Неожиданно в комнате Закира как будто что-то упало. Звук громкий и тяжёлой. Несколько секунд тишины. Кажется, влюблённые перестали ругаться. Сейчас начнут заниматься сексом. Но вместо секса кто-то истошно закричал. Я слегка приоткрыла дверь.
– Ева, Ева, помоги…– Алия звала на помощь. Дверь в спальню мужа по-прежнему была распахнута, и я бросилась туда.
На полу возле кровати лежал Закир, он хрипел и кровь вместе с хрипами выплёскивалась изо рта. Алия склонилась над ним, и я не сразу заметила, что одним коленом она стояла на его животе, и только позже увидела торчащую из груди Закира чёрную рукоятку, того самого ножа, которым недавно он крутил перед моим носом. Одной рукой Алия держалась за неё. Я растерялась, одеревенела и едва не потеряла сознание от страха, но Алия оказалась намного смелее и быстро привела меня в чувство. Сверкнув на меня бешенными глазами, прошипела.
– Что ты застыла, идиотка. Сюда иди. Надо скорую вызвать. Держи. – Свободной рукой она схватила мою руку и дернула к себе, я упала на колени и в тот же миг моя рука оказалась на рукоятке ножа. – Не вытаскивай, а то он кровью изойдёт. Я вызову врачей. Сиди здесь и жди, только руку не отнимай. – Алия выбежала из комнаты, а я стояла на коленях, держалась за рукоятку ножа и испуганно смотрела как жизнь уходит с лица моего мужа. Не знаю сколько я так простояла. Я как будто провалилась в яму, мозг отключился, я потеряла счёт времени и реальность происходящего. Очнулась, когда меня подняли с колен, нацепили на руки наручники и куда-то повели.
Всё что происходило дальше происходило как в тумане. Меня привезли в полицию или может это было другое учреждение. Я не знала. Провели в небольшую комнату там стоял только стол и два стула. Я не понимала зачем я здесь, пока не начался допрос. Мужчина лет сорока задавал вопросы, которые я не очень понимала. Несколько раз он повторил одни и те же фразы:
– расскажи зачем ты убила мужа? Ты заранее запланировала убийство или это получилось случайно? Откуда у тебя нож?
Я пыталась объяснить, что не убивала, что прибежала, когда меня позвала Алия. Но мне не верили. На следующий день меня допрашивал уже другой следователь, потом ещё один. Они смотрели на меня как на преступницу. И я ничего не могла с этим поделать. Потому что не понимала, почему меня считают убийцей Закира, а не Алию. Ведь это она его убила.
Потом ко мне пришёл адвокат. Его звали Максим Валерьянович. Он сказал, что его назначили защищать меня, но если у меня есть деньги, то я могу нанять другого адвоката. Я решила, пусть защищает он, я же ни в чём не виновата. Я объясню ему, расскажу, как было, а он объяснит это следователю и всё закончится. Меня отпустят, не могут держать в камере невинного человека.
Максим Валерьянович слушал меня очень внимательно, что-то записывал в свой блокнот, потом сложил записи в большой кожаный портфель. Уходя, произнёс:
– не волнуйтесь, милочка, ваше дело простое, не стоит выеденного яйца. Думаю, через несколько дней вы будете дома.
Меня больше не допрашивали, следователь сказал, что моё дело передано в суд и скоро будет слушанье.
Я просидела ещё три дня, на четвёртый пришёл адвокат.
– Ну что, милочка, вы готовы? На днях состоится суд. Я переговорил с нужными людьми, и вот что я вам скажу. Дело оказалось не таким простым, как показалось сразу. У обвинения слишком сильные аргументы. Вас арестовали в тот момент, когда вы наносили своему мужу удары ножом.
– Но это не правда. Я не убивала. Я держала нож, меня попросила сестра подержать нож, чтобы Замир не истёк кровью, пока будет ехать скорая.
– Я всё это уже слышал, но у вас нет никаких доказательств, что было именно так, а не иначе. Свидетельница видела, как вы убили собственного мужа. Она пыталась вас остановить.
