Та мягко увещевала ее, по-матерински отирала слезы с уродливого лица, снимала пласты боли с души редкой красоты. Однако прошли долгие дни, прежде чем принцесса приняла решение. И приняв его, она появилась на пороге своей кельи - демон, окутанный золотом волос, решительный и неумолимый, как своя собственная судьба. В руке ее блеснули ножницы. Твердым голосом она приказала закладывать карету и закрыла за собою дверь. И ножницы безжалостно взрезали тепло золотого облака, покрывающего ее плечи.
- Красивые волосы не скроют уродства! - шептала она, ожесточенно кромсая не желающие поддаваться густые пряди. - А я уродлива! И я должна, наконец, смириться с этим, и никогда больше не тешить себя глупыми надеждами!
Локоны осыпались, как лепестки, храня тепло и нежный аромат жизни. Осыпались, чтобы умереть.
***
Утром следующего дня она прибыла во дворец. Ее головку украшала затейливая прическа. Тщательно уложенная, она скрывала перемену.
Брат встретил ее у ворот и нежно поцеловал.
- Мы скучали по вам, Ваше Высочество!
Она молча взглянула на него своими васильковыми глазами.
Королева повисла у нее на шее, и даже царственный младенец заулыбался при виде ее своей беззубой улыбкой. Береника ощутила, что вернулась домой. Не хватало только одного - присутствия человека, о котором она часто думала.
- Барклай в библиотеке, - ответил король на ее вопросительный взгляд. - Может быть, тебе удастся уговорить его...
- О чем ты? - удивилась она.
- Совсем не слушала меня! - пожурил брат. - Он отказывается от еды с тех пор, как ты уехала.
Она порывисто вздохнула и побежала в библиотеку. Остановилась в дверях, поправила выбившиеся волосы, приняла вид, подобающий особе королевской крови. Приоткрыла двери.
Барклай лежал на кушетке, безжизненным взглядом уставившись в книгу.
Принцесса вошла, улыбаясь.
Увидев ее, он вскочил - глаза его вспыхнули - и низко склонился в поклоне.
- Мне жаловались на вас, друг мой!
Он густо покраснел.
- Я, кажется, догадываюсь - кто!
- А я ужасно проголодалась в дороге. Вы составите мне компанию? - она позвонила в колокольчик.
Барклай непроизвольно облизнулся.
За завтраком, поданным в библиотеку, они непринужденно болтали. Никто не беспокоил их. Но иногда Береника замечала его странный взгляд - так он еще никогда не смотрел на нее.
- Друг мой, - внезапно спросила она, - если бы, ради блага королевства, мне пришлось надолго уехать, что бы вы делали тогда?
- Я последовал бы за вами, - не задумываясь, ответил он. - Вы же знаете - ближайшие три года я ваш телохранитель!
Принцесса молча смотрела в окно.
- Так хорошо дома! - тоскливо прошептала она, и вдруг резко встала. - Пора идти - семья ждет меня.
Она быстро вышла. Едва уловимый аромат шлейфом тянулся за ней - аромат отчаяния.
***
Прошла неделя. Береника вернулась к прежней жизни. Она возилась с племянником, гуляла с королевой, болтала с братом, когда тот не был занят. Только Барклая она избегала. Чувствуя это, он старался не показываться ей на глаза. Но долгими зимними ночами, неподвижно глядя в темноту, он по-прежнему видел ее светлое лицо, и предчувствие беды, предчувствие, знакомое всем псам - предчувствие расставания, охватывало его с такой силой, что он впивался зубами в подушку, чтобы не завыть от тоски.
На исходе второй недели Береника попросила короля об аудиенции.
- К чему эта официальность? - удивился тот. Она промолчала.
Вечером, сидя у жарко натопленного камина, он чувствовал, что замерзает.
