Глава 1 Просто ангелочки
1
Лондон 1991
Он ненавидел слово «талант». Терпеть не мог. Согласно словарю, оно означало выдающиеся природные способности. На деле, оно означало непризнанность. В его творческой семье слово «талант» никогда не звучало в контексте успеха и признания. «Прирожденный талант», «непризнанный талант», «нераскрытый талант»… Почему не называть вещи своими именами? Разве «посредственность» не есть «непризнанный талант»? Мы все рождаемся посредственностями. И в нем самом не было ничего особенного. Он был почти обычным. Обычным ребенком с хорошей памятью и необычной для его возраста упертостью. В семь лет у него появилась цель в жизни – не стать таким, как его родители. Человеческий мозг способен на удивительные вещи, когда появляется цель в жизни.
— Дэнни, продемонстрируй нашим гостям свой замечательный талант! — ненавистное им слово, произнесенное молодой миловидной женщиной с нелепыми цветными прядями на голове, вырвало мальчика из раздумий и вернуло в сумасшедший мир. Под гостями она имела в виду странную разношерстную публику, состоящую, в основном, из музыкантов, художников, поэтов, одним словом, «лентяев», как думал маленький Дэнни. — Он такие цифры в уме считает, вы ахнете!
Его раздражали эти люди, собравшиеся на день рожденья его матери, с нездоровым блеском в глазах обсуждающие какую-то театральную пьесу, в которой все актеры были голые, и недавно прошедшую художественную выставку, где по галерее свободно бегали кошки и крысы.
— Дэнни! Ты меня не слышишь? Сколько будет двадцать семь умножить на тридцать два?
«Неужто, правда в уме посчитает? Он же совсем ребенок!» «Он нормальный?» «Знаете, есть такие отклонения, синдром саванта называется…»
— Это вы сами вроде должны уметь, — дерзко сказал Дэнни. — Взрослые уже.
«Хотя если вы что и считаете, то себя гениальными, а это далеко не математические вычисления», — подумал он.
— Дэнни, — услышал он голос отца. — Не расстраивай маму. Она тобой так гордится.
— Хорошо. Восемьсот пятьдесят четыре, — отчеканил Дэниел. — А теперь мне можно идти?
— Амалия! Эдвард! Этот ребенок ваше самое лучшее творение! А какие у него еще таланты? Он играет на музыкальном инструменте, как папа, или пошел в маму и пишет картины?
— В плане художественных талантов полный ноль — даже чашку не может нарисовать, а музыкальный слух у медведя и то лучше. Но он все равно наш маленький гений!
— Дэнни, а кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
— Бухгалтером, — не задумываясь, ответил Дэниел и, пока взрослые переглядывались и лихорадочно думали, что тут надо бы сказать, добавил: — Займусь финансами родителей. Пропадут же без меня. Абсолютно не умеют тратить деньги. Так же как и их зарабатывать. Если не возьму все под свой контроль, закончат в нищете, как Дали или Гауди.
В шоке от услышанного: то ли от странных амбиций семилетнего ребенка, то ли от его познаний в биографии известных творцов, все просто молча кивали головами.
2
Суррей 1993
— Этот дом я оставлю тебе! — донесся до Дэниела сверху теплый голос цвета осенних листьев — он обволакивал и успокаивал, как золотистые оладьи на завтрак с сиропом и корицей в серый дождливый день. Дэниел сжал слегка шершавую ладонь деда и закинул голову вверх — в его семье все мужчины были высокими. Они медленно гуляли по саду вокруг небольшого двухэтажного дома из красного кирпича, который тут и там выглядывал из-под осадившего его фасад плюща. Под ногами хрустела дорожка, выложенная из камня, которая, извиваясь вокруг пышных сочных кустарников и ярких пятен неизвестных Дэниелу цветов, вела к глади небольшого прозрачного пруда с настоящими рыбками. Дед ласково потрепал его волосы.
