Лишняя глава
– Mommy! Snow! – кричал мой мальчик, нимало не смущаясь пассажиров кругом.
– Сережа, мы же договорились, – я даже не пыталась отлепить его от иллюминатора. – Мы разговариваем только на родном языке.
– Прости меня, мамочка! Но твой город весь покрыт снегом! Как Ливиньо, но только огромный! – не утихал Сережка.
Его не укачивало в самолетах. Не тошнило на море. Не стучало в уши в поездах. Он везде был, как дома. Веселый, добрый, открытый абсолютно всем и каждому мой пятилетний сын.
Лайнер зашел на вираж. Город снизу подмигивал и ждал. Украсил себя яркими праздничными звездами. Завтра Старый Новый год. Почему всегда эта дата? Я приехала в гости. И у меня есть цель.
– Ничего не выйдет, Ло, – приговорил Гриша Мендель. Друг семьи и врач семьи. Хирург и состоятельный человек. Меценат, еврей и гомофоб. Недавно прошли выборы в губернаторы Архипелага, но Гриша не прошел, не добрал совсем ерунду. – Придется тебе смириться с этой мыслью.
Я взяла из его рук листок с хитрыми кодами-таблицами. Известный североамериканский центр отказал моему мужу в отцовстве в след за десятком других.
– Усыновляйте, – Гриша сделал широкий жест, разрешая, – а лучше, милая моя Ло, найди донора. Я могу помочь с удовольствием! Проверено шесть раз. Мин нет. Произвожу как мальчиков, так и девочек.
Мужчина рассмеялся громко и добродушно. Шутил процентов на девяносто девять. Его черноволосое, кудрявое, носатое и голубоглазое семейство походило на него с точностью клонов. Даже супруга Сара, полная и всегда обманчиво-сердитая, казалось, произошла прямиком из его чресел.
– Ладно, – я улыбнулась. – Я передам Луке твое предложение. Наверняка, он будет в восторге.
– Давай сохраним это в тайне, дорогуша, – подыграл мне доктор. И добавил гораздо серьезнее: – Анонимный донор – лучший вариант, послушай меня. В столичной Академии гарантируют не только цвет кожи. Даже цвет глаз и форму носа. Их банк спермы…
Я кивнула и перестала слушать. Банк спермы. Это звучит.
Океанская волна перекатывалась через двух полосный асфальт. Прилив. Дорога между островами Архипелага изгибалась широкой дугой. Я тихо засмеялась сама с собой. Вспомнила, как вела здесь машину в первый раз. Тогда случился майский ветер, я боялась ехать, а Лука ухмылялся и помогал выравнивать дефендер под натиском коротких мелких волн. Сережка бился внутри меня пятками точно в рулевое колесо. Уже тогда мечтал выскочить и хорошенько разглядеть мир кругом.
На нашем острове живут четыре собаки и три кошки. Кот один. Всех их мы выловили из моря. Лука не разрешает кота стерилизовать, поэтому я нахожусь в перманентно-вялотекущем процессе пристраивания котят. Океан приносит не только животных и трупы. Иногда он выбрасывает живых людей. Когда я вступила в местную Женскую Лигу Спасения, мой муж сказал:
– Развлекайся, как угодно, дорогая! Спасай этот мир на здоровье. Два условия: никаких человеческих подкидышей на нашем острове, и ты всегда ночуешь дома, со мной. Поверь мне, девочка моя, наш семейный круг идеален: я, ты и Сережка. Собаки-кошки-мышки не в счет.
Может быть, у него нет детей от того, что он их не хочет?
Любимая дорога, рукотворное чудо между небом и водой. Серебристая лента на лазурном поле. Мы с Сережей преодолеваем ее пять дней в неделю по пути в школу на соседний остров. Здесь нет детских садов. Здесь дети ходят в школу с четырех лет.
Два месяца назад мой сын выпрыгнул в воду на ходу из окна машины и спас собаку. Ту прибило к столбу ограждения грязной, едва живой тряпкой. Спасатель. Я хотела его наказать за смелость и героизм, хотя бы оставить без мультиков. Но Лука не позволил. Вышел на улицу и дал салют из ракетницы в честь героя. Сережка смеялся заразительно-звонко, закидывая назад лобастую голову, блестел счастливо светлыми глазами на загорелом лице. Напомнил вдруг забытое напрочь далекое лицо.
