Весна. 0 +
– Собирайся быстрее, Лола! Я подкину тебя до метро.
Голый торс, полотенце на бедрах, влага в волосах и бороде. М-м-м. Голос! Низкий, мужской, до мелких вибраций в 0 +. Он не делает это нарочно. Просто так разговаривает. Я проверяла.
– Не надо, любимый. Я поеду на своей.
Мужчина ушел к шкафу одеваться. Я ушла к зеркалу в ванной делать лицо. Там лучше освещение. Я так привыкла.
– Завтра мама прилетает. Ты обещала, – он коснулся губами моего виска, вытащил одну из двух чашек в кофемашине. Попробовал осторожно. Джулиус Майнль. Одобрил.
– Ты запамятовал, милый. Я не обещала, – я взяла свою чашку. Бросила туда два куска рафинада. Я люблю сладкий кофе.
– Я сказал ей, что мы живем вместе, – он размешал мой сахар своей ложкой. Нагнулся и сделал хороший глоток из моей чашки. Ну почему!
– Сам сказал, сам и выкручивайся! – я, спасая свой кофе, открыла дверь и вышла в сад.
Март. Солнце. Восемь утра. Плюс десять на стекле термометра. Врет на жарком солнышке. Я накинула на плечи старую кофту. Зажмурилась, подставляя лицо теплу. Первая сигарета. Кофе разносит аромат в сыроватом воздухе утра. Красота!
– Мао!
На голой яблоне сидел мейн-кун. Здоровенный, как положено, и полосатый, как большинство из них. Я не знаю, чей он и откуда, но столоваться неизменно приходит ко мне каждое божье утро. Я дрессированно покупаю ему кошачьи консервы. Звали его, по слухам, Мишка. Кот не откликался, игнорировал.
– Мао! – повторило утробный клич животное. Да. В этом он прав абсолютно:"Мао" – это звучит.
– Я не понимаю, почему ты не хочешь переехать ко мне, – появился на пороге кухни мой хороший единственный друг. Классическая линия кензо, темно-серый костюм в полоску. Готов. Безупречен. Надежда нации. – Почему такой огромный орех растет в центре участка? Это бессмысленно.
Хочет и растет. Я не ответила.
– Мао! – напомнил о себе кот на яблоне. Заметил белую кошку. Пошел к ней по ненадежной сухой ветке, рискуя и плюя на риск. Красавица скрылась в родной ей форточке соседнего дома. – Мао!
– Что, хочется, мартовский мой? – сказала я. Кофе закончился, как и стик в моем айкосе. – А мне вот не хочется. Весна гребаная. Терпеть ненавижу.
– Мао! – возопил кот.
Чувства в вопле хватило бы на десяток страдальцев.
Тюк-тюк-тюк. Подозрительный звук за левым забором. Там живет соседка баба Зина. Дама глубоко за семьдесят, со своеобразными взглядами на жизнь и ее границы. Я обула калоши и пошлепала на звук. Вешние воды кругом.
– Привет, баб Зин, – я заглянула в просвет между старыми досками.
Старуха резко выпрямилась. Ростом она могла бы поспорить со мной. Чуть подсогнуло ее ушедшее время, но не сильно.
– Че те надо? – ответила она не оригинально для себя. Спрятала короткую лопатку за спину.
– Цветочки решила рассадить, да? – посмеялась я. Заметила картонную коробку из-под сапог на сухом отрезке земли между грядками.
Я поняла. Тихо кругом. Не кряхтит никто, не пыхтит. Не кашляет старинным лаем полосатому нахалу на яблоне.
– Бонька сдох. Два месяца не дотянул до юбилея, – сообщила старая женщина. Оперлась тяжело на лопату.
– И ты решила прикопать его под нашим забором, – я утвердительно кивнула. Глядела в сторону. Нет больше старого мопса. Странно. Он был всегда, сколько я себя помнила. Болтался, где хотел, постоянной величиной пейзажа.
– А куда его девать? Не на помойку же! Все-таки двадцать лет душа в душу, – вздохнула баба Зина.
Раздался резкий звук клаксона. Соседка всунула забывшее страдать лицо на мою территорию.
