Я отказалась, сославшись на головную боль, и забралась на заправленную цветастым покрывалом кровать с книгой в руках. Я с увлечением читала про приключения Калле Блумквиста, жевала припасённое с прошлого ужина яблоко и даже начинала считать, что остаток лагерных дней обещает быть тихим и размеренным, как мой взгляд, оторванный от страниц книги и брошенный в окно, обнаружил на фоне тёмного леса белое лицо того неприкаянного и полупрозрачного утопленника.
Мой крик застрял в горле вместе с непрожёванным куском яблока, и я громко раскашлялась, в ужасе вытаращившись на белого мальчика, который в упор смотрел на моё красное и со слезящимися глазами обезумевшее лицо. Он руками показывал на что-то позади себя и страдальчески морщил своё и без того сморщенное из-за воды лицо.
«Он зовёт меня для того, чтобы утопить?!».
Бредни Валеры Паськова оказались правдой, и я уже начала жалеть, что не знаю методов работы охотников за привидениями, и умру одиннадцатилетней пигалицей без намёка на грудь и с сутулой спиной. Привидение за окном яростно замотало головой из стороны в сторону и молитвенно сложило перед собой ладони. Я с трудом проглотила застрявший в горле кусок яблока и отложила книгу в сторону. Кричать и звать на помощь перехотелось.
«Если белого мальчика хлопнуть по спине три раза и сказать «Откуда пришёл, туда и возвращайся», то он больше никого не побеспокоит».
Слова Паськова высветились в голове неоновыми мигающими буквами, и я решительно выбежала из корпуса, накинув поверх футболки куртку от спортивного костюма. Вдали опять гремела дискотека, а я на ватных ногах шаг за шагом приближалась к мерцающему белым светом силуэту мальчика, который стоял под раскидистой ветвью сосны.
- Здравствуй, - сказал он и кивнул на мою перевязанную эластичным бинтом ногу. –Болит?
- Привет, - несмотря на прохладу летнего вечера, у меня пересохло в горле, и я долго кашляла, прежде чем продолжить самый странный разговор за всю мою короткую жизнь. – Нет, спасибо, уже нет.
- Мне жаль, - огорчился призрак. – Я не хотел Вас напугать.
«Вежливый какой», - невольно восхитилась я и более внимательно присмотрелась к своему собеседнику.
На вид ему было около четырнадцати лет, одутловатое лицо практически утратило человеческие черты, привычные человеческому глазу, и напоминало какую-то фантомную белую субстанцию с впавшими глазами и потемневшим ртом. Похоже, в ближайшее время он меня топить не собирался, поэтому я осмелела и задала вопрос:
- И долго ты тут живёшь?
- Почти двадцать лет, - прошелестел белый мальчик.
- С 1979 года, значит, - посчитала я и поинтересовалась. – И как тебе жилось в то время?
- Я не помню, - ответило привидение и развело в стороны подобие рук. – Я так хочу покинуть это место, что растерял свои воспоминания, все до единого.
- Отстой, - резюмировала я положение белого мальчика и, сложив руки на груди, критически осмотрела его с головы до остатков мутных ног. – И что тебе от меня нужно?
- Помоги мне покинуть этот лагерь! – взмолился призрак и на два шага подлетел ко мне ближе. – Пожалуйста!
- Ладно, - вздохнула я и подняла руку вверх. – Давай сюда свою спину.
- Зачем? – не понял белый мальчик.
- Ну, как, - терпеливо сказала я. – Три раза хлопнуть по спине и сказать «Откуда пришёл, туда и возвращайся». Всё не так, что ли?
- Если бы это было так просто, - вздохнул неприкаянный призрак, а я покраснела до кончиков ушей. «Ну, Вал, обманул, собака!». – То я бы не торчал здесь столько лет. Нужно закопать в землю мою глиняную поделку, и я, наконец, освобожусь от этого места…
- С ума сошёл? – я уставилась на него, как на больного. – Какой дурак будет хранить твою поделку с 1979 года?