Я поняла. Я знаю, где мой личный банк спермы. Ни о чем другом больше думать не могла.
Собачку мы назвали Шарик.
– Что подарить тебе на день рождения, девочка моя? – спросил Лука.
Лежал обнаженный поверх белого хлопкового покрывала. Смуглый, сильный, обрезанный снизу до середины бедер. Рисунки татуировок где-то выцвели от времени, где-то, особенно на руках, горели ярко и разноцветно. Рядом блестели глянцем развороты журналов.
Я не люблю отмечать этот день. Я родилась тридцать первого декабря. Канун Дня перемены дат. Кому интересно мое рождение перед главным праздником зимы? У моего любимого мужа имелось свое мнение на этот счет. Я легла с его стороны на кровать, ткнулась носом в прохладное плечо.
– Смотри, что я нашел, – он показал мне журнальное фото. Огромный серебристый Смит-и-Вессон с рукояткой из слоновой кости. Там проступал резьбой знакомый орел и призыв к богу хранить Америку. – Сорок пятый, как ты любишь. Основа основ. Позапрошлый век. Нравится?
– Я хочу девочку, – сказала я тихо в кожу мужчины. Гаванская сигара все также плелась в кольца с запахом моря.
– Хорошо, – неожиданно легко согласился Лука. – В твоем приюте есть подходящая? Что-нибудь прибило к берегу в очередной раз?
– Не в этом дело. Я хочу родить сама. Выносить и родить. Мое тело хочет, – призналась я. Озвучила идею фикс.
– Неужели твое тело хочет раздуться, как огромная тыква? – Лука развернулся и навис надо мной. Глядел удивленно-насмешливо. – Хочет мучаться, сидеть на бессолевой диете, не пить виски, глотать вонючее козье молоко, торчать дома безвылазно, прячась от очередной тропической заразы, потому что все прививки запрещены? Помнишь, как это было с Сережей? Потом рожать в муках, пропихивая через самое прекрасное место во Вселенной эту самую тыкву?
– Я хочу ребенка, милый, очень хочу, маленькую девочку…
Он чертил мягкими губами любимый свой маршрут по моей коже. Левая мочка уха, левый сосок, правый. Щекотно-страшно в пупке. Потом в центр. Я засмеялась и хотела сбежать. Но это точно не выйдет. Лука перевернул меня лицом в покрывало, чуть приподнял грубоватой ладонью под живот и вверх. К себе. Втолкнул горячие пальцы. Это он умел со мной. Довести до истерики, до слез, чтобы сама попросила, умоляла взять меня. Я умоляла.
– Ты не ответил, – я подлезла под мышку засыпающего мужа. Пора двигать тему.
– Да ради бога, хоть пять девочек, – посмеялся он мне в макушку устало и счастливо. Расслабился, хороший мой.
– Тогда я закажу билеты на одиннадцатое число? – я целовала нежно татуировки на груди мужчины.
Сейчас разразится буря, к гадалке не ходи. Грянет, не хуже, чем у классика. Я нарочно загнала ее в постель, чтобы к утру ветер стих. Я уговариваю мужчину самым древним на свете способом. Любовью.
– Какие билеты? – удивление в низком голосе. Мой мужчина не открывал глаз. – Мендельсон мне сказал, что договорится в медакадемии лично. Туда лету от силы час двадцать. Я сам тебя отвезу, когда надо будет, Леля.
– Так ты знал! – я сделала вид, что злюсь. Села и бросила в него подушкой.
– Ты такая ох…нная в постели, когда тебе что-нибудь нужно, девочка моя! Я не устоял перед соблазном, позволил себя поуговаривать! – засмеялся довольно Лука. Радовался, дурачок, что провел меня глупую.
– Я не хочу в Академию, – я слегка зависла, не решаясь договорить.
– Не понял? Чего же ты хочешь? – Лука лизнул меня в шею. Сейчас, чего доброго, зайдет на вторую серию любви, с него станется. Надо спешить.
Я прыгнула в холодную мелкую воду семейных выяснений.
– Я хочу поехать домой и уговорить Федорова стать донором спермы. Тогда наши дети будут родными братом и сестрой.
– Что-о! Никогда! – сходу отказал Лука. Перевалился тяжело с кровати в инвалидное кресло.