– Твой? – она двинула сухим подбородком в сторону мужчины в строгом костюме возле джимни.
Я покачала рукой в воздухе. Соу-соу.
Он стоял, заложив правую руку за борт пиджака. Левой опирался на капот автомобиля. Корсиканец, блин, в Фонтенбло. Глядел на наши межзаборные переговоры крайне сердито. Потом решительно протянул руку и бибикнул еще раз.
– Серьезный какой, – поджала губы с пониманием дама. Покивала, разглядывая некрупную фигуру в костюме и бороде.
– Это есть, – согласилась я. Чувство юмора никогда не было сильной стороной моего парня.
– Ты передай ему: пусть кочергу из задницы вытащит. Полегчает сразу. И с шутками, и по жизни, – остра она была бесконечно. – Что делать-то мне?
– Я вернусь сегодня с работы пораньше и отвезу собаку на кремацию в ближайшую ветклинику, – предложила я. Время стремительно таяло. Поджимало рабочим долгом.
– Кремация? Так теперь хоронят друзей человека в городах? Ладно. Смотри, не забудь! До вечера. – баба Зина всунулась еще раз в дыру забора. – Задница – огонь!
Она кивнула на мужчину и подняла вверх большой палец правой руки. Я рассмеялась. Розовые калоши разъехались по тусклой прошлогодней траве газона, подняв фонтан брызг и запах тлена. Я чуть не упала. Сильные руки подхватили меня. Поставили на безопасность дорожки. Разговаривать и выяснять некогда. Время вышло. Все – вечером. Каждый ушел к своей машине.
– Мао! –ткнулось мне печально в спину.
– О боже! Что это? – я глядела и глазам не верила.
Высокая взрослая женщина ждала меня у калитки. Узкое черное пальто, вышивка шелком по обшлагам и подолу. Юбка цвета ночи. Черное кружево на седой голове, чудо вологодских мастериц. Перчатки, туфли в тон. Знаменитый баг черной тисненой кожи с золотым прямоугольником. ДГ, к гадалке не ходи.
– Зинаида Петровна! Вы поражаете меня в самое сердце! – я выпрыгнула из машины и подбежала к даме. Смотрелась рядом в своем коротком меховом жакете и юбке-колокол простушкой-горничной.
– Были когда-то и мы рысаками, небрежно махнула баба Зина коричневой, в пигментных пятнах, рукой. – Бонечку не забудь.
– А седоков вы имели лихих? – улыбнулась я. Подняла с земли пакет с собачьим картонным гробом. Повела аккуратно старуху к машине.
– Всяких имели, Лола. И лихих, и иных, – вздохнула баба Зина, забираясь тяжело в неудобную машину. Слезы стояли в старых глазах. Похороны.
Ветеринарная клиника встретила нас запахом средства для мытья полов и приятной пустотой.
– Чем я могу вам помочь? – прорезался девичий голос с ресепшена. Узнав, что нам нужно, барышня спряталась за монитор:
– Нет. Что вы! Мы берем только своих животных! Это невозможно!
Баба Зина застыла у входа черной сицилийской вдовой. Поджала губы. Закатила глаза и стала оседать на чистые плиты пола. Я кинулась к ней. Девушка за мной. Перетащили тяжелую старуху в кресло. Вода. Нашатырь. Охи-вздохи. Суета. Испуганная дежурная умчалась на поиски старшего. Баба Зина подморгнула мне левым глазом.
– Меня зовут Сергей Сергеевич. Как вы себя чувствуете?
Мужчина в известного цвета врачебной робе пересек холл. Присел на услужливо пододвинутый стул напротив старой дамы.
– Расскажите мне о вашем питомце. Как его звали?
Он честно выслушал тридцатиминутный доклад о непростой судьбе усопшего Бонечки. Ни разу на часы не взглянул. Все обещал и все сделал. Сам повел бабу Зину к машине. Я едва успела расплатиться. Девушка за стойкой глядела в его спину коровьими влюбленными глазами.
– Красивый парень, – высказалась моя взрослая подруга, когда я вырулила на проспект. Ожила, судя по знакомым категорическим нотам.
