Меня зовут Элина Аргунская. Я помню себя лет с четырех, да-да, именно так, с четырех лет. Мои самые первые вспоминания об окружающем мире окрашены в ярко-зеленый цвет. Такого красивого цвета была трава, росшая во дворе, куда каждый день меня со старшим братом водила старенькая прабабушка. Вырвав свою тонкую детскую ручонку из её сморщенной и в коричневую крапинку ладони, я бежала по ярко-зеленому травяному покрытию двора. Высокая трава и стебли цветущих одуванчиков щекотали мне колени, а синее короткое платье вздымалось под порывами летнего теплого ветра, который тоже будто бы отливал красивым зеленым цветом. Мое раннее детство было сказочно веселым. Нас с братом любили и родители, и бабушка с дедом, и старенькая прабабушка, у которой мы бывали чаще, чем у себя дома. Так получилось, что с детьми во дворе, окруженном кирпичными пятиэтажками, мы общались редко, так как нам было весело и интересно вдвоем. Но больше всего я любила гулять в одиночестве, игнорируя тщетные попытки местных детей «подружиться» со мной. За это я получила прозвище «нелюдимая». Не зная значения этого слова, я равнодушно относилась к общению с посторонними людьми и довольствовалась самостоятельными прогулками по детской площадке, когда брат не мог составить мне компанию и увлеченно строил «замки» из песка в окружении детей из соседних домов. Мне было любопытно наблюдать за всеми явлениями природы, будь то дождь, то гроза, то палящее солнце, то град или снегопад. Я садилась под старый клен возле железных качелей, прижимаясь коленями к прохладной земле, и, не отрываясь, смотрела на ползающих и суетящихся муравьев. Просиживая часы под старым кленом, отчаянно пытающимся отрастить зеленую листву на закате своей безрадостной жизни, я смотрела на вереницу куда-то бегущих муравьев. Периодически они таскали на себе неподъёмные для их жалких тел веточки, мёртвых насекомых, какие-то крошки от предметов неизвестного происхождения. Интересно, думала я своим детским мозгом, муравьям кто-то говорит, что можно тащить в муравейник, а что – нет? А если притащишь, то, что тебе будет? Кто руководит их жизнями? Откуда они все знают? Люди как муравьи, все так же бегают, суетятся, тащат на себе неподъемные ноши, постепенно падая от бессмысленных усилий и попыток быть как все – бежать, бежать, бежать.… Так я сидела под старым кленом перед муравейником, пока во дворе не темнело, и бабуля (так звали нашу старенькую прабабушку мы с братом) не выходила во двор и не звала нас ужинать. Умывшись и наскоро проглотив макароны с котлетами, мы с братом забирались под одеяло в гостиной и слушали бабулины рассказы о деревне, откуда она была родом. Постепенно её добрый тихий голос убаюкивал, и я засыпала, ощущая на своей маленькой голове теплую сухую ладонь своей седой прабабушки. Эта идиллия продолжалась ещё два года, пока мне не исполнилось шесть лет.
Бабуля умерла.
На похоронах, держась за юбку плачущей мамы дрожащими ручонками, я с недоумением смотрела на неподвижное доброе лицо лежащей в гробу прабабушки и думала, что она только притворяется, пройдет время, она встанет, и мы вновь будем вместе. Но чуда не произошло. Выдохнув тошнотворный, весть пропахший корвалолом и настойкой валерьянки воздух, я резко развернулась и ушла в кухню, где незнакомые мне тетки причитали и сморкались в белые носовые платки. Это меня взбесило. Схватив со стола стакан с поминальным компотом, я выплеснула коричневую жидкость одной женщине прямо в лицо. Стоит ли добавлять, что остаток этого нескончаемого дня я простояла в углу самой дальней комнаты и ногтем ковыряла обои в голубой цветочек. Детство закончилось со смертью бабули, и я отчетливо это ощутила, когда меня отдали в детский сад.
