Александра Ильинична была счастливой матерью. Пусть отец ее ребенка растворился в тумане, едва узнав про предстоящее пополнение, - не в штанах счастье. Александра гордо выхаживала с животом по коридорам родного НИИ и смеялась в ответ на бестактные вопросы - сотрудниц, обитательниц этого змеюшника, который деликатно именовался женским коллективом, страшно интересовало: будет или не будет рожать, оставит ребенка себе, сбагрит в детский дом, или подкинет бабке, кто, в конце концов, возьмет ее, такую, замуж. Двадцать восемь лет, да еще и с ребенком... Ужас. Но саму Александру все это не волновало - она всецело была поглощена скорым материнством. В декабре она произвела на свет сыночка, которого назвала Андреем. Андрюшенька стал ее отрадой. Он рос милым и послушным ребенком, если и озоровал, то по-доброму, сам смеялся над своими проделками и бежал ласкаться к мамочке. Даже когда нагрянул переходный возраст, ужас и кошмар любого родителя, Андрюшенька не куролесил, не хамил матери, не запил и не закурил, не связался с плохой компанией. Личная жизнь Александры так и не сложилась, хоть была она и фигуристая, и лицом приятная - не нашлось желающих взять замуж мать-одиночку, не хотели мужики чужое дитя кормить. Но она особо по этому поводу и не горевала, а уж как наслушается рассказов сотрудниц, один другого страшнее: у той загулял, у этой запил, этой клок волос выдрал, то и вовсе благодарила судьбу за то, что она избавила ее от такого "счастья". Когда сыну исполнилось шестнадцать, ушла в вечность мама Александры Ильиничны, оставив дочери дом на самой окраине города. Дом был еще нестарый, добротный, теплый, с высокими потолками, тремя большими комнатами, с хорошей просторной кухней и с оборудованной ванной комнатой. Один недостаток - в двухстах метрах от него располагалось ныне закрытое старое кладбище, могильные кресты и памятники были видны из одного окна. Поразмыслив, наследница решила переехать с сыном в этот дом, а свою городскую квартиру сдавать в аренду - все лишняя копеечка в ее скромный бюджет научного сотрудника.
Когда они первый раз после похорон приехали в дом и, сопровождаемые мрачными взглядами местных бабок, сидящих на скамье, прошли к калитке, одна из них, тучная старуха в толстой шерстяной кофте и с клюкой сказала:
- Колдовкина дочь, что ль, приехала?
- Ну да, она. С сыном, забыла как его звать-то. Маленький он тут бегал, малину у нас рвал... - ответила другая.
- А почему колдовка-то? - спросила еще одна.
- Конечно, колдовка, - фыркнула старуха в кофте. - Какой еще нормальный человек на краю кладбища жить согласится? Она, вон, могилы по ночам раскапывала.
- А что, видел, что ль, кто? - не унималась собеседница.
- Да про это все знают! - махнула рукой первая. - Все мы знали, чем она занималась. Зачем ей еще тут у кладбища жить, если она не колдовка?
- Да дело не в кладбище, - вступила в разговор четвертая. - У кладбища мы тут все живем. А в том, что она всем тут "делала". У Машки, вон, у Горбатихи, тогда все кролики одним днем передохли - сорок штук. Это мыслимо? И матки, и кроли, и маленькие.
- А у нас тогда куры передохли? Мой-то только от матери, от свекровки-то моей, привез молодок пять штук, как на следующий день две уже лежали - лапки вверх, - поведала обладательница клюки.
- Делала, делала! - поддержала ее подруга, гладя себя ладонями по коленям. - Зависть у ней такая, что ль, была... Если у кого что хорошо - напакостить, нагадить надо... Она вон и на дочь-то наворожила - замуж-то никто так и не взял. Родила без мужа...
Александра Ильинична, делая вид, что ничего не слышит, наконец-то справилась со старым ржавым замком и открыла калитку.
- Замок надо поменять, - сказала она сыну, - не забудь мне напомнить, что надо новый замок купить.
- Ма-а, - спросил Андрей, входя во двор, - А чего это они такое там про бабушку говорят?
- Не обращай внимания, - махнула рукой та. - Деревенские люди, необразованные. Не слушай их.
