Хегг. Эпизод 4. Беспокойные яйца
– Зина, какое число сегодня? – я не открывал глаза. Солнышко присело на веки теплом. Утро раннее.
– Первый месяц весны. Восьмой день, – голос камердинера звучал странно. Неправильно.
Я посмотрел в мир.
– Зина, что это? – задал я любимый вопрос. Растерялся слегка.
– Не могу знать, господин, – мой камердинер звучал знакомо-бесстрастно. Взял себя в руки.
– Это твоя драконья подруга подкинула, командир! Вот к гадалке не ходи! – влез Гришка Рвач. Мой десятник. Глядел черными цыганскими глазами. Еле сдерживался, чтобы не заржать в голос. – Она кружила над заставой нынче ночью, убралась потом в сторону Лысой горы. Слет у них там. Каждый год собираются. Твари.
Казак сплюнул под ноги. Опомнился и растер плевок сапогом.
В снежной ямке перед самыми воротами форта лежали четыре яйца. Вроде куриных, только больше мер на двадцать. Не одинаковые. Самое большое, ярко-голубое, точно, как у птиц. Два абсолютно круглых, как мячи. Близнецы. И последнее: маленькое, вытянутое, красное в зеленую точку.
– Почему они разные? – задал я ненужный вопрос. Не трогался с места.
– Не могу знать, – повторил Зиновий. Стоял за моей спиной и приближаться к яйцам не спешил.
– Тебе виднее, командир, – сказал Гришка. Сделал пару шагов и присел перед кладкой на корточки.
– В смысле? – я не понял.
– Это же твоя подруга, тебе лучше знать, что и как, – казак протянул руку к самому крупному яйцу. Ярко-лазоревому.
Оно вдруг подпрыгнуло. Гришка заорал и отскочил. Сунул обожженные пальцы в рот.
Я обалдел.
– Они мои? – пробормотал я, млея. Когда я успел?
– Очень может быть, – начал осторожно батлер.
– Да твои, лейтенант, к гадалке не ходи! Знаешь ведь, как это бывает. Одно неловкое движение, и ты отец, – Гришка заржал счастливо, возя красной пятерней по свежему снегу. –Даже как-то мало настругал!
Я глянул сурово на нахала. Для порядка. Десятник вытянулся струной, пряча смех в черные усы.
Четыре яйца. Каре. Первое звено. Мечты имперца Дугласа о драконьих эскадрильях глядели на меня из ямки в снегу. Сбывались. Я судорожно дернул горлом.
– Надо перенести их в форт, – проговорил Зина, не двигаясь с места.
– Я не могу, – тут же откликнулся Гришка, лелея пузыри ожога в холоде. Глядел с веселым любопытством.
– Как она могла их бросить? – возмутился громко я. Глянул в белое небо, надеясь раскопать там ответ. Небо сыпало снег равнодушно. – Она же мать! Зина, не молчи.
– Я не знаком с нюансами размножения драконов. господин. Возможно, что на решающем этапе яйца высиживает отец, – бесстрастно-рассудительно. Камердинер спрятал руки в перчатках за спину.
Сидение на яйцах! Может быть, яичница? Или тупо запеканка? Хёгг! Взять и порешать все сразу? Я уныло оглядел разнокалиберную четверку. Никакого сходства со мной. Никакого зада не хватит накрыть такое! Снег исчезал шипящим паром, едва коснувшись скорлупы. Даже черным монстром Неназываемым я бы не рискнул. Несмотря на богатую приключениями жизнь, в подоле я получил впервые. Хёгг!
– Никакие отцы ничего не высиживают! – громко объявил я. – Бабы жрут их сразу после дела. Я сам едва ноги уносил всякий раз.