– Поговорите с моей сестрой, она знает, как всё произошло.
– Ваша сестра дала показания, что это вы убили своего мужа и даже она не смогла вас остановить, когда вы наносили удары и теперь вам грозит десять лет.
– Но я же не убивала. – Слёзы сами хлынули из глаз.
– Это понятно мне и вам, но у следователя и у судьи другое мнение. Я разговаривал с прокурором и следователем, и вот что они советуют. Вам нужно согласиться, признать свою вину. Скажите, что ваш муж бил вас, и вы, в конце концов, не выдержали его издевательств и убили его. Нужно, сделать чистосердечное признание.
– Но я не убивала.
– Я это уже слышал, но услышьте и вы меня. Если сделаете чистосердечное признание, вам могут присудить год, ну максимум три года, и то условно. А если не признаете, придётся отправиться на зону, и, скорее всего, надолго. Вам решать.
– Вы можете попросить моего отца, чтобы он пришёл ко мне. Я хочу поговорить с ним. – Попросила адвоката.
– Я передам ему вашу просьбу, но боюсь это напрасной тратой времени. Ваш отец вряд ли захочет разговаривать с вами.
На следующий день мне сообщили, что мой отец отказался придти ко мне на свидания.
Терзаемая страхами и не имея возможности с кем-то посоветоваться, я сделала «чистосердечное признание», как научил адвокат, и «сердобольная» судья, приняв это во внимание, отправила меня на десять лет в колонию общего режима без права апелляции в течение пяти лет.
В зале суда я чувствовала, как присутствующие ненавидят меня, презирают и готовы порвать в клочья, и всё это после того, как свидетелем выступила Алия. Когда я увидела её, у меня появилась надежда, сейчас она расскажет, как всё было на самом деле. Но Алия смерила меня презрительным взглядом и сказала, что ей стыдно, что она моя сестра. А дальше началась хвалебная ода Закиру, какой он замечательный. Она едва ли не со слезами на глазах рассказала, как он любил меня, а я оказалась тварью неблагодарной. По её словам, выходило, что Закир чуть ли не молился на меня, а я ему изменяла. Нашёлся даже какой-то свидетель, который видел меня несколько раз с другим мужчиной. А апогеем стало появление парня года на два старше, оказывается, именно с ним я изменяла мужу. В конце своей обвинительной речи она сказала, что застала меня в тот момент, когда я наносила мужу удары ножом.
Слова Алии сломали меня. И когда судья выносила приговор, я к тому времени была почти без сознания. Когда меня забирали конвоиры из медицинской части, я уже смерилась с неизбежным. На душе было пусто, только страх сковывал конечности.
Потом меня повезли в женскую тюрьму. Машина остановилась возле ворот с высоким серым забором, и мне показалось, что я очутилась у ворот преисподней. Колючая проволока, натянутая поверх забора, несколько вышек с охранниками, и конвоиры, сопровождавшие меня к дверям тюрьмы, всё это вызывала страх и ужас. Я не была готова к таким событиям и до последнего надеялась, что меня освободят в зале суда.
На территории меня встретили, провели в небольшую, такую же серую, как и забор, комнату и сразу же обыскали, заставив раздеться наголо. Не понимаю, зачем и что я могла там спрятать, но пальцы надзирательницы побывали во всех моих отверстиях. Это было гадко и очень унизительно.
Потом мне выдали всё необходимое: постельное бельё, полотенце, мыло, зубную щётку, расчёску и отвели в камеру.
Я сотрясалась мелкой дрожью, когда женщина-конвоир приказала мне остановиться возле массивных стальных дверей. Впуская меня в камеру, произнесла с язвительной ухмылкой. – Давай входи, это твой санаторий на ближайшие десять лет.
Она захлопнула её с громким звуком, и я осталась один на один с двумя рядами двухярусных кроватей и с несколькими сокамерницами.
Был вечер, в камере полумрак, всего несколько лампочек Ильича освещали помещение. Я прижимала к груди то, что мне выдали и не знала, что делать. От страха горло пересохло, и казалось, что из каждого тёмного угла выглядывает что-то большое и страшное.
