- Ох-хох, дядька Матвей! Стоило ли пускаться в такую опасную авантюру в канун Нового года?
Валенки по колено, а снег всё равно то и дело засыпается внутрь и больно морозит ступни. Ноги с треском увязают на нетронутой никем белизне. Весь горизонт опоясали синеватые сосны, мороз дерёт лицо, будто сухая щётка. И тишина полная.
- В эти края местные давно не суются, а ты залётный борец с нечистью, каких тут уже немало полегло. Ох-хох.
Беседовать с собою — признак дурной. Вот только молчать в такой глуши, где даже ворона не каркнет, совсем не уютно. О тёплой домашней печке, в которой жена с раннего утра начала готовить к столу пироги, Матвей Иванович старался не вспоминать. В общем-то, из-за неё он за порог и метнулся, как подстреленный из своего же ружья. Валентина Андреевна, жёнушка его любимая, ласковая и хозяйственная, созвала к вечеру гостей из дальних деревень, родню с племянниками малолетними, и все, как один, обещались быть вовремя. Сама-то ведь тоже, как и Матвей Иванович, в годах не юных, а она ещё и на сносях. Животом с печи потолок подпирает, вот-вот родит скоро. Куда же столько волокиты затеяла?
Но спорить с брюхатой — себе дороже. Раз втемяшилось ей в головушку пир горой на всю деревню закатить, то и пусть бушует в волю, как пурга за окнами. Только вот варенье вишнёвое у неё закончилось не кстати. Задуманную начинку к пирожкам никак не приготовить. Муж ей говорил яблочное взять, а она в слёзы: обещала уже дорогим племянникам вишнёвое. И такими глазами опечаленными на Матвея Ивановича поглядывала, что не выдержал тот. Крякнув, с печи слез и по соседям пошёл поспрашивать. Те отвечали, что у самих закончилось. Вишни в этом году неурожай случился, но подсказали на рынке поискать.
И правда, на площади торговой, что на опушке перед деревней затеяли, какой только диковинки не водилось. Поросята в корзинках повизгивали, куры волновались, головами растрёпанными во все стороны подёргивая. И мёд там из бочки огромной ложкой мерили, и брагу по кувшинам разливали. Все деревца вокруг площади ребятня малая разноцветными флажками из лоскутов обмотала, а сами дети по ветвям расселись, как совята, и с высоты наблюдали за суетой праздничной. Глядишь, кто из торговцев к вечеру расщедрится да и угостит их сладким леденцом или остывшей булкой.
Нашёл всё-таки Матвей Иванович варенье вишнёвое. У одного единственного торговца, косого на один глаз, имелась баночка. На пироги как раз хватило бы. Вот только упрямый тот оказался: ни на грош не хотел в цене уступать — видно, ещё дядьку Матвея недолюбливал.
- Праздник у ворот стоит. Где ж я тебе столько сейчас достану? Будь другом, скинь десяток, а? Моей жене во как вишня нужна! В новом году сочтёмся, - уговаривал его Матвей Иванович.
- День долог. Может, ещё и наскребешь, - недобро усмехалась в рыжие усы ослиная морда торговца. - Слыхал я, в деревне моего шурина призрак озёрной утопленницы бесчинствует. Награду щедрую обещают — как раз по твоей части работёнка.
Знал, стало быть, о мастерстве Матвея, вот и нос воротил. В те дни многие таких, как он, за сказочников считали. Не верили ни в земных духов, ни в водных. Только когда самих их за спущенные портки в лесу костлявая рука призрака хватала, тогда и признавали, и вспоминали резко. Братом звали.
Староста из соседней деревни, где шурин торговца с семьёй своей проживал, действительно награду немалую жаловал тому, кто их от беды избавит.
- С начала зимы повадилась рыбаков на озере пугать! Ты уж выручи нас, - ворчал народ, провожая Матвея Ивановича до ухабистой дороги.
Вот так и случилось, что отправился мужик за вареньем, а забрёл в метель гиблую.
- Ну, стоило ли оно, а? Ох-хох.
Мороз крепчал, ветер поднялся, а назад уже не повернуть. Стыдно. Подошёл Матвей Иванович к лесу вплотную и остановился. Сугробы там уже не по колено, по макушку самую высились.
