Пролог
Аликс сделала шаг вперед. И еще один. И еще. Она заставляла себя идти. Как можно дальше от этой комнаты. Прочь. Она жалела, что у нее нет с собой кинжала. Хотя… в этом случае кинжал бы не помог.
С Гильомом ножа хватило на какое-то время. Сначала она ударила его палкой, когда Гильом свернул шею ее любимой куропатке. Свернул, глядя прямо в лицо, наслаждаясь ее беспомощным гневом. Недолго правда, потому что удар Аликс пришелся по ноге. Синяк вышел смешной, не больше свинного хвоста, но разгневанный отец отобрал у нее палку, поставил Аликс коленями на просо и прочел целое нравоучение, из которого она впрочем поняла лишь одно, главное: защищать себя ей придется самой. И когда Гильом засунул в нее пальцы, укусила его за ухо. В ответ Гильом разбил ей лицо, но что порченый товар при замужестве покроет позором фамильную честь, понять ума хватило, и на какое-то время он переключился на крестьянских девок. От них, видимо, и набрался познаний. А когда попытался засунуть свой отросток Аликс в рот, она схватила нож. Ей повезло — нащупала рукоять на полу, задыхаясь под весом наследника де Вуазенов, пока он развязывал гульфик. Нож был охотничий, Гильома. Он тогда здорово испугался, увидев лезвие у своего хозяйства. Разумеется, Гильом нажаловался родителям. Нож пришлось вернуть, но к тому времени она раздобыла на кухне другой. С ножом ела, с ножом спала, а когда нечаянно забыла его в комнате, то с сердцем, бьющимся в горле, держа спину прямо и глядя Гильому в глаза, разминулась с ним в коридоре. Липкий пот покрывал все тело, а она научилась не показывать страх.
От воспоминаний едкая горечь поднялась по горлу. Держать спину прямо. Держать… Ее вытошнило мужским семенем. Прямо на солому в замковом коридоре. Так даже лучше. Так это не останется у нее внутри.
С Раймоном было проще. Его животные порывы всегда можно было остановить ссорой, благо он глуп и вспыльчив как солома на ветру. Но супружеский долг время от времени приходилось все же исполнять. Супружеский долг. Она ненавидела даже эти слова, не говоря уже о том, что они подразумевали. А подразумевали они боль, слизь, мерзкие запахи. Ее снова зашатало. Даже сквозь тяжелый, неприятный запах рвоты, она чувствовала, что пахнет семенем. Пустой желудок резью отзывался на позывы тошноты. Тело содрогалось крупной дрожью. Вытерев губы и обхватив себя руками, Аликс продолжила ночные блуждания по разоренному замку. Временами ей казалось, что в опустевших покоях и коридорах эхо двоит ее шаги.
Да, с Раймоном было проще. Она не ценила того, что имела, и теперь расплачивается. Прельстилась проповедями заезжего аббата о неправедности похоти, и вот куда они ее привели. То, что раз за разом распирало ей горло, не давая дышать, с точки зрения Амори похотью не являлось.
Он не позволял себе такого до побега. Лишь потом, когда она всецело оказалась в его власти, проповеди о чистоте духа и смирении плоти сменились мягким нажатием на плечи, опускавшим ее на колени. Аликс не могла себе этого простить. Она хотела свободы, а попала в путы жестче прежних. Монастырь, в котором Амори ее спрятал, был мужским, и Аликс боялась, что в случае отказа просто пойдет по рукам. Раз за разом она опускалась на колени. Какой глупостью было надеяться избавиться от власти одного мужчины с помощью другого!
Выбраться из этих силков помогут только выдержка и сила воли. Она не сдастся. Так близко от цели не сдастся. Она уже хозяйка в замке, и это на порядок лучше положения бесправной наложницы, прячущейся в аббатстве. Но чтобы удержать власть, Амори нужен ей. Нужен. Сейчас, пока войско крестоносцев в походе, это происходит намного реже. «Уже облегчение», — пыталась Аликс убедить себя, но память услужливо напомнила, как она задыхалась всего получасом ранее, как скрюченные пальцы держались за складки парчовой сутаны, пахнущей благовониями, а властная рука с пастырским перстнем не давала отстраниться. Ее снова вытошнило, на сей раз жидким и едким желудочным соком. Аликс теперь все время мутило от запаха благовоний.
