Альфонсо
Мне было всего шесть лет, когда отец ушел на войну. А когда он вернулся с перебитой снарядным осколком левой рукой, суровым, с морщинами в уголках глаз, осунувшимся лицом, мне было уже девять. Разговоров о войне в семье было мало. Отец, в отличии от деда не любил этих военных рассказов. Мама же, не отходившая от него ни на шаг с радостью на лице, тоже не шибко расспрашивала его. А вскоре у меня родилась сестренка. Но я уже знал, что хорошие испанцы во главе с генералиссимусом Франко, после тяжелой борьбы, победили Коминтерн с помощью моего папы. Ну и других русских солдат, и офицеров, немецкого легиона Кондор, итальянцев, португальцев и добровольцев других стран. С горящими глазами я смотрел на висевшую в шкафу форму лейтенанта испанской пехоты с орденом «За военные заслуги» и военной медалью «Святого Фердинанда», медалями «Добровольца», «За ранение», и медалью «Победы».
Время шло. Началась новая война. И когда в середине 1940 года Правительство Рейха объявило о новой политике в отношении СССР, направленной на восстановление Русского Национального государства, значительная часть русских эмигрантов, была готова оказать помощь Вермахту в надежде освобождения России от большевизма. Или, вернее с радостью приняли помощь Вермахта, ибо именно для них это был последний шанс вернуться на Родину. Отец был одним из первых русских офицеров, вновь надевших форму. Да он, по сути и не снимал ее.
В начале 1942 года, после контузии, папа приехал домой, врачи настояли на отпуске. Все мы: я, мама, малышка Грета, дед, — несказанно были рады. Целые две недели, папа будет с нами! Мне в ту пору было одиннадцать лет. Я был невероятно горд, когда шел по улице рядом с отцом. Он был в форме подполковника русской пехоты, а к испанским наградам прибавились нагрудный черный знак «За ранение», и Железный крест первого класса на левом нагрудном кармане мундира. Но мне, восторженному мальчишке больше всего нравился орден «Святителя Николая» второй степени на трехцветной Российской орденской ленте. Отец в кителе защитного цвета с трехцветной, бело-сине-красной нашивкой на левом рукаве, в высоких кавалерийских сапогах и в портупее с кобурой, в фуражке с русской кокардой, и широких русских погонах, вызывал у окружающих большой интерес. Прохожие из немецких военных, скользнув взглядом по наградам, уважительно брали под козырек.
Однажды, на второй день после его приезда, утром, почтальон принес телеграмму. Отец расписался в получении, прочел и улыбнулся взволнованной матери, стоявшей в дверях залы с прижатой к груди руками. Мамино волнение было понятно. Когда солдату, приехавшему с фронта в отпуск, приходит телеграмма, то, скорее всего доброго не жди, но она ошиблась.
— Из Испании! Завтра приезжает мой брат! — отец просто сиял.
Мы все были несказанно удивлены. Об испанском брате князя Кудашева никто из семьи не имел понятия. Весь день, папа был в приподнятом настроении, шутил, смеялся. К ужину мы уже знали, что завтра утром на вокзале он встретит своего боевого товарища по Испанской войне.
— Не просто так назвал его братом, если бы не я, его в живых не было, а за свое возвращение живым, тоже следует благодарить его. Мы побратимы, а это крепче природных братских уз — сказал отец нам перед сном.
Мне очень хотелось быть дома, когда папа приедет с вокзалом со своим товарищем. Представлял военного из хроники про Испанскую войну, которую показывали в кино, но с утра был в школе. После окончания занятий, домой возвращался бегом. Влетев в дом, бросился в гостиную. Дед, папа, и гость сидели за столом вокруг внушительной оплетенной лозой бутыли.
— А… вот он какой, твой Юрген! — из-за стола, мне на встречу поднялся среднего роста, худощавый красавец, поразительно похожий на американского киноактера Кларка Гейбла из нового фильма —«Унесенные Ветром». Загорелый, с такими же щегольскими, узкими усиками над верхней губой.
