Это все – лес, охота, одни и те же утра, дни и ночи, не для него, Зохана Рысяша, потому что он хочет идти дальше и увидеть больше! Несмотря на то, что дата побега была не определена, Хан потихоньку начал собираться. Сшил крепкий кожаный кофр на широких лямках, который можно было нести и в зверином и в человеческом облике, стянул из дома веревку, которой давно не пользовались, потихоньку, чтобы мать не заметила, набрал вяленого мяса и сухарей в дорогу. Руби принесла ему старый котелок, найденный в кладовке, о котором ее матушка, похоже, даже не подозревала. Все это было припрятано в лесу, вместе с кинжалом. Оставались мелочи, а так бежать можно было хоть сейчас!
Подолгу разглядывая старую карту, оборотень прикидывал, как быстрее и безопаснее добраться до Вишенрога, хотя понимал, что первоначально разработанный маршрут оказывался самым удачным.
А Рубина, чем сильнее в воздухе пахло осенью, тем больше уходила в себя. Меньше смеялась, больше смотрела в окно, и в ее глазах отражался прозрачный свет, скрывая эмоции. Зохан не спрашивал, в чем дело. И так было понятно. Она пыталась приучить себя к мысли о скором замужестве, но пока получалось плохо. Однажды они, как обычно, листали один из самых любимых романов, повествующих о похождении славного рыцаря Озиллы Крокцинума, который знали чуть ли не наизусть, и Руби спросила:
- Хан, ты уже решил, когда уходишь?
- Наверное, по холоду уйду, - пожал плечами оборотень, - пока надо мамке помочь на зиму запас собрать. А потом – можно.
- Возьми меня с собой?
Выпалила, как задохнулась.
Зохан покачал головой и поднялся. Подошел к окну, кинул взгляд на кусты дикой малины, что окружали заимку. Он и сам-то не уверен, что задумка удастся, куда еще девчонку тащить? Тогда не только свои за загривок оттаскают, а и люди вновь вспомнят про вилы и дреколья. Если догонят – несдобровать обоим!
Он повернулся, оперся спиной о стену, скрестил руки на груди. Сказал мягко:
- Руби, ты же сама понимаешь, что я не могу этого сделать!
- Почему? – почти беззвучно спросила она.
Бледное лицо, огромные глаза, пухлые розовые губы… Арристо, о чем он думает?
- Потому что ты не выдержишь дороги! – раздраженно пояснил оборотень. Раньше они воображали, как вместе убегают и героически путешествуют – словно игру придумывали. Но игры кончились! - Это не поездка в телеге на мягком сене да под тулупом! Это гонка по пересеченной местности без сна и отдыха! Ты выдержишь без сна пару суток?
- Я… Я попробую!
- Попробует она… - Хан даже оскалился. В душе поднималась злоба – на ее дурацкую идею, на себя самого, что вынужден отказывать, на людей вообще за их слабость! – Я буду бежать со всех лап, понимаешь? Петлять по лесу, по воде сплавляться – по холодной воде! У тебя в такой сердце остановится, задержись ты в ней подольше! Я могу обходиться без еды – а ты через пару часов начнет ныть, что голодна! Если у меня не хватит времени на стоянку, я поймаю дичь и напьюсь горячей крови – и буду с новыми силами. А ты? Ты станешь пить свежую кровь?
Рубину передернуло. Она отвела, наконец, взгляд и прошептала:
- Я лучше поголодаю…
- И свалишься без сил!
Оба долго молчали. Наконец, девушка поднялась, бережно закрыла книгу, отодвинула на середину стола.
- Значит, книги все врут насчет настоящей дружбы! – горько сказала она. – Такой не бывает!
- Ты не понимаешь!.. – обиженный, воскликнул Зохан. – Я же о тебе забочусь!
- Не нужна мне такая забота, - покачала головой Руби, и у оборотня сжалось сердце, как будто он терял нечто важное. – Не думала я, что ты так презираешь людей!
- Я?! – изумился Хан. – Да с чего ты решила?
