– Ох уж мне эти старые дома, – ворчал Прокопий. – Заброшенный дом – это беда. Бесхозное жилье – рассадник всякой чертовщины. Хуже заброшенного дома только заброшенная церковь. Кто здесь?
– Что? – переспросил Пель.
– Здесь кто-то есть. Вон в углу стоит.
В темном углу смутно белело лицо. Как луна невнятно просвечивает сквозь тучи в непогожую ночь.
– Кто вы такой? – спросил аптекарь с нарочитой суровостью, будто хотел напугать видение своей невозмутимой решительностью.
– А вы кто такие? – ответил тихий мужской голос.
– Мы добрые христиане, – с притворным смирением промурлыкал Прокопий.
– Так уж добрые и так уж христиане, – передразнил его голос. – Добрые христиане черными котами не прикидываются. Что вы тут делаете?
– А вот зашли узнать, что вы тут делаете, – парировал аптекарь. – Может, покажетесь? Выходите.
– Да я и не прячусь. А вам меня не видно?
– Нет не видно.
– А мне видно, – заметил кот. – Так что, нет смысла прятаться.
– Да я и не прячусь. Извольте.
Из темноты вышел невысокий худощавый человек. С виду простоват и невзрачен, одет в темный халат, ни то больничный, ни то домашний – то ли из дому в чем был выскочил, то ли живет прямо здесь, то ли из больницы сбежал. Сочившийся через окно тусклый свет, слабо озарял осунувшееся лицо с короткой бородою, большой лоб, плешь на темени, и полувенчик из темных коротких кудряшек.
– Ну, что вы здесь делаете? – повторил мужичок.
Кот и аптекарь переглянулись.
– Пришли задать жару тому, кто вот этим балуется, – заявил Прокопий.
– Чем?
– Этим, – Пель указал тростью на пентаграмму и свечи.
Мужичок равнодушно глянул на магические атрибуты и спросил:
– И вы здесь никого не застали? Никого не видели?
– Видели и застали, – ответил кот. – Вас, милейший.
Незнакомец, осматриваясь, медленно пошел по комнате, похрустывая сором и бурча:
– Вот такие, значит, дела. Коз посил збирай1. Такие дела.
Заметив развешенные на стене картинки, мужичок, склонился к листам, будто не только разглядывал, но и обнюхивал их. Потом, достал из кармана коробок и принялся подсвечивать себе, зажигая спички.
– Ишь ты, ишь ты, – приговаривал он.
– Что скажете на все это, уважаемый? – спросил Пель.
– Экие дела творятся в Санкт-Петербурге. Ишь ты, подишь ты.
Обернувшись, незнакомец с таким же интересом, и так же черкая спичками, стал рассматривать аптекаря и кота. Перед Прокопием мужичок даже присел на корточки, вглядываясь в черную глазастую морду. При этом язычок пламени озарял лицо незнакомца, сухое желтоватое, с ноздреватым приплюснутым носом, седоватой бородой и прищуренными внимательными глазами.
– Поаккуратней со спичками, дяденька, – заметил кот. – Не спалите культурное наследие.
– Наследие не спалим, – заверил незнакомец, поднимаясь с корточек, и забормотал: – А наследили-то как в наследии. У-у как наследили. Прибраться надо. Яка матка, така Катка2.
– Что за кадка? – переспросил кот.
– Не кадка, а Катька, – поправил его странный незнакомец. – Пожалел Катьку. Пожалел.
И шаркая стоптанными туфлями, мужичок стал ходить по комнате, присматриваясь, принюхиваясь, и приговаривая:
– Завевает ветерок. Скучно. Матушка Россия съела своего поросёнка. Тяни подымай. Упокой, господи, душу рабы твоея…
– Подозрительный тип, – тихонько сказал кот Пелю. – Кажется, он чокнутым притворяется.
– Так может, он, в самом деле, не в себе?
– Не-е, лицедействует. Э-э… Куда он делся?
