Лицо, пожалуй, некрасивое, но и не безобразное, нет. Длинные золотые волосы, частично заплетенные в тонкие косицы на висках, упали через плечо, едва он наклонился ближе, и пушистые кончики щекотно скользнул по моей руке. Одежда, конечно, очень странная: какая-то хламида или балахон, непонятная в общем. Ее просто много, и она тяжелыми плотными складками стекает с широких плеч, как стекали бы струи воды с каменистого утеса.
А еще глаза... Необычные, вытянутой миндалевидной формы, желтые словно расплавленное золото и такие же переливчатые, тускло мерцающие в темноте, с вертикальными щелями зрачков. Не отталкивающие, нет. Иные…
— Не бойс-ся, — повторили, одним незаметным движением убирая путы.
Его пальцы непрошенной лаской скользнули по обнаженным плечам, отодвигая волосы, и я смущенно сцепила руки в замок, пряча грудь.
Он едва заметно приподнял краешки тонких губ в намеке на улыбку и снял с себя… плащ? Да, неверное, плащ. Укутал в тяжелое теплое полотно, прикрывая наготу.
— Н-не бу-д-ду, — постаралась ответить, как можно спокойнее, но зубы против воли отбивали чечетку, и я никак не могла совладать с ними и расшатанными нервами.
— Пора, Лис-са…
— Хорошо, — покорно согласилась, стыдливо завернувшись плотнее в ткань и позволяя подхватить на руки.
У него билось сердце. Настоящее. Медленнее правда, хотя может мне и казалось: собственное бухало громогласным набатом где-то в ушах и горле.
— Ты с-слиш-шком долго ш-шла. Я ус-стал ждать.
— Но дождался ведь, — неожиданно тепло улыбнулась и выдохнула, расслабляясь в его объятиях.
И почему я боялась его раньше?
Ответная улыбка осветила его лицо, делая притягательно совершенным. Я выпутала руку и осторожно провела указательным пальцем по скуле, зачарованно лаская чешую. Почти как моя.
— Как тебя зовут? — спросила негромко.
Он приподнял золотистую бровь, усмехнувшись, но ответил:
— Полоз.
— Значит, правду пели… — протянула задумчиво, а потом нахмурилась: — Так у тебя и в самом деле гарем из невест?
— Глупая, я только тебя ждал. Ты ведь обещанная.
— Кем это?
— Матерью. И сговоренная, еще до рождения.
— А-а, ну тогда ладно, — понимающе фыркнула, словно эти его «обещанная и сговоренная» все прояснили.
Хотя, какого черта? Ничего они не прояснили. Но в моей голове в кои-то веки, вместо привычного страха, царили благословенное умиротворение и покой, и я мысленно махнула рукой. Не время и не место. Но еще один вопрос все-таки озвучила:
— И все же, почему я тебя так долго боялась?
— Вот и я не з-снаю, — задумчиво отозвался Полоз, и мы двинулись куда-то…
Я хотела было открыть рот, спросить, но вместо этого пораженно уставилась на белый невесомый тополиный пух, что посыпался прямо с неба.
Полоз нес меня без усилий, будто весила я не больше тех пушинок, великое множество коих беспорядочно кружилось сейчас вокруг нас. Правда, тополя давно отцвели, но почему-то их легкокрылые семена так и плясали в воздухе, завьюживая самой настоящей метелью.
Движения Полоза, такие же плавные и неуловимые как текучая вода, убаюкивали, а белоснежное мельтешение навевало дремоту, и чтобы не провалиться в сон окончательно, я украдкой рассматривала мужчину, находя необъяснимое очарование в его совершенно несовершенном облике. Засмотревшись, ожидаемо пропустила момент, когда мы покинули лес и добрались до озера возле горы.
— Стой, — вскрикнула, едва Полоз устремился в ту самую пещеру.
— Там никого нет, Лиса, — с легкой усмешкой, заверили меня и ускорились.
К великому моему разочарованию тополиная метель и лунная ночь остались снаружи. Дымчато-черная мгла подземных туннелей с легкостью приняла нас под свой полог, завешивая зрение сумеречным покрывалом.