- С того! – ее голос задрожал. – По твоим словам я изнеженная, слабая и вообще нежизнеспособная дурочка, да?
- Когда я такое говорил? – оскалился оборотень.
- Только что! Что ж… Беги в свой Вишенрог один! Насчет меня не беспокойся – я никому не скажу!
И она покинула избушку так быстро, что он ничего не успел сказать вдогонку.
Зохан вышел следом, так и оставив книгу на столе. Нет, книги не врут! Ведь он хочет для нее, как лучше! Хочет спасти от лишений и опасностей, хочет, чтобы она была счастлива! «А будет ли она счастлива?» - коварно поинтересовался внутренний голос.
Хан уже собрался твердо ответить ему «да», как вдруг налетел на Ранишу. Юная фарга выскочила на него из-за дерева и преградила дорогу, тихонько шипя сквозь зубы.
- Теперь я знаю, куда ты бегаешь после того, как спишь со мной! – воскликнула она. – Как тебе не стыдно! Чем она тебя приворожила, эта девчонка? Для чего она тебе нужна, если между вами нет близости?
Зохан молча смотрел на нее. Она не поймет, даже если он попытается объяснить. Высмеет, а после всем разболтает про книги! Невольно копируя главу клана, он чуть поднял голову и прищурился.
- Не твое дело, фарга! Дай мне пройти!
Она расширила глаза, но покорилась – отступила в сторону. Лишь когда Хан оказался достаточно далеко, крикнула ему в спину:
- Я всем расскажу!
Хан даже плечами не передернул. Пусть болтает! Теперь ему точно не будет в клане места, а значит, прочь сожаления и да здравствует долгая дорога в Вишенрог!
Но к его удивлению, она не рассказала. Несколько дней обходила его стороной, а потом дождалась, когда он окажется один и подошла. Поздоровалась. Он ответил вежливо, ощущая, как при виде нее желание охватывает его с новой силой. Воспоминание о том, какая она становится гибкая, когда, выгибая спину, отдается ему, заставило его с шумом втянуть воздух. Глаза Раниши засверкали в ответ. Она молча взяла его за руку и увела в чащу.
После, когда они лежали, обнаженные, на травяном ковре на берегу говорливого ручья, фарга посмотрела на него и застенчиво поинтересовалась:
- Хан, а у тебя есть еще книги?
- Что? – он даже на локте приподнялся. – О чем ты?
- Я была в той заимке… Пошла по твоему обратному следу, когда ты ушел. Нашла на столе книгу. И прочитала. Мне понравилось!
- Правда? – он испытующе смотрел на нее, ожидая подвоха. Но в полных любовной истомы желтых глазах светилось неподдельное любопытство.
- Правда, - искренне ответила она. – Там… В книге этой, все по-другому. Как волшебство!
- Да, - согласился он и лег обратно, обнимая Ранишу и прижимая к себе. – Я попрошу у Руби принести тебе что-нибудь почитать.
- Мне обидно, что с ней ты проводишь так много времени, - помолчав, призналась фарга.
Хан оценил ее откровенность. Куснул за ухо. И произнес, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно:
- Уже нет, Рани, уже нет!
Когда по утрам на траве начала появляться изморозь, а ночевать в обнимку с Ранишей стало комфортнее в звериной ипостаси, Зохан Рысяш понял, что его время пришло. Оборотни всегда держали слово, даже данное самому себе, и дабы не поддаться слабости и не передумать, он положил себе сроку три дня.
Три дня до побега.
За это время следовало закончить свои дела, с тем, чтобы уходить в новую жизнь налегке и без сожалений. На деньги, накопленные за продажу шкурок белок и куниц, он купил у странствующего торговца красивый серебряный браслет и подарил Ранише. Та обрадовалась, как девчонка. Вертела тонкой рукой, разглядывая украшение со всех сторон. И только справившись с первой радостью, вопросительно взглянула на Хана. Он не стал ходить вокруг да около и сказал:
- Мне хорошо с тобой, Раниша, и я знаю, что и ты довольна мной. Но если ты встретишь свою пару – я не стану удерживать тебя и пожелаю долгой жизни и многих детенышей. Хочу, чтобы ты знала и не обижалась на меня…
Подойдя, фарга куснула его за подбородок. В ее глазах плескалась грусть, но грусть светлая, не отягощенная ни ревностью, ни яростью.