— О! дон Карлос, он у тебя уже в форме, настоящий солдат! — гость бесцеремонно повернул меня вокруг, рассматриваю мою форму юнгфолька.
Отец, видя мое недоумение и растерянность от такого напора, рассмеялся: — Оставь его в покое, Альфонсо! — и добавил, обращаясь уже ко мне — знакомься сынок, мой брат и боевой товарищ дон Альфонсо Васкес-и-Калво!
Я обратил внимание, что отец навеселе, видимо, бутылка на столе изрядно опустела к моему приходу.
— Полно, дон Карлос, это ты у нас князь, а не я, так что, сынок, я вовсе для тебя не дон, а просто Альфонсо!
Не придя в себя, я ушел переодеться к обеду. Маму гость просто очаровал. Он обращался к ней не иначе как «донья Эльза». Наговорил массу комплиментов, нужно признать совершенно справедливых. После обеда я потом в зал и забрался с ногами в стоявшее в сторонке большое, любимое с детства кресло. Я не сводил глаз со старших, к которым присоединилась мама. Они разговаривали о войне! Я весь обратился в слух. Вернее, в основном был слышен только голос Альфонсо, говорившего по-немецки со смешным акцентом, а иногда и вовсе в возбуждении переходивший на родной испанский.
Время от времени, что-то дополнял отец, который явно был смущен темпераментом гостя и тем что он слишком много рассказывает из того, о чем он сам предпочел бы молчать. Дед молча дымил трубкой, только время от времени кивая головой или вставляя в самых интересных местах рассказа, какое-нибудь немецкое ругательство. Мама реагировала на все вовсе не так как мужчины, она вновь переживала за отца, хотя тот уже давно вернулся с войны.
В Испанию Николай Кудашев, пробирался в группе генерал-майора Анатолия Владимировича Фока, личности незаурядной и достойной. Окончив мировую войну в чине полковника, Георгиевского кавалера и командира тяжелого артиллерийского дивизиона, он вступил в Белую борьбу летом 1918 года рядовым, в часть своего бывшего подчиненного. В 1920 году он уходил из Крыма уже генерал-майором и инспектором артиллерии первого армейского корпуса генерала Кутепова. Как и многие, он был непримиримым борцом с коммунизмом, в эмиграции бедствовал, работал простым рабочим на заводе в Париже. Но это не помешало ему одновременно окончить Зарубежные высшие военно-научные курсы генерала Н. Н. Головина. В 1935 в числе многих высших офицеров, подвергал резкой критике руководство РОВС в лице генерала Миллера, за отказ от активной борьбы с большевизмом. И когда в Испании вспыхнула гражданская война, одним из первых, не дожидаясь помощи РОВС, уехал на помощь генералу Франко. Свое участие в гражданской войне в Испании рассматривал как продолжение борьбы за Белую идею. Отец рассказывал, как вечером на кануне отъезда в Испанию, генерал сказал им:
— Те из нас, кто будет сражаться за национальную Испанию, против третьего Интернационала, а также, иначе говоря, против большевиков, тем самым будет выполнять свой долг перед Белой Россией.
Мы в ту пору не знали подробностей того, как отец оказался в Испании и только от Альфонсо, узнали, как все было. Добирались группа русских в Испанию с большими проблемами. Первоначально должны были попасть за Пиренеи из Франции, но социалистическое правительство Народного Фронта решительно встало на сторону красных, и крепко перекрыли границу с Испанией. Из Франции к республиканцам, широким потоком хлынули оружие, самолеты и добровольцы. Группа русских, желавших встать на сторону генерала Франко, скорее всего, вместо Испании, оказалась бы во Французской тюрьме. Решено было пробираться к Франкистам через африканские колонии. И вот, в конце августа 1936 года на границе колониальных владений Испании и Франции в Африке, испанскими пограничниками было задержано четверо человек, нелегально перешедших границу. Пограничному коменданту они представились как русские белогвардейцы, пробирающиеся к генералу Франко. Это была первая маленькая группа русских добровольцев. Руководил ею генерал-майор Фок, а одним из этих четверых был поручик Николай Кудашев.
