КНИГА ПЕРВАЯ. НАЧАЛО
Татьяна Викторовна краем глаза поглядывала на морду несчастной кошки, полуприкрытые глаза которой остекленели. Её длинный язык Татьяна вытащила из пасти и сдвинула вбок, чтобы не западал. Пациентка, лежащая на операционном столе, была растянута за лапы и напоминала кошачьего Иисусика. Гладко выбритый кусок кожи на животе – в месте топографического нахождения яичников – оказался серого цвета, а сама кошка походила на лоскутное одеяло – рыжие, серые и чёрные шерстинки смешались на теле в свободном порядке, а пятна и полоски участвовали в увлекательной игре – чей узор причудливее.
Татьяна вздохнула и потянула крючок на себя – из развёрстой операционной раны с аккуратно раздвинутыми краями вылезла петля кишки, похожая на блестящую розовую макаронину. Она затолкала её обратно и принялась дальше искать яичник. Мда. Несчастная кошка. Хотя почему – несчастная? «Ой, не права ты, Татьяна Викторовна, – усмехнулась самой себе, – перед тобой счастливица!» Уличные злые и вечно голодные псы ей хвост не отгрызли, на клочки не разорвали, машина худенькое тельце не раздавила… Послал Бог милосердную женщину: подобрала грязного вшивого кошастого подростка, отмыла, проглистогонила, откормила. Подросток оказался кошечкой. Прошёл год. Пришел кошкин несмертный час. Хозяйка сейчас переживает в приемной – слышны тихие шаги: не сидит, накручивает круги.
Татьяна уже удалила оба яичника и шила кожу. Кошачья кожа плохо прокалывалась, но стежки ложились аккуратно. Шила Татьяна на загляденье еще в институте. Талант – говорили.
Обработать рану, перебинтовать, осторожно протянуть попону под расслабленное искусственным сном тело. Отвязать лапы – чтобы хозяйка не видела. Позвать мученицу...
Маленькая седовласая женщина зашла осторожно, испуганно посмотрела на любимицу. Татьяна заговорила с ней тихо, но твёрдо, как заговорила бы с испуганным животным: как поить, когда и чем начинать кормить? Как перевязывать? В каких случаях звонить? Какие уколы делать? Сами сможете? В лапу, в холку... Ну и отлично. Не могу сказать, когда в себя придёт – у всех по-разному.
В четыре руки переложили вялое тельце в переноску, и кошка отбыла, отсыпаться и привыкать к новой жизни без гормональных страстей.
Татьяна сняла перчатки, вымыла руки, убрала инструменты в стерилизатор и погасила свет. Деньги, оставленные клиенткой на колченогом письменном столе, крытом отчего-то весёленькой клеёнкой с синими васильками и алыми маками, засунула в жестяную банку из-под чая. Завтра понедельник: придёт бухгалтер – разберётся.
Она сняла белоснежный, хрустящий – старая операционная привычка – халат, накинула на плечи другой – чистый, но поношенный, в не отстиравшихся пятнах, нашарила в кармане пачку сигарет и вышла во двор клиники. Избушка на курьих ножках – так Татьяна её называла, кренилась за спиной в палисадничек, в котором одуряюще цвела черемуха и ещё более одуряюще пахла. Сигаретный дым таял в необычайно тёплом воздухе, вопреки которому цвели белые цветы…
Татьяна Викторовна поморщилась, словно заболели зубы. Не надо было произносить эти два слова. Вслух она давно уже их не говорила, и вот, надо же, выловила в потоке сознания, себе на горе.
Распускались белые цветы, кружил голову их аромат, в тот день, когда она выходила замуж за Артёма. На свадьбе гулял весь курс и гулял так, что земля дрожала. Не удивительно! Свадьбу подгадали к окончанию ординатуры, многие однокурсники уже получили официальные предложения от больниц и частных клиник. Она тоже. Артём же ещё на пятом курсе устроился работать на подстанцию скорой помощи, говорил – призвание. В первые годы семейной жизни они почти не виделись. Она работала сутки через двое, он – сменами скорой. От этого или оттого, что были предназначены друг другу свыше, чувства их не ослабевали со временем, как это часто бывает. Он звонил ей несколько раз на дню, говорил смешные глупости. У него был лёгкий характер, несмотря на изматывающую работу, от которой порой хотелось нахлебаться спирта и забыться.