- Дальше только на лыжах, - вздохнул мужик.
Отвязал верёвку от пояса, и широкие охотничьи бегунки бухнулись прямо перед ним, будто живые. Славно поблескивали, краской алой выкрашенные. Скользилось на них по снежку легко и весело, да только внезапно так встретить какую нечисть не сподручно. Как-никак, для драки с бесятиной нужно быть ловким и юрким. Быстрота и зоркий глаз тут побольше силы требовались. Оттого и такой худосочный мужичок, как Матвей Иванович, в этом деле немало преуспел.
Охотнику на призраков везло: до самого берега никто навстречу не попадался. Видно, даже волки обходили этот лесочек стороной. Но вот сосны худощавые поредели, сменили их палки, ежами торчащие из снегов — приозёрные кустарники. Утро совсем рассвело, а к полудню небо и вовсе расчистилось, поголубело. Потому предстало озеро впереди ровным и чистым блюдечком, искрящимся в лучах холодного солнца. И вокруг ни души. Спустился Матвей Иванович с холма вниз, скинул лыжи, расчистил снежок на краю низины лопаткой, потопал ногами и сам себя её рукоятью по шапке стукнул.
- Вот ведь дурень! Ох-хох! Кто ж по утопленницу зимой ходит!
Лёд на озере почти до самого дна добрался. Там и рыба вся в спячку впала, не только нечисть. Ясно теперь, что посмеялся над ним торговец, сговорился со своими деревенскими дружками! С досады Матвей Иванович и сам расхохотался в голос, но ненадолго. Как заслышал, что вторит ему тоненький, как колокольчик на упряжке, девичий смех, тут же перестал, схватился за сердце, а следом и за ружьё. Бухнулся животом на снег, дыханье затаил, прицелился. Заряжал своё оружие дядька не порохом, а солью заговорённой. Ни одна тварь нечестивая от такого снаряда не увернулась бы. А стрелял Матвей Иванович всегда точно, не промахивался. Но на этот раз рука и у него дрогнула.
-Тьфу ты, хитрюга какая! - выругался он. - Ладно, в ведьму палить, но не в девчонку же малолетнюю!
По кромке озера бежала к нему девочка лет четырёх от роду. В светлом полушубке, подпоясанная широким ремешком. И одна совсем.
- Ты откуда такая взялась тут, Снегурочка? - крикнул ей Матвей Иванович, поднимаясь на ноги и убирая за спину ружьё.
Девочка встала перед ним молча, ярко синими глазами дружелюбно улыбалась и нос-кнопочку под шарфик от мороза прятала. Ну не чудо ли новогоднее? Не сразу дядька признал в ней ту самую утопленницу, только лишь когда к снежной пелене позади неё пригляделся, а следа ни одного не обнаружил. Бросился он тогда резко в сторону, но не очень ловко у него это вышло: подскользнулся на сверкающей корке льда, упал да затылок зашиб.
В себя пришёл, когда солнце уже высоко стояло. Ушей не чуял, щёки жгло. Чуть приподнялся на локтях, заохал, а оглядевшись, и вовсе взвыл, как волк одинокий. Ружьё его самодельное надвое раскололось, лыжи в щепки, шапка в сугробе утопла. Девчонка же малая рядом стояла и участливо ладошку ему свою протягивала. Ручка у неё тёплой оказалась, даже горячей. Выходит, про призраков всё себе Матвей Иванович надумал. Голова кругом шла, но подняться горе-охотник всё же сумел. Как только теперь домой ему возвращаться? Синеглазка ни слова не говорила и за подол шубы тянула в сторону противоположную от того места, из которого он пришёл. Может, жила она там?
Взялись они за руки и пошли тихонько прямо по озеру. Долго плелись. Матвей Иванович, наверное, задумался глубоко, потому что не заметил, как берега озёрные пропали, лёд толстенный весь иссяк, а яркий день в звёздную ночь превратился. Увидел только уже, что стоял прямо на воде, и голубая гладь отражала две их невесомые фигуры, будто в сказочном мире затерянные. Его, долговязую и синюю, как вечерняя тень, и её, маленькую рядом, как снеговик, кругленькую. Тут обо всём Матвей Иванович и догадался: помер он, когда об лёд ударился! Верно, сейчас на том же месте и лежит. На миг даже отчётливо почуял, как распластался, руки-ноги вширь раскинул, хоть глазами и видел, как висел устойчиво в воздухе. А девочка эта ему такой живой показалась, потому что он и сам призраком обернулся, а стало быть, они с ней на одной теперь стороне.