- Музей лагеря, второй стенд, третья полка под стеклянной витриной, там стоит глиняная свистулька, выкрашенная в синий цвет, - скороговоркой выдал белый мальчик. – Ты поможешь мне?
- А если не помогу, ты меня утопишь? – с подозрением глядя на него, спросила я.
- Нет, - удивился он. – Зачем мне это нужно?
- Тогда помогу, - сказала я и, заметив радостный блеск в мутных глазах утопленника, потеплевшим голосом спросила. – Где лучше закопать твою поделку?
- На берегу реки в полночь, - ответил белый мальчик и радостно взмахнул остатками рук. – Спасибо тебе, спасибо!
Он со свистом пролетел мимо моего уха и скрылся в тёмных ветвях деревьев. Я же, постояв немного на улице и продрогнув до костей, побрела в корпус, куда после дискотеки возвращались потные и весёлые дети из других отрядов. Но мне весело не было. С меня взяли обещание, которое я не могла не выполнить, несмотря на ограничение передвижения по территории и неустанный контроль со стороны вожатых и администрации лагеря. Мрачнее тучи я вошла в спальню и во всеуслышание заявила, хлопнув ладонью по выкрашенной белой краской стене:
- Внимание! Есть план по развлечению на оставшиеся дни в лагере!
За неделю до официального отъезда из лагеря наш дружный отряд «Мечтателей» чуть не вылетел из него до указанного в путёвке срока, довёл до белого каления вожатую Алину, а директрису «Лазурного берега» - до полусмерти, умудрившись нарушить не один десяток правил.
Только чудом оставшись в лагере, мы круглыми сутками слонялись вокруг лагерного музея, пытаясь отвлечь местного сторожа, но всё было бесполезно: синяя глиняная птица таращилась из-за стекла выставочного стенда, испорченная репутация нарушителей играла против нас, а мы падали духом и в очередной раз претерпевали неудачи по выносу этой поделки из музея.
Случай, подходящий для дерзкой кражи лагерного имущества, представился за день до отъезда. Весь работники лагеря, включая сторожей и сотрудников административного корпуса, отправились на Центральную поляну сооружать остов для будущего прощального костра, а я, выставив охрану из детей своего отряда, направилась в музей, дверь которого благодаря забывчивости старого Кузьмича, осталась открытой.
Несмотря на июльскую жару, в помещении музея всегда царил подземельный холод. Переступив его высокий порог, я тут же с головы до пят покрылась гусиной кожей. Растирая ледяные ладони, я обошла стенды с картинами, аппликациями, неуклюжими вазами, и остановилась напротив злосчастной глиняной птицы за стеклом. В музее хранились ценные экспонаты, сделанные детскими руками, со дня основания детского лагеря. То, что синяя свистулька стояла на полке с конца семидесятых годов, бросалось сразу в глаза: облупившаяся краска, отвалившийся глиняный хвост, блёклые точки ранее чёрных глаз. Я дёрнула ручку деревянного стенда со стеклом.
Заперто.
Вы что, издеваетесь?!
В стену музея три раза ударили чем-то тяжёлым. Кто-то идёт! Я запаниковала.
Метнувшись к письменному столу сторожа, я выдернула из него ящик, где по наблюдениям моего доблестного отряда, хранились связки различных ключей. Маленький латунный ключик больше походил на ключ, отпирающий стенд с ценными экспонатами музея, и я, недолго думая, воткнула его в замочную скважину. О, чудо, дверца с лёгкостью открылась! Я выхватила глиняную поделку белого мальчика, сунула её под футболку и бросила ключ в ящик стола, не потрудившись запереть стенд с экспонатами.
