– Ты бы замолчала, Аксинья. Твоё какое дело, не надо всех по себе судить. – Оборвала женщину соседка Нины.
– Закрой рот, шкура. – Навис над Аксиньей Иван, – эта моя дочка, понятно? Еще что ляпнешь, без зубов оставлю. Он цыкнул слюной на землю, едва не задев колена женщины, и направился в цех.
Надежде Петровне Кетлер сегодня исполнилось шестьдесят восемь лет. Время неумолимо двигалось вперед, оставляя за собой груз прожитых лет. Вот и еще один год прошел. Наступил новый 1988. На улице холодно и снежно, как и положено зимой.
Надежда Петровна подошла к окну. Она не ждала гостей. Не было никого, кто мог бы зайти, поздравить её. Разве что ученики поздравят, которым она преподавала английский язык, но это будет позже, когда закончатся каникулы.
Надежда Петровна уже несколько раз выходила во двор к почтовому ящику. Ждала весточку от сына. Ему было тридцать девять, и он давно жил самостоятельной жизнью. У него своя семья: жена Света и двое ребятишек, Женечка и Паша. Сына Надежда Петровна не видела с тех пор, как он приезжал в восьмидесятом году в отпуск. Один без семьи. Пробыл недолго около недели, уехал и с тех пор больше ее не навещал. Иногда присылал открытки ко дню рождения, на Новый год, да на восьмое марта, с короткой припиской: – у нас все хорошо, живы, здоровы.
Надежда Петровна, тут же, садилась писать ответ. Подробно рассказывала, как дела в школе. Что нового произошло в поселке. Чтобы сын не волновался писала, что чувствует себя хорошо, только вот скучает очень. Может они со Светочкой и детками приехали бы погостить? Но то ли письмо не доходило, то ли сын был крепко занят, только он никогда не отвечал на материнские письма. Она не была знакома с его женой и внуков никогда не видела, хотя женаты они были почти двенадцать лет. Может она бы сама поехала в далекий Владивосток навестить сына и его семью, заодно познакомиться с невесткой да с внуками, но её никто не звал. Даже, когда в прошлый приезд сына спросила, можно ли приехать к ним хотя бы на недельку, Васенька посмотрел на нее так, что стало стыдно за свою просьбу.
– Ты что мать? Знаешь сколько стоит билет туда - обратно? Никакой пенсии не хватит.
– Я же еще работаю, немного подсобрала, на билеты хватит и детям на подарки.
– Нет, в твоем возрасте лучше не разъезжать по гостям. А за подарками можешь завтра в город съездить. Купи я отвезу.
Трудно понять и передать словами какую боль испытала мать, вычеркнутая из жизни собственного сына. Тогда восемь лет назад она поняла, что больше не нужна своему ребенку.
Сын вырос и теперь над ним имела власть совсем другая женщина и другие обстоятельства.
Выплакав все слезы, Надежда Петровна решила, что надо жить дальше.
С тех пор сын больше не появлялся в родном поселке. Надежда Петровна первое время сильно скучала, но потом что-то изменилось в ее жизни. Она свыклась с болью и отпустила обиду.
Незваные слезинки наполнили глаза именинницы. Так было всегда, когда она вспоминала, как поступил с ней сын, которому она посвятила всю свою сознательную жизнь.
Вздохнув и смахнув рукой обиду, женщина подошла к комоду, открыв достала альбом с фотографиями. В нем была вся жизнь её сына с самого раннего детства и до совершеннолетия. Надежда Петровна поднесла к глазам фотографию трехлетнего малыша. На нее смотрел красивый белокурый мальчик с голубыми похожими на море глазами.
Надежда Петровна вспомнила каким чудесным, жизнерадостным был ее Василек. Все соседи любовались им, называли ангелочком. Он и правда был похож на ангелочка и в пять лет, и в семь, и даже в девять. Только к двенадцати годам его черты стали меняться. Он повзрослел, вытянулся, а дальше с каждым годом становился красивее и увереннее в себе.