В тот проклятый день шёл снег – осыпались белые цветы ранней зимы. Крупные хлопья лениво и неуклонно наполняли город, ложились под колёса машин, песцовыми манто укутывали деревья. К вечеру подморозило. Артём ушёл в ночную, Татьяна дежурила в хирургии. Громкий звук винтов переполошил сердце неожиданной болью. Что-то серьёзное! Вертолёты Центроспаса МЧС просто так не прилетают… Приглаживая растрепавшиеся волосы – уснула в ординаторской – она побежала вниз, в Приёмное. Вертолет уже садился на площадку перед входом. Двое споро вытаскивали каталку. Бегом ввезли её в вестибюль. Тело было укрыто. Только страшное багровое лицо, одутловатое до невозможности, выглядывало из-за края зелёного одеяла.
– Что? – спросила она, пока каталку затаскивали в грузовой лифт.
– Авария на МКАДе. Фуру занесло на льду, перевернулась, прихлопнула машину скорой… – ответил один из фельдшеров.
Ещё до того, как он начал говорить, Татьяна словно впала в транс. Остановившимся взглядом смотрела на страшно опухшую шею, плоское неузнаваемое лицо. Неузнаваемое… и такое знакомое! Она закричала и забилась – еле оттащили.
Долгие часы в коридоре реанимации – к Артёму её не пускали. Она просительно заглядывала в глаза знакомых докторов, но они – бездушные Хароны! – отводили взгляды, спешили пройти мимо. Артёма назначили на операцию. Он не дышал сам, однако работу сердца удалось восстановить. Врачи надеялись на молодой, сильный организм и, как водится, на чудо. Оперировал его Татьянин начальник, светило отечественной нейрохирургии. Именно он говорил о её руках, накладывающих тысячи замысловатых стежков – талант, девочка!
Артём умер через четыре часа после начала операции. На том самом столе, где Татьяна так часто оперировала сама, или ассистировала «светилу». В её жизни, как в опустевшей комнате, выключили свет.
Она больше не могла оперировать. Уволилась из больницы. Отошла от мира. Не помнила, как спала, что ела. Белой мутью заволокло всё вокруг. Очнулась, словно вынырнула, через три года. С некоторым удивлением обнаружила, что отучилась в ветеринарной академии, получила второе высшее. Руки помнили всё. Татьяна работала в этой маленькой клинике рядом с железнодорожной станцией, стерилизовала, ушивала укусы и раны, накладывала шины и гипс. Проезжающие мимо товарняки отстукивали месяц за месяцем новой жизни. Сердце захолодело, перестало рваться, как птица, билось покойно, нарушая ритм лишь на звук вертолёта или слова «Белые цветы»…
Татьяна Викторовна моргнула, сердито смахивая слёзы, и вдруг обнаружила стоящего рядом с собой деда с переноской в руках. Мгновение назад на растрескавшемся асфальте дорожки, ведущей к клинике, никого не было.
– Что у вас? – поинтересовалась она, отбрасывая сигарету.
– Щенок умер… вот, – констатировал дед, внимательно её разглядывая.
«На моржа похож…» – отметила про себя Татьяна, в свою очередь, разглядывая круглую, лысую голову и сизые усы незнакомца.
– Пойдемте, я гляну. Могу заявку оформить и тело в холодильник поместить. Патанатом будет только завтра – вскрытие проведёт и вам перезвонит.
– Мне сегодня надо, – дед пронзительно заглянул ей в глаза. – Очень надо, понимаете?
Татьяна вздохнула. Рабочий день подходил к концу, но она не спешила домой. С того момента уже никогда не спешила. Подарил бы им Господь, что ли, ребёночка?! Было бы к кому…
Почти с ненавистью она выхватила переноску из рук изумлённого клиента и внесла в здание клиники. Со злостью поставила на стол, открыла дверцу. Отвернулась, чтобы надеть перчатки, а когда повернулась, дед уже выложил длинное рыжее тело и отставил переноску в сторону.