- Куда ж ты меня завела, Снегурочка? - грустно спросил у девочки Матвей Иванович.
С любопытством глядела на него зимняя утопленница, будто бы языка такого не понимала. Тут, откуда ни возьмись, и мальчишка призрачный к ним подбежал, такого же роста, как девочка, чем-то на неё похожий. И тоже во все глаза на Матвея Ивановича уставился.
- А про тебя мне местные ничего не рассказывали, - задумчиво пробормотал мужчина, а затем ласково погладил мальчонку по вязанной шапочке. Тот тоже молчал, как и девочка, и тоже улыбался.
- Даже если и бестии, то очень даже милые, - заключил охотник и взял обоих малышей на руки. - Стало быть, подружимся, а?
Погода над озером быстро портилась: поднимался ледяной ветер, волны раскручивались по спирали так, что вскоре образовалась огромная воронка. Всю троицу неотвратимо тянуло к центру, однако только Матвей Иванович отчаянно сопротивлялся, малыши же по-прежнему беспечно улыбались. В какой-то миг они серебристыми рыбёшками соскользнули с его рук в воду, оставив в широкой мозолистой ладони охотника пару пуговиц от пальто. Одну ярко-синюю со снежинкой, другую — белую, в голубой горошек. Рыбок затянуло в водоворот первыми, а Матвея Ивановича ещё несколько минут кидало злыми волнами из стороны в сторону так, что он успел помянуть недобрым словом и злосчастную банку варенья, и того косого мужика, отправившего его на верную смерть...
- Матвей Иванович! Матвей Иванович! - визгливый голос резанул по ушам очнувшегося ото сна мужчины, - Поднимайся скорее!
Худощавая ручка Серафимы, старшей сестры Валентины Андреевны, трясла его за плечо. И откуда только силы в ней столько взялось!
- Чего вопишь? Тоже вишни захотела? - сонно возмутился дядька Матвей.
- Какая ещё вишня, Матвей Иванович! Жена твоя рожает, а ты всё лежишь! Крепкий, видать, у тебя сон!
Тут уж мужчина быстро на ноги соскочил. Вспомнил, что весь день в пристройке с молотком в руках провёл и ни в какой лес, ни к какому озеру по утопленницу не ходил.
Поспешил к жене, да как раз вовремя. Детишки их к самому празднику подоспели родиться, как пирожки горячие, что из печки выскочили и на два голоса ладно заголосили. От натуги личики их покраснели, точно две спелые вишенки. Сёстры жены с бабкой повитухой вокруг суетятся, бегают, Матвею Ивановичу чуть нос дверью не отхватили. Деток ему уже умытыми и в теплые одеяльца завёрнутыми принесли. Смотрит он на них с щеками от слез мокрыми и диву даётся: лица один в один, как у призраков из его сна, только поменьше.
- Стало быть, и правда подружимся, - говорил им со смехом.
Они только знай себе лежали, посапывали, но радость в доме прямо в воздухе висела, и каждый в деревню входящий, издалека её чуял. Заходили люди, поздравляли, угощения несли.
О своём сне Матвей Иванович никому не рассказывал. Сам о нём позабыл быстро в суматохе торжественной, да и не хотел перед родными снова сказочником прослыть. Спустя года четыре только вспомнил. Как зима на двор опустилась, и мужик опять в старую шубу свою облачился. Стоял на крылечке, на солнышке щурясь, смотрел, как его ребята деловито снежную бабу катают. Потом зачем-то неловко руку в карман свой опустил и достал оттуда пару пуговиц: одну ярко-синюю со снежинкой, а другую белую, в голубой горошек. Усмехнулся. Ежели не из сна, неоткуда им в его кармане взяться. Вот к бабе снежной он их и приладил. А глаза и рот ей из вишнёвых косточек дети придумали сделать. Нарядная вышла — вся деревня любоваться приходила!
