***1.Обещание
Но ведь невозможно все время выдыхать, выдыхать, выдыхать, - когда-то нужно и вдохнуть, вот сегодня, например…
А как? - если за всю жизнь так и не научилась отдыхать: то книги читаешь, то книги пишешь.
А ведь бабушка в детстве говорила:
- Хватит читать! - ее раздражал ребенок с книжкой.
- Но ведь книга - друг человека, - возражал ребенок, отрываясь от книжки.
-Нет, - возражала бабушка, - это собака - друг человека.
А на прошлой неделе позвонили и сказали: издательский склад с книгами сгорел.
- А склад был застрахованный?
- Нет.
- Правда-правда?
На самом деле это не склад сгорел, это сгорели деньги, вложенные в книги.
И потом отключила телефон, отправилась в душ.
Вода текла, как полагается, сверху вниз.
А запрокинешь голову, так капли барабанят по лицу. Все остальное было прикрыто халатом, он намок, конечно, стал тяжелым и начал тянуть тело книзу, - хорошо еще додумалась тапочки снять, прежде чем забраться в ванну. Тяжеленный халат тянул плечи, словно груз, - а спина и без того последнее время не держала, - вот только сесть и оставалось, уткнувшись лицом в колени. И вода теперь равномерно стучала по спине.
Как хорошо, когда вокруг все звенит, стучит и капает, - себя не слышно, - этот невысказанный крик внутри.
Намокшее или влажное. Жидкость, которая текла из глаз, она сливалась с общим потоком. Соленое в пресное, а в природе наоборот: река в море.
Волосы тоже намокли и словно слиплись.
После душа захотелось сразу выпить, а после выпить - сразу лечь. Принять горизонтальное положение с книжкою в руках. Так лучше читалось, а иногда и елось. Ну, как в Древнем Риме, - завернуть себя только в простыню. Не шлындать по квартире обнаженной.
Чипсы и манга - хлеба и зрелищ. Книжку читаем с зада наперед. В этом же направлении протекала жизнь.
На кухне у холодильника остались влажные следы, ну, ничего: они до завтра сами высохнут.
А эти мокрые следы, они его так вздернули. Рассердили. Не то чтобы он орал на нее в тот вечер… Все вроде как о следах, а на самом деле - это деньги вложенные сгорели. Ведь рукописи больше не горят…
Но ведь это не твои деньги, - возражение как возникло в мозгу, так там и умерло.
Ума хватило промолчать, иначе еще слово, и запылает огонь по-новому и начнет скакать по темам, все, что под руку попадется, пойдет вход упреком: и ее невнимательность, и ее внешность…
Да, бабушка называла в детстве лохудрой, но, слава богу, он этого не знает… И то, что она все время за столом и не за кухонным, - за письменным. В своем углу в спальне притулилась и колдует целый день. И не любит тусовки и коктейли, и отпуск в Турции, а ей все больше средняя полоса с березками.
И в тот вечер она пообещала ему, да, пообещала больше не писать.
Да, и он как-то сразу сдулся.
Вот же слово? - одно может разбередить, разжечь, разрушить… Другое - словно вода на пламя. Раз - и больше нечему гореть. И он доволен.
Вроде как блажь ее прошла и теперь она станет человеком.
А если не писать, то чем заняться? - В маникюрный салон податься для начала? - начиналась новая, новая жизнь.
***2. Друг
Нельзя же все время выдыхать, выдыхать и выдыхать…
Второе дыхание открылось, третье дыхание, десятое, а потом - раз! - и сгорел как спичка.
А этим утром начиналась новая жизнь, свободная от писанины жизнь, полная, так сказать, счастья.
Ну, и чем заняться, когда не умеешь отдыхать? - целый день только приятные вещи делать. - А какие приятные? - новую экранизацию любимого романа показывают в кинотеатре, да, в одиннадцать часов вместо утренника, предлагают вместе с ланчем. Ланч - затравка, - кто же пойдет смотреть без ланча, а придут точно старики и старушки.
Есть не хотелось - слишком рано. Но вот бокал гранатового сока словно кровь. Брэм Стокер. Видела его книжку в любимом книжном магазине.