– Здравствуйте, – каким-то невообразимым образом мне удалось раскрыть рот и прошептать едва слышно. Потом откашлявшись, добавила: вы не подскажите какую кровать я могу занять?
– Ба, смотрите-ка, так эта кошечка из интеллигентных, вот повезло нам. – С одной из верхних коек спрыгнула женщина и походкой в развалочку, будто она на корабле, подошла ко мне. Я испуганно сделала шаг назад и упёрлась спиной в дверь.
– Оставь её, цапля. –Раздался строгий голос с дальнего угла. – Покажи свободную шконку, пусть размещается. Видишь первоходка.
– Ладно, красотуля, закидывай кости вон туда на нижнюю. – Она указала рукой моё место почти рядом с туалетом. – Никто мимо не пройдёт, обещаю. Знаешь сказку? Этому дала и этому дала, а ты мальчик с пальчик… – хохотнула цапля и пошла на своё место.
В этот же день, точнее вечер произошло знакомство с остальными обитателями камеры. Они прошли мимо, и каждая повернула голову в мою сторону. Ко мне никто не приставал, не спрашивал, как я здесь оказалась и даже моё имя их не интересовало.
На следующий день меня разбудили в шесть утра. Я хоть и привыкла рано вставать, но даже для меня это время было ранним. Мои сокамерницы быстро заправляли свои койки, сначала те, кто спал внизу, заправили и уходили умываться и чистить зубы, после них те, кто спали на втором уровне. Потом перекличка и строем в столовую, которая находилась в соседнем корпусе. На меня по-прежнему никто не обращал внимание.
После завтрака одна из конвоирш отвела меня к начальнице колонии. Начальница оказалась крепкой на вид, с мужской сбитой фигурой и глазами похожими на пуговки пуделя. Некоторое время она молча смотрела на меня, как на что-то чужеродное. Потом усмехнулась и спросила:
– Ты чьих будешь?
– Простите, я не поняла вопрос.
– Ясно. Значит сама по себе. Как же тебя угораздило, да ещё по такой статье?
Я хотела ответить, но через минуту, по её отрешённому взгляду поняла, что её мало интересуют мои ответы, задавая вопросы, она размышляла.
Наконец, её глаза приняли осознанное выражение, и она произнесла.
– Бунта не потерплю. Запомни это как дважды два. Сразу пойдёшь в карцер. Уяснила?
Я кивнула.
– Если узнаешь, что кто-то что-то замышляет, противоречащее закону, должна придти и сказать. Понятно?
Я опять кивнула.
– Запомни, здесь я царь и Бог, что скажу, то и будешь делать. Шаг влево, шаг вправо, расстрел. То есть карцер. Передачки можно, четыре посылки и четыре бандероли в год. Уяснила?
Я опять кивнула.
– Ты что, немая? – озверилась начальница.
– Нет.
– Так что киваешь? Шею для петли намыливаешь? – Её глаза блеснули злобой.
– Нет, простите, пожалуйста. Я больше не буду.
– Откуда же ты такая на мою голову, интеллигентка. Статья-то не интеллигентная.
– Я не убивала. Меня подставили.
– Не убивала она, подставили. – Передразнила меня начальница, скривив рот в презрительной гримасе. Она отступила на шаг и присев на угол стола вновь стала рассматривать меня как какое-то ископаемое. Потом вздохнула, покачав головой произнесла:
– ладно, пошла отсюда. Поживём, увидим на что ты способна. Может не такая тихоня как кажешься. Я тебя в хорошую хату поселила, так что смотри. Не оправдает доверие переселю в два счёта, туда, где тебя быстро уму разуму научат.
Будни колонии были похожи друг на друга. Самыми тяжёлыми были первые дни. Ранний подъём, потом построение, перекличка, пока мы завтракали нашу камеру и наверное, другие, проверяли, простукивали стены, поднимали тюфяки, прощупывали подушки, проходили металлоискателем, даже поднимали подоконники. Как правило ничего не находили.