Услышав за окном музея тяжёлые шаги грузного сторожа и его сердитый окрик на крутящихся возле него детей, я упала на пол и заползла под шкаф с выставленным народным творчеством. Вышитые полотенца и деревянные ложки опасно затряслись от моих телодвижений под шкафом, но замерли, как только сторож вошёл в музей, и, ругаясь на свою забывчивость, с грохотом выдвинул ящик письменного стола в поисках нужного ключа. Я затаила дыхание. Если он меня запрёт в этом холодном здании, отделаться выговором от директрисы уже не удастся, а белый мальчик тогда уже точно утащит меня на речное дно за невыполненное обещание. Я уже придумала половину оправдательной речи перед вожатой и директрисой лагеря, как в музей вбежали две девочки из моего отряда.
- Иван Кузьмич! – заверещали они, размахивая руками. – Миша залез на дерево и не может слезть! Где можно взять лестницу?!
- Ах вы, черти неугомонные! – заругался сторож и, бросив ключи от входной двери обратно в ящик стола, заковылял за девчонками на улицу, где были слышны истошные вопли Ефимова Миши, который без труда забирался на деревья любой высоты, а теперь театрально закатывал глаза и судорожно хватался за ветви дуба.
Я боком выкатилась из-под шкафа и, воровато оглядываясь и прижимая к животу глиняную поделку, выбралась из музея и припустила по лесной тропе в сторону своего корпуса. Через некоторое время разными путями явился весь отряд, радостно хохоча над Кузьмичом и гримасничающим Мишей. Проделка удалась! Только вот как выбраться в двенадцать часов ночи на берег реки и закопать глиняную птицу в землю? Никто не хотел встречаться с призраком, и все выжидательно уставились на меня.
- Я пойду, - вздохнула я. – Отвлеките Алину на несколько минут, чтобы я смогла выбраться из корпуса.
- А если тебя заберёт белый мальчик? – затаив дыхание, пропищал один из детей.
- Значит, на следующий год здесь будет призрак белой девочки, - мрачно ответила я, и, услышав звуки гонга, который звал всех на обед, стала вместе со всеми собираться в столовую.
…Пропажа старинной глиняной птицы обнаружилась ближе к вечеру, когда сторож Кузьмич вытирал с экспонатов пыль и наткнулся на незапертый стенд с древними поделками. Что тут началось! Допрашивали всех и каждого. Бледная и взволнованная Алина просила признаться, кто это сделал, даже пригрозила, что найдёт виновного по выражению глаз. Она выстроила весь отряд по росту и по очереди каждому из детей заглядывала в лицо. Как можно более безразличным взглядом я уставилась в её карие глаза с опухшими веками, и она поспешно перешла к другой жертве, с первого дня решив, что у меня непорядок с головой. Тем временем ценная поделка покоилась под матрацем моей кровати, а я была преисполнена решимости завершить начатое дело этой ночью до конца. Неужели взрослым какая-то дебильная старая птица важнее моей жизни?!
После отбоя я боролась со сном и таращилась в темноту комнаты, слыша ровное дыхание девочек с соседних кроватей. Полная желтоватая луна заливала своим бледным холодным светом всю спальню, и я могла без труда смотреть на свои электронные наручные часы в виде сердечка, отслеживая нужное время. В половине двенадцатого в соседней комнате кто-то из мальчишек жалобно позвал дежурную этой ночью Алину, и я услышала её торопливые шаги по длинному коридору жилого корпуса. Дождавшись момента, когда она зайдёт в комнату, я осторожно выбралась из-под одеяла и натянула спортивные брюки с резиновыми шлёпанцами. Глиняную птицу бережно завернула в носовой платок и положила в карман куртки. В путь!
Ночной лес совершенно не похож на обычный лес, добрый, зелёный, с поющими птицами. Деревья своими чёрными лапищами тянулись к моему затылку, корни змеями переплетались вокруг моих щиколоток, так что я по дороге к реке пару раз упала и растянулась на лесной тропе. Ночная река была страшнее ночного леса. Чёрные волны набегали на тёмный обрывистый берег и разбивались о сваленные в кучу кривоватые брёвна. Из леса раздавались вздохи, стоны и громкий шёпот. Не оглядываясь по сторонам, я схватила с земли большую палку и принялась копать ямку для глиняной птицы. Твёрдая земля неохотно поддавалась неожиданному внешнему воздействию, но к двенадцати часам ночи я вытерла пот со лба и с удовлетворением заметила, что ямка получилась что надо. Положив в неё старую глиняную свистульку, я наспех закидала её вырытыми комьями сырой земли, и собралась было идти обратно в корпус, как меня окликнул тихий голос.
