КНИГА ВТОРАЯ. ХОЗЯЙКА
Больница обнимала крыльями корпусов заброшенный парк, не дотягивалась пустыми шпилями до низкого серого неба. Когда-то над ней возносились позолоченные кресты, ныне заменённые латунными струнами. Студенты стайкой, яркой, как снегири на снегу, возбуждённой и белозубо хохочущей, шли к крайнему левому зданию, стоящему на отшибе. Сбитые ступени привели в вестибюль с необычайно высокими сводами потолков. На стенах кое-где сохранилась лепнина, однако вся поверхность была закрашена серой краской.
– Эй! Хозяин! – крикнул Артём Иноземцев, сложив ладони рупором. – Прибыло свежее мясо!
Дружный хохот был ему ответом – тогда они смеялись, только палец покажи. Сейчас-то Татьяна прекрасно понимала, что смех и кажущийся цинизм фразы был призван скрыть общую нервозность, подбодрить желторотых первокурсников, пришедших на первую экскурсию в анатомический театр при одной из старейших городских больниц.
На шум вышел высокий черноволосый парень. Его длинные, как у обезьяны, руки едва не доставали до колен. Он, прищурившись, посмотрел на практикантов, махнул ладонью на неприметную дверь.
– Там переодевайтесь. Затем прямо по коридору в белую дверь. В предбаннике подождёте.
Толкаясь и встревожено щебеча, они разделись в маленькой комнатке, покидали куртки и пальто на покоцанную банкетку, надели новенькие белые халаты, одинаковые голубые бахилы и – некоторые – даже шапочки. С шутками-прибаутками добрались до «предбанника», где замолчали, бледнея от волнения и запахов, едко щекочущих ноздри. Запахов формалина и дезинфекции. Плиточных полов и облезлых каталок. Клеёнки. Холода. Смерти.
Дверь распахнулась. Давешний обезьян, сдвинув шапочку на затылок, оглядел враз притихшую компанию и усмехнулся.
– Мясо, говорите? – в его устах это прозвучало жутко. – Сразу предупреждаю: некоторым становится плохо. Таких более стойкие товарищи выводят под белы рученьки в коридор и сажают на диванчик у окна. Форточку можно открыть. Ну, пошли, что ли?
Они оказались в длинном серо-зелёном коридоре. «Так вот он какой – тот самый тоннель!» – подумалось Татьяне. Только вместо обещанного света перекрывала почти всю торцевую стену чёрная крашеная дверь.
– Там, – махнул в ту сторону провожатый, – мертвецкая. Мои клиенты ждут своей очереди. Они тихие и покойные люди, никогда не ссорятся и не сетуют на потерянное время…
Татьяна мельком оглядела лица сокурсников. У всех без исключения глаза горели нервическим блеском. Лизочке Панаевой, кажется, уже было плохо. Она вцепилась в плечо Артёма Иноземцева и висела на нём, как шуба, вывешенная для просушки на балкон. Татьяна тоже не отказалась бы вцепиться сейчас в чьё-нибудь плечо. Юмор патанатома был таким же едким, как и местные запахи – от него становилось дурно.
– За этими двумя дверями – залы для вскрытий. Напротив – зал для косметических процедур. Выдача трупов с заднего крыльца ежедневно с девяти ноль-ноль до четырнадцати ноль-ноль. В субботу с девяти до пятнадцати, – продолжал вещать между тем Харон-юморист, неуловимым движением открывая одну из дверей.
Толпа качнулась внутрь, рассредоточилась вдоль стен и застыла, оглядываясь то ли жадно, то ли испуганно.
Глазам Татьяны предстала комната метров тридцать в поперечнике, с двумя высокими постаментами по центру, накрытыми мраморными плитами. Мрамор когда-то был белоснежным, но за годы приобрел неряшливо-коричневатый оттенок. На полу валялся резиновый шланг, из которого тонкой струйкой текла вода, впитывала розовое и красное, сливалась в воронку-сток в полу. Один из столов был пуст и относительно чист. На другом лежала кукла, раскинувшая безжизненные руки и страшно бледные ноги. Под спиной у неё стояла деревянная подставочка, из-за чего тело выгибалось грудью вверх. Грудная клетка была вскрыта, часть рёберной решётки откинута, словно калитка, распахнутая порывом ветра. Внутри было красно.