В старших классах Василий уже во всю встречался с девочками. Выбор был немаленький, теперь он учился не в поселковой школе, а в районном центре. Все дети начиная с пятого класса ездили в городскую школу, за три километра. Лесхоз выделял автобус и одного взрослого для сопровождения. Только десятиклассникам разрешалась ходить со школы пешком. Они считались взрослыми.
Нина Шиянова с детства была влюблена в сына учительницы английского языка, тем более что жили они в одном поселке и дома их находились почти рядом. Он соблазнил её перед самой армией. Она плакала, провожая его и обещала дождаться, чего бы ей это не стоило. Через два месяца поняла, что беременна. Мать Нины, узнав, что случилось с дочкой, пришла в ужас и обо всем рассказала мужу.
Мишка Шиянов был строгим отцом и предвидя какой позор ждет его и всю семью из-за распутницы, велел жене срочно найти бабку акушерку и сделать дочке аборт. Все было сделано так тихо, что никто ни о чем не догадался.
Василий Кетлер отслужил три года в Морфлоте, да так и не вернулся в поселок. Напрасно Нина ждала его. Он остался жить на дальнем востоке, там же где служил, а вскоре женился.
За все время он приезжал навестить мать всего два раза. Первый раз, Нина уезжала с мужем к его родителям в Тверь, а вернувшись узнала, что её прошлая любовь Васенька Кетлер гостил у матери почти неделю и только вчера уехал. Нинка погоревала как водится, но что горевать, если изменить уже ничего нельзя. Василий женился на год раньше, чем она вышла за Ивана. А, значило это, что он её разлюбил, а может и не любил вовсе.
Второй раз Василий приехал как раз в то время, когда отчаявшаяся Нинка потеряла всякую надежду забеременеть. К тому времени ей исполнилось двадцать девять. Она все еще была красива. Вино тогда еще не затуманивало ей мозг.
Они встретились случайно, хотя дома были близко друг от друга на противоположных сторонах одной улицы. Нинка узнала о том, что Василий приехал на побывку, услышав случайный разговор в магазине. Прибежав домой, она тут же схватила ведра и пошла к колодцу. Колодец как раз был напротив дома, в котором жила Надежда Петровна-мать Васеньки. В тот день она еще несколько раз бегала за водой, но Василий. как сквозь землю провалился.
На следующий день Нинка встала пораньше. Была их с Иваном очередь пасти поселковых коров. Пастуха в деревне не было и дворами по очереди гоняли скот на выпас. Весь день надо было находиться на пастбище следить, чтобы коровы не отбивались от стада. Если бы Ивана не положили в больницу, на серьезное, как сказал доктор, обследование, то Нинке не пришлось бы самой целый день дежурить возле коров.
Прошло уже почти пол дня, и может жара сморила Нинку, а может сегодняшний недосып, но она заснула лежа на дешевеньком покрывале под густым кустом ивняка. Снилось ей, что лежит она на берегу моря, надо сказать, Нинка никогда в своей жизни моря не видела. Волны плещутся, песок шуршит и яркий лучик солнца ласкает её босые ступни, поднимаясь все выше и выше по внутренней части бедра, согревая и возбуждая своим прикосновением. Нинка сжала во сне бедра и почувствовала, как волна наслаждения коснулась низа живота, посылая импульсы вожделения в мозг. В полудреме она ощутила теплые губы на своих губах. Чей-то жесткий язык требовал впустить его, и она приоткрыла рот, и тут же почувствовала чужой солоноватый вкус.
Их желания переплелись. Нинка, уже проснулась, но не открывала глаз, перевернувшись, легла на спину и слегка раздвинула ноги. Мужчина понял это как призыв к действию.
– Нинка моя, Ниночка, какая ж ты сладкая. — На ней было пестрое ситцевое платье старенькое, но чистое. Оно было на пуговицах и Василию понадобилось меньше минуты, чтобы расстегнуть его. Такие же застиранные хлопчатобумажные трусы тут же оказались снятыми и задвинутыми в кусты. Нинка прикрыла глаза, стараясь не показать, как ей стыдно из-за своей худобы и застиранной почти до дыр одежды.
