Горячая вода должна была обжечь, но грубые рубцы опять не пропустили ни единого ощущения. Йен вздохнул и заклинанием слегка остудил воду, прежде чем продолжить умывание. Широкий багровый рубец змеился по левой щеке, пересекал шею и спускался на грудь. А если расстегнуть рубашку, можно увидеть, как красная змея ожога опоясывает правое плечо и грудь. Память о пожаре, которую не смогли убрать даже лучшие целители Тейвена, столицы Сириальской империи.
Память о позоре, который ему и так не позволят забыть.
А матушка уже зовет его спустится к гостям. Дома очередной прием. Жених сестренки Торани погиб во время восстания в Маттии, а ей меж тем уже пятнадцать, самая пора выдавать замуж и семья срочно ищет нового жениха.
Он бы с удовольствием просто не пошел бы на этот прием, но отец настоял, что на приеме должны быть все. Традиция. Такая же традиция, как та, что мужчины и женщины на подобных приемах сидят в разных комнатах, собираясь вместе только для ужина. Но все знают, что многие женщины, которым стало дурно и многие мужчины, выходящие покурить, встретятся в коридорах дома и займутся именно тем, от чего должна оберегать традиция разводить гостей по разных комнатах. Но ведь никому не нужно ничего настоящего. Лишь видимость. Видимость любви, дружбы, верности и праведности. Видимость жизни.
И вот чего Йену ни за что не простят — того что в том пожаре и страшной ночью после него он был настоящим. Не простят и будут оскорблять, отпускать колкости, высказывать фальшивое сочувствие. И при этом держатся в рамках этикета, так что даже на дуэль не вызовешь.
Мужчина набросил поверх рубашки свободную накидку и вышел из комнаты. Он выдержит этот вечер. Ради памяти Рианнон.
Прием тянулся и тянулся. Лица готей сливались в бледные пятна, их разговоры казались назойливым гулом насекомых. Приличные разговоры о погоде и о здоровье. Намеки на общеизвестные сплетни. Чопорно-отстраненные приветствия тайных любовников. Маски, игры, спектакли. Многие сетовали на падение нравов в столице. Вот только большинство сетующих приложило много усилий к этому падению.
Напротив Йена за столом сидела робкая молодая женщина, новоиспеченная жена кузена Альтера. Вчерашняя девушка, запертая в родительском поместье с дня, когда ее Зверь впервые проявился и до свадьбы, она чувствовала себя не в своей тарелке на многолюдном приеме. Но когда Йен ободряюще улыбнулся ей, гордо вздернула носик и отвернулась. Все с ней ясно, угождает мужу и свекрови, которая считает Йена позором для всего рода. Впрочем, ему какое ему дело до метаний невестки?
Наконец ужин закончился и гости разделились. В одной комнате женщины должны были заняться рукоделием и сплетнями, а в другой мужчины собирались играть в кости и тоже сплетничать. Время от времени кто-нибудь из гостей под благовидным предлогом исчезал за дверью. Потом возвращался. Все дружно делали вид, что не понимают, куда он ходил. А меж тем матушка Йена с утра приказала открыть несколько гостевых комнат и убраться там, “потому что иначе мне все клумбы в саду испортят”.
А где-то в глубине дома заперта малышка Торани. Она уже два года не выходит в сад без присмотра и в город выходит только по велению матери и в её же сопровождении не чаще раза в неделю. Она не знает чем занимаются в гостевых комнатах ее возможные женихи. Боги Чернолесья, да она едва ли знает откуда дети появляются на свет!
Когда Йену окончательно стало тошно, он тоже вышел в сад, ловя на себе насмешливые взгляды. Порыв начать оправдываться и объяснять, что он действительно в сад, удалось придушить как до того — порыв набить морду нескольким особо наглым типам с особо мерзкими ухмылками. Йен ушел, ничего не сказав.