– Я не буду с ним спать, – я села и подобрала колени к подбородку. Обняла их обеими руками. – я просто попрошу его стать донором. Иван возьмет пробирку…
– Леля, ты или сумасшедшая, или святая! Откуда такая дикая мысль? Зачем?
Затем. Так правильно для мня.
Лука резко вошел коляской в красивый, красного дерева секретер. Откинул крышку на хьюмидоре. Тот завел нежную песенку про рождество. Мужчина выбрал толстую сигару. Щёлкнул золотой гильотиной. Потом зажигалкой. Курить ему запретили врачи раз и на всегда. Лука плевать хотел на это.
Я благоразумно молчала. Ждала выпуска пара.
Синеватый дымок дальних странствий поплыл в теплом воздухе, устремляясь за москитную сетку к океану. Рассвет зажег узкую полоску горизонта. Лука заговорил спокойнее гораздо:
– Это полная пурга, дорогая. Тебе же всегда плевать было на кровь. Родные братья-сестры! Зачем? Кому это интересно? Зачем тащиться через полмира? Чтобы залететь или для того, чтобы потрахаться с бывшим любовником? Отвечай, Леля! Честно! Ты соскучилась?
–– Не говори глупостей, любимый, – я выдвинулась робко вперед. Погладила мужа по железному плечу.
Отец Сережки. Я о нем совсем не думала. Не помню даже лица толком. Я просто хочу родить такую же прекрасную девочку, как мой обожаемый сын. Зачем отдавать мечту на произвол чужой спермы, если есть беспроигрышный вариант?
– Я планирую искусственное зачатие…
– Она планирует! – мой муж искренне расхохотался. – Твой Федоров нормальный мужик, не идиот точно. Когда случится чудо, и ты его уговоришь, в чем я ни грамма не сомневаюсь, зачем ему такие длинные ходы, Леля! и посредники! Он возьмет тебя за шею, развернет к лесу передом, а к себе задом. И вставит по самые гланды! Я бы на его месте поступил именно так. Ты понимаешь, что затеваешь, моя дорогая?
Я не ответила. Не смотрела в лицо мужчине. Знала и так. Лука редко позволял себе грубый тон в мою сторону. Зол до белых пятен от желваков на скулах. Зачем завелся? Я все равно решу то. Что мучает меня. Пауза.
Лука резко передвинул джойстик вправо. Коляска чуть не опрокинулась от сильного крена. Он выровнял тяжелый аппарат, с силой оттолкнувшись рукой от стены. Там осталась некрасивая вмятина на ситце обоев. Выбив колесами створки дверей спальни, мужчина выехал в ночь.
– Ты привыкнешь к этой мысли, дорогой, ничего страшного, – сказала я тихо мужу вслед. Поплакала в подушку и уснула. Никогда и ни в чем он мне не отказывал.
Сутки он со мной не разговаривал. Потом, узнав, что я лечу на родину вместе с сыном, замолчал еще на три дня. Забирал с раннего утра с собой Сережку и уходил рыбачить на катере к дальним островам. Спал сердито на диване в лодочном сарае. Тридцать первого утром все закончилось.
– С днем рождения, девочка моя, – сказал негромко Лука, всучивая здоровенный антикварный револьвер с орлом на заднице. – Обещай, что вернешься.
– Обещаю, – я обняла любимого. Прижалась всем телом. – Обещай, что больше не сердишься.
– Я не умею на тебя сердиться, девочка моя, ты же знаешь. Иногда трудно проглотить разные вещи. Пусть будет, как тебе хочется. Если ты не вернешься обратно, я умру, – рассказал Лука прядям на моем виске.
– Как Чудовище из Аленького цветочка? – засмеялась я. Не реветь!
– Ничего не знаю про это. Я пошутил, – он легко щелкнул меня по носу. Отвернулся и ничего добавить не пожелал.
Одного мужчину я уговорила. Осталось уговорить второго. Как? Все эти бесконечные дорожные сутки я просыпалась, засыпала. Болтала с ребенком, водила его в туалет и буфет. И перебирала, перетряхивала свой будущий разговор с Иваном. Искала и находила, как мне казалось, веские аргументы. Отвечала на вопрос. Почему я приперлась к нему через пять с половиной лет и бог знает сколько тысяч километров. Почему и зачем. Стройно-завиральные теории рассыпались в прах сами собой перед ясной короткой мыслью: я верю, что так правильно. Для меня.