Андрею новое жилище не особо понравилось - на окраине, до школы добираться придется на автобусе, до друзей тоже. Пахнет старыми досками. Мебель старая. Вид из окна... слишком деревенский. Да еще и кладбище это... Но перечить матери не стал - смирился. Своими силами поклеили новые обои, старую мебель отвезли на квартиру, а свою, хорошую, поставили в дом. Повесили новые шторы. Последними на помойку отправились старые, пахнущие лежалым домотканые "дорожки" - когда-то мать сама ткала их в молодости себе в приданое. Сердце Александры сжалось, когда Андрей начал их сворачивать и связывать, все-таки память о матери, но оставлять это в своем теперь доме она не хотела - человека больше нет, и дорожки эти по современным меркам выглядели как смешной пережиток прошлого и совсем не вписывались в новый интерьер. А когда поклеили на потолки модную плитку, старый дом словно вздохнул всей грудью и расправил плечи - стал выглядеть не хуже, чем их городская квартира.
- Ну вот, - сказала довольная Александра Ильинична, когда они с сыном остались ночевать в благоукрашенном доме первый раз. - Жить можно. Спокойной ночи, сынок!
- Спокойной ночи, мам, - отозвался Андрей и шмыгнул в свою комнату.
Александра Ильинична прошла к себе в спальню, легла на кровать, полная решимости заснуть - завтра понедельник, надо на работу - но сна, как нарочно, не было ни в одном глазу. Она лежала, глядя в потолок, белеющий свеженькими плитками, и вспоминала. Все ее прожитые годы проходили перед ее мысленным взором. Видела она себя девочкой, бегающей по этому дому, залитому солнечными лучами, мама совсем молодая, весело хохочет, на столе стоит торт и букет тюльпанов, и отец еще жив, радостный - у мамы день рождения, он подарил ей чешские бусы из искусственного жемчуга и любимые духи - "Тет-а-тет". Потом припомнилась ей молодость, первая любовь, жаркие ночи в стогах, его дыхание на шее и страстный шепот. И вот она входит в дом с пищащим свертком на руках. Отца нет уже шесть лет, может, и хорошо, что не дожил до такого, мать молчит и только смотрит тревожными глазами, а бусы куда-то затерялись. Утренник в детском саду, первое сентября и первый класс Андрея... В дверь стукнули, скрипнули петли, и в щель просунулся Андрей.
- Мам... - пробасил сын. - А бабушку ведь здесь на этом кладбище похоронили?
- Да, - приподняла голову Александра Ильинична. - А что?
- Кто-то по потолку ходит.
Александра Ильинична замерла, осмысливая услышанное, а потом поднялась с кровати, накинула на плечи халат и пошла за сыном в его комнату. Минуты три они молча стояли на пороге, вслушиваясь в тишину. Ни-че-го.
- Ну и где? - спросила мать.
- Да было же, говорю тебе. Над головой - хрум, хрум, хрум - как будто крадется кто-то! - начал оправдываться Андрей.
- Андрей... Это старый деревенский дом. В таких домах полно всяких звуков - где-то доски садятся, где-то фундамент "ходит", обычное дело для частного дома. Мыши, крысы... Не обращай внимания. И поменьше сиди в своих играх.
- Ну да, игры виноваты, - недовольно пробурчал Андрей. - Ходил кто-то! Я же слышал!
- Это звуки деревянного дома, это тебе не шлакоблоки, где все намертво. Тут и стены, и потолки - все "ходит". Поэтому и звуки.
- А вдруг бабушка и вправду колдовкой была?
- Не говори ерунды! - махнула рукой Александра Ильинична. - Спи!
Сын, разочарованный тем, что не получилось ужастика, улегся на кровать. Александра Ильинична закрыла дверь, прошла к своей спальне и уже взялась за ручку, как вдруг до нее донесся тихий, но хорошо различимый шелест, а лица коснулась странная прохлада, словно по щеке провела чья-то невидимая ладонь. Сердце замерло где-то в горле, по ладоням поползла неприятная щекотка, в висках загудело.
- Мам, ты? - неуверенно спросила Александра Ильинична и услышала в ответ тихий стук откуда-то со стороны кухни - точно, как мать бренькала посудой, расставляя ее на столе. "Андрея не звать. Если что - оно до него не доберется", - мелькнуло в голове. На ватных ногах она медленно двинулась в сторону кухни, не сводя глаз со странных пятен, пляшущих на полу в блике лунного света. Физически ощущалось чье-то присутствие, казалось, что кто-то крадется за спиной, тянет зеленые скользкие руки с длинными когтистыми пальцами в бородавках, и стоит обернуться - накинется, схватит и... До слуха донеслось мерное постукивание: тук... тук-тук... тук... Холодея от ужаса, Александра Ильинична дошла до дверей и заглянула на кухню. В голубоватом свете луны прохладный сквозняк постукивал об откос створкой рамы - забыли закрыть на ночь, а прямо под окном шелестела листьями сирень, бросая танцующие тени на озерцо лунного отблеска на полу. С облегчением выдохнув, женщина закрыла окно и наконец-то отправилась спать.