Василий пробыл у матери десять дней. Все эти дни Нинка порхала как бабочка, счастливо летящая к огню. Она забыла про больного мужа, забыла, что в небольшом поселке все на виду друг у друга. А может ей было все равно. Как любой несчастной в браке женщине ей хотелось хоть не на долго ухватить кусочек чужого счастья.
В глубине своей чистой, наивной души Нина ждала, что Васенька заберет её с собой в далекий Владивосток. Не может не забрать, раз столько времени они провели вместе. Несколько раз он даже ночевал у неё. Они не таились, как будто все уже было обговорено и решено. Боясь гнева Ивана, Нина решила оставить ему короткое письмо, зная наверняка, что если сама не напишет, то люди расскажут, да и родители Ивана жили здесь же, в поселке хоть и на другой улице. Однако вскоре выяснилось, что Василий не собирался забирать Нину с собой. Да и куда? Во Владивостоке его ждала жена и двое детишек. Василий хоть и погуливал иногда, но свою жену любил.
В день отъезда он зашел к Нинке в последний раз.
– Васенька, я сейчас молочка свеженького налью, только корову подоила, – засуетилась Нина, она еще не знала, что через полчаса Василий уезжает в районный цент, а там на автобусе до областного и в аэропорт.
– Не суетись Нинка. Что ты меня все напоить да накормить пытаешься. Я не голодный. Сама больше бы ела, а то совсем худая. Кожа да кости, смотреть страшно.
– Да что ты Васенька, это у меня такая конституция. Ты же помнишь, я никогда не была справной.
– Ладно, времени нет. Я через полчаса уезжаю. Проститься зашел.
– Как же это? А я? Васенька, а я?
– Что ты? На вот, – Василий достал кошелек, вынул из него двадцать пять рублей, положил на стол.
– Купи себе чего-нибудь. Платье там или белье, а то ходишь как нищая. Мужик, видно, совсем не балует. Ну я поехал, а то семья заждалась, жена, дети, – Василий развернулся и вышел из дома, оставив растерянную Нинку стоять посредине комнаты. Через минуту она поняла, что её неначатое счастье закончилось слезами у разбитого корыта. Став на колени перед образом богородицы она завыла как волчица, потерявшая самое дорогое, что у нее было.
Надежда Петровна часто сидела у окна, наблюдая за тем, что происходит на улице. Её сердце тревожилось за маленькую соседскую девочку удивительно похожую на ангелочка. Вьющиеся, густые волосы, падающие каскадом раскаленного солнца на худенькие плечики, добавляли образу больше схожести с небожителем. Темные, длинные ресницы, закрывавшие чуть ли не половину красивого детского личика, казались еще темнее в сравнении с кожей, нежно - персикового оттенка. Стоило девочке поднять глаза кверху и любой, кто их видел, замирал в немом восхищении. Их нельзя было описать одним словом или же одним цветом. В них было море в тихую безветренную погоду, и ясное безоблачное небо, с разбросанными по нему луговыми васильками. И самое главное, на что невозможно было не обратить внимание, в них была невероятная нежность, и совсем не детская глубина.
Девочке еще не исполнилось и семи лет. Она была худенькая и неухоженная. По всему было видно, что её прекрасных золотистых волос не касалась расческа любящей матери. Ей никто не заплетал косички и не завязывал бантики. Она не носила носочки или гольфики, в которых щеголяли местные девочки. На её ножках не красовались лакированные или же просто кожаные туфельки, она носила рваные сандалики на немытых ногах. Осенью и весной сапожки резиновые с чужой ноги, зимой валеночки, заношенные до дыр, так же подаренные сердобольными соседями, после того как свои дети из них выросли. Куртки и пальтишки тоже переходили по наследству от поселковой ребятни.
Нинка Сойкина сначала стеснялась принимать от соседей подачки, но после стала брать без стеснения иногда даже сама просила. Девчонка быстро росла, и одежда через год становилась мала, а то и вовсе непригодной. Иван не желал тратить на чужое дитя свои кровно заработанные.