– Женщина, – полюбовавшись произведенным эффектом, озвучил Харон, – сорок пять лет. Острая тромбоэмболия лёгочной артерии. Кто-нибудь знает симптомы?
Застывшая в дверном проеме Татьяна никак не могла осознать услышанное. Женщина? Сорока пяти лет? Вот эта вскрытая, безжизненная оболочка? Кто-то ощутимо двинул её плечом. Она проводила недоуменным взглядом спешно удаляющуюся по коридору спину. Иноземцев!
– Ближе подходите. Покажу вам, как выглядит поражённое лёгкое. Вот это – здоровое. А вот в это попал тромб. Да так там и остался…
Татьяна оказалась на первой линии. Заглянула в развёрстую рану, в которую превратилось человеческое тело. Разглядела крупные сгустки свернувшейся крови, багровую губку убитого лёгкого. Но замутило не от этого. С края постамента, обрамляя остроносое запрокинутое лицо, свисали кукольные медные локоны. Она развернулась и, расталкивая сокурсников, не слушая смешков в спину, поспешила прочь. Краем глаза заметила, с каким болезненным любопытством вытягивает шею, заглядывая внутрь сломанного человеческого механизма, Лизочка Панаева.
Сама не помнила, как дошла до дивана. Упала в продавленное сидение, словно в омут, закрыв лицо руками.
Уже пришедший в себя Артём тихонько постучал её по плечу.
– Ты как, Незванова?
Она только молча покивала головой. Иноземцев шире открыл форточку.
– Дыши. Сейчас пройдет!
Татьяна посидела немного. Отняла ладони от лица, улыбнулась ему.
– Всё нормально. Привыкнем, да?
– Да… – его голос звучал не очень уверенно. – Там ещё вонь эта…
Она пожала плечами и встала.
– Придётся...
И двинулась прочь по коридору.
– Эй, ты куда? – удивился Артём.
– Привыкать! – не оборачиваясь, ответила она.
Он с интересом проводил глазами худенькую темноволосую фигурку, пока та не исчезла в дверях. Затем крепко потёр ладонями щёки, грязно ругнулся в целях собственного ободрения – и пошёл следом.
Некоторые сны воспринимаются не визуально, а лишь ощущениями. Мысли, подобные молочной пенке, плавают на поверхности, слипаются, спутываются, а под ними, под спудом сладкой ли дрёмы, тяжёлого ли сна, бурлят и кипят страсти, которые ночное животное мозг пытается переварить, переосмыслить, структурировать и разложить на стерильных полочках сознания. За Татьянину жизнь ей снились всякие сны: красочные и путаные, яркие и запоминающиеся, глубокие и дурные, полные смысла и кажущиеся пророческими. Но такого, чтобы подспудно, за полупрозрачным стеклом видений, висела одна и та же мысль, даже если менялись призрачные сценки, не было. Вот и сейчас память услужливо преподнесла кусочек прошлого на тарелочке острых ощущений юности. Проснувшись, Татьяна подивилась яркости и чёткости сна-воспоминания. Но не крашенный тусклой краской коридор морга вспоминался ей, не любимое, а тогда ещё просто нравящееся лицо Артёма Иноземцева – бездвижная оболочка на мраморной плите, раскинувшая руки, распахнувшая грудную клетку навстречу вечности. Страшная в своей неподвижности и тряпичности. Лишь похожая на человека. КУКЛА.
Отоспавшись после недавних печальных событий Татьяна Викторовна установила для себя жесточайший режим, практически не оставляя времени для раздумий о происшедшем. Подъём в семь утра по Лазарету, ионный душ, массажная капсула, лёгкий завтрак – мюсли, залитые парой стаканов питательной плазмы. Кстати, название напитка Татьяне до сих пор не нравилось, и она довольно долго развлекалась, подбирая подходящее. Пока, наконец, не нашла нужное слово в ангальезе – диканкоро, что означало «свет, купающий утренние облака». Так проангелы называли восход Нимба – звезды первой величины их родной системы Орла.