Капитан-пограничник, весьма скептически отнесся к нарушителям. Испанцы вообще считали, что дело освобождения их Родины от Красной заразы исключительно их дело.
— Сеньор, а не поздно ли вам воевать рядовым добровольцем? Вы же старик! — сказал он Фоку, недоверчиво осматривая с ног до головы, небольшого, сухопарого старичка, представившегося как «Русский генерал».
Анатолию Фоку в ту пору было уже 57 лет, что и говорить, возраст не призывной, но дело было в самом человеке.
— Мне не привыкать, капитан! Двадцать лет назад я уже начинал с нуля, рядовым. А что касается моего возраста… — и генерал-майор продемонстрировал ему несколько физических упражнений и потом строевые приемы с винтовкой. Пораженный испанец, почтительно взял под козырек…
Они добрались до Испании и были зачислены в терцио испанских монархистов «Донна Мария де Молина» в Кастелиано-Арагонском легионе. Правые испанцы настороженно относились к иностранцам, вступающим в их ряды в отличии от республиканцев с их Коминтерном и интербригадами. Как правило, иностранцам, даже имевшим богатый военный опыт, офицерских званий первоначально не давали, их нужно было заслужить. Не было и воинской части специально для русских добровольцев, хотя слухи такие ходили. Не особо многочисленные бывшие белогвардейцы распределялись по различным частям, как правило, к карлистам. Их формирования — рекете, молодежные военизированные отряды крайне правого толка, были самыми боеспособными частями в войсках генерала Франко. Иногда добровольцами могли быть сразу три поколения одной семьи — от 60-летних дедов до 15-летних мальчишек. Часто в бой рядом со знаменем выносили прикрепленное на древке Распятие.
В батальоне «Донна Мария де Молина» так же воевали люди совсем разных возрастов, часто откровенно бесившие генерала Фока, быстро сделавшегося там лейтенантом, своим специфическим, испанским отношением к дисциплине. Но в бою, они были героями и никогда не показывая врагам спины. Фока, про которого сами испанцы говорили «el pequeno, el malvado diablo» — маленький злой черт, в батальоне уважали и откровенно побаивались. С остальными русскими сошлись быстро, поняв, что опыт их помощников из далекой России поистине бесценен.
Среди прочих, Николай Кудашев больше всего сошелся с молодым пареньком — Альфонсо Васкес-и-Калво. На самом деле он был не просто Альфонсо, полное имя было принято у испанцев, считавших, чем больше у ребенка имен, тем больше у него на небесах покровителей, Альфонсо-Мария-Санчес Васкес-и-Кальво. Сирота, выросший в маленьком городке рядом с Авилой, собирался стать музыкантом или священником, но жизнь сделала его солдатом. Простодушный и набожный, он случайно услышал, как кто-то из русских назвал Николая князем, и был искренне удивлен что такой благородный сеньор, служит рядом с ним простым солдатом. Однажды, Альфонсо, чистивший винтовку, увидев шедшего мимо Кудашева в таком же как у него красном берете, встал и поклонился пораженному сослуживцу.
— Вы приехали, дон Николя, чтобы помочь нам наказать безбожников и вернуть короля!
Николай обнял парня, усадил рядом и рассказал про то, что сам он давно изгнанник и по сути такой же бедняк, как и Альфонсо. Дело генерала Франко, такое же справедливое и для них, русских, оно — продолжение борьбы с мировым Красным Интернационалом. Николай и Альфонсо подружились и часто в бою и походе, Кудашев замечал, что рядом в строю или в окопе стоит Альфонсо и был этому рад.