Но за пределами комнаты Раймона, теперь занятой папским легатом, замок пах не благовоньями, он пах гарью. За те дни, что Аликс успела провести в его стенах после возвращения, она сполна научилась различать нюансы. Как пахнет сожженное дерево, как — обуглившиеся камни, и как — мясо. От смрада сгоревшей плоти ее тоже мутило. Но она выстояла всю церемонию аутодафе*, хоть временами ветер относил дым прямо на помост, с которого доблестные воины Христовы, во главе с Амори, и она, как хозяйка замка, приютившего ересь в своих стенах, наблюдали за свершением акта веры**. После она все мыла и умащивала волосы, пытаясь избавиться от въевшегося в них запаха, вызывавшего тошноту. Напрасно. Вонь гари так же, как вонь мужского семени преследовала ее повсюду, напоминая о выборе, который у нее был — один раз сгореть заживо или раз за разом становиться на колени. Был, впрочем, и еще один выбор… Аликс остановилась у первой ступени лестницы. Шагнуть сейчас, не глядя…
Нет, слишком глупо. Лучше уж со стены тогда. Быстрее, меньше боли и наверняка. Но темный провал лестницы, ведшей когда-то на галерею, притягивал ее, манил. Не сейчас, — усилием воли одернула себя Аликс. Сейчас не настолько все плохо, не настолько безнадежно. Она выстоит. Выдерживала раньше, выдержит и теперь…
Боль согнула ее пополам, спазмы заставили задыхаться, чуть не выкашливая внутренности. Из-за слабости в коленях и сгустившейся перед глазами темноты Аликс шарила рукой в поисках стены, не желая скатиться по треклятой лестнице ненароком, не по своей воле.
Внезапно, затылком она ощутила на себе чей-то взгляд. Кто увидел ее такой? Преодолевая слабость и головокружение, она заставила себя обернуться. Глубокая ночь. Наверное, померещилось.
Из всех, кто мог оказаться здесь посреди ночи… Господи, этот скоморох. Она заставила себя распрямить плечи и встретиться с ним взглядом в тусклом и неровном свете догорающего факела, прикрепленного к стене в двадцати шагах. Мужчина у противоположной стены стоял и смотрел. Она не могла понять, почему он просто стоит, чего ждет. И как давно он за ней наблюдает? Раймон тоже здесь? Только не это, на еще одну битву она сейчас не способна… Аликс затравленно оглянулась и пропустила момент, когда за пару шагов он оказался рядом и схватил ее.
Она дралась. Пиналась, кусалась, чувствовала, как трещит ткань дублета в зубах. Но он держал и не ослаблял хватки, оттаскивая прочь от лестницы. Аликс била, а он позволял, уворачиваясь лишь от пинков по наиболее уязвимым местам. Внутри вдруг будто что-то лопнуло, и наружу хлынули вся грязь и ужас, не находившие выхода в тошноте. Она не плакала — выла, и чтобы заглушить вой зажимала в зубах то собственную руку, то ткань его одежды. Потом Аликс затихла, изредка содрогаясь и бессильно прислонившись к чужому плечу — ноги ее не держали.
Наверное, он почувствовал, как, накопив силы, снова напряглось ее тело, и отпустил Аликс за мгновение до того, как она глухо сказала:
— Никогда больше не прикасайся ко мне.
Он сделал шаг назад, но Аликс этого оказалось мало. Она чувствовала себя уязвимой, с выставленной напоказ ободранной кожей, поэтому расстояние между ней и скоморохом должно было стать как можно больше. Как можно быстрее.
— И только посмей кому-нибудь рассказать, — сказала она уже на повороте и почувствовала в собственном голосе отголосок недавних слез. Никто не должен был видеть ее слабой. Никто.