- Стой!
Я от испуга подпрыгнула на месте и бросилась на землю, закрыв голову испачканными в земле руками.
- Стой, не уходи.
- Я закопала твою поделку, - глухо сказала я, не вставая с земли. – Что тебе ещё надо?
- Спасибо, - сказал белый мальчик, лёгким порывом ветра коснувшись моего уха. – Но ты должна задержаться на несколько минут.
- Зачем? - спросила я, неохотно поднимая голову. – Всё-таки захотел утопить меня? Ну, уж нет, мы так с тобой не договаривались!
- Прошу, сядь возле того дерева и молча посиди со мной, - попросил белый мальчик и спрятался за широким стволом старого дуба. – В знак прощания с этим миром и с тобой.
- Ладно, - уступила я и, подавив в себе острое желание бежать без оглядки до лагерного корпуса, послушно подошла к указанному дереву. – Так уж и быть, посижу с тобой.
Сколько времени мы сидели, молча наблюдая за звёздным небом и слушая шум волн, я не знаю. Но незадолго до рассвета я распрощалась со счастливым призраком белого мальчика, похлопав по воздуху, где должна была быть его спина, и со всех ног побежала в лагерь. По счастливой случайности все, включая вожатых, спали, и я без приключений добралась до своей кровати. Но уснуть сразу не смогла, наблюдая за поднимающимся над густым лесом солнцем, пока в его сонных лучах не увидела машущего мне рукой и улыбающегося белого мальчика.
«Он теперь не одинок, Вал», - подумала тогда я и погрузилась в спокойный, здоровый сон одиннадцатилетнего ребёнка.
Последний день лагерной жизни запомнился мне бурным обсуждением моих ночных приключений в лесу, прощальным ужином и костром. Радуясь тому, что я, наконец, попаду домой, обниму родителей и кошку Муську, я не заметила бледности кожи всегда загорелой директрисы и нервную взвинченность остальных сотрудников детского лагеря: начиная с вожатых и заканчивая необычно молчаливым сторожем Кузьмичом. Гораздо интереснее было собирать сумку и обмениваться прощальными сувенирами с детьми из отряда. С несколькими девочками я обменялась адресами и телефонами, зная заранее, что никогда им не напишу, а вечером Алина выдала каждому большой конверт в общей фотографией всего отряда.
На следующее утро отчаянно рыдающие дети погрузились в автобусы, злобно пыхающие едким дымом, и покатили в город, утирая слёзы и придерживая на коленях чемоданы и сумки с вещами. Я не плакала, задумчивым взглядом провожая белые жилые корпуса лагеря, продолговатое здание столовой и бесчисленное множество игровых площадок. К тому же, я смогла решить проблему призрака белого мальчика, и он больше никого не побеспокоит. Я подумала, что надо поблагодарить родителей за предоставленную путёвку, добавив при этом, что я больше никогда в жизни ни в какие лагеря не поеду.
Радость возвращения – особая радость. Когда я кое-как вывалилась из автобуса с тяжёлой сумкой, меня тут же подхватили отцовские руки. Потом руки матери заключили мою щуплую фигуру в стальные объятия, лишив возможности нормально дышать, а потом отобрали мой багаж.
- Как отдохнула? – поинтересовался отец, забирая у матери мою сумку и широко шагая через городской парк к дому.
- Нормально, - ответила я. – Было весело.
- Мы поняли это, - хмыкнула мать и сжала тонкими пальцами мою пыльную ладонь. – Из разговора с администрацией лагеря.
Я вспомнила свой позорный обморок на полу заброшенного корпуса и помрачнела.
- Я всё могу объяснить, - заверила я родителей.