– Кто? – спросила я без интереса, разговора для. Айфон звал меня в другую жизнь. Советовал не быть дурой рингтоном знакомой песенки.
– Сергей Сергеевич, – утвердила Зинаида Петровна. Сцепила пальцы на коленях в замок.
– Ветеринар? – я рассмеялась. Но не громко, чтобы не обижать старуху.
Ответила на звонок:
– Да, любимый.
– Где тебя носит, солнце мое? Бросай все и приезжай на дачу. Я должен познакомить тебя…
Слишком громко и уверенно. Я положила аппарат на полку торпедо. Пусть поговорит. Собеседники ему редко нужны.
– Красивый? – я обернулась к женщине в кресле рядом. Она смотрела в яркие огни улиц.
– Я давно не была в центре города. Нарядно, – она вздохнула. Седая голова в черном кружеве.
– Может быть, по рюмке капучино? Я знаю хорошее, респектабельное место, – предложила я.
– Нет. Я устала. Длинный, длинный день. И да. Ветеринар – красивый парень. Глаза разуй, – баба Зина ответила резко. Вернулась домой.
Ба-бах! Я знаю этот звук. Сбросила скорость и прижалась к обочине. Аварийка красными точками полетела в ночь. Колесо. Заднее правое. На ободе сидит. Убила или нет?
– Ты где? – сразу откликнулся мужчина вопросом на мой звонок. За голосом шум музыки и разговоры.
– Спустило колесо, – рассказала я. Ждала, когда отследит и отыщет.
Ночь лезла минусом под юбку. Хватала за попу в тонких колготках. Весна. Она пока только днем. Без доброго солнышка не комфортно. Холодно.
– Сколько лет ты за рулем? – прилетел свежий вопрос. Не шутит. Не умеет. Серьезно спрашивает.
– Шесть. Семь. Где-то так.
Я знала, чем продолжится разговор. Но улыбалась.
– Столько лет водишь машину и не в состоянии колесо поменять?
Спроси еще, есть ли у меня домкрат. Молчу. Ищу айкос в сумке. Пауза.
– Я не могу открутить гайки, – рассказала я великую женскую тайну. Закурила.
– Возьми баллонный ключ. Наживи и прыгни на него, как на рычаг, всем весом, – доверил он мне великую мужскую.
Я посмотрела на свои ботильоны. Италия. Про цену даже вспоминать не хочу. Хорошо, это не важно. Пусть. Каблуки двенадцать сантиметров. Кожа и тонкая подошва под носочной частью. Я каким местом должна прыгать на блестящую ручку? А если я промахнусь? Прикинула варианты. Коленками вперед. Коленками назад. Смешно?
– Вот видишь, любимая, как я тебе необходим, – он был доволен собой совершенно. – Ладно. Никуда не звони. Сядь в машину и запрись изнутри. Я приеду через час. Жди.
Я глубоко засунула руки в карманы широкой юбки. Подняла воротник дурацкой, бесполезной шубы. Прошлась вдоль дороги туда-обратно. Втыкала остро каблуки в мелкий гравий обочины. Очень хотелось смыться. Все бросить и уехать последним автобусом. Вон он светит яркими окнами в ночи, завершая маршрут. Нет. Мой джимни. Мой верный конь, столько лет вместе. Я не могу его бросить на произвол ночной трассы.
Белая нива-шевроле проскочила мимо, звеня шипами по голому асфальту. Оп! Застыла и резко сдала назад, слепила аварийными огнями.
– Что случилось? – высокий человек быстро шел ко мне. Я узнала голос.
– Сергей Сергеевич! – я обрадовалась до соплей. Рассказала, всплескивая френч-маникюрными лапками, страшную историю про «ба-бах!» и «ой!». Он переводил серьезный взгляд с меня на колесо и обратно. Кивнул.
Старуха оказалась права. Я загляделась. Вот эта линия по шее. От мочки уха до ключицы под воротом серого свитера. Когда он напрягался, нажимая на пресловутый ключ. И плечи. И непонимающая улыбка, когда глянул снизу в мое белое лицо. Светлые, чуткие губы. И руки. От кистей и выше. Чума! Все брало меня за живое, трогало. Касалось. Я давно не видела ничего такого. Не попадалось как-то. Вытерла вспотевшие ладошки о пояс юбки. Облизала пересыхающий рот и спряталась в тень.