В саду сладко пахли цветущие апельсиновые деревья и душистый горошек. Но воздух все равно был чище, чем в доме. Во мраке, который разгонял лишь свет из окон дома, получилось успокоится довольно быстро. Но все же хватит с него приемов и гостей. Дань традиции отдана, можно возвращаться в свою комнату. Или сразу собраться и уехать из родительского особняка к себе?
Внутри за ребрами и одновременно где-то вне тела одобрительно рявкнул Зверь. Да, мысль хорошая, только бумаги, оставленные в комнате нужно забрать…
Ну и конечно же он встретил возле лестницы очередную гостью, которой стало дурно от вышивания.
— Ах, простите, вы не могли бы мне помочь? — сладко пропела женщина, как только увидела кто идет навстречу. Причем она увидела, потому что лицо Йена освещал небольшой закрепленный на стене фонарик, а сама гостья держалась в полумраке, так что мужчина не видел её лица, лишь рассмотрел аккуратно уложенные золотистые локоны и коралловое домашнее платье с коротким рукавом. Верхнего платья-накидки с длинными рукавами, положенного для прогулок и появления в гостях, на ней не было, только палла, легкая расшитая цветочным узором накидка в виде широкого платка.
— Чем могу быть полезен? — холодно спросил он.
— Я… заблудилась в доме, — ворковала гостья, — эти коридоры и крытые галереи такие запутанные. Но вот я встретила вас, вы не могли бы сопроводить меня… — женщина замолкла на полуслове, но красноречиво повернула голову в сторону ближайших дверей. Конечно же, это были двери гостевой комнаты.
Йен сдержался, чтобы не поморщится. А ведь было время, когда он в ответ на приглашения друзей сходить в дом терпимости, отвечал “Зачем платить за то, что можно получить безо всяких денег?”.
Тогда его улыбка и общее обаяние позволяли забираться в окна к молодым вдовам, чужим жёнам и даже к запертым в родительских домах девицам на выданье. И список любовных побед второго сына главы дома Артальнар, если бы его кто-то записал в свитке, был бы не менее внушителен, чем список его подвигов на войне.
Когда же он пресытился подобными играми? Когда ворвавшись в горящий дом увидел изнасилованную Рианнон с перерезанным горлом? Или когда за месть насильникам от него отвернулись все, даже родные и друзья?
Общество считает, что сириалец может позволить себе развлекаться в постели с рабыней. Может даже купить рабыне дом в пригороде и позволить ей жить там, словно свободной женщине. Если, конечно, позаботится о том, чтобы держать подобное извращение в тайне.
Но вот чего общество не может позволить и простить, так это попытки собственноручно спасти рабыню из горящего дома. И попытки едва исцелив тяжелые ожоги отомстить её насильникам и убийцам. Двоих он все-таки покалечил. Третий сбежал.
Это общество приняло как вызов. И стало поливать бунтаря презрением. Страшно представить какова была бы их реакция, если бы они узнали правду...
— Увы, — Йен повернулся, чтобы уйти. — У меня нет на это времени.
Женщина позволила палле соскользнуть с плечей и повиснуть на локтях. Стало видно что в ее домашнем платье не просто короткие рукава — их вообще практически нет. Точнее, есть лишь один, а прикрытый ранее паллой вырез на груди, более чем откровенен. И подчеркнутая тонкой полоской кружева высокая грудь приковывает взгляд даже в полумраке.
— Неужели я, истинная сириалка, недостаточно хороша для вас? — издевается. Знает эту грязную сплетню о нем и Рианнон. Впрочем, ее все знают. В крови закипело бешенство и желание немедленно уйти сменилось другим.
— Что вы, — ласково промурлыкал Йен, делая шаг вперед и подходя вплотную к гостье. — Напротив, вы так обворожительны, что боюсь до кровати мы не дойдем.
Он толкнул женщину в дверь и уже там, гостевой комнате, освещенной лишь косым лунным лучом, пробивающимся из-за штор прижал к стене. Как раз в пятне луча, осветившем золотистые волосы, коралловое платье и нежно-розовую кожу незнакомки.