Утром, когда она собиралась на работу, Андрей попросил денег.
- Зачем? - спросила Александра Ильинична.
- В центр поеду с ребятами встретиться...
- А дома прибраться не хочешь? Мусор вынести? Пол помыть?
- Я вечером... - отведя взгляд в сторону, сказал Андрей.
- Ну-ка, ну-ка... - она заглянула ему в лицо. - Ты что, боишься? Ты испугался какого-то шороха?
- Да не, ну мам... - стал отворачиваться он. - Я договорился... И я тут не привык пока... Чего тут одному сидеть, скучно...
- Сегодня ночью стучала рама на кухне - мы спать пошли, а окно закрыть забыли, - сказала Александра Ильинична. - Ветерком ее качало, она об откос и постукивала, а тебе показалось, что кто-то ходит. Ладно, держи деньги, съезди. Я как на работе закончу - позвоню, будь на связи. Вместе домой поедем. Зайдем в магазин, купим чего-нибудь вкусненького, отметим переезд...
В семь часов вечера они сели за скромный праздничный стол. Мать открыла шампанское, чуть подумала и налила вино в два фужера:
- Тебе уже можно... Только никому не говори, а скажут, что я тебя спаиваю.
Андрей, который начал отвинчивать крышку у бутылки с газировкой, довольно заулыбался. Разложили по тарелкам оливье, парень навалил себе горку мясной нарезки и ломтиков соленой форели. Александра Ильинична, глядя на это, усмехнулась: растет мужик.
- Хлеб не забудь, - напомнила она, накладывая сыну пюре. - Ну, Андрюшенька, давай... За нас с тобой. Мы с тобой смогли, мы сделали. Мы молодцы.
Фужеры, ударившись сверкающими бочками, недовольно звякнули. Мать с сыном выпили и начали трапезничать. Хотелось праздника, позвать гостей, чтобы было шумно и весело, но некого было звать - вся родня далеко, по другим городам, да и повода особого не было - новосельем это можно было назвать с трудом. Скорее, это было возвращение.
- Ма, - сказал Андрей, отправляя в рот кусок ветчины, - а мне сегодня бабушка снилась.
Александра Ильинична замерла с вилкой в руке.
- Да? - спросила она. - И что же?
- Была недовольна, что коврики ее выбросили. Велела назад принести. А то, говорит, как я к вам в гости приду.
- Что, прямо так и сказала? - спросила Александра Ильинична, чувствуя нехороший холодок в груди.
- Ага, - кивнул сын, закидывая в рот пюре. - А правда, что покойники к несчастью снятся?
- Нет, это суеверие. Ешь, не забивай голову глупостями.
После ужина Александра Ильинична куда-то засобиралась.
- Посиди дома, я скоро, - сказала она сыну.
- А куда ты? - спросил он.
- Так... Прогуляться. Окрестности хоть посмотреть, тут все так изменилось, - натянуто улыбнулась она, набрасывая на плечи шаль.
Выскочив за калитку, Александра Ильинична свернула налево, по тропинке прошла сквозь заросли лопуха и через непаханое поле, сплошь заросшее березовым молодняком, двинулась в сторону кладбища.
Могилу матери она нашла быстро. Вошла в оградку, постояла над еще не осевшим холмиком, поправила крест и венки. Постояла, помолчала, а потом сказала, обращаясь к холму:
- Ну чего тебе от нас надо, мам? Мы здесь, а ты там. Мы тебя не забыли, помним. А за дорожки прости - но что мне их, вечно, что ли, хранить? И в гости к нам не надо. Время придет - увидимся. Спи спокойно.
И, вытащив из кармана прихваченную бутылочку, побрызгала могилу святой водой.