Бутылка самогона показывала дно. На широком серебряном блюде от горного кролика остались кости. Жалкие хлебные крошки и одинокая веточка петрушки. Я съел все. Это от нервной прелести сюрприза. Никак не удавалось проглотить его до конца. Я сожрал полбанки горчицы без хлеба. Не заметил. Мог теперь выдыхать огонь не хуже драконов. Сидел, согнув ноги по-халифатски, на несгораемом шкафу. Мой обеденный стол давно провалился на обугленных ножках. Ковер дымился в дырах. Невылупившиеся драконы катались по полу радостно. Воняло гарью и серой. Бирюзовое яйцо явно держалось заводилой. Два белых близнеца пытались его поймать. Сталкиваясь и натыкаясь на все подряд. Отскакивали от мебели, как мячики. Поджигали все, что способно гореть. Дым уползал в открытую форточку. Где четвертое? Самое маленькое. Светло-красное с зеленым.
– Почему они такие разные? Не понимаю, – я следил за резвившимися яйцами с безопасности несгораемого шкафа. Похоронил еще утром мебель и остальное в своей несчастной резиденции.
– Возможно, суперфекундация, господин, – предположил мой высоконаучный камердинер. Зина разобрал рыцарский доспех, пылившийся в кладовке. Сверкал теперь железными наручами и поножами. Двигался, лязгая металлом в этом вонючем аду. Черное сукно на его заде слегка тлело. Он старался избегать знаменитых моих отпрысков. Получалось неважно. Нахальные близнецы подпрыгивали высоко, стараясь поймать белыми боками края сюртука. Всеблагая, что будет, когда они вылупятся?
– Супер что? – я желал знать.
– Суперфекундация, господин. Это бывает и не редко, – Зина убрал пустую бутылку рядом со мной. Один белый засранец допрыгнул, и пола сюртука заалела. Я плеснул в камердинера водой из кувшина.
– Я понял! Мало того, что она подбросила мне этих красавцев, так они еще не все мои! – я, забыв о пожарной безопасности, спрыгнул возмущенно на камни пола. Ковер догорал ошметками.
– Кто может знать наверняка? Отцовство – вещь тонкая, господин, – философски заметил Зина, гремя железом старых лат.
Лихие двойняшки нашли окурок моей сигары, подожгли его с двух концов. Крутились в табачном дыму счастливо.
– Эти двое, как мне видится, точно ваши, – Зина ткнул кочергой в сторону близнецов.
Невозмутимый батлер ловко отловил белые нахальные шары в каминный совок. Сгрузил их в железный ящик для угля. Приложил для верности сверху кочергой. Малышня притихла. Неужели уснут?
Бирюзовая красотка приплыла по воздуху, слегка покачивая нежными округлостями. Игнорировала чумазые скорлупы братьев. Приземлилась на белую салфетку в хлебной корзинке на столе.
Оно было самое большое и красивое. Я ясно чуял, что оно барышня. Я же Хёгг. Бирюзовое яйцо отливало перламутром. Грустило.
– Привет, малышка! – брякнул я, не подумав. Хотел взять неземную красоту в ладони. Не стал.
– Привет, Неназываемый, – мягко толкнулся в сознание ответ яйца.
Дочь своей матери. Я узнал тембр. Завис. На всякий случай.
– Какой ты хорошенький! Коса и галифе – чума! Ты всегда такой, Хёгг? – смех колокольчиком ударился в горло и рассыпался вниз. Заглянул знакомо в сапоги. Я сглотнул.
Это – не от меня. Вот точно – нет! Драконья барышня от макушки до серебра хвоста. Строит глазки в ресницах цвета аквамарин прямо через скорлупу. Кыш!
Башка зачесалась. Я поскреб. Рога?
Хрусть-хрусть. Мы с Зиной замерли. Я, скользя в секунде от догорающего ковра, прилетел на звук. Осколки бледно-красной скорлупы. Едкая лужа играет красиво всполохами на базальте пола. Розовая голая кожа и зеленый пушок. Крохотный дракончик размером с мою ладонь открывал узкую пасть, кувыркаясь в воздухе и зависая. Никак не приладится застыть вертикально. Остренькие зубки и кругленькие глазки.
– Привет! – я наклонился к смешной козявке. Улыбался, дурачок.
– Апчхи!
Брови, ресницы, отросшая за долгую зиму коса по лопатки. Все сгорело в момент. Я чудом успел зажмуриться. Спас глаза. Кожа на голой башке натянулась болезненным ожогом.