- Спасибо, что честен со мной, Хан, - ответила она, так и не поняв, что он прощается с ней. – Хорошо, когда сердце не мучается перед выбором, правда?
Он кивнул. Его сердце не мучилось выбором, а бешено желало ускорить побег. Но три дня! Он дал себе три дня.
В эти дни он был необычайно ласков с матерью, старался помогать ей больше, чем обычно, жадно смотрел в ее красивое лицо и мысленно просил прощения. Зохан знал, Шамиса будет в бешенстве, когда узнает, что он сбежал. Но знал и другое – она поймет его. Когда схлынет негодование, когда она перестанет ждать возвращения младшего сына, она успокоится и будет ждать от него весточки.
Лишь одно продолжало тяготить Хана – ссора с Рубиной. Они не виделись с того самого разговора. Оборотень исправно приходил на заимку, но даже запаха девчонки не ощущал. Видимо, она решила позабыть о нем и вовсю готовилась к свадьбе. Однако уйти, не попрощавшись, Зохан не мог. И потом, он обещал ей, что скажет о побеге, а оборотни всегда держали данное слово!
Он отправился в деревню рано утром, ступая бесшумно, как и полагается рыси, выслеживающей добычу. Прокрался на двор, рыкнул на собаку, да так, что та, заскулив, спряталась в будке. Руби доила корову в хлеву. От запаха свежего молока у Зохана так громко заурчало в желудке, что она, вздрогнув, обернулась. Какое-то время они молча смотрели друг на друга – крупный самец рыси и девушка-подросток. Затем она отвернулась и продолжила свое занятие. Хан перекинулся, обойдя девушку, сел так, чтобы видеть ее лицо.
- Все еще сердишься? – негромко спросил он.
Она дернула плечом.
- Зачем пришел, Хан? Детские игры кончились! Ты – сам по себе, а я теперь невеста: приданое шью, с женихом гуляю, матушка не нарадуется!
- Я рад… - пробормотал оборотень.
Во рту стало горько, будто белены объелся. И правда, зачем пришел? Они уже не дети! У нее своя жизнь, у него – с завтрашнего дня, своя!
Он поднялся, пошел к выходу, на ходу бросив:
- Ухожу завтра в полночь.
И уже на пороге, как стрела на излете, его достали ее слова:
- Я приду проводить.
Домой он не шел, а летел со всех лап! Значит, у него все-таки есть друг! Такой друг, который поддержит во всем! Поддержит, даже если, покидая Смертей-с-ветки, он совершает ошибку!
А затем он услышал вдали короткий, захлебнувшийся тишиной крик, и встал как вкопанный, прядая ушами и принюхиваясь. Ветер дул в сторону – и от него, и от стойбища, поэтому почуять что-либо было сложно. Но в запахах непрогретой с утра земли, палой листвы, стада косуль, что левее паслись у лесного озера, заячьих троп, появился новый. И такой, что Хан припал на передние лапы и тихо зарычал, сам не понимая от чего: от ярости, от страха или от… вожделения.
«Не стоит бросаться очертя голову к неизведанному, как бы соблазнительно оно не пахло!» Так учил отец. Он в молодости много путешествовал и рассказывал сыновьям о разных местах, в которых ему доводилось бывать, в том числе, о так называемых Полянах смерти. Они располагались в укромной долине в самом средоточии Синих гор, и были покрыты дивными цветами, источающими аромат, который для всех пах по-разному: для пчел – медоносами, для горных козлов – сочной травой и грибами, которые они обожали, для хищников – свежим мясом. Но тот, кто ступал на подобную поляну, оставался на ней навсегда, умертвленный сладким дурманом, а его труп, разлагаясь, удобрял землю, давая цветам нужные им питательные вещества.