Моя жизнь в колонии могла бы превратиться в ад, но в нашей камере было относительно тихо. Сокамерницы то ли боялись нашу смотрящую, то ли уважали, только не было среди наших тех, кто кого-то прессовал или издевался, всё было ровно. Чего нельзя сказать про другие камеры. Там отношения доходили до такого избиения, что некоторых участников уносили в медпункт.
Через месяц после того, как меня сюда поселили, ко мне подошла одна из сокамерниц по кличке Коза. Я её побаивалась, она всё время цеплялась ко мне, незаметно устраивала мелкие пакости. То соли в еду подсыпет, то холодную воду в душе перекроет, чтобы шёл один кипяток, то наоборот Я не жаловалась, это считалось самым плохим делом, а как защититься от неё не знала.
Режим был такой, что мы до обеда работали, потом обед, после полтора часа прогулка в закрытой зоне. Потом опять работа, ужин, личное время и сон.
В тот день я немного замешкалась в помещении и в это время Коза перехватила меня.
– Ты куда это собралась?
– На прогулку.
– Какая прогулка твоя очередь убирать парашу. Быстро взяла ведро, тряпку и занялась делом.
К этому времени я уже знала, что мы сами убираемся в помещении. На дверях висел график дежурства. Тот, кому выпадала очередь в тот день не выходил на прогулку. Обычно дежурили по два человека. По графику сегодня была очередь Матрёшки и Козы. Но я боялась всех и всего, поэтому не стала спорить. Сходила в подсобку взяла всё необходимое и вернулась в камеру. Матрёшка уже протёрла подоконники и начала мыть пол, а я приступила к туалету. Коза в это время выходила, а когда возвращалась ложилась на кровать и наблюдала как мы работаем. Я старалась как могла. Мы с Матрёшкой закончили одновременно, я вынесла ведро, вымыла, поставила всё на свои места. Затем тщательно стала мыть руки, хоть и работала в перчатках, но боялась, что может остаться запах чистящего средства.
В это время в помещение вошла Бобриха, так звали смотрящую по камере. Её всегда сопровождали две помощницы. Накачанные мужеподобные девицы примерно лет тридцати-тридцатипяти. Глядя на них, я ловила себя на мысли, что у них могут быть спрятаны ножи или что-нибудь посерьёзнее. Страшные они.
Бобриха остановилась напротив меня, смерила сверху донизу ледяным взглядом. У неё были глаза очень светлого голубого цвета, похожие на осколки льда. Я замерла и вытянулась по стойке смирно.
– Красуля, ты чем занималась? Почему не на прогулке?
Не зная, что ответить растерянно вытянула руки по швам и застыла, глядя Бобрихе в глаза. От страха запершило горло, и я закашлялась. Пока кашляла Бобриха стояла и ждала. Подлетела Матрёшка, сунула мне в руку кружку с водой. Я выпила и кашель успокоился.
– Ну, я долго буду ждать?
– Мыла туалет, – пролепетала испуганно и перевела взгляд на Козу. Та стояла так же, как и я, вытянувшись в струнку и была белее мела.
– Твоя очередь через неделю. Ты что у нас стахановка? Нравится быть шнырём параши? так может, перевести тебя дневальной? будешь общие душевые и параши шнырять.
– Нет. Не надо. Пожалуйста.
– Ещё раз увижу не своим делом занимаешься, накажу. А теперь пошла, у тебя двадцать минут на прогулку.
Не знаю как Бобриха полечила Козу, но та больше меня не трогала, целый месяц после этого, она одна драила туалет. А сокамерницы втихаря посмеивались над ней.
Через полтора года моя жизнь и всех сокамерниц изменилась. К нам поселили новую зечку. Волосы у неё были подстрижены под мальчика, и это делало её худое лицо ещё более худым. Сама она тоже была худая, но довольно жилистая. Увидев её, старшая по камере заметно напряглась. Новенькая вошла как хозяйка, но увидев Бобриху, права качать не стала и голову немного склонила.
– Добрый вечер в хату!