“А вот не читать больше книг - этого я не обещала”.
И вот она сама не поняла, почему от холодильника снова направилась в спальню. Ноги понесли. Да, к тому самому столу, - сила утренней привычки.
“Ты скоро переедешь, - сказала она столу, - будешь жить в подвале”. Ей показалось, он что-то проскрипел в ответ.
Она смахнула наваждение, тряхнув головой, и подошла к шкафу, раскрыла: вроде как сегодня надо было принарядиться.
“Здравствуй, друг!” - это она халату, - он был участником ритуалов с пятнадцатилетним стажем. Был постиран, высушен, поглажен. Висел на плечиках и смотрел с упреком, потому что в это утро она его не вытащила и не надела, и не пошла к столу, и не включила комп, а праздно слонялась по квартире, не зная, чем заняться.
“В чем дело?” - спрашивал он с плечиков, - он был ей мамой, папой и подушкой для плаканья, и советчиком, и пинок-давателем.
Содрогание пронзило грудь, когда представила: он валяется в куче мусора на улице, его подбирает бомж и ходит по их улицам в стеганом малиновом халате, красуется и перед другими хвалится. Ком подкатил к горлу и поняла: на такое предательство она не способна.
“А халат выбрасывать я не обещала… Выбросить свою вторую кожу?”
И начала собираться на “утренник” без ланча.
***3. Собственная пустошь
“Без ланча”, - произнесла она у кассы. Взяв билет, пошла на второй этаж в малый зал. Для экранизаций большие залы не давали.
Войдя в полутемноту, остановилась, - свободные места, - куда податься? По полуосвещенной сцене ходила тетенька туда-сюда. В зале их было двое, остальные еще закусывали.
Потихоньку начали зрители заходить и зал наполнился оживленным говором, он не смолк, когда со сцены раздался нерешительный голос. Это искусствовед.
В красных мягких креслах было так удобно, некоторые уже начали укладываться спать, те, которых жены притащили. Они не интересовались новой версией и английской литературой. Их часть праздника уже закончилась в кафе.
Голос женщины на сцене становился все уверенней, а разговоры в зале тише. И вот она уже повествовала о бедной сиротке писательнице, проведшей жизнь “взаперти”, глядя из окна на вересковую пустошь.
У нее в детстве была собственная пустошь.
“Не нужно нас жалеть”...
Степь, - бескрайние просторы и ковыль, - по нему пробегал ветер и ковыль начинал звенеть и золотиться, и тени танцевали, и все приходило в движение перед глазами ребенка, и явное, и скрытое. И вот уже по небу проплывали корабли и уходили в неведомые страны, а для взрослых они были облаками, а в дальних странах ее ждали диковинные вещи и иногда умные глаза проявлялись в небе. Утешение. А горячий воздух обдувал щеки и ресницы, приводил в беспорядок волосы, - она возвращалась из степи домой с букетом кашки, а бабушка говорила ей, - лахудра.
Она тряхнула головой, чтоб избавиться от воспоминаний и снова очутилась в кресле.
Потом шел ряд других жалостливых клише, словно молоточком по мозгам.
А у актрисы было “мраморное” лицо, - это лекция продолжалась. Кто-то хрустел попкорном за спиной.
“Но мраморное лицо было у Сент Джона, причем здесь Джейн?”, - пролетела мысль, возразила и угасла. Режиссер, словно бог, ему дали роман вместо глины, - что хочет, то творит.
“Надо б записать”, - и она пошарила в кармане… Но было пусто. И телефон отключен.
“Исчезни, наконец…” - и мысль нырнула в пространство зала и полетела прямо на сцену.
Она была услышана. Женщина пожелала веселого настроения зрителям и исчезла в темноте. Ее пожелание имело фатальные последствия. Люди во время фильма смеялись, те, кто не уснул.
“Смеялись четыре раза, - она считала. - С вами вообще что? Где ваши глаза? На затылке, как у голема?”