Однако Полоз шел, не сбавляя шага, стремительно и уверенно рассекая полумрак пещер, а я тревожно ерзала у него на руках, все время оглядываясь и надеясь высмотреть что-либо приметное. Какой-нибудь ориентир, что позволит найти обратную дорогу.
— А куда мы идем? — убедившись в тщетности усилий, наконец, немного испуганно уточнила.
— Домой.
— Но… мой папа и тетка Варя?
— Они забудут тебя, Лис-са. Так надо.
— А Таня?
— Ведьма будет помнить. Она всегда помнит, — едва слышно произнес Полоз, и я недоуменно воззрилась, потому как тон его мне совсем не понравился. Саркастический такой, недобрый.
— Помнить, что?
— Не что. Кого… — довольно холодно ответил Полоз и остановился.
Он не очень-то и неаккуратно сгрузил меня на плоский, слабо фосфоресцирующий валун, чем-то напоминающий алтарь. Я чувствовало обжигающий холод камня даже через слой толстой ткани и это было неприятно и… странно, особенно после теплых, ласковых объятий, что грели меня всю дорогу.
Склонившись надо мной, Полоз аккуратно расправил складки плаща, будто и вправду собирался принести в жертву неведомым богам, но меня почему-то сильнее испугало иное…
То, что он вот-вот отпустит… покинет…
Это мысль вдруг кольнула отчетливо остро. Я судорожно оплела мужскую шею руками, жадно ловя золотой переливчатый взгляд и всем своим видом показывая: не желаю, чтобы от меня отстранялись.
До боли хотелось стать ему еще ближе, буквально слиться в единое целое, будто от этого зависела моя жизнь. Негромко застонала, невольно стискивая кольцо рук еще плотнее. Яркое, несвойственное мне желание такого немедленного, сиюминутного слияния подспудно настораживало, вызывало замешательство и страх... Который моментально пополз тонкой струйкой льдистой изморози вдоль позвоночника, постепенно проникая глубже, до самых костей, рассылая во все стороны колкие иглы паники.
Но, я же вроде как уже перестала бояться Полоза, да?
Однако где-то в глубине души надсадно свербела какая-то невысказанная, недодуманная мысль, комариным укусом зудя в подкорке. Я и сама не могла точно ее сформулировать.
Наверное, слишком уж все быстро и нереально, да? Но, разве не так и бывает в сказках?
Так почему же мне адски сложно и… страшно прыгнуть в эту самую сказку вот так вот, с наскоку и с головой?
Хотя хочется… Хочется до безумия, до дрожи в коленках и перестука зубов…
— Н-ну, т-так кого же? — словно сглатывая сомнения, требовательно поинтересовалась я, все же решив рискнуть.
— Тех, кто стал сердцем горы… — бесстрастно поведал Полоз и вдруг жестко и сильно вдавил в холодный камень.
Тот моментально нагрелся подо мной, полыхнул нестерпимым жаром, плавясь раскаленной лавой. И где-то высоко под далеким темным потолком пещеры раскатисто громыхнуло, сверкнула серебристая молния, и я тяжелым грузом ухнула в темноту.
Окончательно застывая в ней пойманной мухой…
2.1
В краю средь гор и цветущих долин
Текла река, исчезая вдали.
Прекрасней не было страны,
Где рождались баллады и сны.
В дорогу звал глас таинственных гор
Три сына там покидали свой дом.
Один был горд, другой упрям,
А третий был сердцем смирен.
Слова отца были грусти полны:
В любви моей вы росли как цветы.
Что ждет вас там, в чужих краях?
Да хранит вас молитва моя.
И звучало в ответ
Эхо горных вершин:
Сохраните богатство души
И любви нескончаемый свет.
Негромкий девичий голосок напевно выводил слова, протягивая сквозь плотный чернильный сумрак путеводную нить мелодии. Плавная и невесомая, она скользила серебристой змейкой, крутилась под ногами, словно приглашая идти за собой.
Что ж, вьюнок, раз ты так настойчив, пойду. Пусть даже опять ошибусь, все равно…
Я давно потеряла счет времени. Сколько я уже здесь? Дни, недели, месяцы, годы? Прошлая жизнь изредка напоминала о себе расплывчатыми картинками-видениями: яркие первое мгновение, они быстро таяли, растворялись мимолетными снами, оставляя горькое послевкусие.