– И тебе вечер добрый, коли не шутишь. – Бобриха, полулежавшая на кровати, немного привстала. И все, сокамерницы притихли.
– Ева, Ева, помоги…– Алия звала на помощь. Дверь в спальню мужа по-прежнему была распахнута, и я бросилась туда.
На полу возле кровати лежал Закир, он хрипел и кровь вместе с хрипами выплёскивалась изо рта. Алия склонилась над ним, и я не сразу заметила, что одним коленом она стояла на его животе, и только позже увидела торчащую из груди Закира чёрную рукоятку, того самого ножа, которым недавно он крутил перед моим носом. Одной рукой Алия держалась за неё. Я растерялась, одеревенела и едва не потеряла сознание от страха, но Алия оказалась намного смелее и быстро привела меня в чувство. Сверкнув на меня бешенными глазами, прошипела.
– Что ты застыла, идиотка. Сюда иди. Надо скорую вызвать. Держи. – Свободной рукой она схватила мою руку и дернула к себе, я упала на колени и в тот же миг моя рука оказалась на рукоятке ножа. – Не вытаскивай, а то он кровью изойдёт. Я вызову врачей. Сиди здесь и жди, только руку не отнимай. – Алия выбежала из комнаты, а я стояла на коленях, держалась за рукоятку ножа и испуганно смотрела как жизнь уходит с лица моего мужа. Не знаю сколько я так простояла. Я как будто провалилась в яму, мозг отключился, я потеряла счёт времени и реальность происходящего. Очнулась, когда меня подняли с колен, нацепили на руки наручники и куда-то повели.
Всё что происходило дальше происходило как в тумане. Меня привезли в полицию или может это было другое учреждение. Я не знала. Провели в небольшую комнату там стоял только стол и два стула. Я не понимала зачем я здесь, пока не начался допрос. Мужчина лет сорока задавал вопросы, которые я не очень понимала. Несколько раз он повторил одни и те же фразы:
– расскажи зачем ты убила мужа? Ты заранее запланировала убийство или это получилось случайно? Откуда у тебя нож?
Я пыталась объяснить, что не убивала, что прибежала, когда меня позвала Алия. Но мне не верили. На следующий день меня допрашивал уже другой следователь, потом ещё один. Они смотрели на меня как на преступницу. И я ничего не могла с этим поделать. Потому что не понимала, почему меня считают убийцей Закира, а не Алию. Ведь это она его убила.
Потом ко мне пришёл адвокат. Его звали Максим Валерьянович. Он сказал, что его назначили защищать меня, но если у меня есть деньги, то я могу нанять другого адвоката. Я решила, пусть защищает он, я же ни в чём не виновата. Я объясню ему, расскажу, как было, а он объяснит это следователю и всё закончится. Меня отпустят, не могут держать в камере невинного человека.
Максим Валерьянович слушал меня очень внимательно, что-то записывал в свой блокнот, потом сложил записи в большой кожаный портфель. Уходя, произнёс:
– не волнуйтесь, милочка, ваше дело простое, не стоит выеденного яйца. Думаю, через несколько дней вы будете дома.
Меня больше не допрашивали, следователь сказал, что моё дело передано в суд и скоро будет слушанье.
Я просидела ещё три дня, на четвёртый пришёл адвокат.
– Ну что, милочка, вы готовы? На днях состоится суд. Я переговорил с нужными людьми, и вот что я вам скажу. Дело оказалось не таким простым, как показалось сразу. У обвинения слишком сильные аргументы. Вас арестовали в тот момент, когда вы наносили своему мужу удары ножом.
– Но это не правда. Я не убивала. Я держала нож, меня попросила сестра подержать нож, чтобы Замир не истёк кровью, пока будет ехать скорая.
– Я всё это уже слышал, но у вас нет никаких доказательств, что было именно так, а не иначе. Свидетельница видела, как вы убили собственного мужа. Она пыталась вас остановить.
– Поговорите с моей сестрой, она знает, как всё произошло.
– Ваша сестра дала показания, что это вы убили своего мужа и даже она не смогла вас остановить, когда вы наносили удары и теперь вам грозит десять лет.