После завтрака она пару часов занималась «теорией в свободном полете» – как сама определила изыскание и поглощение различной информации, хранящейся в информационной сети Института Лазаретов и в Общегалактической системе Глокс. Затем проводила виртуальную операцию из разряда среднетяжёлых. Обедала, подключалась к Э до вечера, осваивая учебную программу, написанную для неё Лу-Таном и учитывающую не только особенности физиологии и анатомии, но и психологию, и религию потенциальных пациентов. В процессе обучения Татьяна Викторовна часто удивлялась, насколько обширными были познания Учителя!
Лу-Тан всегда начинал с азов – с простой техники, с несложных формул, с манипуляций, для которых достаточно было иметь ловкие руки и чуткие пальцы. Параллельно давал минимум необходимой информации о расе, к которой относился пациент: описание звёздной системы, климата планет, политического устройства общества, психологических, религиозных и языковых аспектов общения. Обязательно присутствовал блок физиологии и анатомии – альфа и омега любой медицины, вкратце перечислялись основные направления дальнейшего обучения в терапии и хирургии. Учитывая, что начальный этап программы охватывал около тридцати разумных рас Галактики, можно было представить себе этот кусок тяжёлого информационного торта, который мозг «переваривал» с трудом, и который должен был многократно увеличиться по мере освоения дальнейших этапов программы. Но уникальность докторов Лазаретов на перекрёстках миров и заключалась в их универсальности. Стражам порога приходилось быть готовым ко всему, рассчитывая только на себя, собственное искусство и потенциал станции. Близлежащие перевалочные пункты, подобные М-63, не всегда могли помочь Лазаретам советом, оборудованием и лекарствами, ведь многие из межзвёздных клиник располагались на отдалённых перекрёстках. Татьяне казалось нерентабельным дорогостоящее оборудование располагать в таких малопосещаемых закоулках Галактики, но арланы думали иначе. Лазареты покрывали просторы Млечного пути чётко выверенной сетью, находясь примерно на одном и том же расстоянии друг от друга. Чуть больше их было по периметру ядра, чуть меньше – на окраинах. Глядя на мерцающую световыми точками галактическую карту Лазаретов, которую Э по её приказу иногда выводил на экран в смотровой, Татьяна ощущала священный трепет, смущение и… гордость. Ведь стала одной из тысяч неведомых и грозных Стражей порога! Она – женщина с Земли, хрупкая, не обладающая и сотой долей их знаний! И вся Вселенная лежала за порогом станции, верный МОД спал в доке, ожидая момента пробуждения, а жизнь день за днём преподносила сюрпризы. Иногда Татьяне казалось, что там, на Земле, она спала и видела один и тот же сон. А просыпаться начала только ступив на палубу МОД, держа в одной руке потрёпанный кофр с немногочисленными вещами, а в другой – поводок Бимки.
Теперь Татьяна Викторовна стремилась наслаждаться каждой минутой новой жизни. И не страдала от одиночества, несмотря на то, что отчаянно скучала по Лу-Тану и иногда плакала, положив ладонь на дверь в его покои, в которые так и не находила в себе сил войти. Может быть, когда-нибудь, как и предсказывал «морж», ей понадобится ассистент, но пока собственное одиночество не тяготило её. Возможно, дело было и в том, что она знакомилась с собой нынешней, как с новым, доселе неизвестным человеком. И пока от себя не уставала. Одиночество Стража порога было ею вполне понято и оценено.