Палла окончательно упала на пол. Тонкое полушелковое платье тоже уступило натиску, стоило лишь дернуть за шнуровку. Мужчина смял губы незнакомки в жестком поцелуе, одновременно лаская её грудь. С её губ сорвался стон и женщина попыталась теснее прижаться к нему бедрами.
Ты ведь этого хочешь, не правда ли? Ради этого предлагала себя мужчине в темном коридоре, словно продажная девка? Ради того, чтобы тебя взяли вот так жестко и безжалостно, подчинили и отымели как шлюху? Что ж, хорррошо! Как угодно госпоже.
Йен потянул вверх юбку её платья, присобрав ткань у четко очерченной узким пояском талии; наклоняясь, провел языком по соблазнительным округлостям груди над линией выреза, добившись очередного стона. Верх платья упал к поясу стоило лишь вновь провести ладонью по груди незнакомки, покрутить соски через ткань нагрудной повязки, а затем сорвать и ее, впиваясь губами в затвердевший сосок.
Длинная и узкая нижняя сорочка, так легко поддавшаясь вверху, никак не желала так же легко пропускать руки мужчины к бедрам своей хозяйки. В конце-концов разъяренный Йен просто рванул сорочку обеими руками. Жалобно затрещала ткань и его руки наконец скользнули к горячему, влажному лону.
Женщина жалобно всхлипнула, подаваясь к нему бедрами. Йен огладил мокрые, гладкие лепестки и скользнул внутрь, сначала одним пальцем, затем двумя. Ладонь другой руки легла на шею гостьи и совсем легонько нажала.
На него взглянули серые глаза, уже подернутые поволокой и горящие в полумраке комнаты. Припухлые губы исторгли жалобный и в то же время требовательный вскрик. Пальцы заскользили быстрее, настойчивее, пока женщина не откинула белокурую головку и не содрогнулась в экстазе, закусив руку, чтобы сдержать крик.
Несколько мгновений — и когда стихли отголоски наслаждения, женщина обмякла, падая Йену на руки. Он швырнул ее на пол, застланный пушистым ковром и навис сверху. Незнакомка позволяла себя целовать, и он целовал — ненасытно, жестко, грубо, удушливо. Терзал ее тело пальцами, а её губы — своими, пока расслабленная после вспышки женщина вновь не напряглась под ним. А в серых глазах вновь расцвела и закипела страсть, жадная и неутолимая. Её горячие ладони скользнули по его плечам к мускулистой груди, пальцы задержались на сосках, потерли их, а затем двинулись вниз по рельефным мышцам живота, уверенно коснулись твердого бугра в паху... Ну уж нет, первую партию в этой игре будет вести не ночная гостья.
Йен перехватил узкие запястья одной рукой, вжимая руки женщины в ковер над её головой. В его сознании промелькнула довольная мысль о том, что наверняка на нежной розовой коже останутся синяки. В паху уже ломило от желания и наощупь расстегнув штаны, Йен стал проникать в обездвиженную незнакомку быстрыми глубокими рывками, грубо входя в податливое тело. Она вновь застонала, хрипло, давясь воздухом, слабо попыталась шевельнутся и покорно затихла, принимая его яростную страсть.
Всего через несколько толчков незнакомка вновь обмякла, достигнув пика и Йен яростно вколачивался в безвольно лежавшую под ним, пока сам не достигнул пика.
Через несколько мгновений, отдышавшись, мужчина приподнялся на локте и бросил быстрый взгляд на лежащую рядом незнакомку
Распластанная на ковре ночная гостья в задранном платье и порванной сорочке напоминала изломанную куклу. На один ужасный миг Йену в этом силуэте привиделась Рианнон, но женщина вновь сладострастно застонала и морок развеялся. Как он вообще мог спутать их? Пусть у них похожи фигуры и волосы одного золотистого оттенка, но Рианнон была самой светлой девушкой из всех встреченных им в жизни. Нет, она вовсе не походила на эту любительницу ночных приключений.