Незнакомца, и правда, больше не было нигде видно, и шаги его стихли, будто он шел-шел да ушел в сумрак.
– Эй, дяденька, – негромко позвал Прокопий.
Никто не откликнулся – сырость, пыль и тишь в доме.
– Странный господин. И, вроде как, не здешний, – заметил аптекарь.
– В каком смысле?
– Вот что, друг мой, идемте ко мне чай да сливки пить, – предложил Пель. – Посидим, обсудим, подумаем, что все это может значить.
– Идемте, Василь Василич, – согласился кот. – И то сказать, у меня лапы озябли. А давайте одну картинку с собой возьмем, изучим. Вон ту, с лицами.
Пель снял рисунок со стены и, свернув в трубочку, сунул за пазух.
Дежуря у самовара, Фирмус поймал «белый ключ» и, выпустив из носика горячую струю, заварил чай. Пузатый фарфоровый чайник вмиг разогрелся, разомлел, задышал густым сладковатым ароматом. Серебряное сияние самовара перекликалось с блеском чашек и блюдец. На тарелке румянясь корочкой, развалился, нарезанный ломтями капустный пирог. Рядом хороводились белый сыр и розовая колбаса. А в длинноногой хрустальной вазочке громоздились янтарные ломтики яблочного мармелада.
Компания за столом чаевничала: опираясь передними лапами о стол, Прокопий глотал колбасу, косясь на блюдце со сливками, Василий Васильевич жевал пирог, степенно запивая чаем, а в зубастой пасти Фирмуса один за другим исчезали куски мармелада.
– Этот дом принадлежал моему племяннику и зятю, – рассказывал аптекарь.
– Так может, кто-нибудь из них причастен к тому, что сейчас там творится? – вставил кот.
– Из них?
– Да, племянник или зять?
– Прокопий, это один человек. Эдуард Бремме, сын моей сестры, женился на моей дочери Эмилии.
– Прошу прощения. Я понял. Как романтично: Эдуард и Эмилия. И тем не менее?
– Нет. Эдуард человек далекий от всего потустороннего, практичный предприниматель и законопослушный гражданин. Химическим и пищевым производством занимался – красители, эссенции. Фабрика рядом стояла. После революции ее вместе с домом национализировали. А в блокаду там была витаминная аптека…
– А-а, точно-точно, – встрепенулся кот. – Помню-помню, хвойные экстракты. Да-да…
– Вот. А позже там устроили витаминную фабрику. Когда она закрылась, обветшавшее здание хотели снести, но почему-то не снесли.
– Заброшенный дом с историей – отличное место для ритуалов, – заметил Прокопий.
– Похоже, в доме кто-то затеял темный обряд, а сорок мучеников ему мешают. Вереница призраков шагает по проспекту уже не одну ночь. Они, видимо, гоняют кого-то из старого дома. Но своего дела тот не бросает, наверное, надеясь, что сможет как-то защититься от святых отцов.
– Здравая версия, – согласился кот. – У меня другой нет.
– Если призраки кому-то мешают, почему бы кому-то не облюбовать себе местечко подальше от Смоленского кладбища? – спросил Фирмус.
– У этого дома мощная энергетика, – ответил Прокопий. – Это очень важно для ритуалов.
– Давайте прикинем, что мы имеем, – предложил Пель. – Фирмус, подай, братец, бумагу и карандаш.
Между чашкой и тарелкой с пирогом аптекарь пристроил белый лист и принялся записывать в столбик.
– Сорок призраков – святые отцы со Смоленского кладбища. Старый заброшенный дом. На полу начертана пентаграмма.
– Свечи – красная, белая, черная, – подсказал кот.
– Свечи, – повторил Пель. – Странные рисунки на стенах. Как по-вашему, Прокопий, что за ритуал там готовят?
– Ну, пентаграмма очень древний символ. Ему присваивали самые разные значения. Это знак и Венеры, и Анубиса, и Люцифера, и ран Христовых. Так же пентаграмма означает взаимосвязь пяти стихий Огня, Воды, Воздуха, Земли и Эфира. Скорее всего, мы столкнулись со случаем классической магии, и пентаграммой пытаются открыть проход в астральный мир, используя ее как энергетическую печать.