– Давление надо проверить, – сообщил Сергей.
– Ага, – мяукнула я из-за двери багажника. Проглотила слюну. Прижала ледяными пальцами пылающие щеки. Вот напасть!
– Откройте капот.
Я открыла. Он притащил из своей машины какую-то блестящую штуковину. Гудел ею у колеса. Я залезла в джимни. Вцепилась в руль. Тут буду сидеть. Слишком он рядом со всем своим, что там есть у него. Улыбка, шея, плечи, руки. Ох! Я бы сузила круг в терминологии, да формат не позволяет. Нет.
Белый ксенон. Тормоза железом по ночному льду. Черная туша тойоты перекрыла собой полнолуние над дорогой.
– Ты в порядке? Все в порядке? Спасибо большое! Сколько я вам должен? – мой приятель расставил точки над ё моментом. Сделал шаг назад от вонючего натурализма запасок и домкратов. Вытащил портмоне.
Я выглянула робко в открытую дверь. Подглядывала.
– Ничего не надо, – грубовато отмахнулся мой спаситель. Прикручивал к двери колесо.
– Ну, как знаете! Лола! Догоняй меня. Нас люди заждались давно!
Он уехал. Крузак на хорошей скорости убрался в ночь. Здесь нет камер.
Я сидела и смотрела, как Сергей аккуратно складывает компрессор в чехол. Потом моет руки, поливая себе сам на ладони водой из пластиковой бутылки. Потом тщательно вытирает их полосатой тряпкой. Все. Закрыл пятую дверь шнивы. Пошел вперед. Сейчас уедет. Сейчас. Делать-то что, господи?
Господь присмотрел.
Сергей постоял пару секунд и вернулся ко мне.
Стукнул костяшками пальцев в стекло водительской двери. Открыл.
– Что-то случилось еще? – улыбка в серых глазах.
Хэппи энд.
– Собирайся быстрее, Лола! Я подкину тебя до метро.
Голый торс, полотенце на бедрах, влага в волосах и бороде. М-м-м. Голос! Низкий, мужской, до мелких вибраций в 0 +. Он не делает это нарочно. Просто так разговаривает. Я проверяла.
– Не надо, любимый. Я поеду на своей.
Мужчина ушел к шкафу одеваться. Я ушла к зеркалу в ванной делать лицо. Там лучше освещение. Я так привыкла.
– Завтра мама прилетает. Ты обещала, – он коснулся губами моего виска, вытащил одну из двух чашек в кофемашине. Попробовал осторожно. Джулиус Майнль. Одобрил.
– Ты запамятовал, милый. Я не обещала, – я взяла свою чашку. Бросила туда два куска рафинада. Я люблю сладкий кофе.
– Я сказал ей, что мы живем вместе, – он размешал мой сахар своей ложкой. Нагнулся и сделал хороший глоток из моей чашки. Ну почему!
– Сам сказал, сам и выкручивайся! – я, спасая свой кофе, открыла дверь и вышла в сад.
Март. Солнце. Восемь утра. Плюс десять на стекле термометра. Врет на жарком солнышке. Я накинула на плечи старую кофту. Зажмурилась, подставляя лицо теплу. Первая сигарета. Кофе разносит аромат в сыроватом воздухе утра. Красота!
– Мао!
На голой яблоне сидел мейн-кун. Здоровенный, как положено, и полосатый, как большинство из них. Я не знаю, чей он и откуда, но столоваться неизменно приходит ко мне каждое божье утро. Я дрессированно покупаю ему кошачьи консервы. Звали его, по слухам, Мишка. Кот не откликался, игнорировал.
– Мао! – повторило утробный клич животное. Да. В этом он прав абсолютно:"Мао" – это звучит.
– Я не понимаю, почему ты не хочешь переехать ко мне, – появился на пороге кухни мой хороший единственный друг. Классическая линия кензо, темно-серый костюм в полоску. Готов. Безупречен. Надежда нации. – Почему такой огромный орех растет в центре участка? Это бессмысленно.