Мужчина встал, раздвинул шторы и еще раз взглянул на свою случайную любовницу. Стройные ноги, бедра, перепачканные следами их страсти. Приспущенное почти до пояса коралловое платье. В стороне валяется узорчатый ворох — нагрудная повязка из тонкой ткани, стремительно сорванная, чтобы оголить пышную грудь и соски с темными ореолами. Золотистые кудри, некогда уложенные в аккуратную “ракушку” — прическу замужней женщины — теперь растрепались и несколько локонов упало на грудь. И красивое точеное лицо, которое Йен наконец-то узнал, пусть и видел только раз.
Жена бывшего губернатора Садрагаса. Верная супруга и целомудренная женщина, которой так гордился муж. Далекая от того разврата, который все сильнее охвачивает знать столицы.
...Да уж, верная и целомудренная
Женщина вновь застонала и потянувшись, перевернулась на бок лицом к нему и оперлась на локоть. Лукаво улыбнулась Йену и взяв свою узорчатую нагрудную повязку, вытерла ее краем бедра, а затем коснулась ткани языком.
— Могу ли я надеяться на еще одну встречу? — ее голос звучал хрипло, губы, истерзанные его поцелуями раскраснелись и припухли, а глаза блестели. О, эта шлюха окатила бы Рианнон презрением при первой же встрече, уверенная, что уж точно выше, чище и достойней.
— Увы, нет, — Йен переступил через полулежавшую на ковре женщину и вышел в коридор.
На следующее утро он уже сидел в конторе стряпчего и обсуждал с ним все необходимые для отъезда детали.
— Так вы хотите уехать в Садрагас? — уточнял стряпчий, не отрывая взгляда от документов.
— Именно, — кивнул Йен, — У меня там имение и, думаю, пришло время проверить как оно.
— Да, вижу. Награда от его светлости императора за проявленный героизм в последней чемерисской кампании. Дом с садом в пол югера (полтора гектара — прим. автора.) площадью, водяная мельница, земли общей площадью пять сальтов (двенадцать гектаров — прим. автора), рабы в количестве восьми эльфов и пятнадцати людей... Маловато рабов для такого большого поместья, вы не находите?
— Нет, — хмыкнул Йен, — Две трети выделенной мне для поместья земли еще предстоит отвоевывать у джунглей.
Стряпчий покачал головой и продолжил занудно перечислять все, что принадлежало Йену в далеком Садрагасе. Мужчина даже устал слушать. Наконец стряпчий подписал необходимые для поездки бумаги, посетовал на то, что в Садрагасе неохотно принимают векселя и попытался начать пространственный разговор о погоде, но его посетитель забрал свои бумаги и ушел.
Зверь внутри только что не приплясывал от нетерпения и Йену вспомнилась легенда о Чернолесье, прародине сириальцев. Когда-то их предки жили в огромном лесу, пересечь который напрямик от края до края можно лишь за несколько месяцев. В том лесу до сих пор обитают их боги, а сами сириальцы покинули его много веков назад, чтобы стать властителями самой огромной империи в мире.
Но случалось, что у кого-то из его народа бунтовал Зверь — вторая ипостась каждого сириальца, чье изображение проступает на спине подростка и с тех пор два обличья неразлучны. Но случается, что Зверь начинает перехватывать контроль у человеческой ипостаси и пытается сбежать в Чернолесье, чтобы навсегда скрыться под кронами вековых деревьев. Эту болезнь называли Звериным безумием и помнится, было время, когда Йен страстно желал для себя такого безумия. Исчезнуть из этого мира — чем не выход для впавшего в немилость отпрыска рода Артальнар?
Но его собственный Зверь, увы, безуметь не спешил, а теперь и вовсе рвался в джунгли Садрагаса. Да уж, а чего еще ждать от тигра?