– Но я же не убивала. – Слёзы сами хлынули из глаз.
– Это понятно мне и вам, но у следователя и у судьи другое мнение. Я разговаривал с прокурором и следователем, и вот что они советуют. Вам нужно согласиться, признать свою вину. Скажите, что ваш муж бил вас, и вы, в конце концов, не выдержали его издевательств и убили его. Нужно, сделать чистосердечное признание.
– Но я не убивала.
– Я это уже слышал, но услышьте и вы меня. Если сделаете чистосердечное признание, вам могут присудить год, ну максимум три года, и то условно. А если не признаете, придётся отправиться на зону, и, скорее всего, надолго. Вам решать.
– Вы можете попросить моего отца, чтобы он пришёл ко мне. Я хочу поговорить с ним. – Попросила адвоката.
– Я передам ему вашу просьбу, но боюсь это напрасной тратой времени. Ваш отец вряд ли захочет разговаривать с вами.
На следующий день мне сообщили, что мой отец отказался придти ко мне на свидания.
Терзаемая страхами и не имея возможности с кем-то посоветоваться, я сделала «чистосердечное признание», как научил адвокат, и «сердобольная» судья, приняв это во внимание, отправила меня на десять лет в колонию общего режима без права апелляции в течение пяти лет.
Прода от 19.03.2025, 00:10
Глава 32
В зале суда я чувствовала, как присутствующие ненавидят меня, презирают и готовы порвать в клочья, и всё это после того, как свидетелем выступила Алия. Когда я увидела её, у меня появилась надежда, сейчас она расскажет, как всё было на самом деле. Но Алия смерила меня презрительным взглядом и сказала, что ей стыдно, что она моя сестра. А дальше началась хвалебная ода Закиру, какой он замечательный. Она едва ли не со слезами на глазах рассказала, как он любил меня, а я оказалась тварью неблагодарной. По её словам, выходило, что Закир чуть ли не молился на меня, а я ему изменяла. Нашёлся даже какой-то свидетель, который видел меня несколько раз с другим мужчиной. А апогеем стало появление парня года на два старше, оказывается, именно с ним я изменяла мужу. В конце своей обвинительной речи она сказала, что застала меня в тот момент, когда я наносила мужу удары ножом.
Слова Алии сломали меня. И когда судья выносила приговор, я к тому времени была почти без сознания. Когда меня забирали конвоиры из медицинской части, я уже смерилась с неизбежным. На душе было пусто, только страх сковывал конечности.
Потом меня повезли в женскую тюрьму. Машина остановилась возле ворот с высоким серым забором, и мне показалось, что я очутилась у ворот преисподней. Колючая проволока, натянутая поверх забора, несколько вышек с охранниками, и конвоиры, сопровождавшие меня к дверям тюрьмы, всё это вызывала страх и ужас. Я не была готова к таким событиям и до последнего надеялась, что меня освободят в зале суда.
На территории меня встретили, провели в небольшую, такую же серую, как и забор, комнату и сразу же обыскали, заставив раздеться наголо. Не понимаю, зачем и что я могла там спрятать, но пальцы надзирательницы побывали во всех моих отверстиях. Это было гадко и очень унизительно.
Потом мне выдали всё необходимое: постельное бельё, полотенце, мыло, зубную щётку, расчёску и отвели в камеру.
Я сотрясалась мелкой дрожью, когда женщина-конвоир приказала мне остановиться возле массивных стальных дверей. Впуская меня в камеру, произнесла с язвительной ухмылкой. – Давай входи, это твой санаторий на ближайшие десять лет.
Она захлопнула её с громким звуком, и я осталась один на один с двумя рядами двухярусных кроватей и с несколькими сокамерницами.
Был вечер, в камере полумрак, всего несколько лампочек Ильича освещали помещение. Я прижимала к груди то, что мне выдали и не знала, что делать. От страха горло пересохло, и казалось, что из каждого тёмного угла выглядывает что-то большое и страшное.