Холодное зимнее утро встретило меня адской метелью и нереальным, пронизывающим до костей холодом. Кое-как втиснув влажные ноги в подогретые на теплой батарее колготки, я с завистью посмотрела на соседнюю кровать в детской, где безмятежно спал брат, и скрепя сердце стала собираться в свой первый поход в детский сад. Мама по самые глаза замотала мне лицо колючим красно-зеленым шарфом и, взяв за руку, повела на встречу с моим первым воспитателем. Я тогда не сильно разбиралась в понятиях «красиво – некрасиво», но женщина, встретившая меня на пороге группы сада, показалась мне милой. По тогдашней бешеной моде 90-х у неё на голове высилась башня из волос с химической завивкой, и с её поднятыми вверх бровями и тонкой бледной шеей она была похожа на грустного одуванчика. Платье с запахом красного цвета в плечах имело поролоновые подплечники, а пояс утягивал талию так, что воспитательница становилась похожей на валета из колоды старых игральных карт. Но эта странная одежда не портила её приятные черты лица и приветливую улыбку, которая скрывала её кудрявый ужас на голове. Л.В., так звали этого ангела во плоти, улыбнулась и наклонилась ко мне, чтобы расстегнуть мою черную шубку. Нет, подумала я тогда и задержала дыхание, у ангелов не должны пальцы вонять сырым луком, хотя я ангелов никогда не видела и их пальцев никогда не нюхала.
Группа детей оказалась разношерстной, но я не обращала на них никакого внимания. Л.В., прослушав от моей мамы, неутешительный рассказ о моей нелюдимости, выдала мне набор разноцветных восковых мелков и целую пачку плотной белой бумаги. Обрадовавшись, я каждый день увлеченно рисовала кривобокие домики, цветочки и зеленых лягушек, позабыв, где я нахожусь, и отвлекалась только на еду, сонный час и время, когда уже надо было собираться домой. После обеда всем детям в группе выдавали по горсти таблеток непонятного мне назначения и маленький белый конвертик с белым сладким порошком. Как позже мне объяснила Л.В., это были растолченные белые таблетки аскорбиновой кислоты.
День за днем я послушно ходила в детский сад и покорно глотала таблетки, заедая их сладким порошком. Много рисовала, чтобы скоротать время до вечера, когда за мной приходила мама или на машине приезжал дедушка. В силу своего возраста я не понимала, что за лечение мне назначили в группе, но намного позднее мне мама объяснила, что причиной всему была немного увеличенная прививка на моей руке. Я ела таблетки до тех пор, пока меня не начало сильно тошнить. Съедая за обедом свою порцию еды, я сжимала в маленьком кулачке белые круглые таблетки и незаметно проскальзывала в туалетную комнату, где бросала ненавистные мне белые кругляши в унитаз и смывала их, с каким-то удовлетворением наблюдая за их гибелью в бурном водном потоке. Так продолжалось два дня, пока меня не заподозрила нянечка А.Д. в уничтожении лекарства, нервная женщина с высоким и острым лицом и пучком мышиного цвета волос на макушке. Грубо схватив меня за руку, когда я попыталась пробежать в туалет, она с силой стала разжимать мой крепко сжатый кулачок с таблетками и орать на всю группу, что я неблагодарная скотина и не слушаюсь старших. Я плакала, пытаясь вырваться из цепких лап этого чудовища, но её скрюченные пальцы все-таки разжали мой кулак, а узкие злые глаза узрели спрятанные мной таблетки.
«Смотрите, смотрите!» - орала А.Д. и так трясла мою руку, что мое щуплое детское тело чуть не падало на пол группы, - «Вот непослушная гадкая девчонка, которая не хочет лечиться! Я накажу ее, смотрите!».
Сквозь залитые слезами глаза я видела расплывчатые лица детей, сидевших за обеденными столами на низких стульчиках и с любопытством наблюдающих эту постыдную для меня сцену, и ангельски красивое лицо Л.В., теперь без улыбки и с осуждением смотрящее на меня. Монстр А.Д. заставила меня на глазах у всей группы разжевать эти злосчастные таблетки и съесть белый порошок из белого конвертика. Глотая слезы и дожевывая сладкую муть из конверта, я зло смотрела на удовлетворенную А.Д. Она с видимым удовольствием рассказывала притихшим детям, что так будет с каждым, кто посмеет её ослушаться и выкинуть свое лекарство. Остаток этого дня я провела, стоя в углу группы и выковыривая языком прилипшие горькие остатки таблеток из-за зубов. Я стояла с отсутствующим видом, медленно водя языком по полости рта, и впервые задумалась об убийстве.