Может, песня эта такая же краткая вспышка? И она вот-вот оборвется, застынет ониксовой слезой в паутине каменных трещинок-жил, оставляя, как и раньше, брести без цели в полном одиночестве.
Голос не смолкал, креп, набирался жизни. Птичьими трелями влек за собой, переливался звонкой весенней капелью, острыми стрелами пронзал привычное безмолвие, разбивая его на осколки. И я послушно двигалась вперед, откликаясь на призыв.
Прошли года, затерялись вдали
В краю средь гор и цветущих долин
Встречал отец своих детей
После долгих разлук и скорбей
И первый сын возвратился домой:
Гордись отец, я - великий герой
Вся власть моя, и в этом суть
На крови я построил свой путь
Второй принес золотые дары
Смотри отец, я могу все миры
Купить, продать, и слезы всех
Превратить в серебро и успех
И звучало в ответ
Эхо горных вершин:
Разменяли богатство души
Ради славы и блеска монет
Пой, пой моя птичка, сладкоголосый соловушка. Я чувствую, тьма разжимает объятия, отступает нехотя, истаивая серым пеплом, и слезы вешними водами омывают глаза, унося с собой стылый лед.
Я иду, спешу как могу. Только умоляю, не прекращай петь, не оставляй меня в этом мраке без надежды…
А третий сын на коленях стоял
Прости отец, я великим не стал
Смиренным был, врагов прощал,
А отец теплотой отвечал:
Душа твоя и добра, и чиста
И пусть богат ты и знатен не стал
Но ты хранил любовь мою
Я тебе свой престол отдаю
Но ты хранил любовь мою
Я тебе свой престол отдаю
И звучало в ответ
Эхо горных вершин
Кроток сердцем и духом смирен
Верный сын унаследовал трон.
Тьма развеялась грозовым всполохом, ослепив напоследок, и чужой-родной мир ворвался в мою реальность сотнями позабытых чувств и ощущений.
Я лежала неподвижно на прохладной, твердой, немного шершавой поверхности. Едва ощутимое дуновение ветра тополиным пухом скользило по коже, пуская мелкие волны дрожи.
Я боялась открыть глаза, все еще не веря. Но тусклый свет без труда проникал сквозь закрытые веки, мой нос обонял почти забытые запахи, а уши жадно ловили отголоски мелодии, почти по-звериному разворачиваясь вслед ускользающим звукам.
Неужели я свободна? Свободна… Свободна!
— А-а-а!
Девичий визг резанул по ушам, и я подскочила на ложе, сжимая ладонями голову, ошалело хлопая глазами. Отвыкшие от света, они слезились и щурились, и все плыло в оранжевом мареве.
— Ой, мамочки, там змея! Змея! — донесся до меня придушенный писк, сменившийся еще одной порцией визга
— А-а-а-а…
— С-стойте! — крикнула, ошалев от резких звуков, но из горла раздалось мерзкое свистящее шипение.
Я чувствовала всем туловищем вибрацию от топота множества ног. Она билась внутри каждой мышцы, звенела, ударяясь о кости, растекалась обжигающей болью, словно бежали не от меня, а прямо по мне.
— С-стойте…
Безнадежно. Тишина вновь накрыла непроницаемым колпаком, спеленала тугим коконом. Мои пальцы скользнули вперед, закрывая лицо. Все бессмысленно: я – чудовище, урод…
— К-кто т-ты?
Я медленно отняла от лица руки, завороженно засмотревшись на тонкую прозрачно-белую кожу с синими ручейками вен. Это что, руки? У меня руки? И… пальцы? И… ноги? Тело?!
Пораженно ощупала себя, потрясла головой, сдувая упавшие на лицо пряди… Это что? Это мои волосы, да? Какие же они длинные… и мягкие... и скользкие…
В каком-то совершенно безумном порыве я соскочила с камня и, шлепнувшись босыми ступнями на прохладную, каменистую поверхность, расхохоталась звонко, дурея от собственного голоса.
А потом завертелась на месте волчком, обмирая от распиравшего счастья. Останавливалась на краткое мгновение и снова кружилась-кружилась, захлебываясь смехом от эйфории.