– Здравствуйте, – каким-то невообразимым образом мне удалось раскрыть рот и прошептать едва слышно. Потом откашлявшись, добавила: вы не подскажите какую кровать я могу занять?
– Ба, смотрите-ка, так эта кошечка из интеллигентных, вот повезло нам. – С одной из верхних коек спрыгнула женщина и походкой в развалочку, будто она на корабле, подошла ко мне. Я испуганно сделала шаг назад и упёрлась спиной в дверь.
– Оставь её, цапля. –Раздался строгий голос с дальнего угла. – Покажи свободную шконку, пусть размещается. Видишь первоходка.
– Ладно, красотуля, закидывай кости вон туда на нижнюю. – Она указала рукой моё место почти рядом с туалетом. – Никто мимо не пройдёт, обещаю. Знаешь сказку? Этому дала и этому дала, а ты мальчик с пальчик… – хохотнула цапля и пошла на своё место.
В этот же день, точнее вечер произошло знакомство с остальными обитателями камеры. Они прошли мимо, и каждая повернула голову в мою сторону. Ко мне никто не приставал, не спрашивал, как я здесь оказалась и даже моё имя их не интересовало.
На следующий день меня разбудили в шесть утра. Я хоть и привыкла рано вставать, но даже для меня это время было ранним. Мои сокамерницы быстро заправляли свои койки, сначала те, кто спал внизу, заправили и уходили умываться и чистить зубы, после них те, кто спали на втором уровне. Потом перекличка и строем в столовую, которая находилась в соседнем корпусе. На меня по-прежнему никто не обращал внимание.
После завтрака одна из конвоирш отвела меня к начальнице колонии. Начальница оказалась крепкой на вид, с мужской сбитой фигурой и глазами похожими на пуговки пуделя. Некоторое время она молча смотрела на меня, как на что-то чужеродное. Потом усмехнулась и спросила:
– Ты чьих будешь?
– Простите, я не поняла вопрос.
– Ясно. Значит сама по себе. Как же тебя угораздило, да ещё по такой статье?
Я хотела ответить, но через минуту, по её отрешённому взгляду поняла, что её мало интересуют мои ответы, задавая вопросы, она размышляла.
Наконец, её глаза приняли осознанное выражение, и она произнесла.
– Бунта не потерплю. Запомни это как дважды два. Сразу пойдёшь в карцер. Уяснила?
Я кивнула.
– Если узнаешь, что кто-то что-то замышляет, противоречащее закону, должна придти и сказать. Понятно?
Я опять кивнула.
– Запомни, здесь я царь и Бог, что скажу, то и будешь делать. Шаг влево, шаг вправо, расстрел. То есть карцер. Передачки можно, четыре посылки и четыре бандероли в год. Уяснила?
Я опять кивнула.
– Ты что, немая? – озверилась начальница.
– Нет.
– Так что киваешь? Шею для петли намыливаешь? – Её глаза блеснули злобой.
– Нет, простите, пожалуйста. Я больше не буду.
– Откуда же ты такая на мою голову, интеллигентка. Статья-то не интеллигентная.
– Я не убивала. Меня подставили.
– Не убивала она, подставили. – Передразнила меня начальница, скривив рот в презрительной гримасе. Она отступила на шаг и присев на угол стола вновь стала рассматривать меня как какое-то ископаемое. Потом вздохнула, покачав головой произнесла:
– ладно, пошла отсюда. Поживём, увидим на что ты способна. Может не такая тихоня как кажешься. Я тебя в хорошую хату поселила, так что смотри. Не оправдает доверие переселю в два счёта, туда, где тебя быстро уму разуму научат.
Прода от 20.03.2025, 00:22
Глава 33
Будни колонии были похожи друг на друга. Самыми тяжёлыми были первые дни. Ранний подъём, потом построение, перекличка, пока мы завтракали нашу камеру и наверное, другие, проверяли, простукивали стены, поднимали тюфяки, прощупывали подушки, проходили металлоискателем, даже поднимали подоконники. Как правило ничего не находили.