— Ты очень похож на бабушку, ты знаешь? Те же темные волосы, карие глаза, черты лица, такой же пронзительный взгляд. Интересная наука, наверное, генетика... — бормотал дед, погрузившись в воспоминания. — Ее отец был родом из Сан-Паулу, а мать парижанка. Смесь знойной Бразилии и французского шика поразила меня на месте. Яркая, своевольная, зажигающая, окутанная парижским флером, обожающая музыку… Твой отец тоже пошел в нее. Как ты видишь, я ее полная противоположность — скучный англичанин из Суррея, который свою жизнь посвятил книгам. Что она во мне нашла?
— Противоположности притягиваются, — сказал Дэниел, когда они подошли к уютной беседке, увитой зеленью и лиловыми цветами.
— Да, так говорят, — согласился дед, садясь на деревянную скамейку.
— Это наука, а не просто разговоры, — деловым тоном сообщил внук, присаживаясь рядом. — Для здорового потомства мы подсознательно выбираем непохожих на нас людей: чем больше процент генетических различий, тем более здоровыми рождаются дети.
— Ты слишком умный для своего возраста, что, возможно, подтверждает только что тобой сказанное.
Они сидели в беседке, которая ограждала их от всего остального мира, и просто молчали. Дэниел ни с кем не мог просто молчать, даже с родителями, или нет, особенно с родителями. «Дэнни, что ты такой молчаливый, ты не заболел?», «Амалия, оставь его, ты же знаешь, что он там, в своем цифровом мире или, черт знает, как его мир называется...», «Ты просто лежишь и смотришь в потолок? Неужели тебе не скучно?», «Ты опять витаешь в облаках! Ты уже взрослый мальчик, мог бы поддержать разговор», «Вот умный ребенок, но странный до дрожи», «О чем ты думаешь?». «Какая разница? Ведь все равно не поймете!», — мысленно отвечал Дэнни. Дедушка всегда говорил с ним на равных и с искренним интересом выслушивал все, что сообщал ему Дэниел.
— Ты пойми, — рассказывал тот деду. — Успешная торговля акциями — это математика, расчет. Плюс знание всего.
— Что значит «всего»? — недоумевал дед.
— Всего, что происходит в мире, не только в области экономики и политики, а во всех областях: экологии, науке, технике, культуре! Знания плюс математика принесут миллиарды!
— Вундеркинды, вроде тебя, мечтают создать какое-нибудь лекарство от неизлечимой болезни, или спасти окружающую среду, — говорил дед. — Ты не хочешь направить свои незаурядные способности в каком-нибудь из этих направлений?
— Дедушка, я не вундеркинд и меня не тянет к химии, — раздраженно ответил Дэниел. — Меня тянет к материальному благополучию.
— Вроде ты не голодаешь, в дырявых штанах не ходишь… Мы не бедные.
— Это ты не бедный! Родители живут за твой счет! Легко писать никому не нужные картины и дуть в саксофон, если думать о счетах не нужно.
— Они творческие личности… Эмоциональные…
— За творчество и эмоции хорошие деньги не платят. Винсента ван Гога материально поддерживал брат, Рембрандта похоронили на кладбище для бедных…
— Откуда ты все это знаешь? Дэнни, в кого ты такой? — перебил его дедушка. — Ты меня пугаешь. Погоня за земными благами часто заводит нас в тупик. Не забывай.
Дэнни с любовью посмотрел на родное усталое лицо, обрамленное уже совсем седыми — но все еще густыми — волосами, на котором с каждым годом прокладывали себе дорожку все новые морщины. В дедушке все как будто смягчилось: овал лица, линия рта, уголки губ бессильно опустились вниз, так же, как и внешние уголки глаз. Обычно крепкий, с неизменно ровной осанкой, дед стал таким, как будто его, как гвоздь, вбили в древесину твердых пород и при этом немного погнули.
— Дэнни, ты должен мне кое-что обещать, — вдруг прервал тишину дед. — Я уже старый...
— Что обещать? — деловито поинтересовался Дэнни.
— Собранную мной библиотеку ты распродавать не будешь.
— Делай с ней сам, что хочешь. Я-то тут при чем?
— Я не вечный.
