Жила она в селе
Была она прекрасна
Весной навеселе,
А осенью опасна.
Сжигала все мосты,
И пепел рассевала.
Вводила в тень мечты
Отверстые забрала.
Куда как не в себя
Бросать живые угли,
Когда весь мир - война,
И ты в нём - Фигли-мугли.
Так длилось до тех пор
Пока она не встала
Раздетой среди гор
И вслух не зашептала:
«Оги моя огама
Воззри на зау-га!
Нирри-та паутама
Канни тири ли га.»
Со всех сторон, услыша,
Примчались женихи
И вздорили прилично,
Ища её руки.
Она стояла молча,
Взирая на карнаж;
И с аппетитом волчьими
Провайдила юзаж.
«О, Марион, конфетка!»
Взывали женихи,
С разбитой грудной клеткой
И с пламенем внутри.
А Марион смотрела
На их кровавый бал.
Мечтала ли, хотела,
Творила карнавал.
Рукою белоснежной
Лаская свой цветок,
И жаждою безбрежной
Даря сердцам их ток.
И женихи горели
И били и секли
Надеялись, хотели,
Но кровью истекли.
Не стало больше менов
В тех пасмурных краях
Из всех, побитых тленом
Остался one монах.
И Марион решила
Начать свой новый путь;
Монашества лишила
И приказала вдуть.
Пришёл я с этой вестью
В ваш недвухместный дом;
Форматом мне известным
Гоню из сердца лом.
Все тайны вышнебродов
Запихнуты в одно.
И пенится природа
И проступает дно.