Его испанский друг, был моложе Николая на десять лет, и относился к нему как к старшему брату. Он рано потерял мать. Она умерла от испанки. Своего отца он никогда не видел. Мама только смахивала слезинку, когда малыш спрашивал про него. Единственным близким человеком парнишке стал приходской священник падре Себастиан. Альфонсо с заплаканным лицом сидел у холмика свежевыкопанной кладбищенской земли на окраине городка, навеки скрывшей маму, совершенно не зная куда идти и что делать, когда на плечо ему легла мягкая рука падре. Он прижал мальчика к себе и гладил по растрепанным волосам.
— Плачь, малыш, плач! Господь забрал к себе твою матушку, но по милости своей, никогда не оставит тебя без помощи! — рука священника такая ласковая, но в то же время сильная, вернула маленькому Альфонсо желание жить.
Падре Себастиан, появился в их городке, когда Альфонсо было лет пять. Он помнил, как мать в черной мантилье подвела его за руку к священнику, и мальчик снизу вверх смотрел в синие как небо глаза, казавшимися глазами Христа с церковных фресок. В ту пору, падре был статным мужчиной лет сорока пяти, выправкой более похожий на военного, чем на смиренного служителя Божьего. Он всегда был добр к мальчику, как, впрочем, и к другим прихожанам. А осиротевшего Альфонсо взял к себе, учил читать, рассказывал о дальних странах, где побывал, а однажды принес ему гитару и показал самые простые аккорды. Мальчик тогда сказал, что не хочет учиться музыке, а хочет, как и падре Себастиан посвятить себя Богу, но священник только улыбнулся ему, сказав, что служить Господу можно в разных ипостасях.
Альфонсо Васкес-и-Кальво рос, а падре Себастиан старел, отдавая, мальчику не только душевные силы, но и здоровье. Альфонсо из маленького замухрышки, вырос в статного стройного парня с необычно красивым лицом. И правда, он пристрастился к игре на гитаре, и не одно женское сердце сладостно замирало, от звуков, исторгаемых гитарой и от его голубых, редких в их местах, глаз. На один из дней рождения, падре подарил ему новую гитару, за которой, по слухам, ездил в Мадрид к известному мастеру. Сколько она стоила, Альфонсо и думать боялся. Все чаще он заговаривал с падре Себастианом, о духовной карьере, но тот, вздыхая, просил не торопиться с выбором.
— Жизнь сложна и полна искушений, сынок. Лучше быть хорошим мирянином, оставаясь добрым христианином, чем принять обед служения Матери Церкви и страдать от мирских страстей. Не торопись принимать это бремя, служить Господу можно исцеляя людей, выращивая хлеб и виноград, прославляя Всевышнего в песнях и музыке. Да, даже с оружием в руках, как наши предки во времена Конкисты. Склонить голову перед алтарем и принять обет священнического служения ты можешь всегда.
А потом началась смута. В апреле 1931 года король Альфонс XIII был вынужден покинуть страну, хотя все, кого знал юный Альфонсо, были приверженцами монархии. На улицах появились чужие, крикливые люди с красными флагами. Начались гонения на церковь. Падре Себастиан, которого годы уже прилично согнули, словно вернул себе молодость. Его голос в проповедях гремел как Иерихонские трубы, а спина гордо выпрямлялась. На его проповеди приходили люди из других приходов ибо то, что говорил падре в эти тяжелые времена, рождало в них уверенность в завтрашнем дне. Он не только призывал каяться, но и — сопротивляться безбожникам. Не только предрекал последние времена и страшный суд, но звал паству в воинство Христово. Падре не скрывая, указывал на врагов. На масонов и евреев, на Красный Интернационал, на всех, кто хотел гибели Испании.
Такие речи страшно бесили левых, отцу Себастиану не раз грозили расправой. Он только смеялся в лицо своим недругам.