То ли святая вода помогла, то ли Андрей все выдумал, а может, дело в ремонте - но после этого в доме как будто стало поспокойней. Никакие тревожные сны им не снились, перестало шуршать по стенам и скрипеть на чердаке. Вскоре забылись все тревоги, и потянулись дни за днями, складываясь в месяцы и в годы. Постепенно привыкли они к дому, как будто прожили в нем всю жизнь, и к тому, что иногда по ночам дом как будто бы вздыхал, а в сильные морозы могло что-то стукнуть в стене или на чердаке - трескались промерзающие бревна. Александра Ильинична работала, в сентябре Андрей пошел в одиннадцатый класс и погрузился в учебу - началась подготовка к экзаменам, и ему уже было не до страшилок. Весной он окончил школу и поступил в институт. Он учился, а Александра Ильинична потихоньку старела. Отметила сорокапятилетие, а потом и пятьдесят, и пошел ей шестой десяток. Сын получил диплом, начал работать, а она вышла на пенсию и, глядя в зеркало, каждый раз думала, что то, что жизнь в пятьдесят только начинается, полное вранье - нет никакого начала жизни в седеющих волосах, в прорезающихся морщинах и дряблой коже. И еще она думала о том, что от жизни теперь ей ждать уже нечего, кроме внуков.
Внуки свалились на голову Александре Ильиничне внезапно. В один из вечеров сын явился домой не один - за его спину пряталась невысокая светловолосая девушка.
- Иди сюда, - шепнул ей Андрей, - не бойся.
И сообщил матери:
- Это Катя. И у нас будет ребенок.
Обескураженная Александра Ильинична так растерялась, что только и смогла проблеять неуверенное "Здравствуйте", а молодежь мимо нее прошмыгнула в комнату и заперлась там, оставив мать стоять в прихожей с веником в руке и с мыслью, что сынок вырос, и теперь начнется совсем другая жизнь.
Через два месяца сыграли свадьбу, чтобы все было как положено. Прямо из кафе, где отмечали событие, молодые отправились в аэропорт в свадебное путешествие, и Александра Ильинична вернулась в дом одна. Она ходила по коридору, из комнаты в комнату, гладила стены, которые она с сыном так старательно обклеивала обоями, расправляла шторы, которые вешала вместе с ним, смотрела на потолки, а потом растеряно минут пятнадцать стояла в коридоре, обдумывая, как теперь ей жить дальше.
- Ну что, остались мы одни с тобой? - обратилась она к дому.
И в ответ словно прокатился по бревнам тяжелый вздох...
Молодые поселились в городской квартире Александры Ильиничны - своего жилья ни у Андрея, ни у Кати не было, и квартирка пришлась очень кстати. Всеми силами новоиспеченная свекровь убеждала себя не ревновать сына к невестке, но давалось ей это очень тяжело - вечерами становилось особенно тоскливо: словом перекинуться не с кем. К молодым не поедешь - у них своя жизнь, от телевизора уже тошнило, вязать она не умела, а вышивать не любила. Утешала ее только надежда, что родится внук - и молодые сами позовут помогать. И в этот Новый год она впервые в жизни накрывала стол на одну персону: один фужер, один набор тарелок, одна вилка, горста оливье, горстка крабового, две горстки сельди под шубой... На душе было тоскливо. Она подошла к новенькому отрывному календарю, просунула обложечку под резиночку и замерла в удивлении: на самом верхнем листочке стояла дата не 1 января, а 31 декабря.
Когда они первый раз после похорон приехали в дом и, сопровождаемые мрачными взглядами местных бабок, сидящих на скамье, прошли к калитке, одна из них, тучная старуха в толстой шерстяной кофте и с клюкой сказала:
- Колдовкина дочь, что ль, приехала?
- Ну да, она. С сыном, забыла как его звать-то. Маленький он тут бегал, малину у нас рвал... - ответила другая.
- А почему колдовка-то? - спросила еще одна.
- Конечно, колдовка, - фыркнула старуха в кофте. - Какой еще нормальный человек на краю кладбища жить согласится? Она, вон, могилы по ночам раскапывала.
- А что, видел, что ль, кто? - не унималась собеседница.
- Да про это все знают! - махнула рукой первая. - Все мы знали, чем она занималась. Зачем ей еще тут у кладбища жить, если она не колдовка?
- Да дело не в кладбище, - вступила в разговор четвертая. - У кладбища мы тут все живем. А в том, что она всем тут "делала". У Машки, вон, у Горбатихи, тогда все кролики одним днем передохли - сорок штук. Это мыслимо? И матки, и кроли, и маленькие.