Кроме ассистентов у Стражей порога не было других помощников – отсутствовало даже понятие среднего и младшего медицинского персонала. Доктор должен был уметь не только ставить диагнозы и проводить сложные манипуляции, но и просто выхаживать любого пациента. Ассистенты учились этому у докторов, чтобы после обучения, продолжавшегося десятилетиями, самим стать хозяевами Лазаретов. В чём-то это напомнило Татьяне клановую систему ремёсел – с мастерами и подмастерьями. Только с той разницей, что «мальчиков для обучения и битья» Стражи в ассистенты не брали. Обычно помощниками становились существа, уже имеющие приличный опыт врачевания в своих собственных мирах. Как и Лу-Тан, многие доктора Лазаретов на перекрёстках миров приглашали ассистентов только, когда подходило время прощаться.
До лёгкого ужина Татьяна с Бимом пробегали восемь раз по круговому коридору станции, после чего Татьяна принимала душ и снова шла в операционную.
Вечерние операции относились к разряду тяжёлых: полостные, внутрисферные, операции в кислотной и прочих едких средах, обширные повреждения систем жизнедеятельности, случаи с клиническими смертями во время операций. В инфосистеме Лазаретов был накоплен богатейший материал о подобных манипуляциях. Некоторые из процедур никогда не проводились в реальности сектора Див и окружающих его секторов, а многие можно было увидеть воочию только в отдалённых рукавах Галактики. Но несмотря на обширнейшую информацию Татьяне было мало виртуальных операций или просмотров. И хотя их применение гарантировало ощущения, во всём схожие с натуральными, руки тосковали по настоящей работе. Справиться с проблемой неожиданно помог Ту-Роп. Как-то во время сеанса связи с Ларрилом, ту, пристроившийся рядом, рассказал, что Ту-Гак, тот самый, который продал Татьяне тампа, выиграл аппарат биоморфор, который ту называли простым и понятным человеческому разуму словом Лепила. Биоморфор являлся разновидностью синтезака, но, в отличие от последнего, мог преобразовывать только органику и только в белковую пищу. В частности, тоскующие по родному дому и столу ту, при помощи Лепилы синтезировали огромные куски мяса вкусом напоминающие мясо оруха – снежного быка с родной планеты. Однако выигранный Ту-Гаком аппарат оказался сломанным. Вместо порционного куска мяса на конечной стадии производства он выдавал необработанную часть животного, обычно, одну из его задних ног. Впрочем, иногда на выдвижной платформе оказывался глаз, язык или даже целая синтезированная голова с точным воспроизведением анатомических деталей. Ту-Гак был очень цивилизованным ту. Давно живущий вдали от родного мира, он никогда в жизни не убил ни одно живое существо, что совершенно не мешало ему обожать мясо с кровью. Части тела, конвейерно выдаваемые Лепилой, вводили «сливочного» ту в шоковое состояние. Он бы продал проклятый аппарат, да новость уже разлетелась по станции. Биоморфор, лепящий куски мертвечины, как пельмени, не захотел забрать даже прежний хозяин. Ту-Гак сильно подозревал, что тот попросту поддался в игре, чтобы избавиться от проклятого аппарата. Между тем, стоил последний не дешёво. И, как истинного торговца, Ту-Гака душила банальная жадность. Лепила стоял в его апартаментах, периодически включался, перехватывая у штатного синтезака часть органики, и на каждые два куска мяса оруха выдавал по три части его тела.
Узнав о проблеме, Татьяна с любопытством поинтересовалась, не продаст ли ту злосчастный аппарат? Обрадованный Ту-Гак согласился и даже пообещал обеспечить доставку к «порогу» Лазарета за свой счет. Цену он, правда, не сбросил, но стоит заметить, что и торговаться не стал. Впрочем, стоимость волновала Татьяну Викторовну меньше всего. После смерти Лу-Тана Управляющий Разум открыл ей доступ к информационным счетам доктора Лазарета. С них она платила поставщикам лекарственных веществ и оборудования, заказывала запасные части к Икринке и многие, необходимые для одинокой космической станции, вещи. К её удивлению обнаружилось, что Лазареты финансировались не Звёздной Ассоциацией, как она всегда думала. Однако источник финансирования Э ей так и не раскрыл.
Доставленный в Лазарет биоморфор был помещён в одну из подсобок медицинского сектора, подключен к Э и синтезаку, обладающему неограниченным запасом биомассы для трансформаций.