«Я убью тебя, я убью тебя», - шептала я, глотая слезы, и отчаянно боролась с собой, чтобы не подбежать к проклятой няньке и не воткнуть в её сутулую спину кухонный нож.
Эффект от этих таблеток, что я смиренно глотала на протяжении полугода, оказался настолько неожиданным, что воспитатели и медработник растерялись, а мама плакала и ходила ругаться к заведующей, крича на весь детский сад, что они испортили её дочурку. Я стала резко поправляться.
Вся моя скромная одежда теперь была мне ужасно мала. В платьях я застревала на уровне плеч и, кряхтя, стаскивала их обратно. Брючки налезали только до колен, а майки трещали по швам, когда мне все-таки удавалось их натянуть на свое раздувшееся тело. Семья с грехом пополам купила мне новую, на несколько размеров больше одежду, что было непросто в годы перестройки, и перевела меня в подготовительную группу детского сада, где вместо пытки таблетками были интересные занятия по чтению и письму. Я читала с пяти лет, и поэтому к рисованию у меня добавилось новое увлечение, сохранившееся до сих пор – это чтение книг. Держа в толстых ручонках приятно пахнущую типографской краской книгу, я зажмуривала от счастья глаза и не обращала внимания на насмехающихся надо мной недалеких детишек, не умеющих написать и прочесть даже свое собственное имя.
Потом в эту группу детского сада пришли они. Две девочки – близнецы с очень красивыми личиками и тоненькими хрупкими фигурками. Я была поражена их красотой и исподтишка наблюдала за ними поверх очередной книжки с картинками. Их звали Н. и К., и я не встречала ранее таких красивых людей, считая свое окружение, кроме интересного лица Л.В. из прошлой группы, серой безликой массой, по своему составу близкой к грязи. Эти девочки легко и непринужденно общались со всеми наравне и вскоре в первый свой день в детской саду собрали вокруг себя всех детей из группы. Я, ослепленная и зачарованная этими людьми, была уверена в том, что эти прекрасные создания снаружи также прекрасны и изнутри. Уверенная в своей нелепой аксиоме, я робко подошла познакомиться. Н. и К. синхронно повернулись ко мне, и я невольно попятилась назад, нечаянно уронив попавшийся под ноги стул: столько презрения, плескавшегося в этих прекрасных глазах, на меня никто и никогда не выливал за всю мою короткую шестилетнюю жизнь.
«Пошла вон, жирная», - К., презрительно сморщившись, потянула за собой сестру, которая глупо выпучила глаза и показала мне язык. Я растерялась.
«Жирная, жирная!» - подхватили остальные дети в группе и стали прыгать вокруг меня, по очереди пиная и толкая мое неповоротливое тело. Я закрывала лицо от ударов этого бешеного стада и недоумевала, почему же они меня так ненавидят? И почему милые ангелы на самом деле оказались злобными тварями? Может, все дело во мне?!
На этом мои злоключения в детском саду не закончились. До самого выпуска из этого заведения чего только не было: меня толпой запирали в темном туалете без окон и, хохоча, убегали, прочь, а я громко плакала и долбила дверь, пока на мои вопли не прибегала воспитательница и не выпускала меня из душного темного помещения. Она долго успокаивала меня, спрашивая: «Кто это сделал?!». Я лишь могла громко рыдать, размазывая слезы по толстым щекам и с ужасом наблюдать, как близнецы Н. и К. выразительно проводили по основанию шеи тыльной стороной ладони, изображая незавидную участь тому, кто их сдаст. Я их ненавидела и боялась. Боялась идти в этот проклятый детский сад. Боялась сказать дома, что надо мной издеваются. С каждым днем во мне росла жажда убийства, но я её старалась подавлять, изрисовывая со всех сторон огромные стопки альбомов для рисования. Я замыкалась в себе все сильнее, аккуратно выводя карандашом разрезанные самым изуверским способом части тела детей из группы детского сада. Когда мама увидела мастерски нарисованную мной нянечку А.Д. с разодранным животом и с вываливающимися оттуда кишками, она покачала головой и спросила меня, хочу ли я ходить в художественную школу.