- А у нас тогда куры передохли? Мой-то только от матери, от свекровки-то моей, привез молодок пять штук, как на следующий день две уже лежали - лапки вверх, - поведала обладательница клюки.
- Делала, делала! - поддержала ее подруга, гладя себя ладонями по коленям. - Зависть у ней такая, что ль, была... Если у кого что хорошо - напакостить, нагадить надо... Она вон и на дочь-то наворожила - замуж-то никто так и не взял. Родила без мужа...
Александра Ильинична, делая вид, что ничего не слышит, наконец-то справилась со старым ржавым замком и открыла калитку.
- Замок надо поменять, - сказала она сыну, - не забудь мне напомнить, что надо новый замок купить.
- Ма-а, - спросил Андрей, входя во двор, - А чего это они такое там про бабушку говорят?
- Не обращай внимания, - махнула рукой та. - Деревенские люди, необразованные. Не слушай их.
Андрею новое жилище не особо понравилось - на окраине, до школы добираться придется на автобусе, до друзей тоже. Пахнет старыми досками. Мебель старая. Вид из окна... слишком деревенский. Да еще и кладбище это... Но перечить матери не стал - смирился. Своими силами поклеили новые обои, старую мебель отвезли на квартиру, а свою, хорошую, поставили в дом. Повесили новые шторы. Последними на помойку отправились старые, пахнущие лежалым домотканые "дорожки" - когда-то мать сама ткала их в молодости себе в приданое. Сердце Александры сжалось, когда Андрей начал их сворачивать и связывать, все-таки память о матери, но оставлять это в своем теперь доме она не хотела - человека больше нет, и дорожки эти по современным меркам выглядели как смешной пережиток прошлого и совсем не вписывались в новый интерьер. А когда поклеили на потолки модную плитку, старый дом словно вздохнул всей грудью и расправил плечи - стал выглядеть не хуже, чем их городская квартира.
- Ну вот, - сказала довольная Александра Ильинична, когда они с сыном остались ночевать в благоукрашенном доме первый раз. - Жить можно. Спокойной ночи, сынок!
- Спокойной ночи, мам, - отозвался Андрей и шмыгнул в свою комнату.
Александра Ильинична прошла к себе в спальню, легла на кровать, полная решимости заснуть - завтра понедельник, надо на работу - но сна, как нарочно, не было ни в одном глазу. Она лежала, глядя в потолок, белеющий свеженькими плитками, и вспоминала. Все ее прожитые годы проходили перед ее мысленным взором. Видела она себя девочкой, бегающей по этому дому, залитому солнечными лучами, мама совсем молодая, весело хохочет, на столе стоит торт и букет тюльпанов, и отец еще жив, радостный - у мамы день рождения, он подарил ей чешские бусы из искусственного жемчуга и любимые духи - "Тет-а-тет". Потом припомнилась ей молодость, первая любовь, жаркие ночи в стогах, его дыхание на шее и страстный шепот. И вот она входит в дом с пищащим свертком на руках. Отца нет уже шесть лет, может, и хорошо, что не дожил до такого, мать молчит и только смотрит тревожными глазами, а бусы куда-то затерялись. Утренник в детском саду, первое сентября и первый класс Андрея... В дверь стукнули, скрипнули петли, и в щель просунулся Андрей.
- Мам... - пробасил сын. - А бабушку ведь здесь на этом кладбище похоронили?
- Да, - приподняла голову Александра Ильинична. - А что?
- Кто-то по потолку ходит.
Александра Ильинична замерла, осмысливая услышанное, а потом поднялась с кровати, накинула на плечи халат и пошла за сыном в его комнату. Минуты три они молча стояли на пороге, вслушиваясь в тишину. Ни-че-го.
- Ну и где? - спросила мать.
- Да было же, говорю тебе. Над головой - хрум, хрум, хрум - как будто крадется кто-то! - начал оправдываться Андрей.
- Андрей... Это старый деревенский дом. В таких домах полно всяких звуков - где-то доски садятся, где-то фундамент "ходит", обычное дело для частного дома. Мыши, крысы... Не обращай внимания. И поменьше сиди в своих играх.
- Ну да, игры виноваты, - недовольно пробурчал Андрей. - Ходил кто-то! Я же слышал!
- Это звуки деревянного дома, это тебе не шлакоблоки, где все намертво. Тут и стены, и потолки - все "ходит". Поэтому и звуки.