ПРОЛОГ
Больница обнимала крыльями корпусов заброшенный парк, не дотягивалась пустыми шпилями до низкого серого неба. Когда-то над ней возносились позолоченные кресты, ныне заменённые латунными струнами. Студенты стайкой, яркой, как снегири на снегу, возбуждённой и белозубо хохочущей, шли к крайнему левому зданию, стоящему на отшибе. Сбитые ступени привели в вестибюль с необычайно высокими сводами потолков. На стенах кое-где сохранилась лепнина, однако вся поверхность была закрашена серой краской.
– Эй! Хозяин! – крикнул Артём Иноземцев, сложив ладони рупором. – Прибыло свежее мясо!
Дружный хохот был ему ответом – тогда они смеялись, только палец покажи. Сейчас-то Татьяна прекрасно понимала, что смех и кажущийся цинизм фразы был призван скрыть общую нервозность, подбодрить желторотых первокурсников, пришедших на первую экскурсию в анатомический театр при одной из старейших городских больниц.
На шум вышел высокий черноволосый парень. Его длинные, как у обезьяны, руки едва не доставали до колен. Он, прищурившись, посмотрел на практикантов, махнул ладонью на неприметную дверь.
– Там переодевайтесь. Затем прямо по коридору в белую дверь. В предбаннике подождёте.
Толкаясь и встревожено щебеча, они разделись в маленькой комнатке, покидали куртки и пальто на покоцанную банкетку, надели новенькие белые халаты, одинаковые голубые бахилы и – некоторые – даже шапочки. С шутками-прибаутками добрались до «предбанника», где замолчали, бледнея от волнения и запахов, едко щекочущих ноздри. Запахов формалина и дезинфекции. Плиточных полов и облезлых каталок. Клеёнки. Холода. Смерти.
Дверь распахнулась. Давешний обезьян, сдвинув шапочку на затылок, оглядел враз притихшую компанию и усмехнулся.
– Мясо, говорите? – в его устах это прозвучало жутко. – Сразу предупреждаю: некоторым становится плохо. Таких более стойкие товарищи выводят под белы рученьки в коридор и сажают на диванчик у окна. Форточку можно открыть. Ну, пошли, что ли?
Они оказались в длинном серо-зелёном коридоре. «Так вот он какой – тот самый тоннель!» – подумалось Татьяне. Только вместо обещанного света перекрывала почти всю торцевую стену чёрная крашеная дверь.
– Там, – махнул в ту сторону провожатый, – мертвецкая. Мои клиенты ждут своей очереди. Они тихие и покойные люди, никогда не ссорятся и не сетуют на потерянное время…
Татьяна мельком оглядела лица сокурсников. У всех без исключения глаза горели нервическим блеском. Лизочке Панаевой, кажется, уже было плохо. Она вцепилась в плечо Артёма Иноземцева и висела на нём, как шуба, вывешенная для просушки на балкон. Татьяна тоже не отказалась бы вцепиться сейчас в чьё-нибудь плечо. Юмор патанатома был таким же едким, как и местные запахи – от него становилось дурно.
– За этими двумя дверями – залы для вскрытий. Напротив – зал для косметических процедур. Выдача трупов с заднего крыльца ежедневно с девяти ноль-ноль до четырнадцати ноль-ноль. В субботу с девяти до пятнадцати, – продолжал вещать между тем Харон-юморист, неуловимым движением открывая одну из дверей.
Толпа качнулась внутрь, рассредоточилась вдоль стен и застыла, оглядываясь то ли жадно, то ли испуганно.
Глазам Татьяны предстала комната метров тридцать в поперечнике, с двумя высокими постаментами по центру, накрытыми мраморными плитами. Мрамор когда-то был белоснежным, но за годы приобрел неряшливо-коричневатый оттенок. На полу валялся резиновый шланг, из которого тонкой струйкой текла вода, впитывала розовое и красное, сливалась в воронку-сток в полу. Один из столов был пуст и относительно чист. На другом лежала кукла, раскинувшая безжизненные руки и страшно бледные ноги. Под спиной у неё стояла деревянная подставочка, из-за чего тело выгибалось грудью вверх. Грудная клетка была вскрыта, часть рёберной решётки откинута, словно калитка, распахнутая порывом ветра. Внутри было красно.
