
Завершив разговор, Паскаль хотел был сунуть телефон в карман куртки, но передумал. Набрал Серафима.
- Слушаю, - ответил тот спустя несколько гудков.
- Шарлотку готовить умеешь? – без предисловия спросил Паскаль. – Ну или еще что-нибудь с яблоками?
- Ты издеваешься? – в голосе блондина слышался осторожный интерес.
- Я абсолютно серьезен, Ангел, а вот ты ошибся – Берданцев умолял о спасении дочери, а не подруги. Чарм принадлежит Диане.
- Вот как? – после долгой паузы спросил Серафим. – Ну… допускаю, что не так его считал. Они не всегда выражаются точно, ты же понимаешь?
- Понимаю, - улыбнулся Паскаль. - У меня в машине около десяти килограммов антоновки молят о кулинарии. Предположим, Аякс половину сожрет, но все в него не влезет. Или влезет, но с последствиями. Так я привезу?
- Издеваешься, - констатировал Серафим. – Привози, что с тобой делать?
И повесил трубку.
Засмеявшись, Паскаль вывернул на проезжую часть и включил музыку:
Будто я ...*
Будто я...
Чему вовсе не быть, так того не сгубить,
А чего не сгубить, тому нету конца на Земле.
Тонких улиц иглу
Пальцем переломлю.
Будь свободна душа,
Но меня не лишай
Легких крыльев,
Ведь кажется мне,
Будто я египтянин,
И со мною и
Солнце и зной,
И царапает небо когтями
Легкий Сфинкс, что стоит за спиной.
Будто я...
Будто я...
*«Египтянин» - песня группы «Пикник» из альбома «Египтянин» 2001 г.
За окном давно стемнело, в коридорах Управления воцарилась тишина, а Зайцев все сидел, выводя в блокноте формата А4 разнообразные схемы.
Отчет профайлерской группы по делу Конструктора, как прозвали маньяка-душителя, лежал на столе распечатанный и тоже испещренный заметками – так подполковнику лучше думалось.
«Для преступника характерен однотипный способ нападения с применением удушения, которое представляет себе ритуал подавления жертвы. При этом жертва является для преступника неким символом, на который и направлена его агрессия. Это подтверждает тот факт, что в убитые при жизни не были знакомы и никогда не встречались. При этом, наличествует один и тот же типаж для каждой подгруппы. Женщины: ниже среднего роста, крепкого телосложения, брюнетки, темноглазые, возраст от 30 до 40 лет. Мужчины: среднего роста, астенического телосложения, русоволосые, цвет глаз серый или зеленый, возраст от 30 до 45 лет.
Подозреваемому от 25 до 40 лет, в детстве подвергался физическому либо эмоциональному насилию. По всей видимости, жертвы выбирает импульсивно, однако затем разрабатывает четкий план по реализации задуманного, контролирует ситуацию, проявляет осторожность и предусмотрительность. Выбирает места скопления людей (вокзалы, парки, остановки общественного транспорта), умеет расположить к себе, завоевать доверие. Возможно, в наличии какой-то дефект (инвалидность?), который позволяет вызвать к себе жалость и желание помочь».
«Типажи, типажи… Раз есть типажи, значит, точно маньяк-серийник!» - подумалось Зайцеву. Он встал, повел плечами. Засиделся. Одеревенел. Надо не кота заводить, а бегать опять начинать. О-хо-хо, годы наши.
В коридоре послышались быстрые шаги. Зайцев насторожился – так, с нетерпеливым подпрыгом, ходил Слесаренко, напавший на след.
- Алексей Михайлович, по-нашему делу бомжа взяли! - с порога сообщил опер, с трудом удерживая в руках объемный архивный короб.
- Какого бомжа? – изумился Зайцев.
- В новеньких беговых кроссовках! Ошивался у метро, которое рядом с парком. Сейчас ребята в тамошнем отделении его допрашивают.
Выйдя из машины у облезлой панельки, Паскаль снова увидел на скамейке девчонку с телефоном и поинтересовался:
- Чего домой не идешь?
Она машинально бросила взгляд на ярко освещенное окно первого этажа, после чего пожала плечами. Проходящая мимо старуха остановилась рядом с Паскалем, не глядя на него, спросила:
- Вер, ты чего на улице? Батя снова гудит?