— Не обольщайтесь! Господь поругаем, не бывает! Что вы посеете,
Мне было всего шесть лет, когда отец ушел на войну. А когда он вернулся с перебитой снарядным осколком левой рукой, суровым, с морщинами в уголках глаз, осунувшимся лицом, мне было уже девять. Разговоров о войне в семье было мало. Отец, в отличии от деда не любил этих военных рассказов. Мама же, не отходившая от него ни на шаг с радостью на лице, тоже не шибко расспрашивала его. А вскоре у меня родилась сестренка. Но я уже знал, что хорошие испанцы во главе с генералиссимусом Франко, после тяжелой борьбы, победили Коминтерн с помощью моего папы. Ну и других русских солдат, и офицеров, немецкого легиона Кондор, итальянцев, португальцев и добровольцев других стран. С горящими глазами я смотрел на висевшую в шкафу форму лейтенанта испанской пехоты с орденом «За военные заслуги» и военной медалью «Святого Фердинанда», медалями «Добровольца», «За ранение», и медалью «Победы».
Время шло. Началась новая война. И когда в середине 1940 года Правительство Рейха объявило о новой политике в отношении СССР, направленной на восстановление Русского Национального государства, значительная часть русских эмигрантов, была готова оказать помощь Вермахту в надежде освобождения России от большевизма. Или, вернее с радостью приняли помощь Вермахта, ибо именно для них это был последний шанс вернуться на Родину. Отец был одним из первых русских офицеров, вновь надевших форму. Да он, по сути и не снимал ее.
В начале 1942 года, после контузии, папа приехал домой, врачи настояли на отпуске. Все мы: я, мама, малышка Грета, дед, — несказанно были рады. Целые две недели, папа будет с нами! Мне в ту пору было одиннадцать лет. Я был невероятно горд, когда шел по улице рядом с отцом. Он был в форме подполковника русской пехоты, а к испанским наградам прибавились нагрудный черный знак «За ранение», и Железный крест первого класса на левом нагрудном кармане мундира. Но мне, восторженному мальчишке больше всего нравился орден «Святителя Николая» второй степени на трехцветной Российской орденской ленте. Отец в кителе защитного цвета с трехцветной, бело-сине-красной нашивкой на левом рукаве, в высоких кавалерийских сапогах и в портупее с кобурой, в фуражке с русской кокардой, и широких русских погонах, вызывал у окружающих большой интерес. Прохожие из немецких военных, скользнув взглядом по наградам, уважительно брали под козырек.
Однажды, на второй день после его приезда, утром, почтальон принес телеграмму. Отец расписался в получении, прочел и улыбнулся взволнованной матери, стоявшей в дверях залы с прижатой к груди руками. Мамино волнение было понятно. Когда солдату, приехавшему с фронта в отпуск, приходит телеграмма, то, скорее всего доброго не жди, но она ошиблась.
— Из Испании! Завтра приезжает мой брат! — отец просто сиял.
Мы все были несказанно удивлены. Об испанском брате князя Кудашева никто из семьи не имел понятия. Весь день, папа был в приподнятом настроении, шутил, смеялся. К ужину мы уже знали, что завтра утром на вокзале он встретит своего боевого товарища по Испанской войне.
— Не просто так назвал его братом, если бы не я, его в живых не было, а за свое возвращение живым, тоже следует благодарить его. Мы побратимы, а это крепче природных братских уз — сказал отец нам перед сном.
Мне очень хотелось быть дома, когда папа приедет с вокзалом со своим товарищем. Представлял военного из хроники про Испанскую войну, которую показывали в кино, но с утра был в школе. После окончания занятий, домой возвращался бегом. Влетев в дом, бросился в гостиную. Дед, папа, и гость сидели за столом вокруг внушительной оплетенной лозой бутыли.
— А… вот он какой, твой Юрген! — из-за стола, мне на встречу поднялся среднего роста, худощавый красавец, поразительно похожий на американского киноактера Кларка Гейбла из нового фильма —«Унесенные Ветром». Загорелый, с такими же щегольскими, узкими усиками над верхней губой.