– Могу предварительное заключение дать, без лабораторных исследований! – стараясь успокоиться, сказала Татьяна.
– А лаборатория, может, и не понадобится! – хитро подмигнул дед. – За вскрытие я заплачу сверх меры. Мне заключение, неофициальное, естественно. Можете даже и не подписывать…
– И не подпишу! – подтвердила Татьяна и… застыла, глядя на тело.
Таких собак она никогда не видела. На морде, больше подобающей таксе, словно два прыща выпучивались налитые кровью глаза, лапы были длинными не по экстерьеру, между пальцами явственно виднелась белая тонкая кожица перепонок. Вместо хвоста у собаки торчал пук жёсткой свалявшейся шерсти, больше похожей на конскую.
– Уродец какой! – искренне восхитилась Татьяна и прикусила язык.
Разве ж можно так говорить убитому горем клиенту? Клиент, однако, горем убитым не казался. Слов об уродце то ли не услышал, то ли сделал вид, что не заметил. Он следил за её руками, как коршун за цыплятами.
– Подождите в коридоре, – предложила Татьяна Викторовна, переворачивая и разглядывая тело, – пока я вскрытие проведу.
– Благодарствую, – ответил дед и, поставив стул с другой стороны от стола, уселся с явным намерением наблюдать процедуру от начала и до конца.
Татьяна вздохнула, но настаивать не стала. Начала первичный осмотр. Повреждений кожных покровов не наблюдалась, хотя сам их цвет показался Татьяне Викторовне странным. Целостность костей тоже не была нарушена, но складывалось впечатление, что кожа натянута прямо на них, словно подкожная жировая клетчатка полностью отсутствовала. Трупного окоченения не наблюдалось.
Татьяна подумала и выбрила небольшой участок на животе «собаки». Ну, уж очень интересно стало, какого цвета у неё кожа. Кожные покровы оказались ярко синими.
– Что за порода такая? – не выдержала она, проводя разрез по средней линии груди и живота трупа. – Я таких в первый раз вижу!
– Авось, не в последний! – хихикнул дед, и Татьяне подумалось, что клиент малость не в себе.
Первая странность, если не считать, конечно, внешний вид этого… существа – у него, действительно, полностью отсутствовала жировая клетчатка.
– Время смерти? – деловито поинтересовалась она, пальцами выворачивая синюю кожу – да, не было изнутри ни следа розово-перламутрового жира, который есть у всех живых существ. А у этого – не было!
– Это вы мне скажите!
Начавшая подниматься в душе буря, неожиданно свернула фронт и ушла в неизвестном направлении: Татьяна заинтересовалась.
– А вот и не скажу! – невольно перенимая стиль общения клиента, заметила она. – У данного трупа крови нет, трупных пятен нет, да и были бы, с таким колором я бы их не заметила. И окоченение отсутствует!
Она приступила к эвисцерации. У соба… существа – теперь уж она точно станет это так называть! – не оказалось лёгких, печени и выделительной системы. Весь органокомплекс состоял из некоего вздутого, ярко-красного органа, отдалённо напоминающего кишечник.
С монструозной тварью Татьяна провозилась около трёх часов. Все это время дед, явно не собиравшийся предаваться горю, просидел на «своём» стуле.
Еще час она описывала процедуру вскрытия, особенно указывая на аномальное строение внутренних органов, отсутствие одних и наличие других – ей не известных. Причину смерти в заключении назвать затруднилась из-за недостаточного исследования материала и общей нехватки информации по данному животному. Однако – приписала в конце – возможной причиной можно посчитать сильнейшую интоксикацию, установить наличие которой смогут только развёрнутые лабораторные исследования. P.S. Вывод альтернативный – метаболизм существа настолько отличается от земного, что в пределах земной атмосферы подобное «животное» просто не может существовать.
Клиент заключение внимательно прочитал, выложил из кармана на рабочий стол пачку зелёных банкнот и, ничуть не брезгуя, затолкал зашитый труп в переноску.
– На сём разрешите откланяться! – заявил он, и был таков.