Запах, который ощутил Зохан сейчас, был отталкивающим и манящим одновременно. Он сводил с ума, заставлял забыть об осторожности и бежать со всех ног к его источнику. Стараясь не терять голову, оборотень короткими перебежками направился к стойбищу, часто останавливаясь и прислушиваясь. До него еще несколько раз доносились крики, рычание, но они постепенно удалились на юго-запад, пока совсем не стихли. А затем ветер переменился. И принес запахи гари и крови.
Смерти.
Чувствуя, как заходится сердце, Хан помчался вперед и выскочил в круг, образованный первым рядом изб, часть которых уже горела вовсю.
- Мама! – перекинувшись, закричал он. – Ма-а-ам!
И бросился к своему дому, у которого уже занималась крыша.
Внутри, в клубах дыма, почти ничего не было видно, но Хан разглядел лежащее на полу тело, подхватил и выскочил наружу. Кашель рвал его легкие.
В широко открытых глазах Шамисы навсегда застыл страх. Ее горло было разорвано, и руки Зохана сразу оказались красными от крови. Упав на колени, он принялся трясти мать: молча, упорно, стиснув зубы. Если слезы и текли по его щекам, он их не замечал.
- Оставь ее, сынок, она ушла по тропе Вечной охоты! – послышался знакомый голос.
Зохан вскочил на ноги, развернулся и… отшатнулся.
- Старший!.. – всхлипнул Хан, позабыв о том, что он уже взрослый, смелый и сильный. – Старший…
И шагнул к нему, протягивая руки.
- Не подходи! – прорычал Дархан. Только тут Зохан заметил в его руке охотничий нож, с которого капала свежая кровь. – Стой, где стоишь, и слушай меня! За моим домом, под старой корягой, закопан мешок с табаком. В нем ты найдешь немного денег. Забирай их и беги в Вишенрог! Несись со всех лап! Найди лиса-одиночку, что приходил к нам весной, и передай ему…
За спиной Асаша раздался хриплый рык. Хан увидел Ранишу, и прежде чем успел что-либо сказать, она бросилась на Дархана.
Раниша – с искаженным безумием лицом, вымазанном в крови.
Раниша – в глазах которой плескалась бесконечная выматывающая ярость.
Раниша, больше похожая на ужасающий призрак, чем на фаргу.
Она была слишком молода и неопытна, чтобы противостоять матерому самцу. Глава клана, молниеносно схватив ее за волосы, развернул к себе спиной и одним движением перерезал ей горло. И закричал, в отчаянии запрокинув лицо в низкое осеннее небо, когда она упала у его ног, захлебываясь кровью, но все еще протягивая к нему жадные руки.
Крик оборвался рыданиями.
Хан чувствовал, что сейчас у него остановится сердце. Не в силах смотреть на Асаша, он огляделся и только сейчас заметил других членов клана, бездвижно лежащих на земле. Часть из них была зверски искусана, у многих – перерезано горло. Как у Раниши.
Крыша дома Рысяшей с грохотом обрушилась, взметнув кучу искр. От жара у Зохана заболела кожа.
- Слушай… меня… - медленно, будто с усилием проговорил Асаш. – Найди Лихая Торхаша Красное Лихо и передай, что он был прав – бешеные, числом более ста, идут на Вишенрог, уничтожая на своем пути и своих, и чужих… Торопись, Зохан Рысяш Смерть-с-ветки! Помни это имя, потому что если выживешь – останешься последним из клана!
- А остальные? – закричал Хан, сжимая кулаки. – Это ты убил их?
- Их убили бешеные, пришедшие с Севера. А я добил тех, кого покусали… - Дархан пошатнулся, словно силы его покинули. – Своими руками убил своих детей… Самых сильных они увели… Среди них твой брат, Улиш. Но если встретишь его – беги прочь и не оглядывайся!
- По… почему? – заикаясь, спросил Зохан.
- Потому что теперь он один из них… А теперь ступай! Пусть твой путь будет легок и короток, и все боги Тикрея помогут тебе!