– Женщина, – полюбовавшись произведенным эффектом, озвучил Харон, – сорок пять лет. Острая тромбоэмболия лёгочной артерии. Кто-нибудь знает симптомы?
Застывшая в дверном проеме Татьяна никак не могла осознать услышанное. Женщина? Сорока пяти лет? Вот эта вскрытая, безжизненная оболочка? Кто-то ощутимо двинул её плечом. Она проводила недоуменным взглядом спешно удаляющуюся по коридору спину. Иноземцев!
– Ближе подходите. Покажу вам, как выглядит поражённое лёгкое. Вот это – здоровое. А вот в это попал тромб. Да так там и остался…
Татьяна оказалась на первой линии. Заглянула в развёрстую рану, в которую превратилось человеческое тело. Разглядела крупные сгустки свернувшейся крови, багровую губку убитого лёгкого. Но замутило не от этого. С края постамента, обрамляя остроносое запрокинутое лицо, свисали кукольные медные локоны. Она развернулась и, расталкивая сокурсников, не слушая смешков в спину, поспешила прочь. Краем глаза заметила, с каким болезненным любопытством вытягивает шею, заглядывая внутрь сломанного человеческого механизма, Лизочка Панаева.
Сама не помнила, как дошла до дивана. Упала в продавленное сидение, словно в омут, закрыв лицо руками.
Уже пришедший в себя Артём тихонько постучал её по плечу.
– Ты как, Незванова?
Она только молча покивала головой. Иноземцев шире открыл форточку.
– Дыши. Сейчас пройдет!
Татьяна посидела немного. Отняла ладони от лица, улыбнулась ему.
– Всё нормально. Привыкнем, да?
– Да… – его голос звучал не очень уверенно. – Там ещё вонь эта…
Она пожала плечами и встала.
– Придётся...
И двинулась прочь по коридору.
– Эй, ты куда? – удивился Артём.
– Привыкать! – не оборачиваясь, ответила она.
Он с интересом проводил глазами худенькую темноволосую фигурку, пока та не исчезла в дверях. Затем крепко потёр ладонями щёки, грязно ругнулся в целях собственного ободрения – и пошёл следом.
***
Некоторые сны воспринимаются не визуально, а лишь ощущениями. Мысли, подобные молочной пенке, плавают на поверхности, слипаются, спутываются, а под ними, под спудом сладкой ли дрёмы, тяжёлого ли сна, бурлят и кипят страсти, которые ночное животное мозг пытается переварить, переосмыслить, структурировать и разложить на стерильных полочках сознания. За Татьянину жизнь ей снились всякие сны: красочные и путаные, яркие и запоминающиеся, глубокие и дурные, полные смысла и кажущиеся пророческими. Но такого, чтобы подспудно, за полупрозрачным стеклом видений, висела одна и та же мысль, даже если менялись призрачные сценки, не было. Вот и сейчас память услужливо преподнесла кусочек прошлого на тарелочке острых ощущений юности. Проснувшись, Татьяна подивилась яркости и чёткости сна-воспоминания. Но не крашенный тусклой краской коридор морга вспоминался ей, не любимое, а тогда ещё просто нравящееся лицо Артёма Иноземцева – бездвижная оболочка на мраморной плите, раскинувшая руки, распахнувшая грудную клетку навстречу вечности. Страшная в своей неподвижности и тряпичности. Лишь похожая на человека. КУКЛА.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Отоспавшись после недавних печальных событий Татьяна Викторовна установила для себя жесточайший режим, практически не оставляя времени для раздумий о происшедшем. Подъём в семь утра по Лазарету, ионный душ, массажная капсула, лёгкий завтрак – мюсли, залитые парой стаканов питательной плазмы. Кстати, название напитка Татьяне до сих пор не нравилось, и она довольно долго развлекалась, подбирая подходящее. Пока, наконец, не нашла нужное слово в ангальезе – диканкоро, что означало «свет, купающий утренние облака». Так проангелы называли восход Нимба – звезды первой величины их родной системы Орла.