«Там будут другие дети?» - поинтересовалась я у мамы.
«Конечно», - ответила мама и двумя пальцами взяла альбомный лист с нарисованной Н., корчащейся на белом листе бумаги от боли и с небрежно оторванной рукой. Я вытерла испачканные акварелью руки о подол своего платья и отрицательно замотала головой.
«Нет, не пойду», - категорически отказалась я, и до утра следующего дня не проронила ни слова.
С горем пополам я закончила свои похождения в адский детский сад и отправилась в местную школу № 88. В 1 класс. Тогда мой вес перевалил все допустимые нормы для семилетнего ребенка. Родители переживали за мое физическое здоровье, а врачи только разводили руками. Мое толстенькое тельце покрыли белые рваные рубцы растяжек, пухлые щеки закрывали и без того узкие глаза. Новый коллектив детей не принял настолько уродливого человека, как я, и я плакала почти каждую ночь, пряча от родителей свежие синяки и ссадины. Мечтала уснуть и проснуться стройной, миловидной девочкой, от которой всегда пахнет цветами и свежестью, и которая практически никогда не потеет. Но подобные им милые «цветы» гнобили меня каждый день, настраивая против меня огромные группы детей. Выживая после очередной баталии после уроков, я брела домой через заброшенный пустырь и тащила за собой волочившийся по земле школьный ранец за порванную лямку. Там, на заброшенном пустыре, я обнаружила груду камней, кирпичей и прочего строительного мусора, который нерадивые граждане свалили в одну кучу, инициировав подобие свалки. Устроившись подле этого хлама на грязной и помятой траве, я мечтала обрести спокойную жизнь, хорошую фигуру и… власть над этими глупыми людьми. Хихикая про себя, я веселилась, придумывая различные истории из своей вымышленной жизни, и активно работала челюстями, разжевывая сушеные бананы, купленные в местном киоске. Так, день за днем, я сидела на этом пустыре возле кучи строительного мусора до самого позднего вечера, пока чудовищный голод и подступающая со всех сторон темнота не прогоняли меня домой.
Не знаю, как бы повернулась моя жизнь, и в какую сторону, если бы не случай, произошедший в шестом классе, когда к нам из другой школы перевели девочку. Тихая и забитая девчушка, сутулая и с толстенными губами на узком лице, моментально стала главным посмешищем в моем неадекватном классе. Однажды после столовой, наевшись сосисок в тесте и запив это дело разбавленным почти до прозрачности кисловатым компотом, я шла на урок биологии, и возле гардероба на первом этаже увидела небольшое столпотворение. Новенькая Люда П., закрывая руками разбитые в кровь толстые губы, сидела на корточках, впечатавшись в стену и что-то бормотала под нос своим гнусавым голоском. Трое отморозков из нашего класса по очереди пинали её трясущееся щуплое тело, и ржали на весь коридор. Я никогда не любила вмешиваться в чужие дела, так же как никто и никогда не заступался за меня, но впервые в жизни я решила поступиться своими принципами и помочь этому некрасивому забитому существу. Поверьте, это бы единственный раз в моей короткой жизни, когда я так поступила.
Бабуля умерла.
На похоронах, держась за юбку плачущей мамы дрожащими ручонками, я с недоумением смотрела на неподвижное доброе лицо лежащей в гробу прабабушки и думала, что она только притворяется, пройдет время, она встанет, и мы вновь будем вместе. Но чуда не произошло. Выдохнув тошнотворный, весть пропахший корвалолом и настойкой валерьянки воздух, я резко развернулась и ушла в кухню, где незнакомые мне тетки причитали и сморкались в белые носовые платки. Это меня взбесило. Схватив со стола стакан с поминальным компотом, я выплеснула коричневую жидкость одной женщине прямо в лицо. Стоит ли добавлять, что остаток этого нескончаемого дня я простояла в углу самой дальней комнаты и ногтем ковыряла обои в голубой цветочек. Детство закончилось со смертью бабули, и я отчетливо это ощутила, когда меня отдали в детский сад.
