Маша рассматривала выданную ей от завода путeвку. Зачем, спрашивается? Отпуск можно вполне спокойно провести и на собственном диване, а не ехать для этого на автобусе целых два часа. Тем более, что пресловутый диван был теперь в еe полном распоряжении. Почти два месяца уже как был. Но засыпать на нeм в одиночестве всe ещe казалось странным.
Она расстилала постель, ложилась, привычно откатываясь на левую половину и ждала, когда муж выйдет из ванной, чтобы тоже лечь и дежурно поцеловать еe перед сном. И не могла уснуть, замирая в болезненном ожидании и тишине. Потом ночью долго пила чай, да так и засыпала, свернувшись в кресле. Утром болела спина и шея. Но больше всего болело сердце.
Сначала муж стал задерживаться на работе, потом пропадать на рыбалке со старым, ещe школьным своим приятелем Колей. Маша верила. Пока один раз не встретила Колю на улице.
— Рыбалка? — изумился тот. — Мань, я твоего Андрея уже с полгода не видел!
Был и тяжeлый разговор с мужем.
«Да, другая. И что? А раз всe выяснилось, давай разойдeмся как приличные люди. Без скандалов».
Вечером Маша опять тоскливо оглядела квартиру, бросила сумку на тумбочку в прихожей и побрела мыть руки. Там, у раковины, она впервые за это время взглянула на себя и испугалась.
Во что она превратилась?
Зеркало отражало усталую и даже немного неопрятную тeтку с потухшим взглядом и тусклыми, словно припорошенными пылью волосами. Сколько этой женщине? Тридцать? Шестьдесят? Неудивительно, что ей вручили путeвку. Благо хоть в санаторий, а не сразу в морг.
Она ещe долго стояла там, забыв про текущую в раковину воду. Потом всe же закрыла кран и пошла собирать вещи.
Особо ничего такого она брать и не планировала: для кого наряжаться в чудом пережившем Советский Союз санатории? Зато сложила в сумку штопор, вино и коробочку конфет — нервы лечить.
Загрузившись на автовокзале в по-стариковски ворчливый и чихающий сизыми клубами автобус, она под бормотание радио в наушниках добралась до места.
«Сосновый бор» — гордо значилось на фасаде. К нему сиротливо жались выкрашенные серебрянкой чугунные ёлочки.
— Триста тринадцатая комната, — шлёпнула на стойку ключ регистраторша, казалось, стоящая здесь с момента постройки санатория. — Номер двухместный, с удобствами. С вами ещё соседка будет, Зоя Никитична.
— А одноместных нет? — тихо спросила Маша. — Я доплачу.
— Не положено, — отрезала та. — Женщина, вы сюда лечиться приехали, а не отдыхать! Через полчаса завтрак будет, после него идите к Самуилу Степановичу, нашему врачу, он вам процедуры выпишет.
— А это где?
— В лечебном корпусе. Идите, женщина, не отвлекайте меня от работы.
Уходя, Маша увидела, как регистраторша тянется за книжкой в мягком переплёте с нарисованной на обложке обнимающейся парочкой. Маша тихонько вздохнула и, перехватив поудобнее тяжёлую сумку, отправилась на третий этаж.
Дверь в номер была приоткрыта и оттуда доносилось веселое, хоть и не слишком чёткое пение, которое тут же оборвалось при её появлении.
— Здравствуйте, — попыталась улыбнуться Маша. — Я ваша новая соседка. Меня Мария зовут. Маша… А вы Зоя Никитична, верно?
— Привет! Можно просто Зоя, — задорно подмигнула ей новая знакомая. — Значит не утерпела Галка, всё же сосватала, коза рогатая. Ну да ничего, вдвоём веселее, верно? Да ты проходи, милая! Ничего же, что я на «ты»?
— Нет, — оторопело выдохнула Маша, отвыкшая от такой жизнерадостности. — Я просила, чтобы мне отдельный номер дали, сказали «не положено». Убедительная такая дама. И работа там у неё ещё какая-то.
— Работа! Как же! Должностная инструкция: чтение любовного романа с девяти до шести с перерывами на посетителей. Мало я Галку гоняла в своё время, ох мало.
— Вы знакомы?