Он так и не попрощался с родными, но, честно говоря, жалел только о Торани. Сестренка единственная у кого не хватало то ли мастерства. то ли желания лгать ему словами или жестами. Нет, Торани не поняла и не приняла его поступка (что не странно, учитывая то, какую отредактированную версию выдали ей родители, заботясь о ранимых душах невинных девиц), но она единственная была с братом искренней, не пряча чувства под маской. И это подкупало.
Память о позоре, который ему и так не позволят забыть.
А матушка уже зовет его спустится к гостям. Дома очередной прием. Жених сестренки Торани погиб во время восстания в Маттии, а ей меж тем уже пятнадцать, самая пора выдавать замуж и семья срочно ищет нового жениха.
Он бы с удовольствием просто не пошел бы на этот прием, но отец настоял, что на приеме должны быть все. Традиция. Такая же традиция, как та, что мужчины и женщины на подобных приемах сидят в разных комнатах, собираясь вместе только для ужина. Но все знают, что многие женщины, которым стало дурно и многие мужчины, выходящие покурить, встретятся в коридорах дома и займутся именно тем, от чего должна оберегать традиция разводить гостей по разных комнатах. Но ведь никому не нужно ничего настоящего. Лишь видимость. Видимость любви, дружбы, верности и праведности. Видимость жизни.
И вот чего Йену ни за что не простят — того что в том пожаре и страшной ночью после него он был настоящим. Не простят и будут оскорблять, отпускать колкости, высказывать фальшивое сочувствие. И при этом держатся в рамках этикета, так что даже на дуэль не вызовешь.
Мужчина набросил поверх рубашки свободную накидку и вышел из комнаты. Он выдержит этот вечер. Ради памяти Рианнон.
***
Прием тянулся и тянулся. Лица готей сливались в бледные пятна, их разговоры казались назойливым гулом насекомых. Приличные разговоры о погоде и о здоровье. Намеки на общеизвестные сплетни. Чопорно-отстраненные приветствия тайных любовников. Маски, игры, спектакли. Многие сетовали на падение нравов в столице. Вот только большинство сетующих приложило много усилий к этому падению.
Напротив Йена за столом сидела робкая молодая женщина, новоиспеченная жена кузена Альтера. Вчерашняя девушка, запертая в родительском поместье с дня, когда ее Зверь впервые проявился и до свадьбы, она чувствовала себя не в своей тарелке на многолюдном приеме. Но когда Йен ободряюще улыбнулся ей, гордо вздернула носик и отвернулась. Все с ней ясно, угождает мужу и свекрови, которая считает Йена позором для всего рода. Впрочем, ему какое ему дело до метаний невестки?
Наконец ужин закончился и гости разделились. В одной комнате женщины должны были заняться рукоделием и сплетнями, а в другой мужчины собирались играть в кости и тоже сплетничать. Время от времени кто-нибудь из гостей под благовидным предлогом исчезал за дверью. Потом возвращался. Все дружно делали вид, что не понимают, куда он ходил. А меж тем матушка Йена с утра приказала открыть несколько гостевых комнат и убраться там, “потому что иначе мне все клумбы в саду испортят”.
А где-то в глубине дома заперта малышка Торани. Она уже два года не выходит в сад без присмотра и в город выходит только по велению матери и в её же сопровождении не чаще раза в неделю. Она не знает чем занимаются в гостевых комнатах ее возможные женихи. Боги Чернолесья, да она едва ли знает откуда дети появляются на свет!
Когда Йену окончательно стало тошно, он тоже вышел в сад, ловя на себе насмешливые взгляды. Порыв начать оправдываться и объяснять, что он действительно в сад, удалось придушить как до того — порыв набить морду нескольким особо наглым типам с особо мерзкими ухмылками. Йен ушел, ничего не сказав.
***
В саду сладко пахли цветущие апельсиновые деревья и душистый горошек. Но воздух все равно был чище, чем в доме. Во мраке, который разгонял лишь свет из окон дома, получилось успокоится довольно быстро. Но все же хватит с него приемов и гостей. Дань традиции отдана, можно возвращаться в свою комнату. Или сразу собраться и уехать из родительского особняка к себе?