Три моих прекрасных брата махали руками, как сумасшедшие из-за стекла двери. Сережка выпрыгивал вверх, как мячик, и кричал:
– Я здесь! Мы здесь!
– Вы не могли бы успокоить вашего ребенка, – скрипуче попросила пожилая тетя в зеленом пуховике. Судя по страдальчески напряженным губам и независимому отчаянию, головная боль – ее лучшая подруга. – Наберитесь терпения, пожалуйста. Скоро все мы будем свободны.
– Здесь нельзя себя так вести, мой хороший. Мы мешаем другим, – я поймала счастливого прыгуна за воротник.
Он не задумался ни на минуту. Развернулся всем корпусом к страдалице.
– Прошу нижайше простить меня, мадам! – Сережка прижал правую руку к виску. – Я так больше не буду, слово чести!
– Не стоит так разбрасываться словами чести, корнет, – вдруг приняла игру дама. Просияла, усмехнулась и подала мальчишке руку. Для рукопожатия. – Ваши извинения приняты.
– Мерси, мадам! – не остался тот без реплики. Вдруг звонко чмокнул протянутую кисть. И засмеялся заливисто ямочками на щеках.
Пепельно-серые после двадцатичасового перелета лица людей заулыбались, открылись, сделались добрее. Я знала это чудо за своим сыном. Его обаяние способно растопить айсберг. Или я обычная, нормальная ненормальная мать?
Наконец мы вырвались на простор большого зала.
Марек раскинул руки для объятий. Сережка примчался и прилип к нему на грудь. Петька и Пашка попадали сверху. Тискались и раздавали друг другу немаленькие дружеские хлопки.
Всю эту красивую троицу мы с Сережкой видели в начале сентября прошлого года в Дубае. Там проходил турнир юношеских команд по хоккею. Наш Петюня сделался хоккеистом. Четыре года назад Иван его увлек, мол, в футболе ловить нечего, толи дело клюшка и шайба. Он много сделал для моих парней. Про это я имела регулярные отчеты от всех троих, когда они прилетали на остров в летние каникулы. В Дубае мы чудом не пересеклись с Федоровым-старшим. Родина в очередной раз решила жизнь русского офицера по-своему.
– Привет, малышка! – Марек обнял меня свободной рукой. – Ты видела, какой сегодня снегопад? Как будто специально для вас! Город засыпало по крышу! Повезло! Серега, как тебе родимый снежок?
– Я видел в окно! Здорово! Мы будем играть в снег? – мой мальчик уже опасно раскачивался, уцепившись за руки двойняшек. – Пошли скорей!
– В снежки, – поправил племянника Пашок.
Мой белоголовый братик вручил букетик коротких белых роз. Поцеловал в щеку трогательно мягкими губами. Он не слишком изменился в сравнении с хоккейным силачом-братом. Вытянулся вверх угловато-застенчиво. Петр обнял крепко, звонко облобызал в обе щеки. Выросли они оба. Перегнали меня.
– Как ты пахнешь! – Марек беззастенчиво обнюхивал мои волосы. – Ты подарки привезла?
– Все для тебя, детка! – я похлопала по тележке с багажом. – Что стоим, кого ждем?
– Да тут вас еще один человек встречает, – блондин небрежно махнул рукой мне за спину.
Я оглянулась. Кто?
Иван шел к нам. Черное пальто, черные брюки, черные безукоризненно начищенные туфли. Ничего не осталось от ковбоя в джинсах, вельветовой зеленой куртке и желтых катерпиллерах. Недешевый, респектабельный мужчина в свои уверенные сорок лет. Или около. Не постарел. Не подобрел точно. Ему серьезно не хватало цветов в руках. Например, красных гвоздик и похоронной процессии. Я рассмеялась собственным глупостям.
Красив, как бог. Ладони неожиданно вспотели. Я подзабыла про эту фигню со мной.
– С приездом, – Иван умудрился обнять, не коснувшись. Ткнул губами в воздух около щеки.
Потом, чуть наклонившись вперед, протянул руку моему сыну.
– Меня зовут Иван.
– Сережа! – звонко объявил тот и доверчиво вложил пальцы в широкую ладонь.