Валенки по колено, а снег всё равно то и дело засыпается внутрь и больно морозит ступни. Ноги с треском увязают на нетронутой никем белизне. Весь горизонт опоясали синеватые сосны, мороз дерёт лицо, будто сухая щётка. И тишина полная.
- В эти края местные давно не суются, а ты залётный борец с нечистью, каких тут уже немало полегло. Ох-хох.
Беседовать с собою — признак дурной. Вот только молчать в такой глуши, где даже ворона не каркнет, совсем не уютно. О тёплой домашней печке, в которой жена с раннего утра начала готовить к столу пироги, Матвей Иванович старался не вспоминать. В общем-то, из-за неё он за порог и метнулся, как подстреленный из своего же ружья. Валентина Андреевна, жёнушка его любимая, ласковая и хозяйственная, созвала к вечеру гостей из дальних деревень, родню с племянниками малолетними, и все, как один, обещались быть вовремя. Сама-то ведь тоже, как и Матвей Иванович, в годах не юных, а она ещё и на сносях. Животом с печи потолок подпирает, вот-вот родит скоро. Куда же столько волокиты затеяла?
Но спорить с брюхатой — себе дороже. Раз втемяшилось ей в головушку пир горой на всю деревню закатить, то и пусть бушует в волю, как пурга за окнами. Только вот варенье вишнёвое у неё закончилось не кстати. Задуманную начинку к пирожкам никак не приготовить. Муж ей говорил яблочное взять, а она в слёзы: обещала уже дорогим племянникам вишнёвое. И такими глазами опечаленными на Матвея Ивановича поглядывала, что не выдержал тот. Крякнув, с печи слез и по соседям пошёл поспрашивать. Те отвечали, что у самих закончилось. Вишни в этом году неурожай случился, но подсказали на рынке поискать.
И правда, на площади торговой, что на опушке перед деревней затеяли, какой только диковинки не водилось. Поросята в корзинках повизгивали, куры волновались, головами растрёпанными во все стороны подёргивая. И мёд там из бочки огромной ложкой мерили, и брагу по кувшинам разливали. Все деревца вокруг площади ребятня малая разноцветными флажками из лоскутов обмотала, а сами дети по ветвям расселись, как совята, и с высоты наблюдали за суетой праздничной. Глядишь, кто из торговцев к вечеру расщедрится да и угостит их сладким леденцом или остывшей булкой.
Нашёл всё-таки Матвей Иванович варенье вишнёвое. У одного единственного торговца, косого на один глаз, имелась баночка. На пироги как раз хватило бы. Вот только упрямый тот оказался: ни на грош не хотел в цене уступать — видно, ещё дядьку Матвея недолюбливал.
- Праздник у ворот стоит. Где ж я тебе столько сейчас достану? Будь другом, скинь десяток, а? Моей жене во как вишня нужна! В новом году сочтёмся, - уговаривал его Матвей Иванович.
- День долог. Может, ещё и наскребешь, - недобро усмехалась в рыжие усы ослиная морда торговца. - Слыхал я, в деревне моего шурина призрак озёрной утопленницы бесчинствует. Награду щедрую обещают — как раз по твоей части работёнка.
Знал, стало быть, о мастерстве Матвея, вот и нос воротил. В те дни многие таких, как он, за сказочников считали. Не верили ни в земных духов, ни в водных. Только когда самих их за спущенные портки в лесу костлявая рука призрака хватала, тогда и признавали, и вспоминали резко. Братом звали.
Староста из соседней деревни, где шурин торговца с семьёй своей проживал, действительно награду немалую жаловал тому, кто их от беды избавит.
- С начала зимы повадилась рыбаков на озере пугать! Ты уж выручи нас, - ворчал народ, провожая Матвея Ивановича до ухабистой дороги.
Вот так и случилось, что отправился мужик за вареньем, а забрёл в метель гиблую.
- Ну, стоило ли оно, а? Ох-хох.
Мороз крепчал, ветер поднялся, а назад уже не повернуть. Стыдно. Подошёл Матвей Иванович к лесу вплотную и остановился. Сугробы там уже не по колено, по макушку самую высились.