Покосившись на Паскаля, девочка нерешительно кивнула.
- Пойдем, горе мое, чаем напою, - вздохнула старуха. – Холодно на улице-то…
Та с готовностью вскочила:
- Спасибо, баб Шур!
И пошла за ней.
Проводив их взглядом, Паскаль тоже посмотрел на окно первого этажа. Оттуда слышался мужской смех, звон стекла.
Диана открыла дверь – еще не затих звонок. Лиловый калазирис* не скрывал ее выпирающих ключиц и небольших грудей, тяжелые мониста обнимали тонкую шею, а в мочках ушей покачивались золотые змейки, взблескивая изумрудами глаз. От девушки пахло полынной горечью – горечью ушедшего времени и несбывшихся надежд.
*Женская рубашка в Древнем Египте из двух прямоугольных полотнищ, с одной или двумя лямками.
Паскаль прикрыл глаза, прогоняя видение, но, когда открыл, Диана в сиреневом спортивном платье, которое не скрывало стройных загорелых ног, все еще казалась хрупкой царицей, попавшей в реальный мир, который тянул из нее соки.
- Проходите, Алексей, не разувайтесь, пожалуйста, - сказала она, заметно волнуясь. - Кофе, чай будете?
- Кофе, - коротко ответил Паскаль, прошел на кухню и сел на знакомую табуретку.
Диана включила чайник, достала из сушилки две кружки, насыпала растворимого кофе и вопросительно посмотрела на гостя.
- Сахара не надо, - отвечая на ее взгляд, произнес Паскаль, не вставая, дотянулся через стол к чайнику и наполнил чашки. Взял себе ту, что побольше, с наслаждением вылил в себя дымящуюся смесь.
- Вы хотели мне что-то сказать, Диана, - поставив чашку на стол, он взглянул на девушку, которая, застыв у стола, с открытым ртом смотрела, как он пьет кипяток. Ее полные губы влажно блестели.
- Ах да! – спохватилась она, отводя взгляд. – Я даже не знаю, вы, наверное, за дурочку меня сочтете…
- Не сочту.
- А… Хорошо. Видите ли, Алексей, у меня в шкатулке с украшениями лежала одна вещь, типа сувенира – сросшаяся треугольником ветка. Никогда такой не видела! И когда я обнаружила, что украшений нет, ее тоже в шкатулке не было. Вроде бы я ее не выкидывала, но тогда получается, отец ее зачем-то тоже прихватил? Бред, да?
- Следствие покажет, - веско сказал Паскаль. – А не припомните, где вы ее нашли?
- Ветку? – округлила глаза Диана. – Среди яблок, в корзинке. Моя коллега, Алевтина Федоровна, в соседнем доме живет. У нее дача, яблони старые… Яблок столько, что она их никак раздать не может.
Привычным жестом Паскаль достал из кармана куртки блокнот и ручку, положил на стол.
- Напишите, пожалуйста, ее данные.
- Но зачем вам это?
- На всякий случай.
Диана склонилась над столом. Гладкие черные волосы упали с плеча, она нервным жестом заправила за ухо прядь. Ухо было маленьким, розовым, акварельным. Золотая змейка в мочке подмигнула Паскалю, и он усмехнулся.
Девушка дописала последнюю строчку и вдруг подняла голову. Ее взгляд был неожиданно откровенным. Горьковатый аромат духов манил неизбежно, кружил голову, однако Паскаль на зов не спешил.
Диана выронила ручку и потянулась к нему… Слои калазириса опадали с ее тела лепестками лотоса, обнажая стройную сердцевину. Мониста звякнули, когда Паскаль, подхватив девушку на руки, усадил на стол и прижался губами к ее шее, ощущая холодок золота. Она застонала, обхватила его смуглыми бедрами, притягивая к себе, пробормотала:
- Господи, что я делаю, ты же при исполнении!
- Забудь, - шепнул он ей в губы и властно накрыл ее рот своим, словно хотел выпить ее жизнь до последней капли.