Всё ещё пребывая в состоянии лёгкого обалдения от случившегося, Татьяна отмыла стол и руки, смахнула, не считая, деньги в сумку и отправилась в супермаркет, находившийся по дороге к дому.
Бим, как всегда, встречал у порога – старый спаниель, которого год назад хозяева, уезжающие в длительную командировку за границу, привели усыплять. И ушли сразу после того, как Татьяна сделала собаке первый укол – снотворного. Она дождалась шума отъезжающей машины, помедлила – вдруг опомнятся? – взяла шприц для второй, смертоносной инъекции. Наклонилась, потрепать напоследок шёлковые уши, прошептать за тех засранцев – прости… А пёс неожиданно дрогнул веками и лизнул её руку. Во сне.
Шприц пришлось отложить. Пёс выспался… и обрёл новую хозяйку и новую жизнь.
– Ах, ты, обжора! – присев в прихожей на корточки, Татьяна чесала собачий подбородок. – Знаешь про отбивную, да, провидец собачий?
Спаниель жмурился от удовольствия, но косился в сторону пакетов.
Татьяна всласть потратила случайный заработок. Купила бутылку напитка, в давние времена называемого ей и Артёмом «Сивой Кобылой», упаковку клубники, несколько видов сыра, три шоколадки, две отбивных для Бима и – в зооотделе – его любимые «свиные уши».
Завтра будет выходной – хватит времени, чтобы отоспаться после утренней пробежки с Бимкой. А если уж совсем будет худо, чёрт с ней, с пробежкой. Добегут до ближайшего столбика. И обратно.
Приняв решение, Татьяна Викторовна щедро плеснула себе Кобылы в стакан, добавила чуть кока-колы – смешение жанров тоже тянулось из прошлой жизни – и, раз уж выдался день воспоминаний, влила в себя огненную жидкость. Остановившимся взглядом проследила, как пёс тащит сырое мясо на коврик в ванной, махнула рукой, переместилась с бутылкой в гостиную и сняла со стены Артёмову гитару. У мужа был обычный несильный голос, но идеальный слух…
Она не трогала гитару с тех самых пор… Только пыль стирала. Так ухаживают за памятниками на кладбище.
Татьяна тронула струны, мучительно подбирая аккорды. Голова не помнила, вспомнили пальцы. Боясь разреветься, она выпила ещё – почти не разбавляя. И запела ломким пьяным голосом:
На цепочке следов
Снега алмазная пыль.
Ожерелий жемчужных плен –
Звёзды…
Старых сказок природы
То не ложь – быль,
Как и счастья разбитого тлен –
Слёзы.
Разве можно сравнить
Снег – и беды твои?..
Купол неба – высокий ночной
С горем?
Над Землёй пролетают
Календарные дни,
И ты в этом, чудак-человек,
Не волен…
Стихи написал Артём. Ох, как потешалась она над этими календарными днями! Он дулся и принимался петь что-то из репертуара радио «Шансон». Тогда она заставляла его умолкнуть – поцелуями, поцелуями, поцелуями…
Брошенная гитара валялась на полу. Уткнувшись головой в плед, пахнущий собачий шерстью, Татьяна плакала, плакала, плакала…
Спустя несколько дней, выходя вечером из здания клиники, Татьяна с удивлением увидела на лавочке давешнего сумасшедшего деда. Тот спокойно сидел, прикрыв глаза, улыбался солнечному теплу. И ещё более походил на моржа. Улыбающегося моржа.
Словно угадав её присутствие, он открыл глаза и приветливо кивнул.
– Есть разговор, Татьяна Викторовна, – сказал он абсолютно нормальным и даже каким-то пугающим голосом, – кофе со мной выпьете?
Кофе выпить поблизости можно было только в станционном шалмане – заведении сомнительной чистоты и явно бандитского толка. Но, изумляясь себе, Татьяна кивнула и последовала за дедом.