Я человек! Опять человек!
— Больше нет твоей власти, Полоз! — заорала, наслаждаясь ширявшимся эхом, что билось лихорадочным пульсом под сводами той самой пещеры, в которой я потеряла себя. И нашла…
— Кхм...
Я резко затормозила, словно наткнулась на стену. Точно!
Девушка… та, что пела. Я узнала ее голос. Я узнала бы его из сотен голосов – переливчатый, мелодичный, нежный. Значит, она не убежала, не испугалась...
— Спасибо, спасибо! — я налетела на нее, схватила за плечи и в ту же секунду потрясенно отпрянула, вглядываясь в зеленые, безумно знакомые глаза.
На меня удивленно смотрела я сама.
Лет двадцать-двадцать пять. Невысокая, стройная с черной растрепанной косой, небрежно перекинутой через плечо. В простенькой футболке и джинсах, в видавших виды кедах.
Я застонала сквозь зубы. Эта девушка была похожа на меня. Ту, какой я могла бы стать, если бы не превратилась в пленницу змеиного князя.
—Ты Лиза? — нахмурив лоб (мой лоб!) серьезным тоном спросила незнакомка.
«Да, я Лиза. А ты кто?» - хотелось крикнуть в ответ, но я молчала, исподлобья рассматривая ее, подспудно выискивая различия. Их не было. Словно я смотрелась в ростовое зеркало.
— Я Элиза, можно просто Эля, — мое отражение приветливо протянуло руку. — Мама рассказывала о тебе. Я так рада, что нашла тебя, сестренка!
Что?! Сестренка?
— Ой, ты же совсем раздетая! — меня цепко схватили и деловито потащили за собой.
Я шла за ней как сомнамбула, а потом ждала, обхватив себя руками, пока новоиспеченная сестра рылась в объемном рюкзаке, небрежно выбрасывая из него разные вещи.
— Вот, держи. Не бойся, она вся новая. Я, правда, не знала, какой у тебя размер, так что, если что – не обессудь. Чем богаты, тем и рады. Бери-бери, не стесняйся. А я пока что-нибудь быстренько сварганю…
В легком шоке я приняла ворох одежды, и стояла с ней дура-дурой, глядя как Элиза суетилась у костра, засыпая травы в небольшой металлический чайник и выкладывала какие-то пакетики и свертки.
— Одевайся, Лиза. Простынешь, — нарочито строго велела она, глянув через плечо, и я, очнувшись, послушно принялась натягивать на себя первое попавшееся.
Немного запутавшись со штанинами узких джинсов (все же отвыкла от человеческой одежды), кое-как застегнула молнию, одернула коротковатую футболку, предательски задравшуюся на животе, и вопросительно уставилась на так называемую сестру.
— Садись-садись, разговор будет долгим, — Эля похлопала рядом с собой по туристическому коврику, протягивая парящую кружку
Обхватив ее и млея от тепла, я с удовольствием вдохнула, узнавая запах малины, меда и валерианы.
— Откуда? — спросила, сделав первый глоток, ощущая, как горячий напиток на мгновение ожег язык, а потом провалился в живот, растекаясь по телу живительными волнами.
—Что откуда? Откуда я тебя знаю? Или откуда у тебя сестра? — лукаво уточнила Эля, прищурившись и отпивая. — Все просто, Лиза. Наша мама…
— Мама? Кхе-кхе
Я поперхнулась. Кружка опасно задрожала в руках, и я отставила ее, боясь облиться.
—Да-да, наша мама. Моя родная, твоя кровная.
—Что значит кровная?
—То и значит, ты не рожденная ею, а удочеренная.
— Не понимаю…
— Ш-ш, — Эля вдруг застыла, подобралась вся как гончая и отрывисто бросила: — Уходить надо, быстро. Я только документы соберу.
Резко подскочив, она плеснула из кружки прямо в костер и принялась спешно стаскивать разбросанные вокруг сумки и рюкзаки к едко чадящим остаткам пламени.
— Куда уходить? — изумленно поинтересовалась я.
— Подальше, — выпалила Эля, без стеснения потроша внутренности чужих вещмешков в полутьме, скидывая в один небольшой рюкзачок разнообразные мелочи и паспорта. — Боюсь, золотой князь уже узнал, что одна из его каменных дев на свободе.