- Не надо, - махнул рукой отец. – Жива, здорова – и на том спасибо.
Я оставила дома не разобранную сумку и, пообещав не задерживаться к обеду, побежала к Паськову на соседнюю улицу.
Мой крик застрял в горле вместе с непрожёванным куском яблока, и я громко раскашлялась, в ужасе вытаращившись на белого мальчика, который в упор смотрел на моё красное и со слезящимися глазами обезумевшее лицо. Он руками показывал на что-то позади себя и страдальчески морщил своё и без того сморщенное из-за воды лицо.
«Он зовёт меня для того, чтобы утопить?!».
Бредни Валеры Паськова оказались правдой, и я уже начала жалеть, что не знаю методов работы охотников за привидениями, и умру одиннадцатилетней пигалицей без намёка на грудь и с сутулой спиной. Привидение за окном яростно замотало головой из стороны в сторону и молитвенно сложило перед собой ладони. Я с трудом проглотила застрявший в горле кусок яблока и отложила книгу в сторону. Кричать и звать на помощь перехотелось.
«Если белого мальчика хлопнуть по спине три раза и сказать «Откуда пришёл, туда и возвращайся», то он больше никого не побеспокоит».
Слова Паськова высветились в голове неоновыми мигающими буквами, и я решительно выбежала из корпуса, накинув поверх футболки куртку от спортивного костюма. Вдали опять гремела дискотека, а я на ватных ногах шаг за шагом приближалась к мерцающему белым светом силуэту мальчика, который стоял под раскидистой ветвью сосны.
- Здравствуй, - сказал он и кивнул на мою перевязанную эластичным бинтом ногу. –Болит?
- Привет, - несмотря на прохладу летнего вечера, у меня пересохло в горле, и я долго кашляла, прежде чем продолжить самый странный разговор за всю мою короткую жизнь. – Нет, спасибо, уже нет.
- Мне жаль, - огорчился призрак. – Я не хотел Вас напугать.
«Вежливый какой», - невольно восхитилась я и более внимательно присмотрелась к своему собеседнику.
На вид ему было около четырнадцати лет, одутловатое лицо практически утратило человеческие черты, привычные человеческому глазу, и напоминало какую-то фантомную белую субстанцию с впавшими глазами и потемневшим ртом. Похоже, в ближайшее время он меня топить не собирался, поэтому я осмелела и задала вопрос:
- И долго ты тут живёшь?
- Почти двадцать лет, - прошелестел белый мальчик.
- С 1979 года, значит, - посчитала я и поинтересовалась. – И как тебе жилось в то время?
- Я не помню, - ответило привидение и развело в стороны подобие рук. – Я так хочу покинуть это место, что растерял свои воспоминания, все до единого.
- Отстой, - резюмировала я положение белого мальчика и, сложив руки на груди, критически осмотрела его с головы до остатков мутных ног. – И что тебе от меня нужно?
- Помоги мне покинуть этот лагерь! – взмолился призрак и на два шага подлетел ко мне ближе. – Пожалуйста!
- Ладно, - вздохнула я и подняла руку вверх. – Давай сюда свою спину.
- Зачем? – не понял белый мальчик.
- Ну, как, - терпеливо сказала я. – Три раза хлопнуть по спине и сказать «Откуда пришёл, туда и возвращайся». Всё не так, что ли?
- Если бы это было так просто, - вздохнул неприкаянный призрак, а я покраснела до кончиков ушей. «Ну, Вал, обманул, собака!». – То я бы не торчал здесь столько лет. Нужно закопать в землю мою глиняную поделку, и я, наконец, освобожусь от этого места…
- С ума сошёл? – я уставилась на него, как на больного. – Какой дурак будет хранить твою поделку с 1979 года?
- Музей лагеря, второй стенд, третья полка под стеклянной витриной, там стоит глиняная свистулька, выкрашенная в синий цвет, - скороговоркой выдал белый мальчик. – Ты поможешь мне?