– Папа! – злодей пищал и лез, царапая лицо злыми зелеными коготками. Угнездился на моем несчастном черепе. – Папа, привет!
Едва удержал руку, чтобы не шваркнуть гада о стенку. Медленно-медленно пошел в ванную. Хотел тупо смыть гарь с кожи. А заодно глянуть в зеркало на нового себя.
– А-а! Я так и знал! Ты не дракон! Ты, жалкий человек, к тому же бледный! Как ты мог так поступить со мной! – верещал только что вылупившийся в зеркальное отражение.
– Ну извини, малыш. Я тоже слегка в заднице, – я мимо воли улыбнулся. Недурно делает выводы для новорожденного, мелочь!
Я тряхнул голой головой. Птенец упал в мои подставленные ладони. Я приземлил его на камень пола. Пыхтя, всхлипывая и волоча крылья, он вышел на середину моей убитой комнаты и описался. Несло серой, но я уже притерпелся. С ног валился от тягот отцовской жизни.
– Что будем делать? – спросил у камердинера.
День выдался солнечный. Снежинки искрились, тихо ложась на плиты верхней площадки моего любимого форта. Самого крайнего в цепи погранзастав Северной Гряды. Казачки, вооружившись совками для угля, ловко гоняли чумазые знакомые шары из одного края площадки в другой. Изобретали новую игру. Яйца-близнецы, вымахивая по недосмотру за зубцы стены в пропасть, возвращались обратно легко и непринужденно. Cлуживые разделились на две команды по пять человек плюс вратарь. Яйца разделиться отказались. Зрители и ставки явились незамедлительно.
– Что смущает вас, господин? – проговорил негромко Зина. Следил внимательно за суетой с совками.
– Что мы будем делать, когда они вылупятся? – я попытался сдунуть с ладони красно-зеленого заморыша. Тот впился когтями в мясо. Насмерть.
– Станем делать все, что положено. Кормить, растить, ставить на крыло, – перечислял мой камердинер без интереса. Возня игроков на ледяных камнях влекла его заметно сильнее.
– Ставить на крыло? – я сделал вторую попытку отодрать от себя моего-не-моего отпрыска. Пусть хоть раз крылышками махнет. Я поймаю, если что. Шипение и плевки кислотой прилетели в ответ от мелкого гада. Кожа на моих ладонях не успевала браться корочкой от ожогов. Чудодейственные бальзамы и мази не спасали. Я тупо мочился на раны. И не только.
– Известна древняя восточная забава, – начал мой всезнающий батлер. Явно болел за пятерку капрала. Та заколотила одного близнеца между выездными воротами и аркой. Рыдала от восторга. – Видимо, именно так в Халифате научились приручать драконов. Владыка лично ставит молодых животных на крыло. Надевает волшебные крылья, летит вперед, указывая путь молодежи. Стерхи остаются потом верны ему всю жизнь.
– Кто? – я не понял. Команда цыгана Гришки теснила противников к другим воротам. – Какие стерхи?
– Забудьте, господин. Я оговорился. Драконы, конечно, – яйцо, вертясь и подпрыгивая, пролетело перед нашими носами. Зина выбросил коротко руку и поймал. – Аут!
Вот и судейство родилось. Шайки Гришки и капрала поменялись воротами. Ор, звон железных совков и свист яичных шаров возобновился. Игра.
В моей резиденции царил крайне качественный разгром. Зина судил яйки-матч. Не до глупостей.
– Эй ты, жертва суперфекундации, – я подставил дракончику ладонь. –Полетели кушать.
– Я – библиотечный дракошка! Как это могло произойти? Со мной! Я не хочу-у! – малыш рыдал горючими, в прямом смысле слова, слезами.
– Библиотечных дракошек не существует. Великий бог-библиотекарь Терри доказал это еще в прошлом веке, – я лил густую черную жижу в единственное оставшееся в живых блюдце.