ГЛАВА 1. Идея фикс
– Mommy! Snow! – кричал мой мальчик, нимало не смущаясь пассажиров кругом.
– Сережа, мы же договорились, – я даже не пыталась отлепить его от иллюминатора. – Мы разговариваем только на родном языке.
– Прости меня, мамочка! Но твой город весь покрыт снегом! Как Ливиньо, но только огромный! – не утихал Сережка.
Его не укачивало в самолетах. Не тошнило на море. Не стучало в уши в поездах. Он везде был, как дома. Веселый, добрый, открытый абсолютно всем и каждому мой пятилетний сын.
Лайнер зашел на вираж. Город снизу подмигивал и ждал. Украсил себя яркими праздничными звездами. Завтра Старый Новый год. Почему всегда эта дата? Я приехала в гости. И у меня есть цель.
– Ничего не выйдет, Ло, – приговорил Гриша Мендель. Друг семьи и врач семьи. Хирург и состоятельный человек. Меценат, еврей и гомофоб. Недавно прошли выборы в губернаторы Архипелага, но Гриша не прошел, не добрал совсем ерунду. – Придется тебе смириться с этой мыслью.
Я взяла из его рук листок с хитрыми кодами-таблицами. Известный североамериканский центр отказал моему мужу в отцовстве в след за десятком других.
– Усыновляйте, – Гриша сделал широкий жест, разрешая, – а лучше, милая моя Ло, найди донора. Я могу помочь с удовольствием! Проверено шесть раз. Мин нет. Произвожу как мальчиков, так и девочек.
Мужчина рассмеялся громко и добродушно. Шутил процентов на девяносто девять. Его черноволосое, кудрявое, носатое и голубоглазое семейство походило на него с точностью клонов. Даже супруга Сара, полная и всегда обманчиво-сердитая, казалось, произошла прямиком из его чресел.
– Ладно, – я улыбнулась. – Я передам Луке твое предложение. Наверняка, он будет в восторге.
– Давай сохраним это в тайне, дорогуша, – подыграл мне доктор. И добавил гораздо серьезнее: – Анонимный донор – лучший вариант, послушай меня. В столичной Академии гарантируют не только цвет кожи. Даже цвет глаз и форму носа. Их банк спермы…
Я кивнула и перестала слушать. Банк спермы. Это звучит.
Океанская волна перекатывалась через двух полосный асфальт. Прилив. Дорога между островами Архипелага изгибалась широкой дугой. Я тихо засмеялась сама с собой. Вспомнила, как вела здесь машину в первый раз. Тогда случился майский ветер, я боялась ехать, а Лука ухмылялся и помогал выравнивать дефендер под натиском коротких мелких волн. Сережка бился внутри меня пятками точно в рулевое колесо. Уже тогда мечтал выскочить и хорошенько разглядеть мир кругом.
На нашем острове живут четыре собаки и три кошки. Кот один. Всех их мы выловили из моря. Лука не разрешает кота стерилизовать, поэтому я нахожусь в перманентно-вялотекущем процессе пристраивания котят. Океан приносит не только животных и трупы. Иногда он выбрасывает живых людей. Когда я вступила в местную Женскую Лигу Спасения, мой муж сказал:
– Развлекайся, как угодно, дорогая! Спасай этот мир на здоровье. Два условия: никаких человеческих подкидышей на нашем острове, и ты всегда ночуешь дома, со мной. Поверь мне, девочка моя, наш семейный круг идеален: я, ты и Сережка. Собаки-кошки-мышки не в счет.
Может быть, у него нет детей от того, что он их не хочет?
Любимая дорога, рукотворное чудо между небом и водой. Серебристая лента на лазурном поле. Мы с Сережей преодолеваем ее пять дней в неделю по пути в школу на соседний остров. Здесь нет детских садов. Здесь дети ходят в школу с четырех лет.
Два месяца назад мой сын выпрыгнул в воду на ходу из окна машины и спас собаку. Ту прибило к столбу ограждения грязной, едва живой тряпкой. Спасатель. Я хотела его наказать за смелость и героизм, хотя бы оставить без мультиков. Но Лука не позволил. Вышел на улицу и дал салют из ракетницы в честь героя. Сережка смеялся заразительно-звонко, закидывая назад лобастую голову, блестел счастливо светлыми глазами на загорелом лице. Напомнил вдруг забытое напрочь далекое лицо.