Глава 1
— Больше никуда не беги, поняла? Дождись меня, — Раймон приобнял ее одной рукой и прижал к себе, едва не заставив ноги оторваться от земли, и Иви стало приятно-приятно. От избытка чувств она уткнулась лицом в его подмышку, и чтобы поцеловать, Раймону пришлось заставить ее поднять голову.
Сейчас, вспоминая о том, как они прощались, Иви чувствовала тепло и безопасность. Странно, конечно, крестовый поход, замок пал, и она странница в дороге, но Иви чувствовала себя на удивление спокойно, будто наконец пришла домой, туда, куда всегда стремилась. Ее словно накрыло невидимым капюшоном, под которым уютно и безопасно, и силой своих чувств мысленно она простерла этот защитный капюшон и над Раймоном. С ним ничего не случится, она дождется его, они встретятся.
— Ох, девочка, не смотри так. Любовь — самый сильный соблазн, побуждающий нас задерживаться в этом мире, — вздохнула н-Ано, поймав мечтательный взгляд Иви.
— Разве это плохо? — спросила молодая женщина.
— Для вас с ним — нет, — ответила кастелянша.
Повинуясь возникшему желанию, что в последнее время с ней случалось нередко, Иви подошла и обняла н-Ано. Та потеряла дочь и внуков в Безье, и хотя внешне своего горя не показывала, Иви давно хотелось как-то передать ей свое сочувствие. Иви надеялась, что у н-Ано есть еще дети, но Флор развеяла эту надежду, отрицательно покачав головой в ответ на вопрос.
Н-Ано сначала удивленно замерла, а потом прикоснулась рукой к волосам Иви в ответ.
— Ты ласковая. Ему это нужно, хоть он и в жизни не признается, — на последних словах кастелянша улыбнулась, и Иви почувствовала это по голосу.
— Вам тоже, — неожиданно для себя самой ответила Иви.
— Тепло и ласка нужны всем, — согласилась кастелянша, крепче прижимая Иви к себе. — В этом холодном и страшном мире.
В мире за пределами повозки и дневных привалов в укромных местах, простиралась устрашающая красота горных ущелий и дорог, на которых они встречали настороженные взгляды изредка проезжающих мимо путников, так же как и караван из Гельона, предпочитавших передвигаться ночью, и с которыми иногда удавалось перекинуться коротким, торопливым шепотом — обменяться новостями. Ничего по-настоящему нового, впрочем, за все время пути до Конфлана, они так и не узнали, но это был тот случай, когда отсутствие вестей само по себе было не самым плохим из возможного.
Замок, ожидаемо, оказался красив, крепок и, пожалуй, побольше Гельона. Обстановка и настрой внутри напомнили Иви, каким был Гельон перед самым появлением крестоносцев, то же тревожное ожидание страшного и неведомого читалось в лицах обитателей Конфлана и среди них так же почти не было женщин. Путь женской части каравана, как выяснилось, лежал дальше, в место под названием Горное укрытие, Конфлан был лишь передышкой на пути.
Во время этой передышки Иви встретилась с н-Пейраном. Граф Конфлан был мало похож на брата, и все же что-то трудно уловимое, но общее у них имелось. Иви так и не сумела понять, что именно — она сильно смутилась и предпочла молчать, опустив глаза долу. Н-Пейран спросил, как прошло их путешествие и довольна ли она тем, как ее приняли в Кофлане. Иви лишь кивнула, торопливо прошептав, что все хорошо. Граф пожелал ей счастливого пути в Горное укрытие, сообщил, что там о ней позаботится его супруга, графиня Эсклармонда, и ушел, а Иви выдохнула с облегчением.
Горное укрытие было сложно назвать замком. Пара башен высилась на невообразимой высоте и своей формой вполне могла сойти за скалы. У Иви кружилась голова, и все переворачивалось в животе, пока они поднимались наверх.