- Дальше только на лыжах, - вздохнул мужик.
Отвязал верёвку от пояса, и широкие охотничьи бегунки бухнулись прямо перед ним, будто живые. Славно поблескивали, краской алой выкрашенные. Скользилось на них по снежку легко и весело, да только внезапно так встретить какую нечисть не сподручно. Как-никак, для драки с бесятиной нужно быть ловким и юрким. Быстрота и зоркий глаз тут побольше силы требовались. Оттого и такой худосочный мужичок, как Матвей Иванович, в этом деле немало преуспел.
Охотнику на призраков везло: до самого берега никто навстречу не попадался. Видно, даже волки обходили этот лесочек стороной. Но вот сосны худощавые поредели, сменили их палки, ежами торчащие из снегов — приозёрные кустарники. Утро совсем рассвело, а к полудню небо и вовсе расчистилось, поголубело. Потому предстало озеро впереди ровным и чистым блюдечком, искрящимся в лучах холодного солнца. И вокруг ни души. Спустился Матвей Иванович с холма вниз, скинул лыжи, расчистил снежок на краю низины лопаткой, потопал ногами и сам себя её рукоятью по шапке стукнул.
- Вот ведь дурень! Ох-хох! Кто ж по утопленницу зимой ходит!
Лёд на озере почти до самого дна добрался. Там и рыба вся в спячку впала, не только нечисть. Ясно теперь, что посмеялся над ним торговец, сговорился со своими деревенскими дружками! С досады Матвей Иванович и сам расхохотался в голос, но ненадолго. Как заслышал, что вторит ему тоненький, как колокольчик на упряжке, девичий смех, тут же перестал, схватился за сердце, а следом и за ружьё. Бухнулся животом на снег, дыханье затаил, прицелился. Заряжал своё оружие дядька не порохом, а солью заговорённой. Ни одна тварь нечестивая от такого снаряда не увернулась бы. А стрелял Матвей Иванович всегда точно, не промахивался. Но на этот раз рука и у него дрогнула.
-Тьфу ты, хитрюга какая! - выругался он. - Ладно, в ведьму палить, но не в девчонку же малолетнюю!
По кромке озера бежала к нему девочка лет четырёх от роду. В светлом полушубке, подпоясанная широким ремешком. И одна совсем.
- Ты откуда такая взялась тут, Снегурочка? - крикнул ей Матвей Иванович, поднимаясь на ноги и убирая за спину ружьё.
Девочка встала перед ним молча, ярко синими глазами дружелюбно улыбалась и нос-кнопочку под шарфик от мороза прятала. Ну не чудо ли новогоднее? Не сразу дядька признал в ней ту самую утопленницу, только лишь когда к снежной пелене позади неё пригляделся, а следа ни одного не обнаружил. Бросился он тогда резко в сторону, но не очень ловко у него это вышло: подскользнулся на сверкающей корке льда, упал да затылок зашиб.
В себя пришёл, когда солнце уже высоко стояло. Ушей не чуял, щёки жгло. Чуть приподнялся на локтях, заохал, а оглядевшись, и вовсе взвыл, как волк одинокий. Ружьё его самодельное надвое раскололось, лыжи в щепки, шапка в сугробе утопла. Девчонка же малая рядом стояла и участливо ладошку ему свою протягивала. Ручка у неё тёплой оказалась, даже горячей. Выходит, про призраков всё себе Матвей Иванович надумал. Голова кругом шла, но подняться горе-охотник всё же сумел. Как только теперь домой ему возвращаться? Синеглазка ни слова не говорила и за подол шубы тянула в сторону противоположную от того места, из которого он пришёл. Может, жила она там?
Взялись они за руки и пошли тихонько прямо по озеру. Долго плелись. Матвей Иванович, наверное, задумался глубоко, потому что не заметил, как берега озёрные пропали, лёд толстенный весь иссяк, а яркий день в звёздную ночь превратился. Увидел только уже, что стоял прямо на воде, и голубая гладь отражала две их невесомые фигуры, будто в сказочном мире затерянные. Его, долговязую и синюю, как вечерняя тень, и её, маленькую рядом, как снеговик, кругленькую. Тут обо всём Матвей Иванович и догадался: помер он, когда об лёд ударился! Верно, сейчас на том же месте и лежит. На миг даже отчётливо почуял, как распластался, руки-ноги вширь раскинул, хоть глазами и видел, как висел устойчиво в воздухе. А девочка эта ему такой живой показалась, потому что он и сам призраком обернулся, а стало быть, они с ней на одной теперь стороне.