Внутри за ребрами и одновременно где-то вне тела одобрительно рявкнул Зверь. Да, мысль хорошая, только бумаги, оставленные в комнате нужно забрать…
Ну и конечно же он встретил возле лестницы очередную гостью, которой стало дурно от вышивания.
— Ах, простите, вы не могли бы мне помочь? — сладко пропела женщина, как только увидела кто идет навстречу. Причем она увидела, потому что лицо Йена освещал небольшой закрепленный на стене фонарик, а сама гостья держалась в полумраке, так что мужчина не видел её лица, лишь рассмотрел аккуратно уложенные золотистые локоны и коралловое домашнее платье с коротким рукавом. Верхнего платья-накидки с длинными рукавами, положенного для прогулок и появления в гостях, на ней не было, только палла, легкая расшитая цветочным узором накидка в виде широкого платка.
— Чем могу быть полезен? — холодно спросил он.
— Я… заблудилась в доме, — ворковала гостья, — эти коридоры и крытые галереи такие запутанные. Но вот я встретила вас, вы не могли бы сопроводить меня… — женщина замолкла на полуслове, но красноречиво повернула голову в сторону ближайших дверей. Конечно же, это были двери гостевой комнаты.
Йен сдержался, чтобы не поморщится. А ведь было время, когда он в ответ на приглашения друзей сходить в дом терпимости, отвечал “Зачем платить за то, что можно получить безо всяких денег?”.
Тогда его улыбка и общее обаяние позволяли забираться в окна к молодым вдовам, чужим жёнам и даже к запертым в родительских домах девицам на выданье. И список любовных побед второго сына главы дома Артальнар, если бы его кто-то записал в свитке, был бы не менее внушителен, чем список его подвигов на войне.
Когда же он пресытился подобными играми? Когда ворвавшись в горящий дом увидел изнасилованную Рианнон с перерезанным горлом? Или когда за месть насильникам от него отвернулись все, даже родные и друзья?
Общество считает, что сириалец может позволить себе развлекаться в постели с рабыней. Может даже купить рабыне дом в пригороде и позволить ей жить там, словно свободной женщине. Если, конечно, позаботится о том, чтобы держать подобное извращение в тайне.
Но вот чего общество не может позволить и простить, так это попытки собственноручно спасти рабыню из горящего дома. И попытки едва исцелив тяжелые ожоги отомстить её насильникам и убийцам. Двоих он все-таки покалечил. Третий сбежал.
Это общество приняло как вызов. И стало поливать бунтаря презрением. Страшно представить какова была бы их реакция, если бы они узнали правду...
— Увы, — Йен повернулся, чтобы уйти. — У меня нет на это времени.
Женщина позволила палле соскользнуть с плечей и повиснуть на локтях. Стало видно что в ее домашнем платье не просто короткие рукава — их вообще практически нет. Точнее, есть лишь один, а прикрытый ранее паллой вырез на груди, более чем откровенен. И подчеркнутая тонкой полоской кружева высокая грудь приковывает взгляд даже в полумраке.
— Неужели я, истинная сириалка, недостаточно хороша для вас? — издевается. Знает эту грязную сплетню о нем и Рианнон. Впрочем, ее все знают. В крови закипело бешенство и желание немедленно уйти сменилось другим.
— Что вы, — ласково промурлыкал Йен, делая шаг вперед и подходя вплотную к гостье. — Напротив, вы так обворожительны, что боюсь до кровати мы не дойдем.
Он толкнул женщину в дверь и уже там, гостевой комнате, освещенной лишь косым лунным лучом, пробивающимся из-за штор прижал к стене. Как раз в пятне луча, осветившем золотистые волосы, коралловое платье и нежно-розовую кожу незнакомки.
Палла окончательно упала на пол. Тонкое полушелковое платье тоже уступило натиску, стоило лишь дернуть за шнуровку. Мужчина смял губы незнакомки в жестком поцелуе, одновременно лаская её грудь. С её губ сорвался стон и женщина попыталась теснее прижаться к нему бедрами.