– Говори спасибо, что кормлю твою выблядку. – Стучал массивным кулаком по столу подвыпивший мужик. – Опозорила сучка, нагуляла.
– Прости Ванечка, прости, бес попутал, – размазывала слезы по щекам запуганная женщина.
Девочка лет с трех уже стала понимать, что в этой семье она никому не нужна. Трезвый Иван не трогал ребенка, иногда даже подзывал к себе и выуживал со дна кармана леденец или карамельку.
– На вот съешь.
Девочка неуверенно брала конфету и сразу запихивала в рот, как будто опасалась, что ее тут же отнимут, не дав насладиться редким лакомством.
Надежда Петровна не сразу обратила внимание на дочку Сойкиных. Только услышав, как сплетничают бабы, решила присмотреться к девчонке. Увидев её впервые, женщина была поражена тем, как сильно та была похожа на маленького Васеньку.
«Наследил- таки», – с болью в сердце подумала Надежда Петровна. «Что ж теперь будет?» – этот вопрос последнее время часто тревожил пожилую учительницу. Она видела, что девочка совсем не ухожена, походила на грязного брошенного котенка, и радовалась каждому, кто приласкает.
Соседские дети обходили ее стороной, никто не хотел брать в свои игры. Стоило ей подойти туда, где собиралась детвора, как они тут же срывались и убегали, чтобы найти себе другое место.
Она была как прокаженная. Посельчане словно боялись, что их дети подхватят у девочки какую-нибудь заразу или станут такими же немытыми и нечесаными как она.
К шести годам Алина уже хорошо усвоила, что на улице, как и в собственной семье, она чужая. Она рано узнала присказку «Не поработаешь, не поешь». У нее, как у взрослой, были свои обязанности по дому. Каждый вечер она носила в дом к печке дрова, которые не были сложены, как у хорошего хозяина в поленницу, а кучей лежали во дворе. В её же обязанности входило доставать из подпола два ведра картошки. Затем её нужно было вымыть и разложить в чугуны. Чтобы утром сварить для скотины еду.
Нинка все чаще прикладывалась к рюмке вместе с мужем. Как нитка за иголкой она теперь следовала за ним повсюду, не отставая от него ни на шаг. Она научила дочку пользоваться газовой плитой и теперь её с мужем каждый вечер ждал горячий ужин. Правда не бог весть какой, картошка, сваренная в мундире, небольшой шмоток сала и пара огурцов соленых или свежих, в зависимости от времени года. Ужин каждый вечер был одинаковым, потому что в семье не было другой еды.
Надежде Петровне не нужно было объяснять, как живется девочке в семье Сойкиных. Сердце обливалось слезами всякий раз, когда женщина думала о том, что внучка, её кровиночка живет в таких ужасных условиях. Она долго думала, как поступить, как облегчить участь несчастной девочки. Ей потребовалось время чтобы все хорошенько обдумать. Больше всего женщина боялась людской молвы, но страх был не за себя. Надежда Петровна опасалась, что своим вмешательством может навредить Нинке, да и ребенку.
Она стала делать осторожные, неспешные шаги на сближение с внучкой. Первый шажок был сделан, когда Алина, прихватив не детское ведро, прибежала к колодцу за водой. Она была так мала, что не доставала до ручки вала, когда та находилась в верхнем положении. Поэтому вытащить ведро из колодца девочка не могла. Оказавшись изобретательной, она взобралась на скамеечку, куда обычно ставили пустые ведра и, наклонившись над колодцем, схватилась за цепь. Собрав все сколько было силёнок девчушка попыталась вытащить ведро, рискуя в любую минуту оказаться в колодце.
Надежда Петровна как раз в это время вышла на улицу, собираясь пойти в магазин. Она уже сделала несколько шагов от дома, но вдруг, словно что-то почувствовав, повернула голову на противоположную сторону и застыла от изумления и страха, увидев манипуляции, которые проделывала малышка, пытаясь достать воду.