Хочет и растет. Я не ответила.
– Мао! – напомнил о себе кот на яблоне. Заметил белую кошку. Пошел к ней по ненадежной сухой ветке, рискуя и плюя на риск. Красавица скрылась в родной ей форточке соседнего дома. – Мао!
– Что, хочется, мартовский мой? – сказала я. Кофе закончился, как и стик в моем айкосе. – А мне вот не хочется. Весна гребаная. Терпеть ненавижу.
– Мао! – возопил кот.
Чувства в вопле хватило бы на десяток страдальцев.
Тюк-тюк-тюк. Подозрительный звук за левым забором. Там живет соседка баба Зина. Дама глубоко за семьдесят, со своеобразными взглядами на жизнь и ее границы. Я обула калоши и пошлепала на звук. Вешние воды кругом.
– Привет, баб Зин, – я заглянула в просвет между старыми досками.
Старуха резко выпрямилась. Ростом она могла бы поспорить со мной. Чуть подсогнуло ее ушедшее время, но не сильно.
– Че те надо? – ответила она не оригинально для себя. Спрятала короткую лопатку за спину.
– Цветочки решила рассадить, да? – посмеялась я. Заметила картонную коробку из-под сапог на сухом отрезке земли между грядками.
Я поняла. Тихо кругом. Не кряхтит никто, не пыхтит. Не кашляет старинным лаем полосатому нахалу на яблоне.
– Бонька сдох. Два месяца не дотянул до юбилея, – сообщила старая женщина. Оперлась тяжело на лопату.
– И ты решила прикопать его под нашим забором, – я утвердительно кивнула. Глядела в сторону. Нет больше старого мопса. Странно. Он был всегда, сколько я себя помнила. Болтался, где хотел, постоянной величиной пейзажа.
– А куда его девать? Не на помойку же! Все-таки двадцать лет душа в душу, – вздохнула баба Зина.
Раздался резкий звук клаксона. Соседка всунула забывшее страдать лицо на мою территорию.
– Твой? – она двинула сухим подбородком в сторону мужчины в строгом костюме возле джимни.
Я покачала рукой в воздухе. Соу-соу.
Он стоял, заложив правую руку за борт пиджака. Левой опирался на капот автомобиля. Корсиканец, блин, в Фонтенбло. Глядел на наши межзаборные переговоры крайне сердито. Потом решительно протянул руку и бибикнул еще раз.
– Серьезный какой, – поджала губы с пониманием дама. Покивала, разглядывая некрупную фигуру в костюме и бороде.
– Это есть, – согласилась я. Чувство юмора никогда не было сильной стороной моего парня.
– Ты передай ему: пусть кочергу из задницы вытащит. Полегчает сразу. И с шутками, и по жизни, – остра она была бесконечно. – Что делать-то мне?
– Я вернусь сегодня с работы пораньше и отвезу собаку на кремацию в ближайшую ветклинику, – предложила я. Время стремительно таяло. Поджимало рабочим долгом.
– Кремация? Так теперь хоронят друзей человека в городах? Ладно. Смотри, не забудь! До вечера. – баба Зина всунулась еще раз в дыру забора. – Задница – огонь!
Она кивнула на мужчину и подняла вверх большой палец правой руки. Я рассмеялась. Розовые калоши разъехались по тусклой прошлогодней траве газона, подняв фонтан брызг и запах тлена. Я чуть не упала. Сильные руки подхватили меня. Поставили на безопасность дорожки. Разговаривать и выяснять некогда. Время вышло. Все – вечером. Каждый ушел к своей машине.
– Мао! –ткнулось мне печально в спину.
– О боже! Что это? – я глядела и глазам не верила.
Высокая взрослая женщина ждала меня у калитки. Узкое черное пальто, вышивка шелком по обшлагам и подолу. Юбка цвета ночи. Черное кружево на седой голове, чудо вологодских мастериц. Перчатки, туфли в тон. Знаменитый баг черной тисненой кожи с золотым прямоугольником. ДГ, к гадалке не ходи.