- А если не помогу, ты меня утопишь? – с подозрением глядя на него, спросила я.
- Нет, - удивился он. – Зачем мне это нужно?
- Тогда помогу, - сказала я и, заметив радостный блеск в мутных глазах утопленника, потеплевшим голосом спросила. – Где лучше закопать твою поделку?
- На берегу реки в полночь, - ответил белый мальчик и радостно взмахнул остатками рук. – Спасибо тебе, спасибо!
Он со свистом пролетел мимо моего уха и скрылся в тёмных ветвях деревьев. Я же, постояв немного на улице и продрогнув до костей, побрела в корпус, куда после дискотеки возвращались потные и весёлые дети из других отрядов. Но мне весело не было. С меня взяли обещание, которое я не могла не выполнить, несмотря на ограничение передвижения по территории и неустанный контроль со стороны вожатых и администрации лагеря. Мрачнее тучи я вошла в спальню и во всеуслышание заявила, хлопнув ладонью по выкрашенной белой краской стене:
- Внимание! Есть план по развлечению на оставшиеся дни в лагере!
Глава 4
За неделю до официального отъезда из лагеря наш дружный отряд «Мечтателей» чуть не вылетел из него до указанного в путёвке срока, довёл до белого каления вожатую Алину, а директрису «Лазурного берега» - до полусмерти, умудрившись нарушить не один десяток правил.
Только чудом оставшись в лагере, мы круглыми сутками слонялись вокруг лагерного музея, пытаясь отвлечь местного сторожа, но всё было бесполезно: синяя глиняная птица таращилась из-за стекла выставочного стенда, испорченная репутация нарушителей играла против нас, а мы падали духом и в очередной раз претерпевали неудачи по выносу этой поделки из музея.
Случай, подходящий для дерзкой кражи лагерного имущества, представился за день до отъезда. Весь работники лагеря, включая сторожей и сотрудников административного корпуса, отправились на Центральную поляну сооружать остов для будущего прощального костра, а я, выставив охрану из детей своего отряда, направилась в музей, дверь которого благодаря забывчивости старого Кузьмича, осталась открытой.
Несмотря на июльскую жару, в помещении музея всегда царил подземельный холод. Переступив его высокий порог, я тут же с головы до пят покрылась гусиной кожей. Растирая ледяные ладони, я обошла стенды с картинами, аппликациями, неуклюжими вазами, и остановилась напротив злосчастной глиняной птицы за стеклом. В музее хранились ценные экспонаты, сделанные детскими руками, со дня основания детского лагеря. То, что синяя свистулька стояла на полке с конца семидесятых годов, бросалось сразу в глаза: облупившаяся краска, отвалившийся глиняный хвост, блёклые точки ранее чёрных глаз. Я дёрнула ручку деревянного стенда со стеклом.
Заперто.
Вы что, издеваетесь?!
В стену музея три раза ударили чем-то тяжёлым. Кто-то идёт! Я запаниковала.
Метнувшись к письменному столу сторожа, я выдернула из него ящик, где по наблюдениям моего доблестного отряда, хранились связки различных ключей. Маленький латунный ключик больше походил на ключ, отпирающий стенд с ценными экспонатами музея, и я, недолго думая, воткнула его в замочную скважину. О, чудо, дверца с лёгкостью открылась! Я выхватила глиняную поделку белого мальчика, сунула её под футболку и бросила ключ в ящик стола, не потрудившись запереть стенд с экспонатами.
Услышав за окном музея тяжёлые шаги грузного сторожа и его сердитый окрик на крутящихся возле него детей, я упала на пол и заползла под шкаф с выставленным народным творчеством. Вышитые полотенца и деревянные ложки опасно затряслись от моих телодвижений под шкафом, но замерли, как только сторож вошёл в музей, и, ругаясь на свою забывчивость, с грохотом выдвинул ящик письменного стола в поисках нужного ключа. Я затаила дыхание. Если он меня запрёт в этом холодном здании, отделаться выговором от директрисы уже не удастся, а белый мальчик тогда уже точно утащит меня на речное дно за невыполненное обещание. Я уже придумала половину оправдательной речи перед вожатой и директрисой лагеря, как в музей вбежали две девочки из моего отряда.