Дархан склонился над Ранишей, тыльной стороной ладони погладил ее по щеке, а потом полоснул себя по горлу. И упал на ее труп, забившись в судорогах. Хан бросился к нему, но было поздно.
Подолгу разглядывая старую карту, оборотень прикидывал, как быстрее и безопаснее добраться до Вишенрога, хотя понимал, что первоначально разработанный маршрут оказывался самым удачным.
А Рубина, чем сильнее в воздухе пахло осенью, тем больше уходила в себя. Меньше смеялась, больше смотрела в окно, и в ее глазах отражался прозрачный свет, скрывая эмоции. Зохан не спрашивал, в чем дело. И так было понятно. Она пыталась приучить себя к мысли о скором замужестве, но пока получалось плохо. Однажды они, как обычно, листали один из самых любимых романов, повествующих о похождении славного рыцаря Озиллы Крокцинума, который знали чуть ли не наизусть, и Руби спросила:
- Хан, ты уже решил, когда уходишь?
- Наверное, по холоду уйду, - пожал плечами оборотень, - пока надо мамке помочь на зиму запас собрать. А потом – можно.
- Возьми меня с собой?
Выпалила, как задохнулась.
Зохан покачал головой и поднялся. Подошел к окну, кинул взгляд на кусты дикой малины, что окружали заимку. Он и сам-то не уверен, что задумка удастся, куда еще девчонку тащить? Тогда не только свои за загривок оттаскают, а и люди вновь вспомнят про вилы и дреколья. Если догонят – несдобровать обоим!
Он повернулся, оперся спиной о стену, скрестил руки на груди. Сказал мягко:
- Руби, ты же сама понимаешь, что я не могу этого сделать!
- Почему? – почти беззвучно спросила она.
Бледное лицо, огромные глаза, пухлые розовые губы… Арристо, о чем он думает?
- Потому что ты не выдержишь дороги! – раздраженно пояснил оборотень. Раньше они воображали, как вместе убегают и героически путешествуют – словно игру придумывали. Но игры кончились! - Это не поездка в телеге на мягком сене да под тулупом! Это гонка по пересеченной местности без сна и отдыха! Ты выдержишь без сна пару суток?
- Я… Я попробую!
- Попробует она… - Хан даже оскалился. В душе поднималась злоба – на ее дурацкую идею, на себя самого, что вынужден отказывать, на людей вообще за их слабость! – Я буду бежать со всех лап, понимаешь? Петлять по лесу, по воде сплавляться – по холодной воде! У тебя в такой сердце остановится, задержись ты в ней подольше! Я могу обходиться без еды – а ты через пару часов начнет ныть, что голодна! Если у меня не хватит времени на стоянку, я поймаю дичь и напьюсь горячей крови – и буду с новыми силами. А ты? Ты станешь пить свежую кровь?
Рубину передернуло. Она отвела, наконец, взгляд и прошептала:
- Я лучше поголодаю…
- И свалишься без сил!
Оба долго молчали. Наконец, девушка поднялась, бережно закрыла книгу, отодвинула на середину стола.
- Значит, книги все врут насчет настоящей дружбы! – горько сказала она. – Такой не бывает!
- Ты не понимаешь!.. – обиженный, воскликнул Зохан. – Я же о тебе забочусь!
- Не нужна мне такая забота, - покачала головой Руби, и у оборотня сжалось сердце, как будто он терял нечто важное. – Не думала я, что ты так презираешь людей!
- Я?! – изумился Хан. – Да с чего ты решила?
- С того! – ее голос задрожал. – По твоим словам я изнеженная, слабая и вообще нежизнеспособная дурочка, да?
- Когда я такое говорил? – оскалился оборотень.
- Только что! Что ж… Беги в свой Вишенрог один! Насчет меня не беспокойся – я никому не скажу!
И она покинула избушку так быстро, что он ничего не успел сказать вдогонку.
Зохан вышел следом, так и оставив книгу на столе. Нет, книги не врут! Ведь он хочет для нее, как лучше! Хочет спасти от лишений и опасностей, хочет, чтобы она была счастлива! «А будет ли она счастлива?» - коварно поинтересовался внутренний голос.