– Я – библиотечный дракошка! Последний, единственный и самый прекрасный представитель породы! – заорал дракончик. Сунул клюв в тарелку. Сырая нефть взялась синим пламенем. Он ел.
– И как же тебя зовут? – спросил я снисходительно.
– Вот ты человек! Другого слова не могу подобрать! Откуда мне знать? Я же дракон! Это ты должен дать мне имя, тупица!
Он срыгнул. Гимнастерка на моей груди взялась красным. Верный Зина явился и сбил пламя тряпкой. Вдвоем мы залили костер на ковре. Глядели друг на друга паровозными кочегарами.
– Товарищ, я вахту не в силах стоять, – пропел я с чувством. Терпение мое стремительно таяло. Приперло к стенке горелым отцовским долгом, – Аллес!
– Аллес – красивое имя, папа, – уверенно сообщил мелкий красно-зеленый поджигатель. – Спасибо! Эй, ребята, валите сюда, папа имена раздает!
Синеглазка. Я выдал слово на пределе воображения. Бирюзовая красавица презрительно прокрутилась в воздухе вокруг себя. Словно пробовала имя на вкус. Упала в свою хлебную корзинку довольно. Угодил, вроде. Белые шары-близнецы прискакали ко мне весело. Подпрыгивали и сильно стукались в голенища сапог. Требовали прозваний.
– Правый и Левый! – на большее я не был способен. Мои спортивные пацаны мгновенно устроили свару кто кого. Зина привычно затолкал их кочергой в угольный ящик. Уф! Я устал не хуже Бога-творца.
Утро удивило непривычной тишиной. Я сел. Принюхался. Никакой гари и вони тухлых яиц. Фиалки. Так, слегка. Тревожно и приятно.
– Она забрала детей на рассвете. Не велела вас будить, – Зина стоял наготове с полотенцем и моей саблей подмышкой. Как раньше. Как обычно.
– И Аллес улетел? – я взгрустнул. Привык?
– Да, господин. У нас ведь на Северной Гряде нет ни одной библиотеки, – мой камердинер грустил. Как бы. Прикалывался, к гадалке не ходи.
Конец.
– Зина, какое число сегодня? – я не открывал глаза. Солнышко присело на веки теплом. Утро раннее.
– Первый месяц весны. Восьмой день, – голос камердинера звучал странно. Неправильно.
Я посмотрел в мир.
– Зина, что это? – задал я любимый вопрос. Растерялся слегка.
– Не могу знать, господин, – мой камердинер звучал знакомо-бесстрастно. Взял себя в руки.
– Это твоя драконья подруга подкинула, командир! Вот к гадалке не ходи! – влез Гришка Рвач. Мой десятник. Глядел черными цыганскими глазами. Еле сдерживался, чтобы не заржать в голос. – Она кружила над заставой нынче ночью, убралась потом в сторону Лысой горы. Слет у них там. Каждый год собираются. Твари.
Казак сплюнул под ноги. Опомнился и растер плевок сапогом.
В снежной ямке перед самыми воротами форта лежали четыре яйца. Вроде куриных, только больше мер на двадцать. Не одинаковые. Самое большое, ярко-голубое, точно, как у птиц. Два абсолютно круглых, как мячи. Близнецы. И последнее: маленькое, вытянутое, красное в зеленую точку.
– Почему они разные? – задал я ненужный вопрос. Не трогался с места.
– Не могу знать, – повторил Зиновий. Стоял за моей спиной и приближаться к яйцам не спешил.
– Тебе виднее, командир, – сказал Гришка. Сделал пару шагов и присел перед кладкой на корточки.
– В смысле? – я не понял.
– Это же твоя подруга, тебе лучше знать, что и как, – казак протянул руку к самому крупному яйцу. Ярко-лазоревому.
Оно вдруг подпрыгнуло. Гришка заорал и отскочил. Сунул обожженные пальцы в рот.
Я обалдел.
– Они мои? – пробормотал я, млея. Когда я успел?
– Очень может быть, – начал осторожно батлер.