- Иван Кузьмич! – заверещали они, размахивая руками. – Миша залез на дерево и не может слезть! Где можно взять лестницу?!
- Ах вы, черти неугомонные! – заругался сторож и, бросив ключи от входной двери обратно в ящик стола, заковылял за девчонками на улицу, где были слышны истошные вопли Ефимова Миши, который без труда забирался на деревья любой высоты, а теперь театрально закатывал глаза и судорожно хватался за ветви дуба.
Я боком выкатилась из-под шкафа и, воровато оглядываясь и прижимая к животу глиняную поделку, выбралась из музея и припустила по лесной тропе в сторону своего корпуса. Через некоторое время разными путями явился весь отряд, радостно хохоча над Кузьмичом и гримасничающим Мишей. Проделка удалась! Только вот как выбраться в двенадцать часов ночи на берег реки и закопать глиняную птицу в землю? Никто не хотел встречаться с призраком, и все выжидательно уставились на меня.
- Я пойду, - вздохнула я. – Отвлеките Алину на несколько минут, чтобы я смогла выбраться из корпуса.
- А если тебя заберёт белый мальчик? – затаив дыхание, пропищал один из детей.
- Значит, на следующий год здесь будет призрак белой девочки, - мрачно ответила я, и, услышав звуки гонга, который звал всех на обед, стала вместе со всеми собираться в столовую.
…Пропажа старинной глиняной птицы обнаружилась ближе к вечеру, когда сторож Кузьмич вытирал с экспонатов пыль и наткнулся на незапертый стенд с древними поделками. Что тут началось! Допрашивали всех и каждого. Бледная и взволнованная Алина просила признаться, кто это сделал, даже пригрозила, что найдёт виновного по выражению глаз. Она выстроила весь отряд по росту и по очереди каждому из детей заглядывала в лицо. Как можно более безразличным взглядом я уставилась в её карие глаза с опухшими веками, и она поспешно перешла к другой жертве, с первого дня решив, что у меня непорядок с головой. Тем временем ценная поделка покоилась под матрацем моей кровати, а я была преисполнена решимости завершить начатое дело этой ночью до конца. Неужели взрослым какая-то дебильная старая птица важнее моей жизни?!
После отбоя я боролась со сном и таращилась в темноту комнаты, слыша ровное дыхание девочек с соседних кроватей. Полная желтоватая луна заливала своим бледным холодным светом всю спальню, и я могла без труда смотреть на свои электронные наручные часы в виде сердечка, отслеживая нужное время. В половине двенадцатого в соседней комнате кто-то из мальчишек жалобно позвал дежурную этой ночью Алину, и я услышала её торопливые шаги по длинному коридору жилого корпуса. Дождавшись момента, когда она зайдёт в комнату, я осторожно выбралась из-под одеяла и натянула спортивные брюки с резиновыми шлёпанцами. Глиняную птицу бережно завернула в носовой платок и положила в карман куртки. В путь!
Ночной лес совершенно не похож на обычный лес, добрый, зелёный, с поющими птицами. Деревья своими чёрными лапищами тянулись к моему затылку, корни змеями переплетались вокруг моих щиколоток, так что я по дороге к реке пару раз упала и растянулась на лесной тропе. Ночная река была страшнее ночного леса. Чёрные волны набегали на тёмный обрывистый берег и разбивались о сваленные в кучу кривоватые брёвна. Из леса раздавались вздохи, стоны и громкий шёпот. Не оглядываясь по сторонам, я схватила с земли большую палку и принялась копать ямку для глиняной птицы. Твёрдая земля неохотно поддавалась неожиданному внешнему воздействию, но к двенадцати часам ночи я вытерла пот со лба и с удовлетворением заметила, что ямка получилась что надо. Положив в неё старую глиняную свистульку, я наспех закидала её вырытыми комьями сырой земли, и собралась было идти обратно в корпус, как меня окликнул тихий голос.