- Когда-то в этой самой комнате ты просил выслушать тебя, - стоя у окна, говорила принцесса, - теперь я прошу тебя о том же и, пожалуйста, не пытайся меня остановить... Я долго думала над тем, что произошло. Не хочу делать вид, будто это не оставило шрама на моем сердце или забыто. Хотя казалось возможным - забыть унижение, которое я испытала, не произносить вслух горькие слова, которые ты сейчас услышишь, не мучить тебя. Но человек, покусившийся на мою честь, не нуждался в ней. Он метил гораздо дальше. Не много удовольствия соблазнить уродливую женщину, но это приобретает смысл, если она - родная сестра царствующего монарха.
Король возмущенно вскочил, но она резко вскинула руку:
- Сядь! - приказала властно и он, как в детстве, повиновался ей. - Знаешь, чего я больше всего испугалась тогда? - продолжала она.
С удивлением и все возрастающим ужасом он наблюдал за мрачной решимостью, проступавшей на лице его прежде кроткой и ласковой сестры.
- Не того, что он опозорит меня или сделает больно, нет! Я испугалась себя! Пусть я некрасива, но я - женщина и мне уже достаточно лет, чтобы при ином повороте судьбы узнать, что же такое любить и быть любимой. Я испугалась однажды подчиниться сладостным мечтам, взлелеянным любой женщиной в тайном уголке сердца, и совершить непоправимое. Я боюсь этого, брат мой, боюсь, полюбив недостойного человека, поднять его до положения королевского родственника и дать ему ту власть, коей в полной мере обладаю сама. Страшно подумать, что было бы, если бы Роктор... - она запнулась и покраснела, - ...если бы ему удалось задуманное!
Потрясенный король не мог произнести ни слова.
- Знаешь, - печально продолжала принцесса, - все повторяется в Подсолнечном мире. И подобное может случиться снова. Ошибку могу совершить уже я сама, сломленная одиночеством. Я этого не хочу и поэтому... - она подошла к креслу и, опустившись перед братом на колени, взяла его холодные руки в свои, - я прошу у вас, Ваше Величество, брат мой, позволения уйти в монастырь.
Король словно опомнился ото сна. Он сгреб сестру в охапку и прижал к себе.
- Нет! - задыхаясь, произнес он, - Ты не можешь заживо погрести себя...
- Взгляни на меня, - спокойно перебила она, - я погребена с рождения.
Он в отчаянии зарылся в копну душистых волос, но что-то было не так и, отпустив сестру, он медленно, одну за другой, вытащил шпильки из ее прически. Короткие кудряшки цвета светлого меда рассыпались по ее плечам. Она с болью смотрела на него.
- Ты все решила! - прошептал он. - И тебя уже не остановить, да?
- Даже если ты запретишь мне - я ослушаюсь, - тихо ответила она. - Я представляю опасность для тебя и твоей семьи, для всего королевства! Соедини одинокое сердце с человеческой подлостью, и получишь взрыв, способный поколебать устои трона.
- Боже мой! - король с ужасом чувствовал, что теряет ее. - Послушай себя, что ты говоришь! Все гораздо проще и я никогда более не допущу ничего подобного...
- Но ты не властен над сердцем женщины! И над человеческой подлостью. Все решено, брат. Я должна уйти, хочешь ты этого или нет. Прости...
Она быстро вышла из кабинета, не оглядываясь на короля, закрывшего лицо судорожно прижатыми пальцами.
Проваливаясь в снег, которого за первые дни зимы нападало уже достаточно, принцесса с трудом добралась до псарни. Она едва сдерживала слезы.
Небо потемнело. Свинцовые тучи делали ночь еще более темной. Поднимался ветер и его завывания, и быстро бегущие облака, и колкий снег предвещали метель.
Из двери пахнуло сеном и теплом. Береника быстро проскользнула внутрь. И застыла у порога, на обращая внимания на собак, поднявших у ее ног радостный визг. Она смотрела на Барклая, растерянно поднимающегося с пола, где он только что играл с собаками и раздавал им разные лакомства.
- Ваше высочество! - глухо произнес он. - Простите, что помешал вам.
Принцесса перевела дыхание, прогоняя набежавшие слезы.