Я поняла. Я знаю, где мой личный банк спермы. Ни о чем другом больше думать не могла.
Собачку мы назвали Шарик.
ГЛАВА 2. Уговоры номер раз
– Что подарить тебе на день рождения, девочка моя? – спросил Лука.
Лежал обнаженный поверх белого хлопкового покрывала. Смуглый, сильный, обрезанный снизу до середины бедер. Рисунки татуировок где-то выцвели от времени, где-то, особенно на руках, горели ярко и разноцветно. Рядом блестели глянцем развороты журналов.
Я не люблю отмечать этот день. Я родилась тридцать первого декабря. Канун Дня перемены дат. Кому интересно мое рождение перед главным праздником зимы? У моего любимого мужа имелось свое мнение на этот счет. Я легла с его стороны на кровать, ткнулась носом в прохладное плечо.
– Смотри, что я нашел, – он показал мне журнальное фото. Огромный серебристый Смит-и-Вессон с рукояткой из слоновой кости. Там проступал резьбой знакомый орел и призыв к богу хранить Америку. – Сорок пятый, как ты любишь. Основа основ. Позапрошлый век. Нравится?
– Я хочу девочку, – сказала я тихо в кожу мужчины. Гаванская сигара все также плелась в кольца с запахом моря.
– Хорошо, – неожиданно легко согласился Лука. – В твоем приюте есть подходящая? Что-нибудь прибило к берегу в очередной раз?
– Не в этом дело. Я хочу родить сама. Выносить и родить. Мое тело хочет, – призналась я. Озвучила идею фикс.
– Неужели твое тело хочет раздуться, как огромная тыква? – Лука развернулся и навис надо мной. Глядел удивленно-насмешливо. – Хочет мучаться, сидеть на бессолевой диете, не пить виски, глотать вонючее козье молоко, торчать дома безвылазно, прячась от очередной тропической заразы, потому что все прививки запрещены? Помнишь, как это было с Сережей? Потом рожать в муках, пропихивая через самое прекрасное место во Вселенной эту самую тыкву?
– Я хочу ребенка, милый, очень хочу, маленькую девочку…
Он чертил мягкими губами любимый свой маршрут по моей коже. Левая мочка уха, левый сосок, правый. Щекотно-страшно в пупке. Потом в центр. Я засмеялась и хотела сбежать. Но это точно не выйдет. Лука перевернул меня лицом в покрывало, чуть приподнял грубоватой ладонью под живот и вверх. К себе. Втолкнул горячие пальцы. Это он умел со мной. Довести до истерики, до слез, чтобы сама попросила, умоляла взять меня. Я умоляла.
– Ты не ответил, – я подлезла под мышку засыпающего мужа. Пора двигать тему.
– Да ради бога, хоть пять девочек, – посмеялся он мне в макушку устало и счастливо. Расслабился, хороший мой.
– Тогда я закажу билеты на одиннадцатое число? – я целовала нежно татуировки на груди мужчины.
Сейчас разразится буря, к гадалке не ходи. Грянет, не хуже, чем у классика. Я нарочно загнала ее в постель, чтобы к утру ветер стих. Я уговариваю мужчину самым древним на свете способом. Любовью.
– Какие билеты? – удивление в низком голосе. Мой мужчина не открывал глаз. – Мендельсон мне сказал, что договорится в медакадемии лично. Туда лету от силы час двадцать. Я сам тебя отвезу, когда надо будет, Леля.
– Так ты знал! – я сделала вид, что злюсь. Села и бросила в него подушкой.
– Ты такая ох…нная в постели, когда тебе что-нибудь нужно, девочка моя! Я не устоял перед соблазном, позволил себя поуговаривать! – засмеялся довольно Лука. Радовался, дурачок, что провел меня глупую.
– Я не хочу в Академию, – я слегка зависла, не решаясь договорить.
– Не понял? Чего же ты хочешь? – Лука лизнул меня в шею. Сейчас, чего доброго, зайдет на вторую серию любви, с него станется. Надо спешить.
Я прыгнула в холодную мелкую воду семейных выяснений.
– Я хочу поехать домой и уговорить Федорова стать донором спермы. Тогда наши дети будут родными братом и сестрой.
– Что-о! Никогда! – сходу отказал Лука. Перевалился тяжело с кровати в инвалидное кресло.