Пель закрепил замечания кота пометками в своем списке и продолжил обсуждение:
– Что скажете о свечах?
– Красные свечи активизируют энергию, очень мощную энергию, такую, что хватит для задач глобального масштаба. Если речь не идет о страстной любви. Белые – жизненная сила, прорыв и обновление. Такие свечи используют, начиная что-то новое, или возрождая, что-то старое. А вот черные свечи это, наоборот, завершение, разрушение враждебных сил, изгнание и очищение. Кроме того, считается, что черная свеча не имеет собственной энергетики, поэтому в нее можно заложить именно то, что вам надо.
– А картинки на стенах?
Спохватившись, аптекарь вынул из внутреннего кармана пиджака украденный из дома рисунок и развернул его на столе. Фирмус с любопытством потянулся, разглядывая странный артефакт.
– А, между прочим, это не нарисовано – не карандаш, не тушь, не краска, – заметил аптекарь. – Это отпечатанный рисунок. Не подлинник.
– Да-да, – согласился кот, – сканер или ксерокс.
– Значит, картинки могли быть нарисованы когда угодно и кем угодно.
– Даже не знаю, что они могут означать, – покачал головой Прокопий. – Но есть в них что-то нехорошее, больное. Какое-то зло и хаос.
– Я бы даже сказал страх и хаос, – добавил Фирмус.
– То, что здесь нарисовано очень похоже на убийство, – заметил Пель.– У женщины, кажется рана на лбу?
– Может, таки было в этом доме убийство, Василий Василич? – не унимался кот. – Я не говорю, что ваши родичи к этому причастны. Но позже… Дому-то больше ста лет. И дядечка этот странный говорил: «Упокой, господи, душу рабы твоей». И про Катьку какую-то... Про поросёнка.
– Н-нда. Мне показалось, что этот человек знает или понимает гораздо больше, чем мы.
Прокопий с подозрением прищурил глаз:
– А может, он и ритуальничал там? А для нас сделал вид, что ни при чем?
– Может, он даже и живет в этом доме? – добавил аптекарь.
– А вы, Василь Васильч сказали, что этот дядечка нездешний.
– Мне показалось, что он не петербуржец. И…
Пель замялся, подбирая слова, а кот ему подсказал:
– Он такой же, как вы. Он не настоящий. Он призрак.
– Вы тоже это почувствовали? Значит и мне не показалось.
– Почувствовал. Человеченкой от него не попахивало. Ладно, что будем делать?
Пель откинулся на спинку стула.
– Предлагаю следующий план. Завтра пораньше устроим засаду в доме и попробуем подстеречь этого любителя магии.
– А меня собой возьмете? – вызвался Фирмус.
– Пара острых клыков и когтистых лап нам может пригодиться, – заметил Прокопий. – Что если некто там будет не один?
Пель согласился:
– Ты, друг Фирмус, снаружи спрячешься, на крыше. И в случае чего придешь нам на помощь.
Не успев ответить, лев вздрогнул и оглянулся:
– Стучат.
Все стихли, прислушиваясь. В прихожей несколько раз громыхнуло.
– Кто-то кулаком изволит биться, – заметил аптекарь.
– Пойду справлюсь, – соскочив со стула Фирмус направился к дверям.
– Может, это Дмитрий Иванович? – спросил Прокопий.
– Дмитрий Иванович кулаки в ход не пускает.
– Дак Фирмус тут с нами чаи гоняет и не слышит. Этак и ноги в ход пустишь.
– Фирмус все слышит.
Через минуту лев вернулся, неся на маленьком подносе белый конверт. Аккуратно опустив послание на стол, привратник отчитался:
– Вам письмо, Василий Васильевич. Ответа не ждут. Спросил: «Как доложить»? Сказали: «Ничего-с докладывать не приказано, а токма письмо передать».