- Это ты прости меня, Барклай, - сказала она, - я не знала, что ты бываешь здесь.
- Как же иначе? - криво улыбнулся он. - Ведь это мой дом.
Она покачала головой.
- Твой дом давно уже не здесь, а в замке, но место твое, как и прежде, рядом с королем. Ты нужен им, верный друг! И когда-нибудь я еще буду гордиться знакомством с тобой, ибо ты станешь одним из самых выдающихся умов королевства.
- Почему вы говорите со мной, будто прощаетесь? - голос его дрогнул. - Вы ведь не оставите замок, правда?
Береника отвела взгляд.
- Вы не можете покинуть семью! - заторопился он. - Вы нужны им!
- Я устала... - прошептала она. И пошатнулась. Мертвенная бледность покрыла ее лицо.
Бросившись к ней, Барклай усадил ее на солому, и встал рядом на колени, пытливо заглядывая в глаза. Он так забавно смотрел на нее, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, что она невольно улыбнулась.
- Я не стану ничего объяснять, - мягко произнесла она, - если король сочтет нужным - он скажет сам.
- Значит, вы уезжаете? В ту далекую поездку, о которой говорили? Но я-то поеду с вами!
- Нет.
- Почему?
- Там не место мужчинам.
- Не место?... - он нахмурился и вдруг понял. Краски исчезли с его лица. - Вы уезжаете туда, где люди, собравшись вместе, ищут Бога? Вы... - он запнулся, подыскивая слова. - Вы уезжаете, чтобы тоже найти Бога, но зачем? Помните, вы говорили мне о божьей искре в каждом из нас? Бог сам нашел вас и в вашей душе он видит не искру, но пламя. Вы созданы им, чтобы творить добро, несмотря на то, что жизнь ваша полна испытаний. Я не видел человека, прекраснее вас и более одинокого, чем вы. Я знаю, что говорю! Может быть по-другому, но я тоже чувствую одиночество, словно стою на пустынном берегу, один, а мир с его звуками и красками - на другом, по своей воле отрекся от меня, и между нами бесконечный океан, грозящий гибелью. Вы не должны покидать этот мир! Ведь если вы уйдете - океан превратится в вечность, и я... никогда не увижу вас!... - он потерянно замолчал.
Она жадно смотрела в его лицо - бледное, взволнованное, обрамленное длинными спутавшимися волосами. И внезапно ей захотелось притянуть его голову к груди и выплакать все, что накопилось за тысячи лет жизни под спудом уродства.
- В вас скрыта красота, - прошептал он, осторожно скидывая капюшон плаща, скрывающий ее лицо. - И я растерзаю любого... - он запнулся, увидев коротко остриженные пряди. - Зачем это?
Не отвечая, Береника протянула руку, чтобы привычно погладить его по голове, но... рука замерла в воздухе и коснулась его щеки. Потом упала на колени.
- Проводите меня в замок! - приказала она.
Лицо его, на миг осветившееся надеждой, дрогнуло, как от пощечины. Он молча поднялся и подал ей руку. За всю обратную дорогу они не сказали друг другу ни слова.
Бушевала метель.
***
Метель бушевала всю ночь. Если раньше на деревьях оставались еще мятые листья, то теперь они, безжалостно сорванные ветром, навсегда скрылись под толстым слоем снега. А ударивший под утро мороз сковал его тонкой коркой наста, превратив до весны в усыпальницу для усталой земли.
Когда небо едва посерело, из ворот замка тихо выехала карета принцессы - на полозьях, запряженная четверкой лошадей, она не разбудила дворец, оставляя его за собой безмятежно спящим.
Береника в дорожном мужском костюме, в меховом плаще, бесцельно смотрела в запотевшее окошко.
В королевском кабинете, на столе, лежало письмо - на гербовой бумаге, с печатями и вензелями принцессы. Она распоряжалась своим наследством в пользу монастыря, который должен был принять ее, и в пользу бедных. Третья часть наследства предназначалась Барклаю.