– Можете называть меня Лу-Тан. А мне будет удобнее звать вас Танни, – сказал тот, когда они заняли столик в углу, и официантка принесла неожиданно крепкий кофе. – Я здесь, чтобы предложить вам работу. Мне нужен ассистент…
ПРОЛОГ
Татьяна Викторовна краем глаза поглядывала на морду несчастной кошки, полуприкрытые глаза которой остекленели. Её длинный язык Татьяна вытащила из пасти и сдвинула вбок, чтобы не западал. Пациентка, лежащая на операционном столе, была растянута за лапы и напоминала кошачьего Иисусика. Гладко выбритый кусок кожи на животе – в месте топографического нахождения яичников – оказался серого цвета, а сама кошка походила на лоскутное одеяло – рыжие, серые и чёрные шерстинки смешались на теле в свободном порядке, а пятна и полоски участвовали в увлекательной игре – чей узор причудливее.
Татьяна вздохнула и потянула крючок на себя – из развёрстой операционной раны с аккуратно раздвинутыми краями вылезла петля кишки, похожая на блестящую розовую макаронину. Она затолкала её обратно и принялась дальше искать яичник. Мда. Несчастная кошка. Хотя почему – несчастная? «Ой, не права ты, Татьяна Викторовна, – усмехнулась самой себе, – перед тобой счастливица!» Уличные злые и вечно голодные псы ей хвост не отгрызли, на клочки не разорвали, машина худенькое тельце не раздавила… Послал Бог милосердную женщину: подобрала грязного вшивого кошастого подростка, отмыла, проглистогонила, откормила. Подросток оказался кошечкой. Прошёл год. Пришел кошкин несмертный час. Хозяйка сейчас переживает в приемной – слышны тихие шаги: не сидит, накручивает круги.
Татьяна уже удалила оба яичника и шила кожу. Кошачья кожа плохо прокалывалась, но стежки ложились аккуратно. Шила Татьяна на загляденье еще в институте. Талант – говорили.
Обработать рану, перебинтовать, осторожно протянуть попону под расслабленное искусственным сном тело. Отвязать лапы – чтобы хозяйка не видела. Позвать мученицу...
Маленькая седовласая женщина зашла осторожно, испуганно посмотрела на любимицу. Татьяна заговорила с ней тихо, но твёрдо, как заговорила бы с испуганным животным: как поить, когда и чем начинать кормить? Как перевязывать? В каких случаях звонить? Какие уколы делать? Сами сможете? В лапу, в холку... Ну и отлично. Не могу сказать, когда в себя придёт – у всех по-разному.
В четыре руки переложили вялое тельце в переноску, и кошка отбыла, отсыпаться и привыкать к новой жизни без гормональных страстей.
Татьяна сняла перчатки, вымыла руки, убрала инструменты в стерилизатор и погасила свет. Деньги, оставленные клиенткой на колченогом письменном столе, крытом отчего-то весёленькой клеёнкой с синими васильками и алыми маками, засунула в жестяную банку из-под чая. Завтра понедельник: придёт бухгалтер – разберётся.
Она сняла белоснежный, хрустящий – старая операционная привычка – халат, накинула на плечи другой – чистый, но поношенный, в не отстиравшихся пятнах, нашарила в кармане пачку сигарет и вышла во двор клиники. Избушка на курьих ножках – так Татьяна её называла, кренилась за спиной в палисадничек, в котором одуряюще цвела черемуха и ещё более одуряюще пахла. Сигаретный дым таял в необычайно тёплом воздухе, вопреки которому цвели белые цветы…
Татьяна Викторовна поморщилась, словно заболели зубы. Не надо было произносить эти два слова. Вслух она давно уже их не говорила, и вот, надо же, выловила в потоке сознания, себе на горе.
Распускались белые цветы, кружил голову их аромат, в тот день, когда она выходила замуж за Артёма. На свадьбе гулял весь курс и гулял так, что земля дрожала. Не удивительно! Свадьбу подгадали к окончанию ординатуры, многие однокурсники уже получили официальные предложения от больниц и частных клиник. Она тоже. Артём же ещё на пятом курсе устроился работать на подстанцию скорой помощи, говорил – призвание. В первые годы семейной жизни они почти не виделись. Она работала сутки через двое, он – сменами скорой. От этого или оттого, что были предназначены друг другу свыше, чувства их не ослабевали со временем, как это часто бывает. Он звонил ей несколько раз на дню, говорил смешные глупости. У него был лёгкий характер, несмотря на изматывающую работу, от которой порой хотелось нахлебаться спирта и забыться.