— О! дон Карлос, он у тебя уже в форме, настоящий солдат! — гость бесцеремонно повернул меня вокруг, рассматриваю мою форму юнгфолька.
Отец, видя мое недоумение и растерянность от такого напора, рассмеялся: — Оставь его в покое, Альфонсо! — и добавил, обращаясь уже ко мне — знакомься сынок, мой брат и боевой товарищ дон Альфонсо Васкес-и-Калво!
Я обратил внимание, что отец навеселе, видимо, бутылка на столе изрядно опустела к моему приходу.
— Полно, дон Карлос, это ты у нас князь, а не я, так что, сынок, я вовсе для тебя не дон, а просто Альфонсо!
Не придя в себя, я ушел переодеться к обеду. Маму гость просто очаровал. Он обращался к ней не иначе как «донья Эльза». Наговорил массу комплиментов, нужно признать совершенно справедливых. После обеда я потом в зал и забрался с ногами в стоявшее в сторонке большое, любимое с детства кресло. Я не сводил глаз со старших, к которым присоединилась мама. Они разговаривали о войне! Я весь обратился в слух. Вернее, в основном был слышен только голос Альфонсо, говорившего по-немецки со смешным акцентом, а иногда и вовсе в возбуждении переходивший на родной испанский.
Время от времени, что-то дополнял отец, который явно был смущен темпераментом гостя и тем что он слишком много рассказывает из того, о чем он сам предпочел бы молчать. Дед молча дымил трубкой, только время от времени кивая головой или вставляя в самых интересных местах рассказа, какое-нибудь немецкое ругательство. Мама реагировала на все вовсе не так как мужчины, она вновь переживала за отца, хотя тот уже давно вернулся с войны.
В Испанию Николай Кудашев, пробирался в группе генерал-майора Анатолия Владимировича Фока, личности незаурядной и достойной. Окончив мировую войну в чине полковника, Георгиевского кавалера и командира тяжелого артиллерийского дивизиона, он вступил в Белую борьбу летом 1918 года рядовым, в часть своего бывшего подчиненного. В 1920 году он уходил из Крыма уже генерал-майором и инспектором артиллерии первого армейского корпуса генерала Кутепова. Как и многие, он был непримиримым борцом с коммунизмом, в эмиграции бедствовал, работал простым рабочим на заводе в Париже. Но это не помешало ему одновременно окончить Зарубежные высшие военно-научные курсы генерала Н. Н. Головина. В 1935 в числе многих высших офицеров, подвергал резкой критике руководство РОВС в лице генерала Миллера, за отказ от активной борьбы с большевизмом. И когда в Испании вспыхнула гражданская война, одним из первых, не дожидаясь помощи РОВС, уехал на помощь генералу Франко. Свое участие в гражданской войне в Испании рассматривал как продолжение борьбы за Белую идею. Отец рассказывал, как вечером на кануне отъезда в Испанию, генерал сказал им:
— Те из нас, кто будет сражаться за национальную Испанию, против третьего Интернационала, а также, иначе говоря, против большевиков, тем самым будет выполнять свой долг перед Белой Россией.
Мы в ту пору не знали подробностей того, как отец оказался в Испании и только от Альфонсо, узнали, как все было. Добирались группа русских в Испанию с большими проблемами. Первоначально должны были попасть за Пиренеи из Франции, но социалистическое правительство Народного Фронта решительно встало на сторону красных, и крепко перекрыли границу с Испанией. Из Франции к республиканцам, широким потоком хлынули оружие, самолеты и добровольцы. Группа русских, желавших встать на сторону генерала Франко, скорее всего, вместо Испании, оказалась бы во Французской тюрьме. Решено было пробираться к Франкистам через африканские колонии. И вот, в конце августа 1936 года на границе колониальных владений Испании и Франции в Африке, испанскими пограничниками было задержано четверо человек, нелегально перешедших границу. Пограничному коменданту они представились как русские белогвардейцы, пробирающиеся к генералу Франко. Это была первая маленькая группа русских добровольцев. Руководил ею генерал-майор Фок, а одним из этих четверых был поручик Николай Кудашев.