Бледное утро, белой полосой уходящее вдаль, оживилось лишь с восходом солнца. Зарозовели, а затем и заискрились верхушки деревьев и ровный пласт снежного простора. Справа над лесом сверкало - это водопад, как и прежде, разбивался на алмазные осколки в Зачарованном озере, поверхность которого не замерзала на зиму.
Карета поворачивала к лесу, Береника приникла к маленькому заднему оконцу, чтобы в последний раз взглянуть на замок, и он показался ей волшебной брошенной игрушкой. Но не только это увидели ее полные слез глаза - всадник на черной лошади, словно крылатый вестник судьбы, преследовал экипаж с неумолимостью смерти. И едва она заметила его, как страх охватил ее, превратив кажущееся равнодушие в пытку. "Гони!" - закричала она, и лошади понесли, разбрызгивая снег. Не дать ему догнать ее, о нет! Не продлять больше эту муку взглядом, словом, жестом. Пусть обман рассеется, ведь все в этом мире - обман! И пусть, наконец, близость к Богу скроет ее навсегда - с НИМ забыть о собственном обличье, до смертного часа скрыть лицо под монашеским куколем. "Гони! Гони во весь опор! В твоих руках мой вечный покой!".
Но и он не привык сдаваться, а его вороной жеребец ничем не уступал гнедому короля. Он нагонял, черные крылья муки приближались, комьями летел снег, храпели взмыленные кони.
На очередном повороте карету занесло и опрокинуло набок. Кони, вздыбившись, стали. Кучера швырнуло в снег. Беренику спасло лишь то, что поддавшись панике погони, она забилась в угол и закрыла лицо руками в безотчетном порыве самосохранения. Сквозь опрокинутое окно кареты виднелся кусок холодного неба, пустого и равнодушного. Приближался и смолкал топот копыт, скрип снега под человеческими шагами. Слезы превращались в иней и, увидев ее лицо, на котором не таяли снежинки, Барклай подумал о худшем. Задохнувшись, рванул дверь кареты, отшвырнул прочь, достал драгоценную легкую ношу, чьи ресницы дрогнули и впустили небо в зрачки - огромные, дышащие, умоляющие. Отвечая на ее мольбу, он взял ее руку в свою и провел по своим волосам - жестким и... коротким. Хранимые им свято, как талисман, как последнее упоминание о чуде превращения, они осыпались нынче под неумолимыми ножницами так же, как и ее солнечные локоны. От этого его облик ужасно изменился - отблеск перемены упал и на нее - блестящие черные глаза на похудевшем и обнажившемся, словно нерв, лице, делали его похожим на помешанного настолько, что она вскрикнула. Он осторожно поставил ее на ноги - маленькую, по-мальчишечьи одетую и оттого кажущуюся еще более беззащитной, в ореоле растрепавшихся волос и истерзанных мехов, с каплей крови, стекающей по виску. Она молча смотрела на него и сердце - кропотливый механизм, скрипело и ныло от пылинки дурного предчувствия.
Он пригладил рукой ежик своих волос.
- Это для вас, принцесса! - просто сказал он. - Я буду помнить вас, и любить всем сердцем! Я не нарушу ваших планов и больше никогда не заставлю страдать. Ваш брат скоро догонит вас, помощь поспеет. Передайте ему, что я остаюсь его верным псом. Человеком быть слишком больно, и мы оба знаем это! Я возвращаюсь к себе, прощайте!
Резко развернувшись, он пошел прочь. Вскочив в седло, направил коня к лесу. К грохоту водопада.
Птица отчаяния больно стегала принцессу по глазам черными крыльями.
"Я буду любить вас всем сердцем... Я возвращаюсь... Возвращаюсь к себе...".
Она услышала далекие крики и топот копыт и бросилась отстегивать одну из лошадей. Спасение было так близко! Но было ли оно истинным? Или истинным было то, что она отвергла в глубокой гордыне своего страдания?