В тот проклятый день шёл снег – осыпались белые цветы ранней зимы. Крупные хлопья лениво и неуклонно наполняли город, ложились под колёса машин, песцовыми манто укутывали деревья. К вечеру подморозило. Артём ушёл в ночную, Татьяна дежурила в хирургии. Громкий звук винтов переполошил сердце неожиданной болью. Что-то серьёзное! Вертолёты Центроспаса МЧС просто так не прилетают… Приглаживая растрепавшиеся волосы – уснула в ординаторской – она побежала вниз, в Приёмное. Вертолет уже садился на площадку перед входом. Двое споро вытаскивали каталку. Бегом ввезли её в вестибюль. Тело было укрыто. Только страшное багровое лицо, одутловатое до невозможности, выглядывало из-за края зелёного одеяла.
– Что? – спросила она, пока каталку затаскивали в грузовой лифт.
– Авария на МКАДе. Фуру занесло на льду, перевернулась, прихлопнула машину скорой… – ответил один из фельдшеров.
Ещё до того, как он начал говорить, Татьяна словно впала в транс. Остановившимся взглядом смотрела на страшно опухшую шею, плоское неузнаваемое лицо. Неузнаваемое… и такое знакомое! Она закричала и забилась – еле оттащили.
Долгие часы в коридоре реанимации – к Артёму её не пускали. Она просительно заглядывала в глаза знакомых докторов, но они – бездушные Хароны! – отводили взгляды, спешили пройти мимо. Артёма назначили на операцию. Он не дышал сам, однако работу сердца удалось восстановить. Врачи надеялись на молодой, сильный организм и, как водится, на чудо. Оперировал его Татьянин начальник, светило отечественной нейрохирургии. Именно он говорил о её руках, накладывающих тысячи замысловатых стежков – талант, девочка!
Артём умер через четыре часа после начала операции. На том самом столе, где Татьяна так часто оперировала сама, или ассистировала «светилу». В её жизни, как в опустевшей комнате, выключили свет.
Она больше не могла оперировать. Уволилась из больницы. Отошла от мира. Не помнила, как спала, что ела. Белой мутью заволокло всё вокруг. Очнулась, словно вынырнула, через три года. С некоторым удивлением обнаружила, что отучилась в ветеринарной академии, получила второе высшее. Руки помнили всё. Татьяна работала в этой маленькой клинике рядом с железнодорожной станцией, стерилизовала, ушивала укусы и раны, накладывала шины и гипс. Проезжающие мимо товарняки отстукивали месяц за месяцем новой жизни. Сердце захолодело, перестало рваться, как птица, билось покойно, нарушая ритм лишь на звук вертолёта или слова «Белые цветы»…
Татьяна Викторовна моргнула, сердито смахивая слёзы, и вдруг обнаружила стоящего рядом с собой деда с переноской в руках. Мгновение назад на растрескавшемся асфальте дорожки, ведущей к клинике, никого не было.
– Что у вас? – поинтересовалась она, отбрасывая сигарету.
– Щенок умер… вот, – констатировал дед, внимательно её разглядывая.
«На моржа похож…» – отметила про себя Татьяна, в свою очередь, разглядывая круглую, лысую голову и сизые усы незнакомца.
– Пойдемте, я гляну. Могу заявку оформить и тело в холодильник поместить. Патанатом будет только завтра – вскрытие проведёт и вам перезвонит.
– Мне сегодня надо, – дед пронзительно заглянул ей в глаза. – Очень надо, понимаете?
Татьяна вздохнула. Рабочий день подходил к концу, но она не спешила домой. С того момента уже никогда не спешила. Подарил бы им Господь, что ли, ребёночка?! Было бы к кому…
Почти с ненавистью она выхватила переноску из рук изумлённого клиента и внесла в здание клиники. Со злостью поставила на стол, открыла дверцу. Отвернулась, чтобы надеть перчатки, а когда повернулась, дед уже выложил длинное рыжее тело и отставил переноску в сторону.