— Ладно, обещаю, только закончим этот разговор, — попросил Дэниел. Он не хотел даже думать о том, что когда-нибудь единственный человек, который понимает его без слов, который является его связью с этой странной реальностью, может исчезнуть.
— С домом можешь делать, что хочешь, — добавил дед, пропустив мимо ушей взрослые выражения десятилетнего внука. С любовью потрепав непослушные волосы мальчика, он добавил: — Жаль, что вы переезжаете. Мне будет не хватать наших разговоров.
— А я могу остаться с тобой? — с искренней надеждой в глазах спросил Дэнни. — Пожалуйста! Я не хочу во Францию! Что я там забыл?
— Но ты должен ехать вместе с родителями.
— Почему?
— У твоего отца там теперь работа.
— У него там работа, потому что мама всегда хотела жить в Париже. У них все равно не было, нет и не будет денег. Если бы ты им не помогал, им бы пришлось заняться настоящим делом.
— Кто знает? — расплывчато отреагировал дед. — И вот еще что, Дэниел… — тут он повернулся к внуку и взглянул на него своими все еще очень яркими голубыми глазами — да уж, родственниками они со стороны не выглядели.
— Еще что-то пообещать? Ни музыкантом, ни художником не стану — будь спокоен.
— Нет, не это. Дэнни, тебе нужно найти друзей. Или хотя бы одного друга. Даже лучше одного друга. Друг — ценность, но не как деньги, которых чем больше — тем лучше.
— Зачем мне друг?
— Ты умный мальчик, который иногда задает глупые вопросы. Друзья — неотъемлемая часть жизни. Главное — не ошибиться в их выборе, и здесь лучше полагаться не на рассудок, а на чувства.
— Это будет сложно, — Дэниел слегка прищурил глаза, словно взвешивая все за и против такой перспективы.
— Ты знаешь, у каждого человека свои сложности. Кому-то надо учиться контролировать свои эмоции, а кому-то, как тебе, надо учиться иногда подавлять голос рассудка.
— Но это же... —— Дэнни не хотел обидеть дедушку, но другого слова как «глупо» найти не мог.
— Мудро, — закончил за него дед. — Иначе как ты собираешься найти свою вторую половинку, когда вырастешь?
Прода от 03.01.2021, 13:04
3
Пригород Парижа 1995
Мерное тиканье часов — лучшая музыка. Оно распутывает бессвязный клубок мыслей и расставляет все по местам. Четкий интервал, ритм, простота, порядок, движение, ничего постороннего, ничего раздражающего, никакого замедления, никакого ускорения, так надо идти по жизни — не останавливаясь, идти к своей цели по четко продуманному маршруту. Самая приятная и понятная картина — белый цвет. Его потолок был вершиной искусства: без вычурности и без претензий — белый цвет ничего тебе не навязывал и не предписывал, наоборот, он говорил: твой выбор, не слушай никого, ты сам себе художник. Своей жизни.
— Как же меня раздражает это противное тиканье! Словно молотком по голове! Давай хоть музыку включим!
Дэниел неохотно повернул голову и его взгляд встретился с вопросительным взглядом своего почти двойника: в таких же темных, как и у него, глазах, светились ум, любопытство, настойчивость, вот только в более мягких тонах; такие же темно-каштановые волосы, только чуть более вьющиеся, расходились у его почти отражения в разные стороны непослушными волнами. Такие же высокие скулы, прямой нос, губы четкой формы, тонкое лицо, чуть сужающееся книзу, заканчивающееся, однако, у парня напротив чуть более заостренным подбородком, чем у Дэниела. Их вполне можно было принять за братьев — такие одинаковые и одновременно абсолютно разные. Их отцы пытались своим музыкальным талантом обеспечить семью, хотя слово «обеспечить» больше относилось к отцу Марка. Семья Дэниела, благодаря наследству со стороны отца, не бедствовала и могла позволить себе такое баловство, как игра на музыкальном инструменте.
— Для меня лучшая музыка — это метроном, — ответил Дэниел. — И зачем тебе музыка, Марк? Ты же вроде как читаешь. Разве это не отвлекает? — Он окинул взглядом собранные на небольшом столике стопки книг, которые Марк достал из книжного шкафа своего друга и второй час методически изучал, пока Дэниел смотрел в потолок, лежа на тахте.