- А вдруг бабушка и вправду колдовкой была?
- Не говори ерунды! - махнула рукой Александра Ильинична. - Спи!
Сын, разочарованный тем, что не получилось ужастика, улегся на кровать. Александра Ильинична закрыла дверь, прошла к своей спальне и уже взялась за ручку, как вдруг до нее донесся тихий, но хорошо различимый шелест, а лица коснулась странная прохлада, словно по щеке провела чья-то невидимая ладонь. Сердце замерло где-то в горле, по ладоням поползла неприятная щекотка, в висках загудело.
- Мам, ты? - неуверенно спросила Александра Ильинична и услышала в ответ тихий стук откуда-то со стороны кухни - точно, как мать бренькала посудой, расставляя ее на столе. "Андрея не звать. Если что - оно до него не доберется", - мелькнуло в голове. На ватных ногах она медленно двинулась в сторону кухни, не сводя глаз со странных пятен, пляшущих на полу в блике лунного света. Физически ощущалось чье-то присутствие, казалось, что кто-то крадется за спиной, тянет зеленые скользкие руки с длинными когтистыми пальцами в бородавках, и стоит обернуться - накинется, схватит и... До слуха донеслось мерное постукивание: тук... тук-тук... тук... Холодея от ужаса, Александра Ильинична дошла до дверей и заглянула на кухню. В голубоватом свете луны прохладный сквозняк постукивал об откос створкой рамы - забыли закрыть на ночь, а прямо под окном шелестела листьями сирень, бросая танцующие тени на озерцо лунного отблеска на полу. С облегчением выдохнув, женщина закрыла окно и наконец-то отправилась спать.
Утром, когда она собиралась на работу, Андрей попросил денег.
- Зачем? - спросила Александра Ильинична.
- В центр поеду с ребятами встретиться...
- А дома прибраться не хочешь? Мусор вынести? Пол помыть?
- Я вечером... - отведя взгляд в сторону, сказал Андрей.
- Ну-ка, ну-ка... - она заглянула ему в лицо. - Ты что, боишься? Ты испугался какого-то шороха?
- Да не, ну мам... - стал отворачиваться он. - Я договорился... И я тут не привык пока... Чего тут одному сидеть, скучно...
- Сегодня ночью стучала рама на кухне - мы спать пошли, а окно закрыть забыли, - сказала Александра Ильинична. - Ветерком ее качало, она об откос и постукивала, а тебе показалось, что кто-то ходит. Ладно, держи деньги, съезди. Я как на работе закончу - позвоню, будь на связи. Вместе домой поедем. Зайдем в магазин, купим чего-нибудь вкусненького, отметим переезд...
В семь часов вечера они сели за скромный праздничный стол. Мать открыла шампанское, чуть подумала и налила вино в два фужера:
- Тебе уже можно... Только никому не говори, а скажут, что я тебя спаиваю.
Андрей, который начал отвинчивать крышку у бутылки с газировкой, довольно заулыбался. Разложили по тарелкам оливье, парень навалил себе горку мясной нарезки и ломтиков соленой форели. Александра Ильинична, глядя на это, усмехнулась: растет мужик.
- Хлеб не забудь, - напомнила она, накладывая сыну пюре. - Ну, Андрюшенька, давай... За нас с тобой. Мы с тобой смогли, мы сделали. Мы молодцы.
Фужеры, ударившись сверкающими бочками, недовольно звякнули. Мать с сыном выпили и начали трапезничать. Хотелось праздника, позвать гостей, чтобы было шумно и весело, но некого было звать - вся родня далеко, по другим городам, да и повода особого не было - новосельем это можно было назвать с трудом. Скорее, это было возвращение.
- Ма, - сказал Андрей, отправляя в рот кусок ветчины, - а мне сегодня бабушка снилась.
Александра Ильинична замерла с вилкой в руке.
- Да? - спросила она. - И что же?
- Была недовольна, что коврики ее выбросили. Велела назад принести. А то, говорит, как я к вам в гости приду.
- Что, прямо так и сказала? - спросила Александра Ильинична, чувствуя нехороший холодок в груди.
- Ага, - кивнул сын, закидывая в рот пюре. - А правда, что покойники к несчастью снятся?
- Нет, это суеверие. Ешь, не забивай голову глупостями.
После ужина Александра Ильинична куда-то засобиралась.
- Посиди дома, я скоро, - сказала она сыну.