– Так и сказали «ничего-с» и «токма»?
– Так и сказали.
– А сами они собой каковы?
– Человек, с виду обыкновенный, зовут Мироном. Только этого я от него и добился.
Пель взял конверт – чистый без надписей. Осмотрел и вскрыл столовым ножом. По белому полю бумажного листа выстроились в строки крупные приземистые буквы, некоторые с хвостами да завитками – подчерк четкий, но тяжеловесный и вычурный.
«Милостивый государь!
Если соизволите завтра въ полночь прибыть по адресу Гороховая домъ 64, то узнаете нъкоторые подробности интересующаго васъ происшествія. А если на то будетъ ваша воля, то и божьему дълу сможете послужить. Приходите, сударь. Буду ждать.
Вашъ покорный слуга
С.Х.В. І. І.»
Пель показал письмо Прокопию.
– Ух, ты! Красота какая, – восхитился кот. – Дореформенной орфографией писано. А кем же? С.Х.В. – имя отчество и фамилия? Кто это, Василь Василич?
– Не знаю. Не припомню знакомых с такими инициалами.
– А что там еще к С.Х.В. приписано. Римская двойка? Второй, что ли?
– Нет, там точки стоят, это буквы, десятеричные «i».
– Да что же он по-человечески не подписался?
– Может, боялся, что письмо перехватят? Не хотел свое имя раскрывать?
– А может, это тот дяденька, что в старом доме нам встретился?
– Как он узнал, где нас искать? Выследил?
Кот в отчаянье хватил лапой по столу:
– Фирмус, надо было этого Мирона за шиворот хватать и сюда тащить. Мы б его тут допросили.
– Я к такому обращению с посетителями не обучен, – степенно возразил лев.
– Ну, что ж. Отложим нашу экспедицию в старый особняк и примем приглашение С.Х.В.? – предложил аптекарь
– А ну, как самое интересное в старом доме завтра без нас произойдет, – засомневался Прокопий.
– Но приглашение тоже весьма интересное. И такое вежливое. Похоже, что письмо дельный человек писал.
– А если это ловушка?
– Кому и зачем нас ловить? Не сходим – не узнаем. А в старый дом Фирмуса отправим, он присмотрит за любителем пентаграмм и свечей. Верно, Фирмус? Если не сможешь влезть в форточку или через трубу, войдешь через черный ход со двора.
Тихая ночь, город дремлет, укрытый сырой мартовской тьмою. А на Васильевском острове в окне ветхого деревянного особняка теплится едва заметный огонек. На перевернутом ящике горят свечи, а рядом на корточках сидит человек. Коричневая болоньевая куртка шуршит при каждом его движении – он водит куском мела по полу, подправляя лучи большой пятиконечной звезды, он готовится к ритуалу. Рядом со свечами на ящике покоятся спичечный коробок и желтоватая потрепанная брошюра. Человек не похож на опытного мага, он робок и насторожен, но при этом одержим своей идеей и упорен.
Покончив со звездой, маг глянул на свечи и замер – то ли залюбовался огнем, то ли ждал чего-то, то ли собирался с мыслями. Парень, кажется, был молод, но его бледное лицо уже потеряло свежесть, и от ноздрей к уголкам рта протянулись заметные морщины. Темные, гладко зачёсанные волосы засаленными сосульками терлись о воротник. Маг то и дело оглядывался, но все время возвращался взглядом к свечам, будто, тихое сияние огненных язычков успокаивало и поддерживало его. И вроде бы ему уже удалось взять себя в руки и собраться с мыслями, но где-то совсем рядом послышалась странная возня. За стеной? За окном? Что это? Парень заметил, как с улицы через грязное мутное стекло за ним наблюдает кто-то. Прильнувшее к окну лицо, темное и неясное, невозможно было рассмотреть. Похоже, что лицо это, было даже не человеческим. Испугано обомлев, маг тихо обронил грязное словечко и, бессознательно проведя рукой по голове, взъерошил волосы. Но страх в его взгляде, смешался с какой-то отчаянной надеждой. А морда, подглядывающая за ним, между тем исчезла. Парень совсем растерялся, принялся рассеяно шарить по карманам, трогать ящик, оглядываться, поднялся на ноги, потоптался, снова присел и вскоре почти успокоился. И тут возникло новое видение – в тёмном углу показались круглые глаза, блестящий нос и маленькие заостренные уши. Звериная морда, отливая бронзовым сиянием, пялилась в упор, с наглым любопытством.