— Работала я тут раньше старшей горничной, а она у меня в подчинении была. Потом я замуж выскочила, а мужа, он военный, как раз тут и познакомились, он в соседнем санатории после госпиталя на реабилитации был, услали в такую тьмутаракань, что даже волки там блукают. Вот я за мужем и уехала, волкам этим с медведями хвосты крутить. А Галка сама тут со временем заведствовать начала, да недолго. Как Советский Союз закончился, и её с тёплого места под зад коленом. Вот с тех пор за стойкой сидит да ядом плюётся. Ты-то чего в наше болото приехала, лечиться небось?
— С работы путёвку на две недели дали.
— Понятно. А меня инсульт подстерёг. Мужа-то уж лет восемь как забрал, всё же работа нервная. А меня вот помиловал пока, — кивнула она на массивную четырёхопорную трость рядом с кроватью.
И только тут Маша, наконец, заметила и седые волосы Зои, залихватски подкрашенные фиолетовым и розовым, и разбегающиеся от уголков глаз морщинки, и лёгкую ассиметрию в лице.
— Ага, — правильно поняла её Зоя. — Потому и пою, речь разрабатываю. А ты ставь свой чемоданище, на завтрак уже пора. Сегодня, если повезёт, будет чудесная творожная запеканка!
Столовая находилась в соседнем корпусе. Маша настроилась было идти не торопясь, приноравливаясь к походке Зои, но куда там! Её, подхватив под руку, практически протащили бегом мимо местной библиотеки и музея санатория, ткнули носом в черно-белую групповую фотографию: «Полвека уже снимочку, вот она я, во втором ряду. Эх, что ж только у Уайльда портрет старел, удобная же штука!», и повлекли дальше к длинному стеклянному переходу, соединяющему все корпуса. Так что когда они добежали до кабинета диетсестры, Маше хотелось только упасть на ближайший стул и отдышаться. Но Зоя была непреклонна.
— Лидочка, доброе утро! Ой, какая у тебя заколка интересная! А это Машуля. Галка вот решила меня порадовать, девочку подселить. И ты тоже нас рядом посади, а то видишь, совсем девочка грустная.
— Без проблем, Зоя Никитична. Как ваша нога сегодня?
— Вечером на танцах и узнаем, — рассмеялась Зоя. — Ну мы побежали?
— Бегите-бегите, приятного аппетита.
Завтрак, и правда неожиданно вкусный, дал небольшую передышку. Маша привыкла к тишине и размеренности жизни, но ураган по имени Зоя почему-то не раздражал. Напротив, почти что хотелось улыбаться.
Местный доктор, Самуил Степанович, черноглазый и воинственно усатый, заглянул в санаторно-курортную карту, поднял взгляд на примостившуюся на краю стула Машу.
— Здоровье у вас замечательное, так что кроме оздоровительных процедур и придумать-то нечего. Ходите ещё, гуляйте. Коктейли кислородные кушайте, чаи наши травяные пейте.
— Спасибо.
— Что-то вы совсем печальная, голубушка. Пожалуй, на массаж и на грязевые обёртывания ещё походите, — сделал он пометку, — и ванны, обязательно ванны, чудо как хороши. Ну и наш центр красоты рекомендую. Ну, дойдите теперь до регистратора на первом этаже лечебного корпуса, передайте ей мои заметочки нехитрые, она вам всё-всё расскажет. Уж простите, у нас здесь по старинке, без компьютеров.
— Ничего, — слабо улыбнулась Маша. — Я понимаю.
Этот, так и застывший в советских временах санаторий, нравился всё больше и напоминал о детстве, когда она с родителями, ещё совсем маленькая, тоже ездила в похожий санаторий в своём родном городе.
Первые пару дней прошли для Маши в сонном отупении. Она послушно ходила на процедуры, ела в столовой, под болтовню вечной оптимистки Зои отсиживалась в комнате или на балконе с бульварными романами в мягких обложках из местной библиотеки о коварных изменщиках, но до счастливого финала так никогда не дочитывала.