– Да твои, лейтенант, к гадалке не ходи! Знаешь ведь, как это бывает. Одно неловкое движение, и ты отец, – Гришка заржал счастливо, возя красной пятерней по свежему снегу. –Даже как-то мало настругал!
Я глянул сурово на нахала. Для порядка. Десятник вытянулся струной, пряча смех в черные усы.
Четыре яйца. Каре. Первое звено. Мечты имперца Дугласа о драконьих эскадрильях глядели на меня из ямки в снегу. Сбывались. Я судорожно дернул горлом.
– Надо перенести их в форт, – проговорил Зина, не двигаясь с места.
– Я не могу, – тут же откликнулся Гришка, лелея пузыри ожога в холоде. Глядел с веселым любопытством.
– Как она могла их бросить? – возмутился громко я. Глянул в белое небо, надеясь раскопать там ответ. Небо сыпало снег равнодушно. – Она же мать! Зина, не молчи.
– Я не знаком с нюансами размножения драконов. господин. Возможно, что на решающем этапе яйца высиживает отец, – бесстрастно-рассудительно. Камердинер спрятал руки в перчатках за спину.
Сидение на яйцах! Может быть, яичница? Или тупо запеканка? Хёгг! Взять и порешать все сразу? Я уныло оглядел разнокалиберную четверку. Никакого сходства со мной. Никакого зада не хватит накрыть такое! Снег исчезал шипящим паром, едва коснувшись скорлупы. Даже черным монстром Неназываемым я бы не рискнул. Несмотря на богатую приключениями жизнь, в подоле я получил впервые. Хёгг!
– Никакие отцы ничего не высиживают! – громко объявил я. – Бабы жрут их сразу после дела. Я сам едва ноги уносил всякий раз.
Бутылка самогона показывала дно. На широком серебряном блюде от горного кролика остались кости. Жалкие хлебные крошки и одинокая веточка петрушки. Я съел все. Это от нервной прелести сюрприза. Никак не удавалось проглотить его до конца. Я сожрал полбанки горчицы без хлеба. Не заметил. Мог теперь выдыхать огонь не хуже драконов. Сидел, согнув ноги по-халифатски, на несгораемом шкафу. Мой обеденный стол давно провалился на обугленных ножках. Ковер дымился в дырах. Невылупившиеся драконы катались по полу радостно. Воняло гарью и серой. Бирюзовое яйцо явно держалось заводилой. Два белых близнеца пытались его поймать. Сталкиваясь и натыкаясь на все подряд. Отскакивали от мебели, как мячики. Поджигали все, что способно гореть. Дым уползал в открытую форточку. Где четвертое? Самое маленькое. Светло-красное с зеленым.
– Почему они такие разные? Не понимаю, – я следил за резвившимися яйцами с безопасности несгораемого шкафа. Похоронил еще утром мебель и остальное в своей несчастной резиденции.
– Возможно, суперфекундация, господин, – предположил мой высоконаучный камердинер. Зина разобрал рыцарский доспех, пылившийся в кладовке. Сверкал теперь железными наручами и поножами. Двигался, лязгая металлом в этом вонючем аду. Черное сукно на его заде слегка тлело. Он старался избегать знаменитых моих отпрысков. Получалось неважно. Нахальные близнецы подпрыгивали высоко, стараясь поймать белыми боками края сюртука. Всеблагая, что будет, когда они вылупятся?
– Супер что? – я желал знать.
– Суперфекундация, господин. Это бывает и не редко, – Зина убрал пустую бутылку рядом со мной. Один белый засранец допрыгнул, и пола сюртука заалела. Я плеснул в камердинера водой из кувшина.
– Я понял! Мало того, что она подбросила мне этих красавцев, так они еще не все мои! – я, забыв о пожарной безопасности, спрыгнул возмущенно на камни пола. Ковер догорал ошметками.
– Кто может знать наверняка? Отцовство – вещь тонкая, господин, – философски заметил Зина, гремя железом старых лат.
Лихие двойняшки нашли окурок моей сигары, подожгли его с двух концов. Крутились в табачном дыму счастливо.
– Эти двое, как мне видится, точно ваши, – Зина ткнул кочергой в сторону близнецов.