– Зинаида Петровна! Вы поражаете меня в самое сердце! – я выпрыгнула из машины и подбежала к даме. Смотрелась рядом в своем коротком меховом жакете и юбке-колокол простушкой-горничной.
– Были когда-то и мы рысаками, небрежно махнула баба Зина коричневой, в пигментных пятнах, рукой. – Бонечку не забудь.
– А седоков вы имели лихих? – улыбнулась я. Подняла с земли пакет с собачьим картонным гробом. Повела аккуратно старуху к машине.
– Всяких имели, Лола. И лихих, и иных, – вздохнула баба Зина, забираясь тяжело в неудобную машину. Слезы стояли в старых глазах. Похороны.
Ветеринарная клиника встретила нас запахом средства для мытья полов и приятной пустотой.
– Чем я могу вам помочь? – прорезался девичий голос с ресепшена. Узнав, что нам нужно, барышня спряталась за монитор:
– Нет. Что вы! Мы берем только своих животных! Это невозможно!
Баба Зина застыла у входа черной сицилийской вдовой. Поджала губы. Закатила глаза и стала оседать на чистые плиты пола. Я кинулась к ней. Девушка за мной. Перетащили тяжелую старуху в кресло. Вода. Нашатырь. Охи-вздохи. Суета. Испуганная дежурная умчалась на поиски старшего. Баба Зина подморгнула мне левым глазом.
– Меня зовут Сергей Сергеевич. Как вы себя чувствуете?
Мужчина в известного цвета врачебной робе пересек холл. Присел на услужливо пододвинутый стул напротив старой дамы.
– Расскажите мне о вашем питомце. Как его звали?
Он честно выслушал тридцатиминутный доклад о непростой судьбе усопшего Бонечки. Ни разу на часы не взглянул. Все обещал и все сделал. Сам повел бабу Зину к машине. Я едва успела расплатиться. Девушка за стойкой глядела в его спину коровьими влюбленными глазами.
– Красивый парень, – высказалась моя взрослая подруга, когда я вырулила на проспект. Ожила, судя по знакомым категорическим нотам.
– Кто? – спросила я без интереса, разговора для. Айфон звал меня в другую жизнь. Советовал не быть дурой рингтоном знакомой песенки.
– Сергей Сергеевич, – утвердила Зинаида Петровна. Сцепила пальцы на коленях в замок.
– Ветеринар? – я рассмеялась. Но не громко, чтобы не обижать старуху.
Ответила на звонок:
– Да, любимый.
– Где тебя носит, солнце мое? Бросай все и приезжай на дачу. Я должен познакомить тебя…
Слишком громко и уверенно. Я положила аппарат на полку торпедо. Пусть поговорит. Собеседники ему редко нужны.
– Красивый? – я обернулась к женщине в кресле рядом. Она смотрела в яркие огни улиц.
– Я давно не была в центре города. Нарядно, – она вздохнула. Седая голова в черном кружеве.
– Может быть, по рюмке капучино? Я знаю хорошее, респектабельное место, – предложила я.
– Нет. Я устала. Длинный, длинный день. И да. Ветеринар – красивый парень. Глаза разуй, – баба Зина ответила резко. Вернулась домой.
Ба-бах! Я знаю этот звук. Сбросила скорость и прижалась к обочине. Аварийка красными точками полетела в ночь. Колесо. Заднее правое. На ободе сидит. Убила или нет?
– Ты где? – сразу откликнулся мужчина вопросом на мой звонок. За голосом шум музыки и разговоры.
– Спустило колесо, – рассказала я. Ждала, когда отследит и отыщет.
Ночь лезла минусом под юбку. Хватала за попу в тонких колготках. Весна. Она пока только днем. Без доброго солнышка не комфортно. Холодно.
– Сколько лет ты за рулем? – прилетел свежий вопрос. Не шутит. Не умеет. Серьезно спрашивает.
– Шесть. Семь. Где-то так.
Я знала, чем продолжится разговор. Но улыбалась.
– Столько лет водишь машину и не в состоянии колесо поменять?
Спроси еще, есть ли у меня домкрат. Молчу. Ищу айкос в сумке. Пауза.