Капитан-пограничник, весьма скептически отнесся к нарушителям. Испанцы вообще считали, что дело освобождения их Родины от Красной заразы исключительно их дело.
— Сеньор, а не поздно ли вам воевать рядовым добровольцем? Вы же старик! — сказал он Фоку, недоверчиво осматривая с ног до головы, небольшого, сухопарого старичка, представившегося как «Русский генерал».
Анатолию Фоку в ту пору было уже 57 лет, что и говорить, возраст не призывной, но дело было в самом человеке.
— Мне не привыкать, капитан! Двадцать лет назад я уже начинал с нуля, рядовым. А что касается моего возраста… — и генерал-майор продемонстрировал ему несколько физических упражнений и потом строевые приемы с винтовкой. Пораженный испанец, почтительно взял под козырек…
Они добрались до Испании и были зачислены в терцио испанских монархистов «Донна Мария де Молина» в Кастелиано-Арагонском легионе. Правые испанцы настороженно относились к иностранцам, вступающим в их ряды в отличии от республиканцев с их Коминтерном и интербригадами. Как правило, иностранцам, даже имевшим богатый военный опыт, офицерских званий первоначально не давали, их нужно было заслужить. Не было и воинской части специально для русских добровольцев, хотя слухи такие ходили. Не особо многочисленные бывшие белогвардейцы распределялись по различным частям, как правило, к карлистам. Их формирования — рекете, молодежные военизированные отряды крайне правого толка, были самыми боеспособными частями в войсках генерала Франко. Иногда добровольцами могли быть сразу три поколения одной семьи — от 60-летних дедов до 15-летних мальчишек. Часто в бой рядом со знаменем выносили прикрепленное на древке Распятие.
В батальоне «Донна Мария де Молина» так же воевали люди совсем разных возрастов, часто откровенно бесившие генерала Фока, быстро сделавшегося там лейтенантом, своим специфическим, испанским отношением к дисциплине. Но в бою, они были героями и никогда не показывая врагам спины. Фока, про которого сами испанцы говорили «el pequeno, el malvado diablo» — маленький злой черт, в батальоне уважали и откровенно побаивались. С остальными русскими сошлись быстро, поняв, что опыт их помощников из далекой России поистине бесценен.
Среди прочих, Николай Кудашев больше всего сошелся с молодым пареньком — Альфонсо Васкес-и-Калво. На самом деле он был не просто Альфонсо, полное имя было принято у испанцев, считавших, чем больше у ребенка имен, тем больше у него на небесах покровителей, Альфонсо-Мария-Санчес Васкес-и-Кальво. Сирота, выросший в маленьком городке рядом с Авилой, собирался стать музыкантом или священником, но жизнь сделала его солдатом. Простодушный и набожный, он случайно услышал, как кто-то из русских назвал Николая князем, и был искренне удивлен что такой благородный сеньор, служит рядом с ним простым солдатом. Однажды, Альфонсо, чистивший винтовку, увидев шедшего мимо Кудашева в таком же как у него красном берете, встал и поклонился пораженному сослуживцу.
— Вы приехали, дон Николя, чтобы помочь нам наказать безбожников и вернуть короля!
Николай обнял парня, усадил рядом и рассказал про то, что сам он давно изгнанник и по сути такой же бедняк, как и Альфонсо. Дело генерала Франко, такое же справедливое и для них, русских, оно — продолжение борьбы с мировым Красным Интернационалом. Николай и Альфонсо подружились и часто в бою и походе, Кудашев замечал, что рядом в строю или в окопе стоит Альфонсо и был этому рад.