Беренику била крупная дрожь, когда она, встав на колесо перевернутой кареты, забиралась на коня и посылала его в галоп. Пришедший в себя кучер с изумлением проводил глазами золотоволосую фигурку на белой лошади и неожиданно обнаружил себя окруженным королевскими гвардейцами на храпящих конях. Гнев на лице короля сменился испугом при взгляде на перевернутую карету.
- Красивые волосы не скроют уродства! - шептала она, ожесточенно кромсая не желающие поддаваться густые пряди. - А я уродлива! И я должна, наконец, смириться с этим, и никогда больше не тешить себя глупыми надеждами!
Локоны осыпались, как лепестки, храня тепло и нежный аромат жизни. Осыпались, чтобы умереть.
***
Утром следующего дня она прибыла во дворец. Ее головку украшала затейливая прическа. Тщательно уложенная, она скрывала перемену.
Брат встретил ее у ворот и нежно поцеловал.
- Мы скучали по вам, Ваше Высочество!
Она молча взглянула на него своими васильковыми глазами.
Королева повисла у нее на шее, и даже царственный младенец заулыбался при виде ее своей беззубой улыбкой. Береника ощутила, что вернулась домой. Не хватало только одного - присутствия человека, о котором она часто думала.
- Барклай в библиотеке, - ответил король на ее вопросительный взгляд. - Может быть, тебе удастся уговорить его...
- О чем ты? - удивилась она.
- Совсем не слушала меня! - пожурил брат. - Он отказывается от еды с тех пор, как ты уехала.
Она порывисто вздохнула и побежала в библиотеку. Остановилась в дверях, поправила выбившиеся волосы, приняла вид, подобающий особе королевской крови. Приоткрыла двери.
Барклай лежал на кушетке, безжизненным взглядом уставившись в книгу.
Принцесса вошла, улыбаясь.
Увидев ее, он вскочил - глаза его вспыхнули - и низко склонился в поклоне.
- Мне жаловались на вас, друг мой!
Он густо покраснел.
- Я, кажется, догадываюсь - кто!
- А я ужасно проголодалась в дороге. Вы составите мне компанию? - она позвонила в колокольчик.
Барклай непроизвольно облизнулся.
За завтраком, поданным в библиотеку, они непринужденно болтали. Никто не беспокоил их. Но иногда Береника замечала его странный взгляд - так он еще никогда не смотрел на нее.
- Друг мой, - внезапно спросила она, - если бы, ради блага королевства, мне пришлось надолго уехать, что бы вы делали тогда?
- Я последовал бы за вами, - не задумываясь, ответил он. - Вы же знаете - ближайшие три года я ваш телохранитель!
Принцесса молча смотрела в окно.
- Так хорошо дома! - тоскливо прошептала она, и вдруг резко встала. - Пора идти - семья ждет меня.
Она быстро вышла. Едва уловимый аромат шлейфом тянулся за ней - аромат отчаяния.
***
Прошла неделя. Береника вернулась к прежней жизни. Она возилась с племянником, гуляла с королевой, болтала с братом, когда тот не был занят. Только Барклая она избегала. Чувствуя это, он старался не показываться ей на глаза. Но долгими зимними ночами, неподвижно глядя в темноту, он по-прежнему видел ее светлое лицо, и предчувствие беды, предчувствие, знакомое всем псам - предчувствие расставания, охватывало его с такой силой, что он впивался зубами в подушку, чтобы не завыть от тоски.
На исходе второй недели Береника попросила короля об аудиенции.
- К чему эта официальность? - удивился тот. Она промолчала.
Вечером, сидя у жарко натопленного камина, он чувствовал, что замерзает.
- Когда-то в этой самой комнате ты просил выслушать тебя, - стоя у окна, говорила принцесса, - теперь я прошу тебя о том же и, пожалуйста, не пытайся меня остановить... Я долго думала над тем, что произошло. Не хочу делать вид, будто это не оставило шрама на моем сердце или забыто. Хотя казалось возможным - забыть унижение, которое я испытала, не произносить вслух горькие слова, которые ты сейчас услышишь, не мучить тебя. Но человек, покусившийся на мою честь, не нуждался в ней. Он метил гораздо дальше. Не много удовольствия соблазнить уродливую женщину, но это приобретает смысл, если она - родная сестра царствующего монарха.