Невозмутимый батлер ловко отловил белые нахальные шары в каминный совок. Сгрузил их в железный ящик для угля. Приложил для верности сверху кочергой. Малышня притихла. Неужели уснут?
Бирюзовая красотка приплыла по воздуху, слегка покачивая нежными округлостями. Игнорировала чумазые скорлупы братьев. Приземлилась на белую салфетку в хлебной корзинке на столе.
Оно было самое большое и красивое. Я ясно чуял, что оно барышня. Я же Хёгг. Бирюзовое яйцо отливало перламутром. Грустило.
– Привет, малышка! – брякнул я, не подумав. Хотел взять неземную красоту в ладони. Не стал.
– Привет, Неназываемый, – мягко толкнулся в сознание ответ яйца.
Дочь своей матери. Я узнал тембр. Завис. На всякий случай.
– Какой ты хорошенький! Коса и галифе – чума! Ты всегда такой, Хёгг? – смех колокольчиком ударился в горло и рассыпался вниз. Заглянул знакомо в сапоги. Я сглотнул.
Это – не от меня. Вот точно – нет! Драконья барышня от макушки до серебра хвоста. Строит глазки в ресницах цвета аквамарин прямо через скорлупу. Кыш!
Башка зачесалась. Я поскреб. Рога?
Хрусть-хрусть. Мы с Зиной замерли. Я, скользя в секунде от догорающего ковра, прилетел на звук. Осколки бледно-красной скорлупы. Едкая лужа играет красиво всполохами на базальте пола. Розовая голая кожа и зеленый пушок. Крохотный дракончик размером с мою ладонь открывал узкую пасть, кувыркаясь в воздухе и зависая. Никак не приладится застыть вертикально. Остренькие зубки и кругленькие глазки.
– Привет! – я наклонился к смешной козявке. Улыбался, дурачок.
– Апчхи!
Брови, ресницы, отросшая за долгую зиму коса по лопатки. Все сгорело в момент. Я чудом успел зажмуриться. Спас глаза. Кожа на голой башке натянулась болезненным ожогом.
– Папа! – злодей пищал и лез, царапая лицо злыми зелеными коготками. Угнездился на моем несчастном черепе. – Папа, привет!
Едва удержал руку, чтобы не шваркнуть гада о стенку. Медленно-медленно пошел в ванную. Хотел тупо смыть гарь с кожи. А заодно глянуть в зеркало на нового себя.
– А-а! Я так и знал! Ты не дракон! Ты, жалкий человек, к тому же бледный! Как ты мог так поступить со мной! – верещал только что вылупившийся в зеркальное отражение.
– Ну извини, малыш. Я тоже слегка в заднице, – я мимо воли улыбнулся. Недурно делает выводы для новорожденного, мелочь!
Я тряхнул голой головой. Птенец упал в мои подставленные ладони. Я приземлил его на камень пола. Пыхтя, всхлипывая и волоча крылья, он вышел на середину моей убитой комнаты и описался. Несло серой, но я уже притерпелся. С ног валился от тягот отцовской жизни.
– Что будем делать? – спросил у камердинера.
День выдался солнечный. Снежинки искрились, тихо ложась на плиты верхней площадки моего любимого форта. Самого крайнего в цепи погранзастав Северной Гряды. Казачки, вооружившись совками для угля, ловко гоняли чумазые знакомые шары из одного края площадки в другой. Изобретали новую игру. Яйца-близнецы, вымахивая по недосмотру за зубцы стены в пропасть, возвращались обратно легко и непринужденно. Cлуживые разделились на две команды по пять человек плюс вратарь. Яйца разделиться отказались. Зрители и ставки явились незамедлительно.
– Что смущает вас, господин? – проговорил негромко Зина. Следил внимательно за суетой с совками.
– Что мы будем делать, когда они вылупятся? – я попытался сдунуть с ладони красно-зеленого заморыша. Тот впился когтями в мясо. Насмерть.
– Станем делать все, что положено. Кормить, растить, ставить на крыло, – перечислял мой камердинер без интереса. Возня игроков на ледяных камнях влекла его заметно сильнее.