Ты ведь этого хочешь, не правда ли? Ради этого предлагала себя мужчине в темном коридоре, словно продажная девка? Ради того, чтобы тебя взяли вот так жестко и безжалостно, подчинили и отымели как шлюху? Что ж, хорррошо! Как угодно госпоже.
Йен потянул вверх юбку её платья, присобрав ткань у четко очерченной узким пояском талии; наклоняясь, провел языком по соблазнительным округлостям груди над линией выреза, добившись очередного стона. Верх платья упал к поясу стоило лишь вновь провести ладонью по груди незнакомки, покрутить соски через ткань нагрудной повязки, а затем сорвать и ее, впиваясь губами в затвердевший сосок.
Длинная и узкая нижняя сорочка, так легко поддавшаясь вверху, никак не желала так же легко пропускать руки мужчины к бедрам своей хозяйки. В конце-концов разъяренный Йен просто рванул сорочку обеими руками. Жалобно затрещала ткань и его руки наконец скользнули к горячему, влажному лону.
Женщина жалобно всхлипнула, подаваясь к нему бедрами. Йен огладил мокрые, гладкие лепестки и скользнул внутрь, сначала одним пальцем, затем двумя. Ладонь другой руки легла на шею гостьи и совсем легонько нажала.
На него взглянули серые глаза, уже подернутые поволокой и горящие в полумраке комнаты. Припухлые губы исторгли жалобный и в то же время требовательный вскрик. Пальцы заскользили быстрее, настойчивее, пока женщина не откинула белокурую головку и не содрогнулась в экстазе, закусив руку, чтобы сдержать крик.
Несколько мгновений — и когда стихли отголоски наслаждения, женщина обмякла, падая Йену на руки. Он швырнул ее на пол, застланный пушистым ковром и навис сверху. Незнакомка позволяла себя целовать, и он целовал — ненасытно, жестко, грубо, удушливо. Терзал ее тело пальцами, а её губы — своими, пока расслабленная после вспышки женщина вновь не напряглась под ним. А в серых глазах вновь расцвела и закипела страсть, жадная и неутолимая. Её горячие ладони скользнули по его плечам к мускулистой груди, пальцы задержались на сосках, потерли их, а затем двинулись вниз по рельефным мышцам живота, уверенно коснулись твердого бугра в паху... Ну уж нет, первую партию в этой игре будет вести не ночная гостья.
Йен перехватил узкие запястья одной рукой, вжимая руки женщины в ковер над её головой. В его сознании промелькнула довольная мысль о том, что наверняка на нежной розовой коже останутся синяки. В паху уже ломило от желания и наощупь расстегнув штаны, Йен стал проникать в обездвиженную незнакомку быстрыми глубокими рывками, грубо входя в податливое тело. Она вновь застонала, хрипло, давясь воздухом, слабо попыталась шевельнутся и покорно затихла, принимая его яростную страсть.
Всего через несколько толчков незнакомка вновь обмякла, достигнув пика и Йен яростно вколачивался в безвольно лежавшую под ним, пока сам не достигнул пика.
Через несколько мгновений, отдышавшись, мужчина приподнялся на локте и бросил быстрый взгляд на лежащую рядом незнакомку
Распластанная на ковре ночная гостья в задранном платье и порванной сорочке напоминала изломанную куклу. На один ужасный миг Йену в этом силуэте привиделась Рианнон, но женщина вновь сладострастно застонала и морок развеялся. Как он вообще мог спутать их? Пусть у них похожи фигуры и волосы одного золотистого оттенка, но Рианнон была самой светлой девушкой из всех встреченных им в жизни. Нет, она вовсе не походила на эту любительницу ночных приключений.