Король возмущенно вскочил, но она резко вскинула руку:
- Сядь! - приказала властно и он, как в детстве, повиновался ей. - Знаешь, чего я больше всего испугалась тогда? - продолжала она.
С удивлением и все возрастающим ужасом он наблюдал за мрачной решимостью, проступавшей на лице его прежде кроткой и ласковой сестры.
- Не того, что он опозорит меня или сделает больно, нет! Я испугалась себя! Пусть я некрасива, но я - женщина и мне уже достаточно лет, чтобы при ином повороте судьбы узнать, что же такое любить и быть любимой. Я испугалась однажды подчиниться сладостным мечтам, взлелеянным любой женщиной в тайном уголке сердца, и совершить непоправимое. Я боюсь этого, брат мой, боюсь, полюбив недостойного человека, поднять его до положения королевского родственника и дать ему ту власть, коей в полной мере обладаю сама. Страшно подумать, что было бы, если бы Роктор... - она запнулась и покраснела, - ...если бы ему удалось задуманное!
Потрясенный король не мог произнести ни слова.
- Знаешь, - печально продолжала принцесса, - все повторяется в Подсолнечном мире. И подобное может случиться снова. Ошибку могу совершить уже я сама, сломленная одиночеством. Я этого не хочу и поэтому... - она подошла к креслу и, опустившись перед братом на колени, взяла его холодные руки в свои, - я прошу у вас, Ваше Величество, брат мой, позволения уйти в монастырь.
Король словно опомнился ото сна. Он сгреб сестру в охапку и прижал к себе.
- Нет! - задыхаясь, произнес он, - Ты не можешь заживо погрести себя...
- Взгляни на меня, - спокойно перебила она, - я погребена с рождения.
Он в отчаянии зарылся в копну душистых волос, но что-то было не так и, отпустив сестру, он медленно, одну за другой, вытащил шпильки из ее прически. Короткие кудряшки цвета светлого меда рассыпались по ее плечам. Она с болью смотрела на него.
- Ты все решила! - прошептал он. - И тебя уже не остановить, да?
- Даже если ты запретишь мне - я ослушаюсь, - тихо ответила она. - Я представляю опасность для тебя и твоей семьи, для всего королевства! Соедини одинокое сердце с человеческой подлостью, и получишь взрыв, способный поколебать устои трона.
- Боже мой! - король с ужасом чувствовал, что теряет ее. - Послушай себя, что ты говоришь! Все гораздо проще и я никогда более не допущу ничего подобного...
- Но ты не властен над сердцем женщины! И над человеческой подлостью. Все решено, брат. Я должна уйти, хочешь ты этого или нет. Прости...
Она быстро вышла из кабинета, не оглядываясь на короля, закрывшего лицо судорожно прижатыми пальцами.
Проваливаясь в снег, которого за первые дни зимы нападало уже достаточно, принцесса с трудом добралась до псарни. Она едва сдерживала слезы.
Небо потемнело. Свинцовые тучи делали ночь еще более темной. Поднимался ветер и его завывания, и быстро бегущие облака, и колкий снег предвещали метель.
Из двери пахнуло сеном и теплом. Береника быстро проскользнула внутрь. И застыла у порога, на обращая внимания на собак, поднявших у ее ног радостный визг. Она смотрела на Барклая, растерянно поднимающегося с пола, где он только что играл с собаками и раздавал им разные лакомства.
- Ваше высочество! - глухо произнес он. - Простите, что помешал вам.
Принцесса перевела дыхание, прогоняя набежавшие слезы.
- Это ты прости меня, Барклай, - сказала она, - я не знала, что ты бываешь здесь.
- Как же иначе? - криво улыбнулся он. - Ведь это мой дом.
Она покачала головой.