– Ставить на крыло? – я сделал вторую попытку отодрать от себя моего-не-моего отпрыска. Пусть хоть раз крылышками махнет. Я поймаю, если что. Шипение и плевки кислотой прилетели в ответ от мелкого гада. Кожа на моих ладонях не успевала браться корочкой от ожогов. Чудодейственные бальзамы и мази не спасали. Я тупо мочился на раны. И не только.
– Известна древняя восточная забава, – начал мой всезнающий батлер. Явно болел за пятерку капрала. Та заколотила одного близнеца между выездными воротами и аркой. Рыдала от восторга. – Видимо, именно так в Халифате научились приручать драконов. Владыка лично ставит молодых животных на крыло. Надевает волшебные крылья, летит вперед, указывая путь молодежи. Стерхи остаются потом верны ему всю жизнь.
– Кто? – я не понял. Команда цыгана Гришки теснила противников к другим воротам. – Какие стерхи?
– Забудьте, господин. Я оговорился. Драконы, конечно, – яйцо, вертясь и подпрыгивая, пролетело перед нашими носами. Зина выбросил коротко руку и поймал. – Аут!
Вот и судейство родилось. Шайки Гришки и капрала поменялись воротами. Ор, звон железных совков и свист яичных шаров возобновился. Игра.
В моей резиденции царил крайне качественный разгром. Зина судил яйки-матч. Не до глупостей.
– Эй ты, жертва суперфекундации, – я подставил дракончику ладонь. –Полетели кушать.
– Я – библиотечный дракошка! Как это могло произойти? Со мной! Я не хочу-у! – малыш рыдал горючими, в прямом смысле слова, слезами.
– Библиотечных дракошек не существует. Великий бог-библиотекарь Терри доказал это еще в прошлом веке, – я лил густую черную жижу в единственное оставшееся в живых блюдце.
– Я – библиотечный дракошка! Последний, единственный и самый прекрасный представитель породы! – заорал дракончик. Сунул клюв в тарелку. Сырая нефть взялась синим пламенем. Он ел.
– И как же тебя зовут? – спросил я снисходительно.
– Вот ты человек! Другого слова не могу подобрать! Откуда мне знать? Я же дракон! Это ты должен дать мне имя, тупица!
Он срыгнул. Гимнастерка на моей груди взялась красным. Верный Зина явился и сбил пламя тряпкой. Вдвоем мы залили костер на ковре. Глядели друг на друга паровозными кочегарами.
– Товарищ, я вахту не в силах стоять, – пропел я с чувством. Терпение мое стремительно таяло. Приперло к стенке горелым отцовским долгом, – Аллес!
– Аллес – красивое имя, папа, – уверенно сообщил мелкий красно-зеленый поджигатель. – Спасибо! Эй, ребята, валите сюда, папа имена раздает!
Синеглазка. Я выдал слово на пределе воображения. Бирюзовая красавица презрительно прокрутилась в воздухе вокруг себя. Словно пробовала имя на вкус. Упала в свою хлебную корзинку довольно. Угодил, вроде. Белые шары-близнецы прискакали ко мне весело. Подпрыгивали и сильно стукались в голенища сапог. Требовали прозваний.
– Правый и Левый! – на большее я не был способен. Мои спортивные пацаны мгновенно устроили свару кто кого. Зина привычно затолкал их кочергой в угольный ящик. Уф! Я устал не хуже Бога-творца.
Утро удивило непривычной тишиной. Я сел. Принюхался. Никакой гари и вони тухлых яиц. Фиалки. Так, слегка. Тревожно и приятно.
– Она забрала детей на рассвете. Не велела вас будить, – Зина стоял наготове с полотенцем и моей саблей подмышкой. Как раньше. Как обычно.
– И Аллес улетел? – я взгрустнул. Привык?
– Да, господин. У нас ведь на Северной Гряде нет ни одной библиотеки, – мой камердинер грустил. Как бы. Прикалывался, к гадалке не ходи.
Конец.