– Закрой рот, шкура. – Навис над Аксиньей Иван, – эта моя дочка, понятно? Еще что ляпнешь, без зубов оставлю. Он цыкнул слюной на землю, едва не задев колена женщины, и направился в цех.
Глава1
Надежде Петровне Кетлер сегодня исполнилось шестьдесят восемь лет. Время неумолимо двигалось вперед, оставляя за собой груз прожитых лет. Вот и еще один год прошел. Наступил новый 1988. На улице холодно и снежно, как и положено зимой.
Надежда Петровна подошла к окну. Она не ждала гостей. Не было никого, кто мог бы зайти, поздравить её. Разве что ученики поздравят, которым она преподавала английский язык, но это будет позже, когда закончатся каникулы.
Надежда Петровна уже несколько раз выходила во двор к почтовому ящику. Ждала весточку от сына. Ему было тридцать девять, и он давно жил самостоятельной жизнью. У него своя семья: жена Света и двое ребятишек, Женечка и Паша. Сына Надежда Петровна не видела с тех пор, как он приезжал в восьмидесятом году в отпуск. Один без семьи. Пробыл недолго около недели, уехал и с тех пор больше ее не навещал. Иногда присылал открытки ко дню рождения, на Новый год, да на восьмое марта, с короткой припиской: – у нас все хорошо, живы, здоровы.
Надежда Петровна, тут же, садилась писать ответ. Подробно рассказывала, как дела в школе. Что нового произошло в поселке. Чтобы сын не волновался писала, что чувствует себя хорошо, только вот скучает очень. Может они со Светочкой и детками приехали бы погостить? Но то ли письмо не доходило, то ли сын был крепко занят, только он никогда не отвечал на материнские письма. Она не была знакома с его женой и внуков никогда не видела, хотя женаты они были почти двенадцать лет. Может она бы сама поехала в далекий Владивосток навестить сына и его семью, заодно познакомиться с невесткой да с внуками, но её никто не звал. Даже, когда в прошлый приезд сына спросила, можно ли приехать к ним хотя бы на недельку, Васенька посмотрел на нее так, что стало стыдно за свою просьбу.
– Ты что мать? Знаешь сколько стоит билет туда - обратно? Никакой пенсии не хватит.
– Я же еще работаю, немного подсобрала, на билеты хватит и детям на подарки.
– Нет, в твоем возрасте лучше не разъезжать по гостям. А за подарками можешь завтра в город съездить. Купи я отвезу.
Трудно понять и передать словами какую боль испытала мать, вычеркнутая из жизни собственного сына. Тогда восемь лет назад она поняла, что больше не нужна своему ребенку.
Сын вырос и теперь над ним имела власть совсем другая женщина и другие обстоятельства.
Выплакав все слезы, Надежда Петровна решила, что надо жить дальше.
С тех пор сын больше не появлялся в родном поселке. Надежда Петровна первое время сильно скучала, но потом что-то изменилось в ее жизни. Она свыклась с болью и отпустила обиду.
Незваные слезинки наполнили глаза именинницы. Так было всегда, когда она вспоминала, как поступил с ней сын, которому она посвятила всю свою сознательную жизнь.
Вздохнув и смахнув рукой обиду, женщина подошла к комоду, открыв достала альбом с фотографиями. В нем была вся жизнь её сына с самого раннего детства и до совершеннолетия. Надежда Петровна поднесла к глазам фотографию трехлетнего малыша. На нее смотрел красивый белокурый мальчик с голубыми похожими на море глазами.
Надежда Петровна вспомнила каким чудесным, жизнерадостным был ее Василек. Все соседи любовались им, называли ангелочком. Он и правда был похож на ангелочка и в пять лет, и в семь, и даже в девять. Только к двенадцати годам его черты стали меняться. Он повзрослел, вытянулся, а дальше с каждым годом становился красивее и увереннее в себе.