В небольшой комнате, куда привели Иви с н-Ано, собралось несколько женщин с детьми. Супруга н-Пейрана, н-графиня Эсклармонда приветствовала гостей, спросила о новостях и велела своей помощнице их обустроить. Н-графиня показалась Иви красивой, с овальным, плавно заостряющимся к подбородку лицом, большими темными глазами и тонким, чуть курносым носиком. Рождение детей и возраст уже наложили на нее свой отпечаток, но вид очень похожей на мать старшей дочери легко давал понять, что юной девой н-Эсклармонда вполне соответствовала нареченному имени*.
Волос н-графини видно не было за головной повязкой и покрывалом, но у обеих ее дочерей — Пейреты и Леуны — на голове вились пышные каштановые кудряшки, и Иви решила, что унаследовали они их от матери. Старшая дочь уже входила в пору девичества и почти догнала мать ростом, а младшая еще только выходила из младенчества и не слишком уверенно держалась на ножках. Гонтран, приезжавший в Гельон накануне штурма, был средним между сестрами.
Число жителей Горного Укрытия явно превышало обычное и до прибытия каравана из Гельона, но Иви после пещер было не привыкать к жизни среди большого скопления народа в маленьких помещениях. В небольшой комнате малой башни, которую им выделили, днем и ночью находилось не менее четырех женщин, занимавшихся по большей части, кто прядением, кто шитьем.
Это было похоже на донжон в Гельоне, где они часами вышивали вместе с н-Ано, с той разницей, что теперь, помимо н-Ано рядом рукодельничали н-графиня Эсклармонда и две ее самые доверенные служанки. Говорили они не только об узорах, которые вышивали, от узоров разговор неизменно плавно перетекал к гербам домов Окситании и Арагона, а от гербов — к их носителям. Имена, возраст, привычки совершенно незнакомых Иви знатных людей час за часом лились ей в уши, и молодая женщина скоро начала догадываться, что это неспроста. В Гельоне н-Ано разговорами исподволь готовила ее к роли хозяйки замка, и н-Эсклармонда сейчас делала то же, только по-своему. Спокойным, ровным голосом, словно бы невзначай, она также расспрашивала Иви о соседях де Вуазенов, заставляя вспоминать такие мелочи, которые Иви никогда бы и не подумала, что помнит. Чего н-Эсклармонда никогда не делала, так это не называла Иви по имени. «Дражайшая сестра» сказала она при встрече и с тех пор придерживалась этого обращения.
Мысленно сравнивая себя с н-Эсклармондой, Иви пришла к выводу, что до настоящей графини ей далеко как до небес. Завидная уверенность, невозмутимость, привычка повелевать — Иви казалось, что такому научиться невозможно.
Стояла сильная жара, в башне из-за многолюдности было душно, и Иви чувствовала, как от долгого сидения в одной позе за вышиванием руки и особенно ноги наливаются тяжестью, тело покрывается потом, а воздуха становится недостаточно. Она долго стеснялась попроситься выйти, но однажды все же не выдержала, и с тех пор уходила регулярно на короткие прогулки в маленьком дворике между башнями, приносившие относительное облегчение. Компанию во время этих прогулок ей составляла н-Ано, а от ощущения тяжести помогали избавиться не только ходьба, но и дети, игравшие во дворе.
Все малыши казались Иви красивыми. Дети слуг и крестьян, конечно, не могли похвастаться такими пухлыми щечками с веселыми ямочками и такими красивыми платьями как у Леуны де Ге, но в остальном разницы Иви не видела. Девчушка так же, как остальные часто играла во дворике с деревянными куклами, так же смущалась под ее взглядом и так же пряталась, чтобы потом выглянуть и, обнаружив, что Иви все еще смотрит, довольно хихикнуть и снова спрятаться. Они с охотой играли в эту нехитрую игру в прятки с гляделками — Иви не отказывала себе в чуть горьковатой от осознания, что собственных детей у нее нет, ребячьей забаве.
— Леуна, иди сюда! Немедленно!
В разгар игры, Пейрета протянула руку, и младшая сестра, повинуясь, подошла и вложила пальчики в протянутую ладонь.