– Я не буду с ним спать, – я села и подобрала колени к подбородку. Обняла их обеими руками. – я просто попрошу его стать донором. Иван возьмет пробирку…
– Леля, ты или сумасшедшая, или святая! Откуда такая дикая мысль? Зачем?
Затем. Так правильно для мня.
Лука резко вошел коляской в красивый, красного дерева секретер. Откинул крышку на хьюмидоре. Тот завел нежную песенку про рождество. Мужчина выбрал толстую сигару. Щёлкнул золотой гильотиной. Потом зажигалкой. Курить ему запретили врачи раз и на всегда. Лука плевать хотел на это.
Я благоразумно молчала. Ждала выпуска пара.
Синеватый дымок дальних странствий поплыл в теплом воздухе, устремляясь за москитную сетку к океану. Рассвет зажег узкую полоску горизонта. Лука заговорил спокойнее гораздо:
– Это полная пурга, дорогая. Тебе же всегда плевать было на кровь. Родные братья-сестры! Зачем? Кому это интересно? Зачем тащиться через полмира? Чтобы залететь или для того, чтобы потрахаться с бывшим любовником? Отвечай, Леля! Честно! Ты соскучилась?
–– Не говори глупостей, любимый, – я выдвинулась робко вперед. Погладила мужа по железному плечу.
Отец Сережки. Я о нем совсем не думала. Не помню даже лица толком. Я просто хочу родить такую же прекрасную девочку, как мой обожаемый сын. Зачем отдавать мечту на произвол чужой спермы, если есть беспроигрышный вариант?
– Я планирую искусственное зачатие…
– Она планирует! – мой муж искренне расхохотался. – Твой Федоров нормальный мужик, не идиот точно. Когда случится чудо, и ты его уговоришь, в чем я ни грамма не сомневаюсь, зачем ему такие длинные ходы, Леля! и посредники! Он возьмет тебя за шею, развернет к лесу передом, а к себе задом. И вставит по самые гланды! Я бы на его месте поступил именно так. Ты понимаешь, что затеваешь, моя дорогая?
Я не ответила. Не смотрела в лицо мужчине. Знала и так. Лука редко позволял себе грубый тон в мою сторону. Зол до белых пятен от желваков на скулах. Зачем завелся? Я все равно решу то. Что мучает меня. Пауза.
Лука резко передвинул джойстик вправо. Коляска чуть не опрокинулась от сильного крена. Он выровнял тяжелый аппарат, с силой оттолкнувшись рукой от стены. Там осталась некрасивая вмятина на ситце обоев. Выбив колесами створки дверей спальни, мужчина выехал в ночь.
– Ты привыкнешь к этой мысли, дорогой, ничего страшного, – сказала я тихо мужу вслед. Поплакала в подушку и уснула. Никогда и ни в чем он мне не отказывал.
Сутки он со мной не разговаривал. Потом, узнав, что я лечу на родину вместе с сыном, замолчал еще на три дня. Забирал с раннего утра с собой Сережку и уходил рыбачить на катере к дальним островам. Спал сердито на диване в лодочном сарае. Тридцать первого утром все закончилось.
– С днем рождения, девочка моя, – сказал негромко Лука, всучивая здоровенный антикварный револьвер с орлом на заднице. – Обещай, что вернешься.
– Обещаю, – я обняла любимого. Прижалась всем телом. – Обещай, что больше не сердишься.
– Я не умею на тебя сердиться, девочка моя, ты же знаешь. Иногда трудно проглотить разные вещи. Пусть будет, как тебе хочется. Если ты не вернешься обратно, я умру, – рассказал Лука прядям на моем виске.
– Как Чудовище из Аленького цветочка? – засмеялась я. Не реветь!
– Ничего не знаю про это. Я пошутил, – он легко щелкнул меня по носу. Отвернулся и ничего добавить не пожелал.
Одного мужчину я уговорила. Осталось уговорить второго. Как? Все эти бесконечные дорожные сутки я просыпалась, засыпала. Болтала с ребенком, водила его в туалет и буфет. И перебирала, перетряхивала свой будущий разговор с Иваном. Искала и находила, как мне казалось, веские аргументы. Отвечала на вопрос. Почему я приперлась к нему через пять с половиной лет и бог знает сколько тысяч километров. Почему и зачем. Стройно-завиральные теории рассыпались в прах сами собой перед ясной короткой мыслью: я верю, что так правильно. Для меня.