В старших классах Василий уже во всю встречался с девочками. Выбор был немаленький, теперь он учился не в поселковой школе, а в районном центре. Все дети начиная с пятого класса ездили в городскую школу, за три километра. Лесхоз выделял автобус и одного взрослого для сопровождения. Только десятиклассникам разрешалась ходить со школы пешком. Они считались взрослыми.
Нина Шиянова с детства была влюблена в сына учительницы английского языка, тем более что жили они в одном поселке и дома их находились почти рядом. Он соблазнил её перед самой армией. Она плакала, провожая его и обещала дождаться, чего бы ей это не стоило. Через два месяца поняла, что беременна. Мать Нины, узнав, что случилось с дочкой, пришла в ужас и обо всем рассказала мужу.
Мишка Шиянов был строгим отцом и предвидя какой позор ждет его и всю семью из-за распутницы, велел жене срочно найти бабку акушерку и сделать дочке аборт. Все было сделано так тихо, что никто ни о чем не догадался.
Василий Кетлер отслужил три года в Морфлоте, да так и не вернулся в поселок. Напрасно Нина ждала его. Он остался жить на дальнем востоке, там же где служил, а вскоре женился.
За все время он приезжал навестить мать всего два раза. Первый раз, Нина уезжала с мужем к его родителям в Тверь, а вернувшись узнала, что её прошлая любовь Васенька Кетлер гостил у матери почти неделю и только вчера уехал. Нинка погоревала как водится, но что горевать, если изменить уже ничего нельзя. Василий женился на год раньше, чем она вышла за Ивана. А, значило это, что он её разлюбил, а может и не любил вовсе.
Второй раз Василий приехал как раз в то время, когда отчаявшаяся Нинка потеряла всякую надежду забеременеть. К тому времени ей исполнилось двадцать девять. Она все еще была красива. Вино тогда еще не затуманивало ей мозг.
Они встретились случайно, хотя дома были близко друг от друга на противоположных сторонах одной улицы. Нинка узнала о том, что Василий приехал на побывку, услышав случайный разговор в магазине. Прибежав домой, она тут же схватила ведра и пошла к колодцу. Колодец как раз был напротив дома, в котором жила Надежда Петровна-мать Васеньки. В тот день она еще несколько раз бегала за водой, но Василий. как сквозь землю провалился.
На следующий день Нинка встала пораньше. Была их с Иваном очередь пасти поселковых коров. Пастуха в деревне не было и дворами по очереди гоняли скот на выпас. Весь день надо было находиться на пастбище следить, чтобы коровы не отбивались от стада. Если бы Ивана не положили в больницу, на серьезное, как сказал доктор, обследование, то Нинке не пришлось бы самой целый день дежурить возле коров.
Прошло уже почти пол дня, и может жара сморила Нинку, а может сегодняшний недосып, но она заснула лежа на дешевеньком покрывале под густым кустом ивняка. Снилось ей, что лежит она на берегу моря, надо сказать, Нинка никогда в своей жизни моря не видела. Волны плещутся, песок шуршит и яркий лучик солнца ласкает её босые ступни, поднимаясь все выше и выше по внутренней части бедра, согревая и возбуждая своим прикосновением. Нинка сжала во сне бедра и почувствовала, как волна наслаждения коснулась низа живота, посылая импульсы вожделения в мозг. В полудреме она ощутила теплые губы на своих губах. Чей-то жесткий язык требовал впустить его, и она приоткрыла рот, и тут же почувствовала чужой солоноватый вкус.
Их желания переплелись. Нинка, уже проснулась, но не открывала глаз, перевернувшись, легла на спину и слегка раздвинула ноги. Мужчина понял это как призыв к действию.
– Нинка моя, Ниночка, какая ж ты сладкая. — На ней было пестрое ситцевое платье старенькое, но чистое. Оно было на пуговицах и Василию понадобилось меньше минуты, чтобы расстегнуть его. Такие же застиранные хлопчатобумажные трусы тут же оказались снятыми и задвинутыми в кусты. Нинка прикрыла глаза, стараясь не показать, как ей стыдно из-за своей худобы и застиранной почти до дыр одежды.