После завтрака она пару часов занималась «теорией в свободном полете» – как сама определила изыскание и поглощение различной информации, хранящейся в информационной сети Института Лазаретов и в Общегалактической системе Глокс. Затем проводила виртуальную операцию из разряда среднетяжёлых. Обедала, подключалась к Э до вечера, осваивая учебную программу, написанную для неё Лу-Таном и учитывающую не только особенности физиологии и анатомии, но и психологию, и религию потенциальных пациентов. В процессе обучения Татьяна Викторовна часто удивлялась, насколько обширными были познания Учителя!
Лу-Тан всегда начинал с азов – с простой техники, с несложных формул, с манипуляций, для которых достаточно было иметь ловкие руки и чуткие пальцы. Параллельно давал минимум необходимой информации о расе, к которой относился пациент: описание звёздной системы, климата планет, политического устройства общества, психологических, религиозных и языковых аспектов общения. Обязательно присутствовал блок физиологии и анатомии – альфа и омега любой медицины, вкратце перечислялись основные направления дальнейшего обучения в терапии и хирургии. Учитывая, что начальный этап программы охватывал около тридцати разумных рас Галактики, можно было представить себе этот кусок тяжёлого информационного торта, который мозг «переваривал» с трудом, и который должен был многократно увеличиться по мере освоения дальнейших этапов программы. Но уникальность докторов Лазаретов на перекрёстках миров и заключалась в их универсальности. Стражам порога приходилось быть готовым ко всему, рассчитывая только на себя, собственное искусство и потенциал станции. Близлежащие перевалочные пункты, подобные М-63, не всегда могли помочь Лазаретам советом, оборудованием и лекарствами, ведь многие из межзвёздных клиник располагались на отдалённых перекрёстках. Татьяне казалось нерентабельным дорогостоящее оборудование располагать в таких малопосещаемых закоулках Галактики, но арланы думали иначе. Лазареты покрывали просторы Млечного пути чётко выверенной сетью, находясь примерно на одном и том же расстоянии друг от друга. Чуть больше их было по периметру ядра, чуть меньше – на окраинах. Глядя на мерцающую световыми точками галактическую карту Лазаретов, которую Э по её приказу иногда выводил на экран в смотровой, Татьяна ощущала священный трепет, смущение и… гордость. Ведь стала одной из тысяч неведомых и грозных Стражей порога! Она – женщина с Земли, хрупкая, не обладающая и сотой долей их знаний! И вся Вселенная лежала за порогом станции, верный МОД спал в доке, ожидая момента пробуждения, а жизнь день за днём преподносила сюрпризы. Иногда Татьяне казалось, что там, на Земле, она спала и видела один и тот же сон. А просыпаться начала только ступив на палубу МОД, держа в одной руке потрёпанный кофр с немногочисленными вещами, а в другой – поводок Бимки.
Теперь Татьяна Викторовна стремилась наслаждаться каждой минутой новой жизни. И не страдала от одиночества, несмотря на то, что отчаянно скучала по Лу-Тану и иногда плакала, положив ладонь на дверь в его покои, в которые так и не находила в себе сил войти. Может быть, когда-нибудь, как и предсказывал «морж», ей понадобится ассистент, но пока собственное одиночество не тяготило её. Возможно, дело было и в том, что она знакомилась с собой нынешней, как с новым, доселе неизвестным человеком. И пока от себя не уставала. Одиночество Стража порога было ею вполне понято и оценено.