Фильм был сделан интересно: английские ландшафты, элементы литературной готики, темная сторона личности, безумие, и эта вечная дилемма: склониться перед ударами судьбы или бороться? И борьба внутри между добродетелью и страстью. Как сохранить чистоту тела и рассудка? - но от самого романа мало что осталось.
Внутреннюю страсть и борьбу перенесли вовне.
“Так склониться или бороться?” - она спросила в мыслях.
***4. Равновесие
“Мама, у меня вышла новая книжка, - проговорила она тогда по телефону.
В ответ ничего не последовало.
А молчание, оно длилось и становилось уже неловким. И нужно было его как-то прервать…
Да запросто!
И тогда заговорила дальше лихорадочно, не вынося молчания: а у меня на кухне завелись мошки, нужно выводить… Чем-то опрыскивать, да, я тоже думаю, от комнатных растений… Да, тоже заметила: бананы подорожали, уж если дорожают бананы, это начало конца света… Да, на субботу обещали потепление… Поехать на природу. Вот я тоже думаю… Ага…
И так в их мире снова установилось равновесие.
“Но ты же сама выбрала писательство!” - тот самый голос прорезался.
“Чего?” - она чуть не вскочила с кресла, возвращаясь мыслями в зал. - Да я вообще ничего не выбирала! Оно привязалось ко мне само!! Я могу выбрать только тему…
И вперила взгляд в экран.
Джейн лежала в вересковой пустоши и горько плакала, - и вокруг была вода: и сверху - дождь, и внизу - болото…
Позыв зашевелился в горле - комом, и в темноте зала никто не видел: она заплакала вместе с Джейн, беззвучно и о своем. Хлестала на экране водная стихия, и чувства бушевали, и небо прохудилось. И что-то в ней - резервуар, который наполнялся долгое время, - оно, неназванное, начало выходить из берегов.
И вдруг кто-то снова засмеялся за спиной, и она встала и начала пробираться к выходу, задевая чьи-то колени в темноте, - выйти из зала и запереться в туалете.
А после, когда лицо высохло и нос больше не напоминал красный пятачок, она вышла на улицу, и первое время щурилась, потом глаза привыкли, - куда теперь податься…
“Вроде как сегодня счастливый день, куплю себе блокнот…”
“Ноооо….”
“Без “но”. Я никому не обещала, что блокнотов больше не буду покупать, я обещала не писать. Он мне нужен… Да, чтоб лежать в кармане. Мне от этого уютно. Как неудобно руке, когда не за что схватиться, особенно когда нервничаешь, а так… Вот засунул руку, а там блокнот и он греет душу.
Вот он: Have a good writing!
Ноги ее сами занесли в какой-то старый волшебный переулок. Сердце екнуло и замерло: с витрины книжного магазинчика смотрел на нее блокнот, сделанный под темно-коричневую кожу с золотым тиснением: Have a good writing!
“Ты издеваешься надо мной? Почему именно сейчас? А где ты был раньше со своим прекрасным пожеланием, когда я в нем нуждалась? Я тебя, куплю, конечно, но писать не буду… Ты соблазнительный, конечно, но писать не буду… Не буду… Не буду…
И она вошла в магазинчик. И купила его, не спрашивая о цене. Но вот незадача, на кассе оказались красивые ручки и рука сама потянулась… И из магазина она уже выходила с пакетом.
Куда теперь пойдем, счастливый день? - В кафе, конечно!
***5. Картинки с выставки
“Почему мне не скучно без людей”, - подумала она, разглядывая посетителей, а мысль угасла, появилась следующая. Та девушка написала роман о написании романов, сидя в кафе. Писательская мода.
На самом деле кафе были предназначены для наблюдений, но не для писаний: там шумно, хаотично, слишком много впечатлений…
И эта мысль долго не жила, пришла другая.
Так какой шоколад лучше, бельгийский или швейцарский? - А официант уже нес ей на подносе заказ - горячий шоколад. Улыбнулся, откланялся, исчез.
Швейцарский, - но чего-то не хватало. Контраста. Горячее и холодное, сладкое и горькое. Чтоб смешивалось на языке и таяло. Подзаказать еще клубничное мороженое?