Его испанский друг, был моложе Николая на десять лет, и относился к нему как к старшему брату. Он рано потерял мать. Она умерла от испанки. Своего отца он никогда не видел. Мама только смахивала слезинку, когда малыш спрашивал про него. Единственным близким человеком парнишке стал приходской священник падре Себастиан. Альфонсо с заплаканным лицом сидел у холмика свежевыкопанной кладбищенской земли на окраине городка, навеки скрывшей маму, совершенно не зная куда идти и что делать, когда на плечо ему легла мягкая рука падре. Он прижал мальчика к себе и гладил по растрепанным волосам.
— Плачь, малыш, плач! Господь забрал к себе твою матушку, но по милости своей, никогда не оставит тебя без помощи! — рука священника такая ласковая, но в то же время сильная, вернула маленькому Альфонсо желание жить.
Падре Себастиан, появился в их городке, когда Альфонсо было лет пять. Он помнил, как мать в черной мантилье подвела его за руку к священнику, и мальчик снизу вверх смотрел в синие как небо глаза, казавшимися глазами Христа с церковных фресок. В ту пору, падре был статным мужчиной лет сорока пяти, выправкой более похожий на военного, чем на смиренного служителя Божьего. Он всегда был добр к мальчику, как, впрочем, и к другим прихожанам. А осиротевшего Альфонсо взял к себе, учил читать, рассказывал о дальних странах, где побывал, а однажды принес ему гитару и показал самые простые аккорды. Мальчик тогда сказал, что не хочет учиться музыке, а хочет, как и падре Себастиан посвятить себя Богу, но священник только улыбнулся ему, сказав, что служить Господу можно в разных ипостасях.
Альфонсо Васкес-и-Кальво рос, а падре Себастиан старел, отдавая, мальчику не только душевные силы, но и здоровье. Альфонсо из маленького замухрышки, вырос в статного стройного парня с необычно красивым лицом. И правда, он пристрастился к игре на гитаре, и не одно женское сердце сладостно замирало, от звуков, исторгаемых гитарой и от его голубых, редких в их местах, глаз. На один из дней рождения, падре подарил ему новую гитару, за которой, по слухам, ездил в Мадрид к известному мастеру. Сколько она стоила, Альфонсо и думать боялся. Все чаще он заговаривал с падре Себастианом, о духовной карьере, но тот, вздыхая, просил не торопиться с выбором.
— Жизнь сложна и полна искушений, сынок. Лучше быть хорошим мирянином, оставаясь добрым христианином, чем принять обед служения Матери Церкви и страдать от мирских страстей. Не торопись принимать это бремя, служить Господу можно исцеляя людей, выращивая хлеб и виноград, прославляя Всевышнего в песнях и музыке. Да, даже с оружием в руках, как наши предки во времена Конкисты. Склонить голову перед алтарем и принять обет священнического служения ты можешь всегда.
А потом началась смута. В апреле 1931 года король Альфонс XIII был вынужден покинуть страну, хотя все, кого знал юный Альфонсо, были приверженцами монархии. На улицах появились чужие, крикливые люди с красными флагами. Начались гонения на церковь. Падре Себастиан, которого годы уже прилично согнули, словно вернул себе молодость. Его голос в проповедях гремел как Иерихонские трубы, а спина гордо выпрямлялась. На его проповеди приходили люди из других приходов ибо то, что говорил падре в эти тяжелые времена, рождало в них уверенность в завтрашнем дне. Он не только призывал каяться, но и — сопротивляться безбожникам. Не только предрекал последние времена и страшный суд, но звал паству в воинство Христово. Падре не скрывая, указывал на врагов. На масонов и евреев, на Красный Интернационал, на всех, кто хотел гибели Испании.
Такие речи страшно бесили левых, отцу Себастиану не раз грозили расправой. Он только смеялся в лицо своим недругам.
— Не обольщайтесь! Господь поругаем, не бывает! Что вы посеете,