Василий пробыл у матери десять дней. Все эти дни Нинка порхала как бабочка, счастливо летящая к огню. Она забыла про больного мужа, забыла, что в небольшом поселке все на виду друг у друга. А может ей было все равно. Как любой несчастной в браке женщине ей хотелось хоть не на долго ухватить кусочек чужого счастья.
В глубине своей чистой, наивной души Нина ждала, что Васенька заберет её с собой в далекий Владивосток. Не может не забрать, раз столько времени они провели вместе. Несколько раз он даже ночевал у неё. Они не таились, как будто все уже было обговорено и решено. Боясь гнева Ивана, Нина решила оставить ему короткое письмо, зная наверняка, что если сама не напишет, то люди расскажут, да и родители Ивана жили здесь же, в поселке хоть и на другой улице. Однако вскоре выяснилось, что Василий не собирался забирать Нину с собой. Да и куда? Во Владивостоке его ждала жена и двое детишек. Василий хоть и погуливал иногда, но свою жену любил.
В день отъезда он зашел к Нинке в последний раз.
– Васенька, я сейчас молочка свеженького налью, только корову подоила, – засуетилась Нина, она еще не знала, что через полчаса Василий уезжает в районный цент, а там на автобусе до областного и в аэропорт.
– Не суетись Нинка. Что ты меня все напоить да накормить пытаешься. Я не голодный. Сама больше бы ела, а то совсем худая. Кожа да кости, смотреть страшно.
– Да что ты Васенька, это у меня такая конституция. Ты же помнишь, я никогда не была справной.
– Ладно, времени нет. Я через полчаса уезжаю. Проститься зашел.
– Как же это? А я? Васенька, а я?
– Что ты? На вот, – Василий достал кошелек, вынул из него двадцать пять рублей, положил на стол.
– Купи себе чего-нибудь. Платье там или белье, а то ходишь как нищая. Мужик, видно, совсем не балует. Ну я поехал, а то семья заждалась, жена, дети, – Василий развернулся и вышел из дома, оставив растерянную Нинку стоять посредине комнаты. Через минуту она поняла, что её неначатое счастье закончилось слезами у разбитого корыта. Став на колени перед образом богородицы она завыла как волчица, потерявшая самое дорогое, что у нее было.
Глава 2
Надежда Петровна часто сидела у окна, наблюдая за тем, что происходит на улице. Её сердце тревожилось за маленькую соседскую девочку удивительно похожую на ангелочка. Вьющиеся, густые волосы, падающие каскадом раскаленного солнца на худенькие плечики, добавляли образу больше схожести с небожителем. Темные, длинные ресницы, закрывавшие чуть ли не половину красивого детского личика, казались еще темнее в сравнении с кожей, нежно - персикового оттенка. Стоило девочке поднять глаза кверху и любой, кто их видел, замирал в немом восхищении. Их нельзя было описать одним словом или же одним цветом. В них было море в тихую безветренную погоду, и ясное безоблачное небо, с разбросанными по нему луговыми васильками. И самое главное, на что невозможно было не обратить внимание, в них была невероятная нежность, и совсем не детская глубина.
Девочке еще не исполнилось и семи лет. Она была худенькая и неухоженная. По всему было видно, что её прекрасных золотистых волос не касалась расческа любящей матери. Ей никто не заплетал косички и не завязывал бантики. Она не носила носочки или гольфики, в которых щеголяли местные девочки. На её ножках не красовались лакированные или же просто кожаные туфельки, она носила рваные сандалики на немытых ногах. Осенью и весной сапожки резиновые с чужой ноги, зимой валеночки, заношенные до дыр, так же подаренные сердобольными соседями, после того как свои дети из них выросли. Куртки и пальтишки тоже переходили по наследству от поселковой ребятни.
Нинка Сойкина сначала стеснялась принимать от соседей подачки, но после стала брать без стеснения иногда даже сама просила. Девчонка быстро росла, и одежда через год становилась мала, а то и вовсе непригодной. Иван не желал тратить на чужое дитя свои кровно заработанные.