Шоколад вкупе с мороженым и клубникой медленно, но верно исчезали в теле, вызывая в нем легкую лихорадку и помутнение в глазах, словно опьянение, и слабость навалилась, - когда весь день не ешь, а потом вдруг бомбическая порция колорий ударяет в мозг, то он в отключке.
Отчего-то захотелось запрокинуть голову и отвалиться на диванчик, а то и ноги подобрать под себя. Попросить у официанта плед. Как хорошо, кафе начало крутиться вокруг: вот она - центр мира, а запахи сливаются в один и тоже крутятся вокруг, и тела словно нет, все существует только в голове, но и та куда-то медленно съезжает.
Острый звук вонзился в голову: это столовый ножь упал у кого-то, ударившись о каменную плитку, прозвенел коротко и вот - она уже как стелышко. Вперила взгляд вдаль, настроив фокус, взгляд уперся в одинокую даму за дальним столиком.
Седые белоснежные волосы были зачесаны назад и дама напоминала собой торт со взбитыми сливками, на котором красовались подведенные глаза и вишнево-намазанный рот с помадой.
И опустила взгляд на стол, дальше разглядывая. Рядом с чашкой капучино лежали ее, - как бы отдельно, - старые, бледные, ненатруженные руки, пальцы в перстнях. А дряблая шея, - взгляд медленно заскользил наверх, - казалась беззащитной, а на груди покоилось роскошное жемчужное колье.
“Картинка с выставки”, - подумалось, и поспешно отвела взгляд в сторону. - “Вот для чего нужны блокноты”.
А потом захотелось выйти на свежий воздух, - это спячка начала одолевать. На свежем воздухе проветрить голову и собрать мысли в кучку.
***6. Путешествие по холмам и ложбинкам
На рыночной площади закрывался цветочный базар. Цветы грудами лежали на прилавках, охапками их продавали за полцены. Тюльпаны из Голландии.
Взгляд выхватил из толпы словно бы знакомую фигуру, сердце екнуло от узнавания, но в следующий миг она поняла, что обозналась.
Это был чужой, не “её” мужчина.
Молодой человек покупал охапку бледно-розовых тюльпанов. Она подошла поближе, встала как будто в очередь, наблюдая за ним - рассмотреть получше. Вот такой же рост - чуть выше среднего, та же стройность, темноволосый. А если б не похожесть с ним, она бы его даже не заметила.
Он уже доставал из заднего кармана портмоне, сейчас расплатится, возьмет тюльпаны и исчезнет. Кому он их купил?
В тот миг она прикасалась к прохладным стеблям цветов, лежащих на прилавке. От тюльпанов исходил слабый аромат, головки пахли терпко и сладко, этот горьковатый аромат она ощутила еще горше, когда поднесла ладонь к щеке, запах ударил в нос.
Пахло свежей землей, дерном, ладаном и… Воспоминание из детства о похоронах, - она тряхнула головой, чтоб сбросить это воспоминание обратно в вечность.
Его руки… Она не могла оторвать взгляда от его рук теперь. Ему сдали сдачу.
Руки были ухоженными, но не изнеженными. Не женские - крепкие. Такие приятно скользят по телу в темноте, то и дело останавливаясь то на холмах, то в ложбинках.
Не шершавые, не корябали, а расслабляли и лишали воли.
А он забрал цветы и смешался с толпой на рынке. Она тоже влилась в этот поток, ей было все равно, куда он несет.
***7. Кто это?
В витрине парфюмерного магазина заметила лицо и сразу не узнала.
Но кто это? - бесцветное выражение лица с усталыми потухшими глазами.
Узнавание происходило медленно. В зеркале, выставленном в витрине магазина, она вглядывалась в себя. Безвкусный аутфит, а она сама к аутфиту словно вешалка без лица, - не лицо, а маска.
“Но я ведь не такая!” - шок.
Это был космический разбег между внешностью и внутренней вселенной.
“Но я ведь не такая!” - оглушенная, она сделала два шага от витрины.
Куда теперь деть это несчастное лицо, куда податься? - за углом был скверик с двумя липами и она направилась туда. Она вжалась в скамью под липой и теперь сидела, опустив голову.