Хан уже собрался твердо ответить ему «да», как вдруг налетел на Ранишу. Юная фарга выскочила на него из-за дерева и преградила дорогу, тихонько шипя сквозь зубы.
- Теперь я знаю, куда ты бегаешь после того, как спишь со мной! – воскликнула она. – Как тебе не стыдно! Чем она тебя приворожила, эта девчонка? Для чего она тебе нужна, если между вами нет близости?
Зохан молча смотрел на нее. Она не поймет, даже если он попытается объяснить. Высмеет, а после всем разболтает про книги! Невольно копируя главу клана, он чуть поднял голову и прищурился.
- Не твое дело, фарга! Дай мне пройти!
Она расширила глаза, но покорилась – отступила в сторону. Лишь когда Хан оказался достаточно далеко, крикнула ему в спину:
- Я всем расскажу!
Хан даже плечами не передернул. Пусть болтает! Теперь ему точно не будет в клане места, а значит, прочь сожаления и да здравствует долгая дорога в Вишенрог!
Но к его удивлению, она не рассказала. Несколько дней обходила его стороной, а потом дождалась, когда он окажется один и подошла. Поздоровалась. Он ответил вежливо, ощущая, как при виде нее желание охватывает его с новой силой. Воспоминание о том, какая она становится гибкая, когда, выгибая спину, отдается ему, заставило его с шумом втянуть воздух. Глаза Раниши засверкали в ответ. Она молча взяла его за руку и увела в чащу.
После, когда они лежали, обнаженные, на травяном ковре на берегу говорливого ручья, фарга посмотрела на него и застенчиво поинтересовалась:
- Хан, а у тебя есть еще книги?
- Что? – он даже на локте приподнялся. – О чем ты?
- Я была в той заимке… Пошла по твоему обратному следу, когда ты ушел. Нашла на столе книгу. И прочитала. Мне понравилось!
- Правда? – он испытующе смотрел на нее, ожидая подвоха. Но в полных любовной истомы желтых глазах светилось неподдельное любопытство.
- Правда, - искренне ответила она. – Там… В книге этой, все по-другому. Как волшебство!
- Да, - согласился он и лег обратно, обнимая Ранишу и прижимая к себе. – Я попрошу у Руби принести тебе что-нибудь почитать.
- Мне обидно, что с ней ты проводишь так много времени, - помолчав, призналась фарга.
Хан оценил ее откровенность. Куснул за ухо. И произнес, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно:
- Уже нет, Рани, уже нет!
***
Когда по утрам на траве начала появляться изморозь, а ночевать в обнимку с Ранишей стало комфортнее в звериной ипостаси, Зохан Рысяш понял, что его время пришло. Оборотни всегда держали слово, даже данное самому себе, и дабы не поддаться слабости и не передумать, он положил себе сроку три дня.
Три дня до побега.
За это время следовало закончить свои дела, с тем, чтобы уходить в новую жизнь налегке и без сожалений. На деньги, накопленные за продажу шкурок белок и куниц, он купил у странствующего торговца красивый серебряный браслет и подарил Ранише. Та обрадовалась, как девчонка. Вертела тонкой рукой, разглядывая украшение со всех сторон. И только справившись с первой радостью, вопросительно взглянула на Хана. Он не стал ходить вокруг да около и сказал:
- Мне хорошо с тобой, Раниша, и я знаю, что и ты довольна мной. Но если ты встретишь свою пару – я не стану удерживать тебя и пожелаю долгой жизни и многих детенышей. Хочу, чтобы ты знала и не обижалась на меня…
Подойдя, фарга куснула его за подбородок. В ее глазах плескалась грусть, но грусть светлая, не отягощенная ни ревностью, ни яростью.
- Спасибо, что честен со мной, Хан, - ответила она, так и не поняв, что он прощается с ней. – Хорошо, когда сердце не мучается перед выбором, правда?