– Я не могу открутить гайки, – рассказала я великую женскую тайну. Закурила.
– Возьми баллонный ключ. Наживи и прыгни на него, как на рычаг, всем весом, – доверил он мне великую мужскую.
Я посмотрела на свои ботильоны. Италия. Про цену даже вспоминать не хочу. Хорошо, это не важно. Пусть. Каблуки двенадцать сантиметров. Кожа и тонкая подошва под носочной частью. Я каким местом должна прыгать на блестящую ручку? А если я промахнусь? Прикинула варианты. Коленками вперед. Коленками назад. Смешно?
– Вот видишь, любимая, как я тебе необходим, – он был доволен собой совершенно. – Ладно. Никуда не звони. Сядь в машину и запрись изнутри. Я приеду через час. Жди.
Я глубоко засунула руки в карманы широкой юбки. Подняла воротник дурацкой, бесполезной шубы. Прошлась вдоль дороги туда-обратно. Втыкала остро каблуки в мелкий гравий обочины. Очень хотелось смыться. Все бросить и уехать последним автобусом. Вон он светит яркими окнами в ночи, завершая маршрут. Нет. Мой джимни. Мой верный конь, столько лет вместе. Я не могу его бросить на произвол ночной трассы.
Белая нива-шевроле проскочила мимо, звеня шипами по голому асфальту. Оп! Застыла и резко сдала назад, слепила аварийными огнями.
– Что случилось? – высокий человек быстро шел ко мне. Я узнала голос.
– Сергей Сергеевич! – я обрадовалась до соплей. Рассказала, всплескивая френч-маникюрными лапками, страшную историю про «ба-бах!» и «ой!». Он переводил серьезный взгляд с меня на колесо и обратно. Кивнул.
Старуха оказалась права. Я загляделась. Вот эта линия по шее. От мочки уха до ключицы под воротом серого свитера. Когда он напрягался, нажимая на пресловутый ключ. И плечи. И непонимающая улыбка, когда глянул снизу в мое белое лицо. Светлые, чуткие губы. И руки. От кистей и выше. Чума! Все брало меня за живое, трогало. Касалось. Я давно не видела ничего такого. Не попадалось как-то. Вытерла вспотевшие ладошки о пояс юбки. Облизала пересыхающий рот и спряталась в тень.
– Давление надо проверить, – сообщил Сергей.
– Ага, – мяукнула я из-за двери багажника. Проглотила слюну. Прижала ледяными пальцами пылающие щеки. Вот напасть!
– Откройте капот.
Я открыла. Он притащил из своей машины какую-то блестящую штуковину. Гудел ею у колеса. Я залезла в джимни. Вцепилась в руль. Тут буду сидеть. Слишком он рядом со всем своим, что там есть у него. Улыбка, шея, плечи, руки. Ох! Я бы сузила круг в терминологии, да формат не позволяет. Нет.
Белый ксенон. Тормоза железом по ночному льду. Черная туша тойоты перекрыла собой полнолуние над дорогой.
– Ты в порядке? Все в порядке? Спасибо большое! Сколько я вам должен? – мой приятель расставил точки над ё моментом. Сделал шаг назад от вонючего натурализма запасок и домкратов. Вытащил портмоне.
Я выглянула робко в открытую дверь. Подглядывала.
– Ничего не надо, – грубовато отмахнулся мой спаситель. Прикручивал к двери колесо.
– Ну, как знаете! Лола! Догоняй меня. Нас люди заждались давно!
Он уехал. Крузак на хорошей скорости убрался в ночь. Здесь нет камер.
Я сидела и смотрела, как Сергей аккуратно складывает компрессор в чехол. Потом моет руки, поливая себе сам на ладони водой из пластиковой бутылки. Потом тщательно вытирает их полосатой тряпкой. Все. Закрыл пятую дверь шнивы. Пошел вперед. Сейчас уедет. Сейчас. Делать-то что, господи?
Господь присмотрел.
Сергей постоял пару секунд и вернулся ко мне.
Стукнул костяшками пальцев в стекло водительской двери. Открыл.
– Что-то случилось еще? – улыбка в серых глазах.
Хэппи энд.