Моя жизнь в колонии могла бы превратиться в ад, но в нашей камере было относительно тихо. Сокамерницы то ли боялись нашу смотрящую, то ли уважали, только не было среди наших тех, кто кого-то прессовал или издевался, всё было ровно. Чего нельзя сказать про другие камеры. Там отношения доходили до такого избиения, что некоторых участников уносили в медпункт.
Через месяц после того, как меня сюда поселили, ко мне подошла одна из сокамерниц по кличке Коза. Я её побаивалась, она всё время цеплялась ко мне, незаметно устраивала мелкие пакости. То соли в еду подсыпет, то холодную воду в душе перекроет, чтобы шёл один кипяток, то наоборот Я не жаловалась, это считалось самым плохим делом, а как защититься от неё не знала.
Режим был такой, что мы до обеда работали, потом обед, после полтора часа прогулка в закрытой зоне. Потом опять работа, ужин, личное время и сон.
В тот день я немного замешкалась в помещении и в это время Коза перехватила меня.
– Ты куда это собралась?
– На прогулку.
– Какая прогулка твоя очередь убирать парашу. Быстро взяла ведро, тряпку и занялась делом.
К этому времени я уже знала, что мы сами убираемся в помещении. На дверях висел график дежурства. Тот, кому выпадала очередь в тот день не выходил на прогулку. Обычно дежурили по два человека. По графику сегодня была очередь Матрёшки и Козы. Но я боялась всех и всего, поэтому не стала спорить. Сходила в подсобку взяла всё необходимое и вернулась в камеру. Матрёшка уже протёрла подоконники и начала мыть пол, а я приступила к туалету. Коза в это время выходила, а когда возвращалась ложилась на кровать и наблюдала как мы работаем. Я старалась как могла. Мы с Матрёшкой закончили одновременно, я вынесла ведро, вымыла, поставила всё на свои места. Затем тщательно стала мыть руки, хоть и работала в перчатках, но боялась, что может остаться запах чистящего средства.
В это время в помещение вошла Бобриха, так звали смотрящую по камере. Её всегда сопровождали две помощницы. Накачанные мужеподобные девицы примерно лет тридцати-тридцатипяти. Глядя на них, я ловила себя на мысли, что у них могут быть спрятаны ножи или что-нибудь посерьёзнее. Страшные они.
Бобриха остановилась напротив меня, смерила сверху донизу ледяным взглядом. У неё были глаза очень светлого голубого цвета, похожие на осколки льда. Я замерла и вытянулась по стойке смирно.
– Красуля, ты чем занималась? Почему не на прогулке?
Не зная, что ответить растерянно вытянула руки по швам и застыла, глядя Бобрихе в глаза. От страха запершило горло, и я закашлялась. Пока кашляла Бобриха стояла и ждала. Подлетела Матрёшка, сунула мне в руку кружку с водой. Я выпила и кашель успокоился.
– Ну, я долго буду ждать?
– Мыла туалет, – пролепетала испуганно и перевела взгляд на Козу. Та стояла так же, как и я, вытянувшись в струнку и была белее мела.
– Твоя очередь через неделю. Ты что у нас стахановка? Нравится быть шнырём параши? так может, перевести тебя дневальной? будешь общие душевые и параши шнырять.
– Нет. Не надо. Пожалуйста.
– Ещё раз увижу не своим делом занимаешься, накажу. А теперь пошла, у тебя двадцать минут на прогулку.
Не знаю как Бобриха полечила Козу, но та больше меня не трогала, целый месяц после этого, она одна драила туалет. А сокамерницы втихаря посмеивались над ней.
Через полтора года моя жизнь и всех сокамерниц изменилась. К нам поселили новую зечку. Волосы у неё были подстрижены под мальчика, и это делало её худое лицо ещё более худым. Сама она тоже была худая, но довольно жилистая. Увидев её, старшая по камере заметно напряглась. Новенькая вошла как хозяйка, но увидев Бобриху, права качать не стала и голову немного склонила.
– Добрый вечер в хату!
– И тебе вечер добрый, коли не шутишь. – Бобриха, полулежавшая на кровати, немного привстала. И все, сокамерницы притихли.