- Стой!
Я от испуга подпрыгнула на месте и бросилась на землю, закрыв голову испачканными в земле руками.
- Стой, не уходи.
- Я закопала твою поделку, - глухо сказала я, не вставая с земли. – Что тебе ещё надо?
- Спасибо, - сказал белый мальчик, лёгким порывом ветра коснувшись моего уха. – Но ты должна задержаться на несколько минут.
- Зачем? - спросила я, неохотно поднимая голову. – Всё-таки захотел утопить меня? Ну, уж нет, мы так с тобой не договаривались!
- Прошу, сядь возле того дерева и молча посиди со мной, - попросил белый мальчик и спрятался за широким стволом старого дуба. – В знак прощания с этим миром и с тобой.
- Ладно, - уступила я и, подавив в себе острое желание бежать без оглядки до лагерного корпуса, послушно подошла к указанному дереву. – Так уж и быть, посижу с тобой.
Сколько времени мы сидели, молча наблюдая за звёздным небом и слушая шум волн, я не знаю. Но незадолго до рассвета я распрощалась со счастливым призраком белого мальчика, похлопав по воздуху, где должна была быть его спина, и со всех ног побежала в лагерь. По счастливой случайности все, включая вожатых, спали, и я без приключений добралась до своей кровати. Но уснуть сразу не смогла, наблюдая за поднимающимся над густым лесом солнцем, пока в его сонных лучах не увидела машущего мне рукой и улыбающегося белого мальчика.
«Он теперь не одинок, Вал», - подумала тогда я и погрузилась в спокойный, здоровый сон одиннадцатилетнего ребёнка.
Глава 5
Последний день лагерной жизни запомнился мне бурным обсуждением моих ночных приключений в лесу, прощальным ужином и костром. Радуясь тому, что я, наконец, попаду домой, обниму родителей и кошку Муську, я не заметила бледности кожи всегда загорелой директрисы и нервную взвинченность остальных сотрудников детского лагеря: начиная с вожатых и заканчивая необычно молчаливым сторожем Кузьмичом. Гораздо интереснее было собирать сумку и обмениваться прощальными сувенирами с детьми из отряда. С несколькими девочками я обменялась адресами и телефонами, зная заранее, что никогда им не напишу, а вечером Алина выдала каждому большой конверт в общей фотографией всего отряда.
На следующее утро отчаянно рыдающие дети погрузились в автобусы, злобно пыхающие едким дымом, и покатили в город, утирая слёзы и придерживая на коленях чемоданы и сумки с вещами. Я не плакала, задумчивым взглядом провожая белые жилые корпуса лагеря, продолговатое здание столовой и бесчисленное множество игровых площадок. К тому же, я смогла решить проблему призрака белого мальчика, и он больше никого не побеспокоит. Я подумала, что надо поблагодарить родителей за предоставленную путёвку, добавив при этом, что я больше никогда в жизни ни в какие лагеря не поеду.
Радость возвращения – особая радость. Когда я кое-как вывалилась из автобуса с тяжёлой сумкой, меня тут же подхватили отцовские руки. Потом руки матери заключили мою щуплую фигуру в стальные объятия, лишив возможности нормально дышать, а потом отобрали мой багаж.
- Как отдохнула? – поинтересовался отец, забирая у матери мою сумку и широко шагая через городской парк к дому.
- Нормально, - ответила я. – Было весело.
- Мы поняли это, - хмыкнула мать и сжала тонкими пальцами мою пыльную ладонь. – Из разговора с администрацией лагеря.
Я вспомнила свой позорный обморок на полу заброшенного корпуса и помрачнела.
- Я всё могу объяснить, - заверила я родителей.
- Не надо, - махнул рукой отец. – Жива, здорова – и на том спасибо.
Я оставила дома не разобранную сумку и, пообещав не задерживаться к обеду, побежала к Паськову на соседнюю улицу.