Я открыла было рот, но она шикнула: «Тихо» и замерла.
За стенами пещеры едва слышно шуршало и тоненько потрескивало.
А еще глаза... Необычные, вытянутой миндалевидной формы, желтые словно расплавленное золото и такие же переливчатые, тускло мерцающие в темноте, с вертикальными щелями зрачков. Не отталкивающие, нет. Иные…
— Не бойс-ся, — повторили, одним незаметным движением убирая путы.
Его пальцы непрошенной лаской скользнули по обнаженным плечам, отодвигая волосы, и я смущенно сцепила руки в замок, пряча грудь.
Он едва заметно приподнял краешки тонких губ в намеке на улыбку и снял с себя… плащ? Да, неверное, плащ. Укутал в тяжелое теплое полотно, прикрывая наготу.
— Н-не бу-д-ду, — постаралась ответить, как можно спокойнее, но зубы против воли отбивали чечетку, и я никак не могла совладать с ними и расшатанными нервами.
— Пора, Лис-са…
— Хорошо, — покорно согласилась, стыдливо завернувшись плотнее в ткань и позволяя подхватить на руки.
У него билось сердце. Настоящее. Медленнее правда, хотя может мне и казалось: собственное бухало громогласным набатом где-то в ушах и горле.
— Ты с-слиш-шком долго ш-шла. Я ус-стал ждать.
— Но дождался ведь, — неожиданно тепло улыбнулась и выдохнула, расслабляясь в его объятиях.
И почему я боялась его раньше?
Ответная улыбка осветила его лицо, делая притягательно совершенным. Я выпутала руку и осторожно провела указательным пальцем по скуле, зачарованно лаская чешую. Почти как моя.
— Как тебя зовут? — спросила негромко.
Он приподнял золотистую бровь, усмехнувшись, но ответил:
— Полоз.
— Значит, правду пели… — протянула задумчиво, а потом нахмурилась: — Так у тебя и в самом деле гарем из невест?
— Глупая, я только тебя ждал. Ты ведь обещанная.
— Кем это?
— Матерью. И сговоренная, еще до рождения.
— А-а, ну тогда ладно, — понимающе фыркнула, словно эти его «обещанная и сговоренная» все прояснили.
Хотя, какого черта? Ничего они не прояснили. Но в моей голове в кои-то веки, вместо привычного страха, царили благословенное умиротворение и покой, и я мысленно махнула рукой. Не время и не место. Но еще один вопрос все-таки озвучила:
— И все же, почему я тебя так долго боялась?
— Вот и я не з-снаю, — задумчиво отозвался Полоз, и мы двинулись куда-то…
Я хотела было открыть рот, спросить, но вместо этого пораженно уставилась на белый невесомый тополиный пух, что посыпался прямо с неба.
Полоз нес меня без усилий, будто весила я не больше тех пушинок, великое множество коих беспорядочно кружилось сейчас вокруг нас. Правда, тополя давно отцвели, но почему-то их легкокрылые семена так и плясали в воздухе, завьюживая самой настоящей метелью.
Движения Полоза, такие же плавные и неуловимые как текучая вода, убаюкивали, а белоснежное мельтешение навевало дремоту, и чтобы не провалиться в сон окончательно, я украдкой рассматривала мужчину, находя необъяснимое очарование в его совершенно несовершенном облике. Засмотревшись, ожидаемо пропустила момент, когда мы покинули лес и добрались до озера возле горы.
— Стой, — вскрикнула, едва Полоз устремился в ту самую пещеру.
— Там никого нет, Лиса, — с легкой усмешкой, заверили меня и ускорились.
К великому моему разочарованию тополиная метель и лунная ночь остались снаружи. Дымчато-черная мгла подземных туннелей с легкостью приняла нас под свой полог, завешивая зрение сумеречным покрывалом.
Однако Полоз шел, не сбавляя шага, стремительно и уверенно рассекая полумрак пещер, а я тревожно ерзала у него на руках, все время оглядываясь и надеясь высмотреть что-либо приметное. Какой-нибудь ориентир, что позволит найти обратную дорогу.