Холодное зимнее утро встретило меня адской метелью и нереальным, пронизывающим до костей холодом. Кое-как втиснув влажные ноги в подогретые на теплой батарее колготки, я с завистью посмотрела на соседнюю кровать в детской, где безмятежно спал брат, и скрепя сердце стала собираться в свой первый поход в детский сад. Мама по самые глаза замотала мне лицо колючим красно-зеленым шарфом и, взяв за руку, повела на встречу с моим первым воспитателем. Я тогда не сильно разбиралась в понятиях «красиво – некрасиво», но женщина, встретившая меня на пороге группы сада, показалась мне милой. По тогдашней бешеной моде 90-х у неё на голове высилась башня из волос с химической завивкой, и с её поднятыми вверх бровями и тонкой бледной шеей она была похожа на грустного одуванчика. Платье с запахом красного цвета в плечах имело поролоновые подплечники, а пояс утягивал талию так, что воспитательница становилась похожей на валета из колоды старых игральных карт. Но эта странная одежда не портила её приятные черты лица и приветливую улыбку, которая скрывала её кудрявый ужас на голове. Л.В., так звали этого ангела во плоти, улыбнулась и наклонилась ко мне, чтобы расстегнуть мою черную шубку. Нет, подумала я тогда и задержала дыхание, у ангелов не должны пальцы вонять сырым луком, хотя я ангелов никогда не видела и их пальцев никогда не нюхала.
Группа детей оказалась разношерстной, но я не обращала на них никакого внимания. Л.В., прослушав от моей мамы, неутешительный рассказ о моей нелюдимости, выдала мне набор разноцветных восковых мелков и целую пачку плотной белой бумаги. Обрадовавшись, я каждый день увлеченно рисовала кривобокие домики, цветочки и зеленых лягушек, позабыв, где я нахожусь, и отвлекалась только на еду, сонный час и время, когда уже надо было собираться домой. После обеда всем детям в группе выдавали по горсти таблеток непонятного мне назначения и маленький белый конвертик с белым сладким порошком. Как позже мне объяснила Л.В., это были растолченные белые таблетки аскорбиновой кислоты.
День за днем я послушно ходила в детский сад и покорно глотала таблетки, заедая их сладким порошком. Много рисовала, чтобы скоротать время до вечера, когда за мной приходила мама или на машине приезжал дедушка. В силу своего возраста я не понимала, что за лечение мне назначили в группе, но намного позднее мне мама объяснила, что причиной всему была немного увеличенная прививка на моей руке. Я ела таблетки до тех пор, пока меня не начало сильно тошнить. Съедая за обедом свою порцию еды, я сжимала в маленьком кулачке белые круглые таблетки и незаметно проскальзывала в туалетную комнату, где бросала ненавистные мне белые кругляши в унитаз и смывала их, с каким-то удовлетворением наблюдая за их гибелью в бурном водном потоке. Так продолжалось два дня, пока меня не заподозрила нянечка А.Д. в уничтожении лекарства, нервная женщина с высоким и острым лицом и пучком мышиного цвета волос на макушке. Грубо схватив меня за руку, когда я попыталась пробежать в туалет, она с силой стала разжимать мой крепко сжатый кулачок с таблетками и орать на всю группу, что я неблагодарная скотина и не слушаюсь старших. Я плакала, пытаясь вырваться из цепких лап этого чудовища, но её скрюченные пальцы все-таки разжали мой кулак, а узкие злые глаза узрели спрятанные мной таблетки.
«Смотрите, смотрите!» - орала А.Д. и так трясла мою руку, что мое щуплое детское тело чуть не падало на пол группы, - «Вот непослушная гадкая девчонка, которая не хочет лечиться! Я накажу ее, смотрите!».