Их тела сплелись, как берега реки, становясь одним целым. Сама Золотая ласково смотрела за ними, придерживая секунды, словно сорвавшихся в галоп скакунов, везущих в украшенной драгоценными камнями повозке страсть без начала и страсть без конца, через брод для сердец, бьющихся в унисон и полных радости. От прохлады девичьих бедер и нежности грудей Паскаля бросало в жар, от жара и мощи его тела Диана теряла разум, и ритм сочетанных движений расшатывал устои мира, подобно стуку колес горящей повозки, устремившейся в реку.
Когда, совершенно изнеможденная страстью, Диана без сил прижалась к Паскалю, он отнес ее в комнату и уложил на кровать. Она слабо потянулась к нему, но он ушел на кухню, где привел себя в порядок, поставил чашку в мойку, подобрал с пола упавшие блокнот и ручку.
Когда он вернулся в коридор, Диана приподнялась, опершись на локоть, и посмотрела на него. Страсть еще туманила ее глаза фараоновой жены.
- Ты позвонишь мне? – спросила она, затрясла головой: - Я обычно не… В общем… Сама не знаю, что на меня нашло! Ты не подумай только…
- Не стану, - улыбнулся Паскаль.
И вышел.
***
Спускаясь с лестницы, Паскаль услышал, как наверху хлопнула дверь, а затем прозвучал тонкий голос:
- Я пойду, баб Шур, спасибо большое!
- Посидела бы еще, они, небось, не разошлись?
- Мне уроки надо делать.
У обшарпанной двери одной из квартир первого этажа Паскаль остановился. Подождал, пока девочка пройдет мимо, чтобы раствориться в темноте и холоде улицы. Посмотрел вслед, развернулся, зашел в квартиру и сразу попал в дым, кислые запахи и гогот.
Выпивали в комнате – кухня была слишком мала. За столом сидели трое мужчин разной степени деградации, а тот, кто был ему нужен, спал на диване, горестно приоткрыв рот. Привалившись плечом к дверному косяку, Паскаль огляделся, отметил черно-белый женский портрет в рамке за стеклом книжного шкафа, после чего шагнул к столу и негромко сказал:
- Мужики, вам пора.
- Ты кто? – поднял голову самый здоровый из них. – Как сюда попал? Батон, ты дверь, что ли, не закрыл, когда за пойлом бегал?
- А? – удивился потеющий толстяк с характерными мешками под глазами. – Закрывал же!
- Тебе чего? – здоровяк поднялся, упершись кулаками в столешницу и заставив зазвенеть стоящие на столе бутылки. – Вали давай!
Паскаль улыбнулся. В полной тишине его улыбка повисла над столом, потянулась к здоровяку и обхватила щупальцами его шею. Мужчина закашлялся, повалился грудью на стол, сбивая посуду и хрипя. Из опрокинутой бутылки на пол тонкой струйкой текло спиртное, распространяя резкий запах. Так пахло горе, одиночество, ложные друзья и установки, лабиринт, что, возникнув однажды в сердце, уводит в никуда.
Оставшиеся двое вскочили. Выражения их лиц не предвещали Паскалю ничего хорошего, но, разглядев его улыбку, мужики сдулись, как шарики, и тихо исчезли.
Здоровяка Паскаль нежно взял за шкирку, выволок к двери. Поднял за воротник, заставив посмотреть себе в глаза, и негромко проговорил:
- Чтобы дорогу сюда навсегда позабыли, ясно?
Тот закивал, изменившись в лице. Летучей мышью бился черный страх о внутреннюю поверхность его зрачков.
Паскаль кивнул на дверь. Спустя долю секунды она хлопнула, послышался всполошенный бег по лестнице, громыхнула дверь подъезда.
Вернувшись в комнату, Паскаль открыл форточку пошире, прогоняя сизую кобру сигаретного дыма, ползущую под потолком. Сел на край дивана, положил ладонь спящему на грудь. Мужик застонал во сне.
- Твое сердце – матерь твоя, твое сердце – твое прибытие в мир живых… - прошептал Паскаль. - Вот, я открываю твое сердце знанию о твоей крови: смотри же!..