– Могу предварительное заключение дать, без лабораторных исследований! – стараясь успокоиться, сказала Татьяна.
– А лаборатория, может, и не понадобится! – хитро подмигнул дед. – За вскрытие я заплачу сверх меры. Мне заключение, неофициальное, естественно. Можете даже и не подписывать…
– И не подпишу! – подтвердила Татьяна и… застыла, глядя на тело.
Таких собак она никогда не видела. На морде, больше подобающей таксе, словно два прыща выпучивались налитые кровью глаза, лапы были длинными не по экстерьеру, между пальцами явственно виднелась белая тонкая кожица перепонок. Вместо хвоста у собаки торчал пук жёсткой свалявшейся шерсти, больше похожей на конскую.
– Уродец какой! – искренне восхитилась Татьяна и прикусила язык.
Разве ж можно так говорить убитому горем клиенту? Клиент, однако, горем убитым не казался. Слов об уродце то ли не услышал, то ли сделал вид, что не заметил. Он следил за её руками, как коршун за цыплятами.
– Подождите в коридоре, – предложила Татьяна Викторовна, переворачивая и разглядывая тело, – пока я вскрытие проведу.
– Благодарствую, – ответил дед и, поставив стул с другой стороны от стола, уселся с явным намерением наблюдать процедуру от начала и до конца.
Татьяна вздохнула, но настаивать не стала. Начала первичный осмотр. Повреждений кожных покровов не наблюдалась, хотя сам их цвет показался Татьяне Викторовне странным. Целостность костей тоже не была нарушена, но складывалось впечатление, что кожа натянута прямо на них, словно подкожная жировая клетчатка полностью отсутствовала. Трупного окоченения не наблюдалось.
Татьяна подумала и выбрила небольшой участок на животе «собаки». Ну, уж очень интересно стало, какого цвета у неё кожа. Кожные покровы оказались ярко синими.
– Что за порода такая? – не выдержала она, проводя разрез по средней линии груди и живота трупа. – Я таких в первый раз вижу!
– Авось, не в последний! – хихикнул дед, и Татьяне подумалось, что клиент малость не в себе.
Первая странность, если не считать, конечно, внешний вид этого… существа – у него, действительно, полностью отсутствовала жировая клетчатка.
– Время смерти? – деловито поинтересовалась она, пальцами выворачивая синюю кожу – да, не было изнутри ни следа розово-перламутрового жира, который есть у всех живых существ. А у этого – не было!
– Это вы мне скажите!
Начавшая подниматься в душе буря, неожиданно свернула фронт и ушла в неизвестном направлении: Татьяна заинтересовалась.
– А вот и не скажу! – невольно перенимая стиль общения клиента, заметила она. – У данного трупа крови нет, трупных пятен нет, да и были бы, с таким колором я бы их не заметила. И окоченение отсутствует!
Она приступила к эвисцерации. У соба… существа – теперь уж она точно станет это так называть! – не оказалось лёгких, печени и выделительной системы. Весь органокомплекс состоял из некоего вздутого, ярко-красного органа, отдалённо напоминающего кишечник.
С монструозной тварью Татьяна провозилась около трёх часов. Все это время дед, явно не собиравшийся предаваться горю, просидел на «своём» стуле.
Еще час она описывала процедуру вскрытия, особенно указывая на аномальное строение внутренних органов, отсутствие одних и наличие других – ей не известных. Причину смерти в заключении назвать затруднилась из-за недостаточного исследования материала и общей нехватки информации по данному животному. Однако – приписала в конце – возможной причиной можно посчитать сильнейшую интоксикацию, установить наличие которой смогут только развёрнутые лабораторные исследования. P.S. Вывод альтернативный – метаболизм существа настолько отличается от земного, что в пределах земной атмосферы подобное «животное» просто не может существовать.
Клиент заключение внимательно прочитал, выложил из кармана на рабочий стол пачку зелёных банкнот и, ничуть не брезгуя, затолкал зашитый труп в переноску.
– На сём разрешите откланяться! – заявил он, и был таков.