Сквозь залитые слезами глаза я видела расплывчатые лица детей, сидевших за обеденными столами на низких стульчиках и с любопытством наблюдающих эту постыдную для меня сцену, и ангельски красивое лицо Л.В., теперь без улыбки и с осуждением смотрящее на меня. Монстр А.Д. заставила меня на глазах у всей группы разжевать эти злосчастные таблетки и съесть белый порошок из белого конвертика. Глотая слезы и дожевывая сладкую муть из конверта, я зло смотрела на удовлетворенную А.Д. Она с видимым удовольствием рассказывала притихшим детям, что так будет с каждым, кто посмеет её ослушаться и выкинуть свое лекарство. Остаток этого дня я провела, стоя в углу группы и выковыривая языком прилипшие горькие остатки таблеток из-за зубов. Я стояла с отсутствующим видом, медленно водя языком по полости рта, и впервые задумалась об убийстве.
«Я убью тебя, я убью тебя», - шептала я, глотая слезы, и отчаянно боролась с собой, чтобы не подбежать к проклятой няньке и не воткнуть в её сутулую спину кухонный нож.
Эффект от этих таблеток, что я смиренно глотала на протяжении полугода, оказался настолько неожиданным, что воспитатели и медработник растерялись, а мама плакала и ходила ругаться к заведующей, крича на весь детский сад, что они испортили её дочурку. Я стала резко поправляться.
Вся моя скромная одежда теперь была мне ужасно мала. В платьях я застревала на уровне плеч и, кряхтя, стаскивала их обратно. Брючки налезали только до колен, а майки трещали по швам, когда мне все-таки удавалось их натянуть на свое раздувшееся тело. Семья с грехом пополам купила мне новую, на несколько размеров больше одежду, что было непросто в годы перестройки, и перевела меня в подготовительную группу детского сада, где вместо пытки таблетками были интересные занятия по чтению и письму. Я читала с пяти лет, и поэтому к рисованию у меня добавилось новое увлечение, сохранившееся до сих пор – это чтение книг. Держа в толстых ручонках приятно пахнущую типографской краской книгу, я зажмуривала от счастья глаза и не обращала внимания на насмехающихся надо мной недалеких детишек, не умеющих написать и прочесть даже свое собственное имя.
Потом в эту группу детского сада пришли они. Две девочки – близнецы с очень красивыми личиками и тоненькими хрупкими фигурками. Я была поражена их красотой и исподтишка наблюдала за ними поверх очередной книжки с картинками. Их звали Н. и К., и я не встречала ранее таких красивых людей, считая свое окружение, кроме интересного лица Л.В. из прошлой группы, серой безликой массой, по своему составу близкой к грязи. Эти девочки легко и непринужденно общались со всеми наравне и вскоре в первый свой день в детской саду собрали вокруг себя всех детей из группы. Я, ослепленная и зачарованная этими людьми, была уверена в том, что эти прекрасные создания снаружи также прекрасны и изнутри. Уверенная в своей нелепой аксиоме, я робко подошла познакомиться. Н. и К. синхронно повернулись ко мне, и я невольно попятилась назад, нечаянно уронив попавшийся под ноги стул: столько презрения, плескавшегося в этих прекрасных глазах, на меня никто и никогда не выливал за всю мою короткую шестилетнюю жизнь.
«Пошла вон, жирная», - К., презрительно сморщившись, потянула за собой сестру, которая глупо выпучила глаза и показала мне язык. Я растерялась.
«Жирная, жирная!» - подхватили остальные дети в группе и стали прыгать вокруг меня, по очереди пиная и толкая мое неповоротливое тело. Я закрывала лицо от ударов этого бешеного стада и недоумевала, почему же они меня так ненавидят? И почему милые ангелы на самом деле оказались злобными тварями? Может, все дело во мне?!