Он кивнул. Его сердце не мучилось выбором, а бешено желало ускорить побег. Но три дня! Он дал себе три дня.
В эти дни он был необычайно ласков с матерью, старался помогать ей больше, чем обычно, жадно смотрел в ее красивое лицо и мысленно просил прощения. Зохан знал, Шамиса будет в бешенстве, когда узнает, что он сбежал. Но знал и другое – она поймет его. Когда схлынет негодование, когда она перестанет ждать возвращения младшего сына, она успокоится и будет ждать от него весточки.
Лишь одно продолжало тяготить Хана – ссора с Рубиной. Они не виделись с того самого разговора. Оборотень исправно приходил на заимку, но даже запаха девчонки не ощущал. Видимо, она решила позабыть о нем и вовсю готовилась к свадьбе. Однако уйти, не попрощавшись, Зохан не мог. И потом, он обещал ей, что скажет о побеге, а оборотни всегда держали данное слово!
Он отправился в деревню рано утром, ступая бесшумно, как и полагается рыси, выслеживающей добычу. Прокрался на двор, рыкнул на собаку, да так, что та, заскулив, спряталась в будке. Руби доила корову в хлеву. От запаха свежего молока у Зохана так громко заурчало в желудке, что она, вздрогнув, обернулась. Какое-то время они молча смотрели друг на друга – крупный самец рыси и девушка-подросток. Затем она отвернулась и продолжила свое занятие. Хан перекинулся, обойдя девушку, сел так, чтобы видеть ее лицо.
- Все еще сердишься? – негромко спросил он.
Она дернула плечом.
- Зачем пришел, Хан? Детские игры кончились! Ты – сам по себе, а я теперь невеста: приданое шью, с женихом гуляю, матушка не нарадуется!
- Я рад… - пробормотал оборотень.
Во рту стало горько, будто белены объелся. И правда, зачем пришел? Они уже не дети! У нее своя жизнь, у него – с завтрашнего дня, своя!
Он поднялся, пошел к выходу, на ходу бросив:
- Ухожу завтра в полночь.
И уже на пороге, как стрела на излете, его достали ее слова:
- Я приду проводить.
Домой он не шел, а летел со всех лап! Значит, у него все-таки есть друг! Такой друг, который поддержит во всем! Поддержит, даже если, покидая Смертей-с-ветки, он совершает ошибку!
А затем он услышал вдали короткий, захлебнувшийся тишиной крик, и встал как вкопанный, прядая ушами и принюхиваясь. Ветер дул в сторону – и от него, и от стойбища, поэтому почуять что-либо было сложно. Но в запахах непрогретой с утра земли, палой листвы, стада косуль, что левее паслись у лесного озера, заячьих троп, появился новый. И такой, что Хан припал на передние лапы и тихо зарычал, сам не понимая от чего: от ярости, от страха или от… вожделения.
«Не стоит бросаться очертя голову к неизведанному, как бы соблазнительно оно не пахло!» Так учил отец. Он в молодости много путешествовал и рассказывал сыновьям о разных местах, в которых ему доводилось бывать, в том числе, о так называемых Полянах смерти. Они располагались в укромной долине в самом средоточии Синих гор, и были покрыты дивными цветами, источающими аромат, который для всех пах по-разному: для пчел – медоносами, для горных козлов – сочной травой и грибами, которые они обожали, для хищников – свежим мясом. Но тот, кто ступал на подобную поляну, оставался на ней навсегда, умертвленный сладким дурманом, а его труп, разлагаясь, удобрял землю, давая цветам нужные им питательные вещества.
Запах, который ощутил Зохан сейчас, был отталкивающим и манящим одновременно. Он сводил с ума, заставлял забыть об осторожности и бежать со всех ног к его источнику. Стараясь не терять голову, оборотень короткими перебежками направился к стойбищу, часто останавливаясь и прислушиваясь. До него еще несколько раз доносились крики, рычание, но они постепенно удалились на юго-запад, пока совсем не стихли. А затем ветер переменился. И принес запахи гари и крови.
Смерти.