Мужчина встал, раздвинул шторы и еще раз взглянул на свою случайную любовницу. Стройные ноги, бедра, перепачканные следами их страсти. Приспущенное почти до пояса коралловое платье. В стороне валяется узорчатый ворох — нагрудная повязка из тонкой ткани, стремительно сорванная, чтобы оголить пышную грудь и соски с темными ореолами. Золотистые кудри, некогда уложенные в аккуратную “ракушку” — прическу замужней женщины — теперь растрепались и несколько локонов упало на грудь. И красивое точеное лицо, которое Йен наконец-то узнал, пусть и видел только раз.
Жена бывшего губернатора Садрагаса. Верная супруга и целомудренная женщина, которой так гордился муж. Далекая от того разврата, который все сильнее охвачивает знать столицы.
...Да уж, верная и целомудренная
Женщина вновь застонала и потянувшись, перевернулась на бок лицом к нему и оперлась на локоть. Лукаво улыбнулась Йену и взяв свою узорчатую нагрудную повязку, вытерла ее краем бедра, а затем коснулась ткани языком.
— Могу ли я надеяться на еще одну встречу? — ее голос звучал хрипло, губы, истерзанные его поцелуями раскраснелись и припухли, а глаза блестели. О, эта шлюха окатила бы Рианнон презрением при первой же встрече, уверенная, что уж точно выше, чище и достойней.
— Увы, нет, — Йен переступил через полулежавшую на ковре женщину и вышел в коридор.
***
На следующее утро он уже сидел в конторе стряпчего и обсуждал с ним все необходимые для отъезда детали.
— Так вы хотите уехать в Садрагас? — уточнял стряпчий, не отрывая взгляда от документов.
— Именно, — кивнул Йен, — У меня там имение и, думаю, пришло время проверить как оно.
— Да, вижу. Награда от его светлости императора за проявленный героизм в последней чемерисской кампании. Дом с садом в пол югера (полтора гектара — прим. автора.) площадью, водяная мельница, земли общей площадью пять сальтов (двенадцать гектаров — прим. автора), рабы в количестве восьми эльфов и пятнадцати людей... Маловато рабов для такого большого поместья, вы не находите?
— Нет, — хмыкнул Йен, — Две трети выделенной мне для поместья земли еще предстоит отвоевывать у джунглей.
Стряпчий покачал головой и продолжил занудно перечислять все, что принадлежало Йену в далеком Садрагасе. Мужчина даже устал слушать. Наконец стряпчий подписал необходимые для поездки бумаги, посетовал на то, что в Садрагасе неохотно принимают векселя и попытался начать пространственный разговор о погоде, но его посетитель забрал свои бумаги и ушел.
Зверь внутри только что не приплясывал от нетерпения и Йену вспомнилась легенда о Чернолесье, прародине сириальцев. Когда-то их предки жили в огромном лесу, пересечь который напрямик от края до края можно лишь за несколько месяцев. В том лесу до сих пор обитают их боги, а сами сириальцы покинули его много веков назад, чтобы стать властителями самой огромной империи в мире.
Но случалось, что у кого-то из его народа бунтовал Зверь — вторая ипостась каждого сириальца, чье изображение проступает на спине подростка и с тех пор два обличья неразлучны. Но случается, что Зверь начинает перехватывать контроль у человеческой ипостаси и пытается сбежать в Чернолесье, чтобы навсегда скрыться под кронами вековых деревьев. Эту болезнь называли Звериным безумием и помнится, было время, когда Йен страстно желал для себя такого безумия. Исчезнуть из этого мира — чем не выход для впавшего в немилость отпрыска рода Артальнар?
Но его собственный Зверь, увы, безуметь не спешил, а теперь и вовсе рвался в джунгли Садрагаса. Да уж, а чего еще ждать от тигра?
Он так и не попрощался с родными, но, честно говоря, жалел только о Торани. Сестренка единственная у кого не хватало то ли мастерства. то ли желания лгать ему словами или жестами. Нет, Торани не поняла и не приняла его поступка (что не странно, учитывая то, какую отредактированную версию выдали ей родители, заботясь о ранимых душах невинных девиц), но она единственная была с братом искренней, не пряча чувства под маской. И это подкупало.