- Твой дом давно уже не здесь, а в замке, но место твое, как и прежде, рядом с королем. Ты нужен им, верный друг! И когда-нибудь я еще буду гордиться знакомством с тобой, ибо ты станешь одним из самых выдающихся умов королевства.
- Почему вы говорите со мной, будто прощаетесь? - голос его дрогнул. - Вы ведь не оставите замок, правда?
Береника отвела взгляд.
- Вы не можете покинуть семью! - заторопился он. - Вы нужны им!
- Я устала... - прошептала она. И пошатнулась. Мертвенная бледность покрыла ее лицо.
Бросившись к ней, Барклай усадил ее на солому, и встал рядом на колени, пытливо заглядывая в глаза. Он так забавно смотрел на нее, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, что она невольно улыбнулась.
- Я не стану ничего объяснять, - мягко произнесла она, - если король сочтет нужным - он скажет сам.
- Значит, вы уезжаете? В ту далекую поездку, о которой говорили? Но я-то поеду с вами!
- Нет.
- Почему?
- Там не место мужчинам.
- Не место?... - он нахмурился и вдруг понял. Краски исчезли с его лица. - Вы уезжаете туда, где люди, собравшись вместе, ищут Бога? Вы... - он запнулся, подыскивая слова. - Вы уезжаете, чтобы тоже найти Бога, но зачем? Помните, вы говорили мне о божьей искре в каждом из нас? Бог сам нашел вас и в вашей душе он видит не искру, но пламя. Вы созданы им, чтобы творить добро, несмотря на то, что жизнь ваша полна испытаний. Я не видел человека, прекраснее вас и более одинокого, чем вы. Я знаю, что говорю! Может быть по-другому, но я тоже чувствую одиночество, словно стою на пустынном берегу, один, а мир с его звуками и красками - на другом, по своей воле отрекся от меня, и между нами бесконечный океан, грозящий гибелью. Вы не должны покидать этот мир! Ведь если вы уйдете - океан превратится в вечность, и я... никогда не увижу вас!... - он потерянно замолчал.
Она жадно смотрела в его лицо - бледное, взволнованное, обрамленное длинными спутавшимися волосами. И внезапно ей захотелось притянуть его голову к груди и выплакать все, что накопилось за тысячи лет жизни под спудом уродства.
- В вас скрыта красота, - прошептал он, осторожно скидывая капюшон плаща, скрывающий ее лицо. - И я растерзаю любого... - он запнулся, увидев коротко остриженные пряди. - Зачем это?
Не отвечая, Береника протянула руку, чтобы привычно погладить его по голове, но... рука замерла в воздухе и коснулась его щеки. Потом упала на колени.
- Проводите меня в замок! - приказала она.
Лицо его, на миг осветившееся надеждой, дрогнуло, как от пощечины. Он молча поднялся и подал ей руку. За всю обратную дорогу они не сказали друг другу ни слова.
Бушевала метель.
***
Метель бушевала всю ночь. Если раньше на деревьях оставались еще мятые листья, то теперь они, безжалостно сорванные ветром, навсегда скрылись под толстым слоем снега. А ударивший под утро мороз сковал его тонкой коркой наста, превратив до весны в усыпальницу для усталой земли.
Когда небо едва посерело, из ворот замка тихо выехала карета принцессы - на полозьях, запряженная четверкой лошадей, она не разбудила дворец, оставляя его за собой безмятежно спящим.
Береника в дорожном мужском костюме, в меховом плаще, бесцельно смотрела в запотевшее окошко.
В королевском кабинете, на столе, лежало письмо - на гербовой бумаге, с печатями и вензелями принцессы. Она распоряжалась своим наследством в пользу монастыря, который должен был принять ее, и в пользу бедных. Третья часть наследства предназначалась Барклаю.
Бледное утро, белой полосой уходящее вдаль, оживилось лишь с восходом солнца. Зарозовели, а затем и заискрились верхушки деревьев и ровный пласт снежного простора. Справа над лесом сверкало - это водопад, как и прежде, разбивался на алмазные осколки в Зачарованном озере, поверхность которого не замерзала на зиму.