— Удивляюсь, как сын музыканта может не любить музыку, — пробурчал Марк, помечая нужную страницу очередной закладной.
— Как можно так долго читать одну книгу? — раздраженно спросил Дэниел.
— Это ты у нас гений, можешь один раз прочитать, а потом весь день лежать и смотреть в потолок. Нам, обычным смертным, надо учиться, повторять... — спокойно пояснил Марк.
— Я думаю, — Дэниел приподнялся на локте, и несколько тонких солнечных лучей, протиснувшихся между горизонтальных панелей жалюзи, пристроились на его загорелом лице. — А думать я могу, только глядя на потолок. От аляповатых обоев и повсюду развешанных картин мои мысли пускаются в бегство.
— Как может сын художницы так относиться к живописи? — покачал головой Марк, переходя к следующей стопке.
— Послушай, Марк, — Дэниел пропустил последний вопрос друга, который был риторическим, и оба это понимали. — Что ты откопал в этих книгах? Для школьной программы здесь ничего нет. Да и учебный год уже закончился.
— В вашей библиотеке столько книг о древних языках! О семитских, санскрите, старославянском, древневерхненемецком, древнегреческом...
— Это из дедушкиной коллекции. Присылает мне потихоньку книги из своей библиотеки — прививает мне любовь к старинным рукописям. И ему это удается. Не думаешь же ты, что мои родители интересуются древними языками?
— …и готском! — увлекся Марк и, не слушая друга, продолжил: — Некоторые издания сами по себе уже раритеты! Представляешь, шумерский язык не имеет генетического родства ни с одним другим языком мира! Письменность клинописная, аккадцы ее позже заимствовали...
— А откуда шумеры родом? — перебил друга Дэниел.
— Тоже никто не знает. Загадочный народ. Их происхождение неизвестно.
— Я знаю, почему мы дружим, — сказал Дэниел, снова откинувшись на тахту и подложив руки под голову.
— Потому что наши отцы играют в одном джазовом ансамбле? — автоматически предположил Марк, мыслями витая где-то в Древней Месопотамии, аккуратно листая какой-то толстый том с аналогичным названием.
— Потому что мы оба странные. Тебе почти тринадцать лет, а чем ты интересуешься?
— Да, странные, — согласился Марк. — Особенно ты. Тебе тринадцать лет, а ты уже всю школьную программу прошел.
— Давай куда-нибудь съездим — лето на дворе. Может, в Амстердам?
— Нас родители одних не пустят. Тем более в Амстердам.
— Тогда можно сбежать. А родителям оставим записку, — на полном серьезе предложил Дэниел. Он вдруг резко поднялся, подошел к окну, приподнял жалюзи, которые скрывали от его глаз скучный — а не лиричный, как уверяла его мать — пейзаж где-то в окрестностях Парижа. В очень далеких окрестностях.
— Уж лучше бы я остался с дедушкой.
— А где он живет?
— В маленькой деревеньке в Суррее. Там пейзаж на самом деле красивый. Такой... типично английский, успокаивающий. И если уж переезжать, то в город: Лондон или Париж! Логику людей творческих понять невозможно, потому что ее не существует.
— Друг мой, ты, наверное, не в курсе, какие в Париже цены? Даже здесь мои родители с трудом могут наскрести денег на аренду небольшой квартирки.
Дэниел промолчал. Марк как-то незаметно из школьного приятеля стал его другом и вроде даже неплохим, разделял его страсть к учебе, чтению, но, похоже, он совсем на этой почве сдвинулся. Как и Дэниел, он был немного странным – в его возрасте листают журнал с крутыми тачками или девочками, а не с древними каракулями. Наверное, Дэниел все же оставит нового друга себе. Пусть будет — дедушка плохого не посоветует.
4
Санкт-Петербург
1995
— Иногда мой ребенок вызывает у меня немного жутковатые ощущения. Не в таких масштабах, как Дэмиен из «Омена», но...