Всё ещё пребывая в состоянии лёгкого обалдения от случившегося, Татьяна отмыла стол и руки, смахнула, не считая, деньги в сумку и отправилась в супермаркет, находившийся по дороге к дому.
Бим, как всегда, встречал у порога – старый спаниель, которого год назад хозяева, уезжающие в длительную командировку за границу, привели усыплять. И ушли сразу после того, как Татьяна сделала собаке первый укол – снотворного. Она дождалась шума отъезжающей машины, помедлила – вдруг опомнятся? – взяла шприц для второй, смертоносной инъекции. Наклонилась, потрепать напоследок шёлковые уши, прошептать за тех засранцев – прости… А пёс неожиданно дрогнул веками и лизнул её руку. Во сне.
Шприц пришлось отложить. Пёс выспался… и обрёл новую хозяйку и новую жизнь.
– Ах, ты, обжора! – присев в прихожей на корточки, Татьяна чесала собачий подбородок. – Знаешь про отбивную, да, провидец собачий?
Спаниель жмурился от удовольствия, но косился в сторону пакетов.
Татьяна всласть потратила случайный заработок. Купила бутылку напитка, в давние времена называемого ей и Артёмом «Сивой Кобылой», упаковку клубники, несколько видов сыра, три шоколадки, две отбивных для Бима и – в зооотделе – его любимые «свиные уши».
Завтра будет выходной – хватит времени, чтобы отоспаться после утренней пробежки с Бимкой. А если уж совсем будет худо, чёрт с ней, с пробежкой. Добегут до ближайшего столбика. И обратно.
Приняв решение, Татьяна Викторовна щедро плеснула себе Кобылы в стакан, добавила чуть кока-колы – смешение жанров тоже тянулось из прошлой жизни – и, раз уж выдался день воспоминаний, влила в себя огненную жидкость. Остановившимся взглядом проследила, как пёс тащит сырое мясо на коврик в ванной, махнула рукой, переместилась с бутылкой в гостиную и сняла со стены Артёмову гитару. У мужа был обычный несильный голос, но идеальный слух…
Она не трогала гитару с тех самых пор… Только пыль стирала. Так ухаживают за памятниками на кладбище.
Татьяна тронула струны, мучительно подбирая аккорды. Голова не помнила, вспомнили пальцы. Боясь разреветься, она выпила ещё – почти не разбавляя. И запела ломким пьяным голосом:
На цепочке следов
Снега алмазная пыль.
Ожерелий жемчужных плен –
Звёзды…
Старых сказок природы
То не ложь – быль,
Как и счастья разбитого тлен –
Слёзы.
Разве можно сравнить
Снег – и беды твои?..
Купол неба – высокий ночной
С горем?
Над Землёй пролетают
Календарные дни,
И ты в этом, чудак-человек,
Не волен…
Стихи написал Артём. Ох, как потешалась она над этими календарными днями! Он дулся и принимался петь что-то из репертуара радио «Шансон». Тогда она заставляла его умолкнуть – поцелуями, поцелуями, поцелуями…
Брошенная гитара валялась на полу. Уткнувшись головой в плед, пахнущий собачий шерстью, Татьяна плакала, плакала, плакала…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Спустя несколько дней, выходя вечером из здания клиники, Татьяна с удивлением увидела на лавочке давешнего сумасшедшего деда. Тот спокойно сидел, прикрыв глаза, улыбался солнечному теплу. И ещё более походил на моржа. Улыбающегося моржа.
Словно угадав её присутствие, он открыл глаза и приветливо кивнул.
– Есть разговор, Татьяна Викторовна, – сказал он абсолютно нормальным и даже каким-то пугающим голосом, – кофе со мной выпьете?
Кофе выпить поблизости можно было только в станционном шалмане – заведении сомнительной чистоты и явно бандитского толка. Но, изумляясь себе, Татьяна кивнула и последовала за дедом.
– Можете называть меня Лу-Тан. А мне будет удобнее звать вас Танни, – сказал тот, когда они заняли столик в углу, и официантка принесла неожиданно крепкий кофе. – Я здесь, чтобы предложить вам работу. Мне нужен ассистент…