Тусклый свет с телефона едва освещает замерзшие пальцы. Очень хочется под крышу, но домой не хочется. Тепло, подаренное бабой Шурой, а более – чаем с булкой, постепенно растворяется бесследно. Чей-то силуэт в темноте, зажженный огонек сигареты… Дни и ночи летят стремительной колесницей, годы вырастают и иссыхают зарослями тростника, время горя и одиночества, ложных друзей и убеждений. Много обмана, много чужой плоти, тщетные попытки получить хотя бы крохи тепла от незнакомых людей, а в обмен – холод и застывший взгляд. А в обмен – фигура в черном одеянии, чья улыбка парит бабочкой в темноте…
- Вера? – хрипло позвал мужчина во сне. А затем вскинулся, закричал, что было сил: - Вера, доченька!..
Убрав ладонь, Паскаль поднялся, оставляя мужика в страшных объятиях сновидения. Погасив везде свет, вышел в коридор и прислонился затылком к стене. Не прошло и нескольких минут, как в замке завозился ключ, дверь открылась, впуская давешнюю девчонку.
Она прокралась мимо, вытягивая шею осторожной антилопой, пришедшей на водопой. Поняв, что в квартире никого, кроме отца нет, облегченно выдохнула и пошла на кухню.
Зажегся свет.
Зашумел чайник.
Паскаль усмехнулся и шагнул за порог.
Замок за его спиной защелкнулся сам собой.
***
Худая высокая женщина со смешной короткой челкой и редкими волосами, забранными в жидкий хвостик, с опаской посматривала на «корочку», которую Паскаль нарочито не убирал.
- Я ничего не знаю про ее отца, - растерянно говорила женщина, комкая в руках кухонное полотенце – мыла посуду, когда Паскаль заявился, да так и не положила. – Она о нем редко говорила, больше о матери. Она хорошая, Диана, учится и работает у нас в конторе вечерним секретарем. Не повезло девчонке в жизни…
- Поэтому вы ее яблоками подкармливаете? – улыбнулся Паскаль. – Целую корзину давеча подарили.
- Да я не знаю, куда мне их девать! – всплеснула руками женщина. – На балконе лежат, как холода ударят – померзнут все. Слушайте, товарищ полицейский, хотите я вам сумку наберу крепеньких? Жене отнесете, она шарлотку испечет?
- С вашей яблоньки ветка? – Паскаль поднес чарм к ее глазам.
- Чудная какая, - женщина с удивлением разглядывала чарм. – У себя таких не видела.
- Давайте ваши яблоки, - неожиданно развеселился Паскаль. – Найду, куда пристроить.
- Вот радость-то! – ахнула она и поспешила на балкон.
Из дома Паскаль выходил с пакетом одуряюще пахнущей антоновки. У нее был такой сильный аромат, что его почувствовала, кажется, даже консьержка, чье птичье лицо виднелось за мутным стеклом будки на первом этаже – этот дом был значительно новее того, в котором жила Диана.
Пакет он не стал убирать в багажник – положил на сиденье рядом. Кислые зеленые яблоки пахли предрассветным часом, когда над водой лежит туман, а травы под тяжестью росы клонятся к земле. Когда лик Ра еще не показался над горизонтом, и птицы только запевают гимны на все голоса. Когда в будущем дне ощущается то ли горечь, а то ли сладость, и сон еще туманит голову, наполняя тело истомой…
Телефонный звонок развеял морок. С сожалением проводив его, растворяющегося в реальности, взглядом, Паскаль взял трубку и услышал вежливое:
- Здравствуйте, Павел Андреевич!
- Здравствуйте, Александр Раильевич, - тепло ответил Паскаль, - какими судьбами?
- Не забыл, значит, меня, Паша? – обрадовался голос. – Я уж думал, ты уехал куда. И на форум перестал заходить.
- Работаю, Александр Раильевич, совсем нет времени, - повинился Паскаль. – Но вашу последнюю статью о значении эмблемы Имиут в мифологии Древнего Египта прочел, есть что обсудить.
- Это прекрасно, Паша! Обсудим при встрече. Сможешь до меня завтра доехать?
Что-то в голосе собеседника заставило Паскаля насторожиться.
- Домой или на работу? – уточнил он.
- На работу. Охрану я предупрежу.