— А куда мы идем? — убедившись в тщетности усилий, наконец, немного испуганно уточнила.
— Домой.
— Но… мой папа и тетка Варя?
— Они забудут тебя, Лис-са. Так надо.
— А Таня?
— Ведьма будет помнить. Она всегда помнит, — едва слышно произнес Полоз, и я недоуменно воззрилась, потому как тон его мне совсем не понравился. Саркастический такой, недобрый.
— Помнить, что?
— Не что. Кого… — довольно холодно ответил Полоз и остановился.
Он не очень-то и неаккуратно сгрузил меня на плоский, слабо фосфоресцирующий валун, чем-то напоминающий алтарь. Я чувствовало обжигающий холод камня даже через слой толстой ткани и это было неприятно и… странно, особенно после теплых, ласковых объятий, что грели меня всю дорогу.
Склонившись надо мной, Полоз аккуратно расправил складки плаща, будто и вправду собирался принести в жертву неведомым богам, но меня почему-то сильнее испугало иное…
То, что он вот-вот отпустит… покинет…
Это мысль вдруг кольнула отчетливо остро. Я судорожно оплела мужскую шею руками, жадно ловя золотой переливчатый взгляд и всем своим видом показывая: не желаю, чтобы от меня отстранялись.
До боли хотелось стать ему еще ближе, буквально слиться в единое целое, будто от этого зависела моя жизнь. Негромко застонала, невольно стискивая кольцо рук еще плотнее. Яркое, несвойственное мне желание такого немедленного, сиюминутного слияния подспудно настораживало, вызывало замешательство и страх... Который моментально пополз тонкой струйкой льдистой изморози вдоль позвоночника, постепенно проникая глубже, до самых костей, рассылая во все стороны колкие иглы паники.
Но, я же вроде как уже перестала бояться Полоза, да?
Однако где-то в глубине души надсадно свербела какая-то невысказанная, недодуманная мысль, комариным укусом зудя в подкорке. Я и сама не могла точно ее сформулировать.
Наверное, слишком уж все быстро и нереально, да? Но, разве не так и бывает в сказках?
Так почему же мне адски сложно и… страшно прыгнуть в эту самую сказку вот так вот, с наскоку и с головой?
Хотя хочется… Хочется до безумия, до дрожи в коленках и перестука зубов…
— Н-ну, т-так кого же? — словно сглатывая сомнения, требовательно поинтересовалась я, все же решив рискнуть.
— Тех, кто стал сердцем горы… — бесстрастно поведал Полоз и вдруг жестко и сильно вдавил в холодный камень.
Тот моментально нагрелся подо мной, полыхнул нестерпимым жаром, плавясь раскаленной лавой. И где-то высоко под далеким темным потолком пещеры раскатисто громыхнуло, сверкнула серебристая молния, и я тяжелым грузом ухнула в темноту.
Окончательно застывая в ней пойманной мухой…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
2.1
В краю средь гор и цветущих долин
Текла река, исчезая вдали.
Прекрасней не было страны,
Где рождались баллады и сны.
В дорогу звал глас таинственных гор
Три сына там покидали свой дом.
Один был горд, другой упрям,
А третий был сердцем смирен.
Слова отца были грусти полны:
В любви моей вы росли как цветы.
Что ждет вас там, в чужих краях?
Да хранит вас молитва моя.
И звучало в ответ
Эхо горных вершин:
Сохраните богатство души
И любви нескончаемый свет.
Негромкий девичий голосок напевно выводил слова, протягивая сквозь плотный чернильный сумрак путеводную нить мелодии. Плавная и невесомая, она скользила серебристой змейкой, крутилась под ногами, словно приглашая идти за собой.
Что ж, вьюнок, раз ты так настойчив, пойду. Пусть даже опять ошибусь, все равно…
Я давно потеряла счет времени. Сколько я уже здесь? Дни, недели, месяцы, годы? Прошлая жизнь изредка напоминала о себе расплывчатыми картинками-видениями: яркие первое мгновение, они быстро таяли, растворялись мимолетными снами, оставляя горькое послевкусие.
Может, песня эта такая же краткая вспышка? И она вот-вот оборвется, застынет ониксовой слезой в паутине каменных трещинок-жил, оставляя, как и раньше, брести без цели в полном одиночестве.