Кроме ассистентов у Стражей порога не было других помощников – отсутствовало даже понятие среднего и младшего медицинского персонала. Доктор должен был уметь не только ставить диагнозы и проводить сложные манипуляции, но и просто выхаживать любого пациента. Ассистенты учились этому у докторов, чтобы после обучения, продолжавшегося десятилетиями, самим стать хозяевами Лазаретов. В чём-то это напомнило Татьяне клановую систему ремёсел – с мастерами и подмастерьями. Только с той разницей, что «мальчиков для обучения и битья» Стражи в ассистенты не брали. Обычно помощниками становились существа, уже имеющие приличный опыт врачевания в своих собственных мирах. Как и Лу-Тан, многие доктора Лазаретов на перекрёстках миров приглашали ассистентов только, когда подходило время прощаться.
До лёгкого ужина Татьяна с Бимом пробегали восемь раз по круговому коридору станции, после чего Татьяна принимала душ и снова шла в операционную.
Вечерние операции относились к разряду тяжёлых: полостные, внутрисферные, операции в кислотной и прочих едких средах, обширные повреждения систем жизнедеятельности, случаи с клиническими смертями во время операций. В инфосистеме Лазаретов был накоплен богатейший материал о подобных манипуляциях. Некоторые из процедур никогда не проводились в реальности сектора Див и окружающих его секторов, а многие можно было увидеть воочию только в отдалённых рукавах Галактики. Но несмотря на обширнейшую информацию Татьяне было мало виртуальных операций или просмотров. И хотя их применение гарантировало ощущения, во всём схожие с натуральными, руки тосковали по настоящей работе. Справиться с проблемой неожиданно помог Ту-Роп. Как-то во время сеанса связи с Ларрилом, ту, пристроившийся рядом, рассказал, что Ту-Гак, тот самый, который продал Татьяне тампа, выиграл аппарат биоморфор, который ту называли простым и понятным человеческому разуму словом Лепила. Биоморфор являлся разновидностью синтезака, но, в отличие от последнего, мог преобразовывать только органику и только в белковую пищу. В частности, тоскующие по родному дому и столу ту, при помощи Лепилы синтезировали огромные куски мяса вкусом напоминающие мясо оруха – снежного быка с родной планеты. Однако выигранный Ту-Гаком аппарат оказался сломанным. Вместо порционного куска мяса на конечной стадии производства он выдавал необработанную часть животного, обычно, одну из его задних ног. Впрочем, иногда на выдвижной платформе оказывался глаз, язык или даже целая синтезированная голова с точным воспроизведением анатомических деталей. Ту-Гак был очень цивилизованным ту. Давно живущий вдали от родного мира, он никогда в жизни не убил ни одно живое существо, что совершенно не мешало ему обожать мясо с кровью. Части тела, конвейерно выдаваемые Лепилой, вводили «сливочного» ту в шоковое состояние. Он бы продал проклятый аппарат, да новость уже разлетелась по станции. Биоморфор, лепящий куски мертвечины, как пельмени, не захотел забрать даже прежний хозяин. Ту-Гак сильно подозревал, что тот попросту поддался в игре, чтобы избавиться от проклятого аппарата. Между тем, стоил последний не дешёво. И, как истинного торговца, Ту-Гака душила банальная жадность. Лепила стоял в его апартаментах, периодически включался, перехватывая у штатного синтезака часть органики, и на каждые два куска мяса оруха выдавал по три части его тела.
Узнав о проблеме, Татьяна с любопытством поинтересовалась, не продаст ли ту злосчастный аппарат? Обрадованный Ту-Гак согласился и даже пообещал обеспечить доставку к «порогу» Лазарета за свой счет. Цену он, правда, не сбросил, но стоит заметить, что и торговаться не стал. Впрочем, стоимость волновала Татьяну Викторовну меньше всего. После смерти Лу-Тана Управляющий Разум открыл ей доступ к информационным счетам доктора Лазарета. С них она платила поставщикам лекарственных веществ и оборудования, заказывала запасные части к Икринке и многие, необходимые для одинокой космической станции, вещи. К её удивлению обнаружилось, что Лазареты финансировались не Звёздной Ассоциацией, как она всегда думала. Однако источник финансирования Э ей так и не раскрыл.
Доставленный в Лазарет биоморфор был помещён в одну из подсобок медицинского сектора, подключен к Э и синтезаку, обладающему неограниченным запасом биомассы для трансформаций.