- Со мной еще человечек будет, не возражаете?
Секундная пауза все же не почудилась.
- А он… Ему можно доверять?
- Почти как мне, - усмехнулся Паскаль. – К часу будем у вас, профессор. Рад был услышать!
- Взаимно, Паша!
Завершив разговор, Паскаль хотел был сунуть телефон в карман куртки, но передумал. Набрал Серафима.
- Слушаю, - ответил тот спустя несколько гудков.
- Шарлотку готовить умеешь? – без предисловия спросил Паскаль. – Ну или еще что-нибудь с яблоками?
- Ты издеваешься? – в голосе блондина слышался осторожный интерес.
- Я абсолютно серьезен, Ангел, а вот ты ошибся – Берданцев умолял о спасении дочери, а не подруги. Чарм принадлежит Диане.
- Вот как? – после долгой паузы спросил Серафим. – Ну… допускаю, что не так его считал. Они не всегда выражаются точно, ты же понимаешь?
- Понимаю, - улыбнулся Паскаль. - У меня в машине около десяти килограммов антоновки молят о кулинарии. Предположим, Аякс половину сожрет, но все в него не влезет. Или влезет, но с последствиями. Так я привезу?
- Издеваешься, - констатировал Серафим. – Привози, что с тобой делать?
И повесил трубку.
Засмеявшись, Паскаль вывернул на проезжую часть и включил музыку:
Будто я ...*
Будто я...
Чему вовсе не быть, так того не сгубить,
А чего не сгубить, тому нету конца на Земле.
Тонких улиц иглу
Пальцем переломлю.
Будь свободна душа,
Но меня не лишай
Легких крыльев,
Ведь кажется мне,
Будто я египтянин,
И со мною и
Солнце и зной,
И царапает небо когтями
Легкий Сфинкс, что стоит за спиной.
Будто я...
Будто я...
*«Египтянин» - песня группы «Пикник» из альбома «Египтянин» 2001 г.
***
За окном давно стемнело, в коридорах Управления воцарилась тишина, а Зайцев все сидел, выводя в блокноте формата А4 разнообразные схемы.
Отчет профайлерской группы по делу Конструктора, как прозвали маньяка-душителя, лежал на столе распечатанный и тоже испещренный заметками – так подполковнику лучше думалось.
«Для преступника характерен однотипный способ нападения с применением удушения, которое представляет себе ритуал подавления жертвы. При этом жертва является для преступника неким символом, на который и направлена его агрессия. Это подтверждает тот факт, что в убитые при жизни не были знакомы и никогда не встречались. При этом, наличествует один и тот же типаж для каждой подгруппы. Женщины: ниже среднего роста, крепкого телосложения, брюнетки, темноглазые, возраст от 30 до 40 лет. Мужчины: среднего роста, астенического телосложения, русоволосые, цвет глаз серый или зеленый, возраст от 30 до 45 лет.
Подозреваемому от 25 до 40 лет, в детстве подвергался физическому либо эмоциональному насилию. По всей видимости, жертвы выбирает импульсивно, однако затем разрабатывает четкий план по реализации задуманного, контролирует ситуацию, проявляет осторожность и предусмотрительность. Выбирает места скопления людей (вокзалы, парки, остановки общественного транспорта), умеет расположить к себе, завоевать доверие. Возможно, в наличии какой-то дефект (инвалидность?), который позволяет вызвать к себе жалость и желание помочь».
«Типажи, типажи… Раз есть типажи, значит, точно маньяк-серийник!» - подумалось Зайцеву. Он встал, повел плечами. Засиделся. Одеревенел. Надо не кота заводить, а бегать опять начинать. О-хо-хо, годы наши.
В коридоре послышались быстрые шаги. Зайцев насторожился – так, с нетерпеливым подпрыгом, ходил Слесаренко, напавший на след.
- Алексей Михайлович, по-нашему делу бомжа взяли! - с порога сообщил опер, с трудом удерживая в руках объемный архивный короб.
- Какого бомжа? – изумился Зайцев.
- В новеньких беговых кроссовках! Ошивался у метро, которое рядом с парком. Сейчас ребята в тамошнем отделении его допрашивают.