- Куда ж ты меня завела, Снегурочка? - грустно спросил у девочки Матвей Иванович.
С любопытством глядела на него зимняя утопленница, будто бы языка такого не понимала. Тут, откуда ни возьмись, и мальчишка призрачный к ним подбежал, такого же роста, как девочка, чем-то на неё похожий. И тоже во все глаза на Матвея Ивановича уставился.
- А про тебя мне местные ничего не рассказывали, - задумчиво пробормотал мужчина, а затем ласково погладил мальчонку по вязанной шапочке. Тот тоже молчал, как и девочка, и тоже улыбался.
- Даже если и бестии, то очень даже милые, - заключил охотник и взял обоих малышей на руки. - Стало быть, подружимся, а?
Погода над озером быстро портилась: поднимался ледяной ветер, волны раскручивались по спирали так, что вскоре образовалась огромная воронка. Всю троицу неотвратимо тянуло к центру, однако только Матвей Иванович отчаянно сопротивлялся, малыши же по-прежнему беспечно улыбались. В какой-то миг они серебристыми рыбёшками соскользнули с его рук в воду, оставив в широкой мозолистой ладони охотника пару пуговиц от пальто. Одну ярко-синюю со снежинкой, другую — белую, в голубой горошек. Рыбок затянуло в водоворот первыми, а Матвея Ивановича ещё несколько минут кидало злыми волнами из стороны в сторону так, что он успел помянуть недобрым словом и злосчастную банку варенья, и того косого мужика, отправившего его на верную смерть...
- Матвей Иванович! Матвей Иванович! - визгливый голос резанул по ушам очнувшегося ото сна мужчины, - Поднимайся скорее!
Худощавая ручка Серафимы, старшей сестры Валентины Андреевны, трясла его за плечо. И откуда только силы в ней столько взялось!
- Чего вопишь? Тоже вишни захотела? - сонно возмутился дядька Матвей.
- Какая ещё вишня, Матвей Иванович! Жена твоя рожает, а ты всё лежишь! Крепкий, видать, у тебя сон!
Тут уж мужчина быстро на ноги соскочил. Вспомнил, что весь день в пристройке с молотком в руках провёл и ни в какой лес, ни к какому озеру по утопленницу не ходил.
Поспешил к жене, да как раз вовремя. Детишки их к самому празднику подоспели родиться, как пирожки горячие, что из печки выскочили и на два голоса ладно заголосили. От натуги личики их покраснели, точно две спелые вишенки. Сёстры жены с бабкой повитухой вокруг суетятся, бегают, Матвею Ивановичу чуть нос дверью не отхватили. Деток ему уже умытыми и в теплые одеяльца завёрнутыми принесли. Смотрит он на них с щеками от слез мокрыми и диву даётся: лица один в один, как у призраков из его сна, только поменьше.
- Стало быть, и правда подружимся, - говорил им со смехом.
Они только знай себе лежали, посапывали, но радость в доме прямо в воздухе висела, и каждый в деревню входящий, издалека её чуял. Заходили люди, поздравляли, угощения несли.
О своём сне Матвей Иванович никому не рассказывал. Сам о нём позабыл быстро в суматохе торжественной, да и не хотел перед родными снова сказочником прослыть. Спустя года четыре только вспомнил. Как зима на двор опустилась, и мужик опять в старую шубу свою облачился. Стоял на крылечке, на солнышке щурясь, смотрел, как его ребята деловито снежную бабу катают. Потом зачем-то неловко руку в карман свой опустил и достал оттуда пару пуговиц: одну ярко-синюю со снежинкой, а другую белую, в голубой горошек. Усмехнулся. Ежели не из сна, неоткуда им в его кармане взяться. Вот к бабе снежной он их и приладил. А глаза и рот ей из вишнёвых косточек дети придумали сделать. Нарядная вышла — вся деревня любоваться приходила!