Чувствуя, как заходится сердце, Хан помчался вперед и выскочил в круг, образованный первым рядом изб, часть которых уже горела вовсю.
- Мама! – перекинувшись, закричал он. – Ма-а-ам!
И бросился к своему дому, у которого уже занималась крыша.
Внутри, в клубах дыма, почти ничего не было видно, но Хан разглядел лежащее на полу тело, подхватил и выскочил наружу. Кашель рвал его легкие.
В широко открытых глазах Шамисы навсегда застыл страх. Ее горло было разорвано, и руки Зохана сразу оказались красными от крови. Упав на колени, он принялся трясти мать: молча, упорно, стиснув зубы. Если слезы и текли по его щекам, он их не замечал.
- Оставь ее, сынок, она ушла по тропе Вечной охоты! – послышался знакомый голос.
Зохан вскочил на ноги, развернулся и… отшатнулся.
Глава клана Смертей-с-ветки был не похож на самого себя. Его глаза горели, как у рыси, смотрящей в ночи на источник света, лицо кривилось, словно у сумасшедшего, а руки тряслись. Прежде мощное статное тело Асаша казалось искривленным и изуродованным, так, словно он долго и тяжело болел, и болезни не было видно конца.
- Старший!.. – всхлипнул Хан, позабыв о том, что он уже взрослый, смелый и сильный. – Старший…
И шагнул к нему, протягивая руки.
- Не подходи! – прорычал Дархан. Только тут Зохан заметил в его руке охотничий нож, с которого капала свежая кровь. – Стой, где стоишь, и слушай меня! За моим домом, под старой корягой, закопан мешок с табаком. В нем ты найдешь немного денег. Забирай их и беги в Вишенрог! Несись со всех лап! Найди лиса-одиночку, что приходил к нам весной, и передай ему…
За спиной Асаша раздался хриплый рык. Хан увидел Ранишу, и прежде чем успел что-либо сказать, она бросилась на Дархана.
Раниша – с искаженным безумием лицом, вымазанном в крови.
Раниша – в глазах которой плескалась бесконечная выматывающая ярость.
Раниша, больше похожая на ужасающий призрак, чем на фаргу.
Она была слишком молода и неопытна, чтобы противостоять матерому самцу. Глава клана, молниеносно схватив ее за волосы, развернул к себе спиной и одним движением перерезал ей горло. И закричал, в отчаянии запрокинув лицо в низкое осеннее небо, когда она упала у его ног, захлебываясь кровью, но все еще протягивая к нему жадные руки.
Крик оборвался рыданиями.
Хан чувствовал, что сейчас у него остановится сердце. Не в силах смотреть на Асаша, он огляделся и только сейчас заметил других членов клана, бездвижно лежащих на земле. Часть из них была зверски искусана, у многих – перерезано горло. Как у Раниши.
Крыша дома Рысяшей с грохотом обрушилась, взметнув кучу искр. От жара у Зохана заболела кожа.
- Слушай… меня… - медленно, будто с усилием проговорил Асаш. – Найди Лихая Торхаша Красное Лихо и передай, что он был прав – бешеные, числом более ста, идут на Вишенрог, уничтожая на своем пути и своих, и чужих… Торопись, Зохан Рысяш Смерть-с-ветки! Помни это имя, потому что если выживешь – останешься последним из клана!
- А остальные? – закричал Хан, сжимая кулаки. – Это ты убил их?
- Их убили бешеные, пришедшие с Севера. А я добил тех, кого покусали… - Дархан пошатнулся, словно силы его покинули. – Своими руками убил своих детей… Самых сильных они увели… Среди них твой брат, Улиш. Но если встретишь его – беги прочь и не оглядывайся!
- По… почему? – заикаясь, спросил Зохан.
- Потому что теперь он один из них… А теперь ступай! Пусть твой путь будет легок и короток, и все боги Тикрея помогут тебе!
Дархан склонился над Ранишей, тыльной стороной ладони погладил ее по щеке, а потом полоснул себя по горлу. И упал на ее труп, забившись в судорогах. Хан бросился к нему, но было поздно.