На этом мои злоключения в детском саду не закончились. До самого выпуска из этого заведения чего только не было: меня толпой запирали в темном туалете без окон и, хохоча, убегали, прочь, а я громко плакала и долбила дверь, пока на мои вопли не прибегала воспитательница и не выпускала меня из душного темного помещения. Она долго успокаивала меня, спрашивая: «Кто это сделал?!». Я лишь могла громко рыдать, размазывая слезы по толстым щекам и с ужасом наблюдать, как близнецы Н. и К. выразительно проводили по основанию шеи тыльной стороной ладони, изображая незавидную участь тому, кто их сдаст. Я их ненавидела и боялась. Боялась идти в этот проклятый детский сад. Боялась сказать дома, что надо мной издеваются. С каждым днем во мне росла жажда убийства, но я её старалась подавлять, изрисовывая со всех сторон огромные стопки альбомов для рисования. Я замыкалась в себе все сильнее, аккуратно выводя карандашом разрезанные самым изуверским способом части тела детей из группы детского сада. Когда мама увидела мастерски нарисованную мной нянечку А.Д. с разодранным животом и с вываливающимися оттуда кишками, она покачала головой и спросила меня, хочу ли я ходить в художественную школу.
«Там будут другие дети?» - поинтересовалась я у мамы.
«Конечно», - ответила мама и двумя пальцами взяла альбомный лист с нарисованной Н., корчащейся на белом листе бумаги от боли и с небрежно оторванной рукой. Я вытерла испачканные акварелью руки о подол своего платья и отрицательно замотала головой.
«Нет, не пойду», - категорически отказалась я, и до утра следующего дня не проронила ни слова.
С горем пополам я закончила свои похождения в адский детский сад и отправилась в местную школу № 88. В 1 класс. Тогда мой вес перевалил все допустимые нормы для семилетнего ребенка. Родители переживали за мое физическое здоровье, а врачи только разводили руками. Мое толстенькое тельце покрыли белые рваные рубцы растяжек, пухлые щеки закрывали и без того узкие глаза. Новый коллектив детей не принял настолько уродливого человека, как я, и я плакала почти каждую ночь, пряча от родителей свежие синяки и ссадины. Мечтала уснуть и проснуться стройной, миловидной девочкой, от которой всегда пахнет цветами и свежестью, и которая практически никогда не потеет. Но подобные им милые «цветы» гнобили меня каждый день, настраивая против меня огромные группы детей. Выживая после очередной баталии после уроков, я брела домой через заброшенный пустырь и тащила за собой волочившийся по земле школьный ранец за порванную лямку. Там, на заброшенном пустыре, я обнаружила груду камней, кирпичей и прочего строительного мусора, который нерадивые граждане свалили в одну кучу, инициировав подобие свалки. Устроившись подле этого хлама на грязной и помятой траве, я мечтала обрести спокойную жизнь, хорошую фигуру и… власть над этими глупыми людьми. Хихикая про себя, я веселилась, придумывая различные истории из своей вымышленной жизни, и активно работала челюстями, разжевывая сушеные бананы, купленные в местном киоске. Так, день за днем, я сидела на этом пустыре возле кучи строительного мусора до самого позднего вечера, пока чудовищный голод и подступающая со всех сторон темнота не прогоняли меня домой.
Не знаю, как бы повернулась моя жизнь, и в какую сторону, если бы не случай, произошедший в шестом классе, когда к нам из другой школы перевели девочку. Тихая и забитая девчушка, сутулая и с толстенными губами на узком лице, моментально стала главным посмешищем в моем неадекватном классе. Однажды после столовой, наевшись сосисок в тесте и запив это дело разбавленным почти до прозрачности кисловатым компотом, я шла на урок биологии, и возле гардероба на первом этаже увидела небольшое столпотворение. Новенькая Люда П., закрывая руками разбитые в кровь толстые губы, сидела на корточках, впечатавшись в стену и что-то бормотала под нос своим гнусавым голоском. Трое отморозков из нашего класса по очереди пинали её трясущееся щуплое тело, и ржали на весь коридор. Я никогда не любила вмешиваться в чужие дела, так же как никто и никогда не заступался за меня, но впервые в жизни я решила поступиться своими принципами и помочь этому некрасивому забитому существу. Поверьте, это бы единственный раз в моей короткой жизни, когда я так поступила.