- А куда ты? - спросил он.
- Так... Прогуляться. Окрестности хоть посмотреть, тут все так изменилось, - натянуто улыбнулась она, набрасывая на плечи шаль.
Выскочив за калитку, Александра Ильинична свернула налево, по тропинке прошла сквозь заросли лопуха и через непаханое поле, сплошь заросшее березовым молодняком, двинулась в сторону кладбища.
Могилу матери она нашла быстро. Вошла в оградку, постояла над еще не осевшим холмиком, поправила крест и венки. Постояла, помолчала, а потом сказала, обращаясь к холму:
- Ну чего тебе от нас надо, мам? Мы здесь, а ты там. Мы тебя не забыли, помним. А за дорожки прости - но что мне их, вечно, что ли, хранить? И в гости к нам не надо. Время придет - увидимся. Спи спокойно.
И, вытащив из кармана прихваченную бутылочку, побрызгала могилу святой водой.
То ли святая вода помогла, то ли Андрей все выдумал, а может, дело в ремонте - но после этого в доме как будто стало поспокойней. Никакие тревожные сны им не снились, перестало шуршать по стенам и скрипеть на чердаке. Вскоре забылись все тревоги, и потянулись дни за днями, складываясь в месяцы и в годы. Постепенно привыкли они к дому, как будто прожили в нем всю жизнь, и к тому, что иногда по ночам дом как будто бы вздыхал, а в сильные морозы могло что-то стукнуть в стене или на чердаке - трескались промерзающие бревна. Александра Ильинична работала, в сентябре Андрей пошел в одиннадцатый класс и погрузился в учебу - началась подготовка к экзаменам, и ему уже было не до страшилок. Весной он окончил школу и поступил в институт. Он учился, а Александра Ильинична потихоньку старела. Отметила сорокапятилетие, а потом и пятьдесят, и пошел ей шестой десяток. Сын получил диплом, начал работать, а она вышла на пенсию и, глядя в зеркало, каждый раз думала, что то, что жизнь в пятьдесят только начинается, полное вранье - нет никакого начала жизни в седеющих волосах, в прорезающихся морщинах и дряблой коже. И еще она думала о том, что от жизни теперь ей ждать уже нечего, кроме внуков.
Внуки свалились на голову Александре Ильиничне внезапно. В один из вечеров сын явился домой не один - за его спину пряталась невысокая светловолосая девушка.
- Иди сюда, - шепнул ей Андрей, - не бойся.
И сообщил матери:
- Это Катя. И у нас будет ребенок.
Обескураженная Александра Ильинична так растерялась, что только и смогла проблеять неуверенное "Здравствуйте", а молодежь мимо нее прошмыгнула в комнату и заперлась там, оставив мать стоять в прихожей с веником в руке и с мыслью, что сынок вырос, и теперь начнется совсем другая жизнь.
Через два месяца сыграли свадьбу, чтобы все было как положено. Прямо из кафе, где отмечали событие, молодые отправились в аэропорт в свадебное путешествие, и Александра Ильинична вернулась в дом одна. Она ходила по коридору, из комнаты в комнату, гладила стены, которые она с сыном так старательно обклеивала обоями, расправляла шторы, которые вешала вместе с ним, смотрела на потолки, а потом растеряно минут пятнадцать стояла в коридоре, обдумывая, как теперь ей жить дальше.
- Ну что, остались мы одни с тобой? - обратилась она к дому.
И в ответ словно прокатился по бревнам тяжелый вздох...
Молодые поселились в городской квартире Александры Ильиничны - своего жилья ни у Андрея, ни у Кати не было, и квартирка пришлась очень кстати. Всеми силами новоиспеченная свекровь убеждала себя не ревновать сына к невестке, но давалось ей это очень тяжело - вечерами становилось особенно тоскливо: словом перекинуться не с кем. К молодым не поедешь - у них своя жизнь, от телевизора уже тошнило, вязать она не умела, а вышивать не любила. Утешала ее только надежда, что родится внук - и молодые сами позовут помогать. И в этот Новый год она впервые в жизни накрывала стол на одну персону: один фужер, один набор тарелок, одна вилка, горста оливье, горстка крабового, две горстки сельди под шубой... На душе было тоскливо. Она подошла к новенькому отрывному календарю, просунула обложечку под резиночку и замерла в удивлении: на самом верхнем листочке стояла дата не 1 января, а 31 декабря.