Карета поворачивала к лесу, Береника приникла к маленькому заднему оконцу, чтобы в последний раз взглянуть на замок, и он показался ей волшебной брошенной игрушкой. Но не только это увидели ее полные слез глаза - всадник на черной лошади, словно крылатый вестник судьбы, преследовал экипаж с неумолимостью смерти. И едва она заметила его, как страх охватил ее, превратив кажущееся равнодушие в пытку. "Гони!" - закричала она, и лошади понесли, разбрызгивая снег. Не дать ему догнать ее, о нет! Не продлять больше эту муку взглядом, словом, жестом. Пусть обман рассеется, ведь все в этом мире - обман! И пусть, наконец, близость к Богу скроет ее навсегда - с НИМ забыть о собственном обличье, до смертного часа скрыть лицо под монашеским куколем. "Гони! Гони во весь опор! В твоих руках мой вечный покой!".
Но и он не привык сдаваться, а его вороной жеребец ничем не уступал гнедому короля. Он нагонял, черные крылья муки приближались, комьями летел снег, храпели взмыленные кони.
На очередном повороте карету занесло и опрокинуло набок. Кони, вздыбившись, стали. Кучера швырнуло в снег. Беренику спасло лишь то, что поддавшись панике погони, она забилась в угол и закрыла лицо руками в безотчетном порыве самосохранения. Сквозь опрокинутое окно кареты виднелся кусок холодного неба, пустого и равнодушного. Приближался и смолкал топот копыт, скрип снега под человеческими шагами. Слезы превращались в иней и, увидев ее лицо, на котором не таяли снежинки, Барклай подумал о худшем. Задохнувшись, рванул дверь кареты, отшвырнул прочь, достал драгоценную легкую ношу, чьи ресницы дрогнули и впустили небо в зрачки - огромные, дышащие, умоляющие. Отвечая на ее мольбу, он взял ее руку в свою и провел по своим волосам - жестким и... коротким. Хранимые им свято, как талисман, как последнее упоминание о чуде превращения, они осыпались нынче под неумолимыми ножницами так же, как и ее солнечные локоны. От этого его облик ужасно изменился - отблеск перемены упал и на нее - блестящие черные глаза на похудевшем и обнажившемся, словно нерв, лице, делали его похожим на помешанного настолько, что она вскрикнула. Он осторожно поставил ее на ноги - маленькую, по-мальчишечьи одетую и оттого кажущуюся еще более беззащитной, в ореоле растрепавшихся волос и истерзанных мехов, с каплей крови, стекающей по виску. Она молча смотрела на него и сердце - кропотливый механизм, скрипело и ныло от пылинки дурного предчувствия.
Он пригладил рукой ежик своих волос.
- Это для вас, принцесса! - просто сказал он. - Я буду помнить вас, и любить всем сердцем! Я не нарушу ваших планов и больше никогда не заставлю страдать. Ваш брат скоро догонит вас, помощь поспеет. Передайте ему, что я остаюсь его верным псом. Человеком быть слишком больно, и мы оба знаем это! Я возвращаюсь к себе, прощайте!
Резко развернувшись, он пошел прочь. Вскочив в седло, направил коня к лесу. К грохоту водопада.
Птица отчаяния больно стегала принцессу по глазам черными крыльями.
"Я буду любить вас всем сердцем... Я возвращаюсь... Возвращаюсь к себе...".
Она услышала далекие крики и топот копыт и бросилась отстегивать одну из лошадей. Спасение было так близко! Но было ли оно истинным? Или истинным было то, что она отвергла в глубокой гордыне своего страдания?
Беренику била крупная дрожь, когда она, встав на колесо перевернутой кареты, забиралась на коня и посылала его в галоп. Пришедший в себя кучер с изумлением проводил глазами золотоволосую фигурку на белой лошади и неожиданно обнаружил себя окруженным королевскими гвардейцами на храпящих конях. Гнев на лице короля сменился испугом при взгляде на перевернутую карету.