ГЛАВА 3. Прилет
Три моих прекрасных брата махали руками, как сумасшедшие из-за стекла двери. Сережка выпрыгивал вверх, как мячик, и кричал:
– Я здесь! Мы здесь!
– Вы не могли бы успокоить вашего ребенка, – скрипуче попросила пожилая тетя в зеленом пуховике. Судя по страдальчески напряженным губам и независимому отчаянию, головная боль – ее лучшая подруга. – Наберитесь терпения, пожалуйста. Скоро все мы будем свободны.
– Здесь нельзя себя так вести, мой хороший. Мы мешаем другим, – я поймала счастливого прыгуна за воротник.
Он не задумался ни на минуту. Развернулся всем корпусом к страдалице.
– Прошу нижайше простить меня, мадам! – Сережка прижал правую руку к виску. – Я так больше не буду, слово чести!
– Не стоит так разбрасываться словами чести, корнет, – вдруг приняла игру дама. Просияла, усмехнулась и подала мальчишке руку. Для рукопожатия. – Ваши извинения приняты.
– Мерси, мадам! – не остался тот без реплики. Вдруг звонко чмокнул протянутую кисть. И засмеялся заливисто ямочками на щеках.
Пепельно-серые после двадцатичасового перелета лица людей заулыбались, открылись, сделались добрее. Я знала это чудо за своим сыном. Его обаяние способно растопить айсберг. Или я обычная, нормальная ненормальная мать?
Наконец мы вырвались на простор большого зала.
Марек раскинул руки для объятий. Сережка примчался и прилип к нему на грудь. Петька и Пашка попадали сверху. Тискались и раздавали друг другу немаленькие дружеские хлопки.
Всю эту красивую троицу мы с Сережкой видели в начале сентября прошлого года в Дубае. Там проходил турнир юношеских команд по хоккею. Наш Петюня сделался хоккеистом. Четыре года назад Иван его увлек, мол, в футболе ловить нечего, толи дело клюшка и шайба. Он много сделал для моих парней. Про это я имела регулярные отчеты от всех троих, когда они прилетали на остров в летние каникулы. В Дубае мы чудом не пересеклись с Федоровым-старшим. Родина в очередной раз решила жизнь русского офицера по-своему.
– Привет, малышка! – Марек обнял меня свободной рукой. – Ты видела, какой сегодня снегопад? Как будто специально для вас! Город засыпало по крышу! Повезло! Серега, как тебе родимый снежок?
– Я видел в окно! Здорово! Мы будем играть в снег? – мой мальчик уже опасно раскачивался, уцепившись за руки двойняшек. – Пошли скорей!
– В снежки, – поправил племянника Пашок.
Мой белоголовый братик вручил букетик коротких белых роз. Поцеловал в щеку трогательно мягкими губами. Он не слишком изменился в сравнении с хоккейным силачом-братом. Вытянулся вверх угловато-застенчиво. Петр обнял крепко, звонко облобызал в обе щеки. Выросли они оба. Перегнали меня.
– Как ты пахнешь! – Марек беззастенчиво обнюхивал мои волосы. – Ты подарки привезла?
– Все для тебя, детка! – я похлопала по тележке с багажом. – Что стоим, кого ждем?
– Да тут вас еще один человек встречает, – блондин небрежно махнул рукой мне за спину.
Я оглянулась. Кто?
Иван шел к нам. Черное пальто, черные брюки, черные безукоризненно начищенные туфли. Ничего не осталось от ковбоя в джинсах, вельветовой зеленой куртке и желтых катерпиллерах. Недешевый, респектабельный мужчина в свои уверенные сорок лет. Или около. Не постарел. Не подобрел точно. Ему серьезно не хватало цветов в руках. Например, красных гвоздик и похоронной процессии. Я рассмеялась собственным глупостям.
Красив, как бог. Ладони неожиданно вспотели. Я подзабыла про эту фигню со мной.
– С приездом, – Иван умудрился обнять, не коснувшись. Ткнул губами в воздух около щеки.
Потом, чуть наклонившись вперед, протянул руку моему сыну.
– Меня зовут Иван.
– Сережа! – звонко объявил тот и доверчиво вложил пальцы в широкую ладонь.