Голос не смолкал, креп, набирался жизни. Птичьими трелями влек за собой, переливался звонкой весенней капелью, острыми стрелами пронзал привычное безмолвие, разбивая его на осколки. И я послушно двигалась вперед, откликаясь на призыв.
Прошли года, затерялись вдали
В краю средь гор и цветущих долин
Встречал отец своих детей
После долгих разлук и скорбей
И первый сын возвратился домой:
Гордись отец, я - великий герой
Вся власть моя, и в этом суть
На крови я построил свой путь
Второй принес золотые дары
Смотри отец, я могу все миры
Купить, продать, и слезы всех
Превратить в серебро и успех
И звучало в ответ
Эхо горных вершин:
Разменяли богатство души
Ради славы и блеска монет
Пой, пой моя птичка, сладкоголосый соловушка. Я чувствую, тьма разжимает объятия, отступает нехотя, истаивая серым пеплом, и слезы вешними водами омывают глаза, унося с собой стылый лед.
Я иду, спешу как могу. Только умоляю, не прекращай петь, не оставляй меня в этом мраке без надежды…
А третий сын на коленях стоял
Прости отец, я великим не стал
Смиренным был, врагов прощал,
А отец теплотой отвечал:
Душа твоя и добра, и чиста
И пусть богат ты и знатен не стал
Но ты хранил любовь мою
Я тебе свой престол отдаю
Но ты хранил любовь мою
Я тебе свой престол отдаю
И звучало в ответ
Эхо горных вершин
Кроток сердцем и духом смирен
Верный сын унаследовал трон.
Тьма развеялась грозовым всполохом, ослепив напоследок, и чужой-родной мир ворвался в мою реальность сотнями позабытых чувств и ощущений.
Я лежала неподвижно на прохладной, твердой, немного шершавой поверхности. Едва ощутимое дуновение ветра тополиным пухом скользило по коже, пуская мелкие волны дрожи.
Я боялась открыть глаза, все еще не веря. Но тусклый свет без труда проникал сквозь закрытые веки, мой нос обонял почти забытые запахи, а уши жадно ловили отголоски мелодии, почти по-звериному разворачиваясь вслед ускользающим звукам.
Неужели я свободна? Свободна… Свободна!
— А-а-а!
Девичий визг резанул по ушам, и я подскочила на ложе, сжимая ладонями голову, ошалело хлопая глазами. Отвыкшие от света, они слезились и щурились, и все плыло в оранжевом мареве.
— Ой, мамочки, там змея! Змея! — донесся до меня придушенный писк, сменившийся еще одной порцией визга
— А-а-а-а…
— С-стойте! — крикнула, ошалев от резких звуков, но из горла раздалось мерзкое свистящее шипение.
Я чувствовала всем туловищем вибрацию от топота множества ног. Она билась внутри каждой мышцы, звенела, ударяясь о кости, растекалась обжигающей болью, словно бежали не от меня, а прямо по мне.
— С-стойте…
Безнадежно. Тишина вновь накрыла непроницаемым колпаком, спеленала тугим коконом. Мои пальцы скользнули вперед, закрывая лицо. Все бессмысленно: я – чудовище, урод…
— К-кто т-ты?
Я медленно отняла от лица руки, завороженно засмотревшись на тонкую прозрачно-белую кожу с синими ручейками вен. Это что, руки? У меня руки? И… пальцы? И… ноги? Тело?!
Пораженно ощупала себя, потрясла головой, сдувая упавшие на лицо пряди… Это что? Это мои волосы, да? Какие же они длинные… и мягкие... и скользкие…
В каком-то совершенно безумном порыве я соскочила с камня и, шлепнувшись босыми ступнями на прохладную, каменистую поверхность, расхохоталась звонко, дурея от собственного голоса.
А потом завертелась на месте волчком, обмирая от распиравшего счастья. Останавливалась на краткое мгновение и снова кружилась-кружилась, захлебываясь смехом от эйфории.
Я человек! Опять человек!
— Больше нет твоей власти, Полоз! — заорала, наслаждаясь ширявшимся эхом, что билось лихорадочным пульсом под сводами той самой пещеры, в которой я потеряла себя. И нашла…
— Кхм...