Потом Зоя всё же вытащила её гулять. В сосновом бору было тихо и пусто. Маша шла по тропинке, подпинывая шишки и опавшую хвою. Зоя тоже молчала, каждый раз тяжело ухая в землю свою тяжелую трость, пока они не вышли к крутому обрыву, открывающему вид на неторопливую реку, по берегам которой росли ивы.
— Давай присядем? — кивнула Зоя на грубо сколоченную лавочку. — Знаешь, я в молодости сюда часто прибегала поплакать. То с парнем поссорюсь, то с подружками чего не поделю. Тяжелый у меня был характер, неуживчивый. Ох, много я тогда ошибок понаделала. Ну а у тебя какое горе, Машенька? Поделись, авось вдвоём с бедой сподручней справиться?
— Муж ушёл, — после долгого молчания прошелестела Маша.
— К другой?
Она судорожно кивнула. В горле вновь возник холодный и скользкий комок.
— Поди и гадостей на прощанье наговорил?
— Просто сказал, что уходит. Что уже, — Маша негромко всхлипнула, попыталась привычно сдержать слёзы. — Полгода. С ней.
— Поплачь, милая. — По сгорбленной спине прошлась узкая, слегка дрожащая ладонь. — Тут никого, кроме меня-старухи да леса с рекой нет. В любой ситуации одна из свобод, о которой мы должны помнить, — это свобода заплакать, как сказал один умный человек. А от себя разве что добавлю, что вода завсегда всё дурное смывает. Растворит в себе да без следа унесёт.
И впервые за всё время с ухода мужа Маша расплакалась. Сначала несмело и почти беззвучно, глядя на землю у своих стоптанных кроссовок, а потом неожиданно для себя разрыдалась в голос, уткнувшись в сухонькое острое плечо, пока Зоя всё также продолжала утешающе гладить её по спине.
Слёзы текли и текли, так долго, что Маше казалось, что внутри у неё бездонное и горькое от соли море. Но и они кончились, оставив после себя усталость и звенящую пустоту.
— Ну, полегчало?
— Полегчало. Вы уж извините, Зоя, что на вас всё вот так вылила.
— Так ведь мы с тобой сюда для этого и пришли. Мужа-то возвращать будешь?
— Видеть его не хочу.
— И правильно. Ушёл, значит не твой это человек. А теперь давай-ка, милая, тебя к жизни возвращать.
— Зоя, да какая жизнь в сорок с лишним?
— В сорок она только начинается. Сходишь к нашим девочкам в центр релаксации и красоты, потом к Нинуле в парикмахерскую, и красавицей будешь. А дурное всё тут оставь, пусть ветер развеет. Идём на ужин.
В вечернем лесу было светло и звонко. Где-то пересвистывались птицы и стучал дятел. Маша, словно первый раз, глядела вокруг, пытаясь высмотреть его на верхушке дерева, или с улыбкой разглядывала стайку мелких птичек, устроивших на одном из кустов шумный скандал. Сквозь ветки сосен в вышине пробивалось закатное солнце, ложась на тропинку пламенеющими пятнами.
— Как тут хорошо, — удивлённо улыбнулась она. — А я и не замечала раньше.
— Это потому что на душе тяжко было, Машенька.
Ужин показался Маше непривычно вкусным. Она даже сходила за добавкой, а потом выпила травяной чай с булочкой, с ностальгией разглядывая украшенные советскими ещё барельефами стены столовой. На одной из них выложенные мелкой мозаикой босоногие девушки в косынках щедро сеяли на землю золотое зерно из берестяных туесов, на другой колосились бескрайние пшеничные поля, на третьей важно ехали тракторы и грузовики, гружёные скошенными колосьями, а на четвёртой раскинулся богатый стол с большим караваем в центре и различными кренделями да баранками.
После ужина обычно шла развлекательная программа: танцы, песни под гитару или баян а то и просто какие-нибудь игры и шарады. Зоя, конечно, каждый раз предлагала пойти с ней, но Маше не хотелось. Вот и сегодня она отказалась и, проводив Зою, задёрнула шторы, легла, укрывшись с головой одеялом, и неожиданно для себя уснула, крепко и без снов.