– Говори спасибо, что кормлю твою выблядку. – Стучал массивным кулаком по столу подвыпивший мужик. – Опозорила сучка, нагуляла.
– Прости Ванечка, прости, бес попутал, – размазывала слезы по щекам запуганная женщина.
Девочка лет с трех уже стала понимать, что в этой семье она никому не нужна. Трезвый Иван не трогал ребенка, иногда даже подзывал к себе и выуживал со дна кармана леденец или карамельку.
– На вот съешь.
Девочка неуверенно брала конфету и сразу запихивала в рот, как будто опасалась, что ее тут же отнимут, не дав насладиться редким лакомством.
Надежда Петровна не сразу обратила внимание на дочку Сойкиных. Только услышав, как сплетничают бабы, решила присмотреться к девчонке. Увидев её впервые, женщина была поражена тем, как сильно та была похожа на маленького Васеньку.
«Наследил- таки», – с болью в сердце подумала Надежда Петровна. «Что ж теперь будет?» – этот вопрос последнее время часто тревожил пожилую учительницу. Она видела, что девочка совсем не ухожена, походила на грязного брошенного котенка, и радовалась каждому, кто приласкает.
Соседские дети обходили ее стороной, никто не хотел брать в свои игры. Стоило ей подойти туда, где собиралась детвора, как они тут же срывались и убегали, чтобы найти себе другое место.
Она была как прокаженная. Посельчане словно боялись, что их дети подхватят у девочки какую-нибудь заразу или станут такими же немытыми и нечесаными как она.
К шести годам Алина уже хорошо усвоила, что на улице, как и в собственной семье, она чужая. Она рано узнала присказку «Не поработаешь, не поешь». У нее, как у взрослой, были свои обязанности по дому. Каждый вечер она носила в дом к печке дрова, которые не были сложены, как у хорошего хозяина в поленницу, а кучей лежали во дворе. В её же обязанности входило доставать из подпола два ведра картошки. Затем её нужно было вымыть и разложить в чугуны. Чтобы утром сварить для скотины еду.
Нинка все чаще прикладывалась к рюмке вместе с мужем. Как нитка за иголкой она теперь следовала за ним повсюду, не отставая от него ни на шаг. Она научила дочку пользоваться газовой плитой и теперь её с мужем каждый вечер ждал горячий ужин. Правда не бог весть какой, картошка, сваренная в мундире, небольшой шмоток сала и пара огурцов соленых или свежих, в зависимости от времени года. Ужин каждый вечер был одинаковым, потому что в семье не было другой еды.
Надежде Петровне не нужно было объяснять, как живется девочке в семье Сойкиных. Сердце обливалось слезами всякий раз, когда женщина думала о том, что внучка, её кровиночка живет в таких ужасных условиях. Она долго думала, как поступить, как облегчить участь несчастной девочки. Ей потребовалось время чтобы все хорошенько обдумать. Больше всего женщина боялась людской молвы, но страх был не за себя. Надежда Петровна опасалась, что своим вмешательством может навредить Нинке, да и ребенку.
Она стала делать осторожные, неспешные шаги на сближение с внучкой. Первый шажок был сделан, когда Алина, прихватив не детское ведро, прибежала к колодцу за водой. Она была так мала, что не доставала до ручки вала, когда та находилась в верхнем положении. Поэтому вытащить ведро из колодца девочка не могла. Оказавшись изобретательной, она взобралась на скамеечку, куда обычно ставили пустые ведра и, наклонившись над колодцем, схватилась за цепь. Собрав все сколько было силёнок девчушка попыталась вытащить ведро, рискуя в любую минуту оказаться в колодце.
Надежда Петровна как раз в это время вышла на улицу, собираясь пойти в магазин. Она уже сделала несколько шагов от дома, но вдруг, словно что-то почувствовав, повернула голову на противоположную сторону и застыла от изумления и страха, увидев манипуляции, которые проделывала малышка, пытаясь достать воду.