Я резко затормозила, словно наткнулась на стену. Точно!
Девушка… та, что пела. Я узнала ее голос. Я узнала бы его из сотен голосов – переливчатый, мелодичный, нежный. Значит, она не убежала, не испугалась...
— Спасибо, спасибо! — я налетела на нее, схватила за плечи и в ту же секунду потрясенно отпрянула, вглядываясь в зеленые, безумно знакомые глаза.
На меня удивленно смотрела я сама.
Лет двадцать-двадцать пять. Невысокая, стройная с черной растрепанной косой, небрежно перекинутой через плечо. В простенькой футболке и джинсах, в видавших виды кедах.
Я застонала сквозь зубы. Эта девушка была похожа на меня. Ту, какой я могла бы стать, если бы не превратилась в пленницу змеиного князя.
—Ты Лиза? — нахмурив лоб (мой лоб!) серьезным тоном спросила незнакомка.
«Да, я Лиза. А ты кто?» - хотелось крикнуть в ответ, но я молчала, исподлобья рассматривая ее, подспудно выискивая различия. Их не было. Словно я смотрелась в ростовое зеркало.
— Я Элиза, можно просто Эля, — мое отражение приветливо протянуло руку. — Мама рассказывала о тебе. Я так рада, что нашла тебя, сестренка!
Что?! Сестренка?
— Ой, ты же совсем раздетая! — меня цепко схватили и деловито потащили за собой.
Я шла за ней как сомнамбула, а потом ждала, обхватив себя руками, пока новоиспеченная сестра рылась в объемном рюкзаке, небрежно выбрасывая из него разные вещи.
— Вот, держи. Не бойся, она вся новая. Я, правда, не знала, какой у тебя размер, так что, если что – не обессудь. Чем богаты, тем и рады. Бери-бери, не стесняйся. А я пока что-нибудь быстренько сварганю…
В легком шоке я приняла ворох одежды, и стояла с ней дура-дурой, глядя как Элиза суетилась у костра, засыпая травы в небольшой металлический чайник и выкладывала какие-то пакетики и свертки.
— Одевайся, Лиза. Простынешь, — нарочито строго велела она, глянув через плечо, и я, очнувшись, послушно принялась натягивать на себя первое попавшееся.
Немного запутавшись со штанинами узких джинсов (все же отвыкла от человеческой одежды), кое-как застегнула молнию, одернула коротковатую футболку, предательски задравшуюся на животе, и вопросительно уставилась на так называемую сестру.
— Садись-садись, разговор будет долгим, — Эля похлопала рядом с собой по туристическому коврику, протягивая парящую кружку
Обхватив ее и млея от тепла, я с удовольствием вдохнула, узнавая запах малины, меда и валерианы.
— Откуда? — спросила, сделав первый глоток, ощущая, как горячий напиток на мгновение ожег язык, а потом провалился в живот, растекаясь по телу живительными волнами.
—Что откуда? Откуда я тебя знаю? Или откуда у тебя сестра? — лукаво уточнила Эля, прищурившись и отпивая. — Все просто, Лиза. Наша мама…
— Мама? Кхе-кхе
Я поперхнулась. Кружка опасно задрожала в руках, и я отставила ее, боясь облиться.
—Да-да, наша мама. Моя родная, твоя кровная.
—Что значит кровная?
—То и значит, ты не рожденная ею, а удочеренная.
— Не понимаю…
— Ш-ш, — Эля вдруг застыла, подобралась вся как гончая и отрывисто бросила: — Уходить надо, быстро. Я только документы соберу.
Резко подскочив, она плеснула из кружки прямо в костер и принялась спешно стаскивать разбросанные вокруг сумки и рюкзаки к едко чадящим остаткам пламени.
— Куда уходить? — изумленно поинтересовалась я.
— Подальше, — выпалила Эля, без стеснения потроша внутренности чужих вещмешков в полутьме, скидывая в один небольшой рюкзачок разнообразные мелочи и паспорта. — Боюсь, золотой князь уже узнал, что одна из его каменных дев на свободе.
Я открыла было рот, но она шикнула: «Тихо» и замерла.
За стенами пещеры едва слышно шуршало и тоненько потрескивало.