Утром же неугомонная и шебутная Зоя вытащила её на зарядку на летнюю спортплощадку, и Маша с удовольствием приседала и махала руками, разгоняя кровь и дурное настроение, а на завтраке съела и овсяную кашу с кусочками яблок, и так разрекламированную Зоей творожную запеканку, и вчерашние булочки. Жизнь потихоньку вновь обретала краски.
После завтрака все шли в лечебный корпус на процедуры, а оттуда уже на обед. После обеда наступало время всеобщего блаженства: отдыхающие отдыхали от лечения, а персонал — от отдыхающих. Кто-то лежал у телевизора в номере, кто-то играл в шашки или нарды в фойе, а кто-то, в том числе и Зоя, в местном кинотеатре смотрели фильмы. Сегодня, к примеру, крутили «Девчат».
Маша же решила пойти гулять. Взяла с собой бутылочку воды, пару яблок да кулeк кедровых орешков для белочек и отправилась в путь.
По осеннему лесу идти было легко. Под ногами мягко пружинил ковeр опавших листьев и старой хвои, где-то вверху вновь перестукивались дятлы и сновали белки. Некоторые из них трусливо отбегали от кормушек, стоило Маше приблизиться, а некоторые и залезали прямо на ладонь, да так и сидели, клянча орешки. Маша не жадничала, а с одной они даже поделили пополам яблоко.
Давным-давно кончились протоптанные тропинки, оставив еe один на один с природой, но Маша всe также шла и шла, пока не уткнулась в насквозь проржавевшую сетку-рабицу, тут же больно оцарапавшись об еe края. Двинулась вдоль, пока не добрела до ворот центрального входа. Впрочем, стоило ей только слегка толкнуть их, как одна из створок с грохотом рухнула на землю, едва не отдавив ей ногу.
За воротами виднелась массивная, посеревшая от времени бетонная стела с надписью:
Санаторий-профилакторий
«Рубин»
Позолота с неe давным-давно облетела, само здание санатория порядком облупилось, да и между плит у главного входа проросла не только трава, но и молодые сосенки.
И ещё здесь стояла невероятная тишина. Будто само время покинуло это место вслед за ушедшими людьми.
Маша присела на чудом сохранившуюся лавочку да так и просидела без движения и мыслей, наслаждаясь покоем. Разве что слегка жалея, что нельзя остаться здесь навсегда. Она очнулась, когда почти уже стемнело и поспешила на ужин, пообещав себе вернуться завтра.
Пробегая второпях по аллее, ведущей в столовую, она краем глаза заметила, как за еe спиной, ярко вспыхнув, перегорел один из фонарей. Наверное, это был скачок напряжения
Зоя помахала ей рукой из-за стола:
— Тебя где носило? Садись, ешь быстрей! После ужина сегодня караоке будет. Попоeм!
В голове тут же зазвучал голос мужа: «Тебе, Маня, пением только ворон распугивать и сиреной подрабатывать. Паровозной». Петь сразу расхотелось. А заодно есть и жить.
— Спасибо. Я лучше книжку в номере почитаю.
— Это которая библиотечная? «Пламя истинной любви»? Ты еe лучше в реальности найди, любовь эту, — необидно рассмеялась Зоя. — После караоке опять танцы обещали! Из военного санатория мальчики придут, и из посeлка тоже.
Маша усмехнулась, вяло ковыряя вилкой запечeнный под овощами минтай: «мальчикам» было хорошо за шестьдесят, но вечную оптимистку Зою это не смущало. Она была почти уверена, что несмотря на то, что её новая знакомая приехала сюда восстанавливаться после инсульта и ходила, опираясь на монструозного вида трость на четырех ножках, та и на дискотеку поскачет и плясать там будет.
На танцы Зоя еe всe-таки вытащила, но грохот музыки и то и дело вспыхивающие разноцветные лампы скорее раздражали, нежели помогали расслабиться. Так что пользуясь тем, что подругу утащил на танец престарелый, но бодрый кавалер, Маша улизнула на улицу. Там обнаружилась молоденькая горничная из местных.
— Тоже устали? — улыбнулась она, доставая зажигалку. — Будете?
— Нет, спасибо. Да и тебе не советую.
— Привычка, — пожала та плечами. — Когда-нибудь ребeночка захочу — брошу. Вы только меня Галине Федотовне не выдавайте, ладно? Заругает.