– Кто ты? – сдавленно прошептал маг.
– Я — часть той силы, что вечно хочет добра, – ответил приятный голос.
– И вечно совершает зло? – подхватил парень.
– Ну, это уж как получится.
– Что тебе надо?
– А тебе?
– Да я… Я тут... Вот, – замялся незадачливый маг.
– Вижу-вижу. Обряд проводишь?
– Да. А что-то не так?
– Да нет, все путем. Вон пентаграмма у тебя и свечи, и книжечка какая-то. Но шел бы ты лучше домой. Ничего у тебя сегодня не получится.
– Правда?
– Правда. Вчера ведь не получилось?
– Нет.
– И позавчера.
– Да.
– Вот и сегодня не получится. Иди домой. Приходи завтра.
– Что? – переспросил Пель.
– Здесь кто-то есть. Вон в углу стоит.
В темном углу смутно белело лицо. Как луна невнятно просвечивает сквозь тучи в непогожую ночь.
– Кто вы такой? – спросил аптекарь с нарочитой суровостью, будто хотел напугать видение своей невозмутимой решительностью.
– А вы кто такие? – ответил тихий мужской голос.
– Мы добрые христиане, – с притворным смирением промурлыкал Прокопий.
– Так уж добрые и так уж христиане, – передразнил его голос. – Добрые христиане черными котами не прикидываются. Что вы тут делаете?
– А вот зашли узнать, что вы тут делаете, – парировал аптекарь. – Может, покажетесь? Выходите.
– Да я и не прячусь. А вам меня не видно?
– Нет не видно.
– А мне видно, – заметил кот. – Так что, нет смысла прятаться.
– Да я и не прячусь. Извольте.
Из темноты вышел невысокий худощавый человек. С виду простоват и невзрачен, одет в темный халат, ни то больничный, ни то домашний – то ли из дому в чем был выскочил, то ли живет прямо здесь, то ли из больницы сбежал. Сочившийся через окно тусклый свет, слабо озарял осунувшееся лицо с короткой бородою, большой лоб, плешь на темени, и полувенчик из темных коротких кудряшек.
– Ну, что вы здесь делаете? – повторил мужичок.
Кот и аптекарь переглянулись.
– Пришли задать жару тому, кто вот этим балуется, – заявил Прокопий.
– Чем?
– Этим, – Пель указал тростью на пентаграмму и свечи.
Мужичок равнодушно глянул на магические атрибуты и спросил:
– И вы здесь никого не застали? Никого не видели?
– Видели и застали, – ответил кот. – Вас, милейший.
Незнакомец, осматриваясь, медленно пошел по комнате, похрустывая сором и бурча:
– Вот такие, значит, дела. Коз посил збирай1. Такие дела.
Заметив развешенные на стене картинки, мужичок, склонился к листам, будто не только разглядывал, но и обнюхивал их. Потом, достал из кармана коробок и принялся подсвечивать себе, зажигая спички.
– Ишь ты, ишь ты, – приговаривал он.
– Что скажете на все это, уважаемый? – спросил Пель.
– Экие дела творятся в Санкт-Петербурге. Ишь ты, подишь ты.
Обернувшись, незнакомец с таким же интересом, и так же черкая спичками, стал рассматривать аптекаря и кота. Перед Прокопием мужичок даже присел на корточки, вглядываясь в черную глазастую морду. При этом язычок пламени озарял лицо незнакомца, сухое желтоватое, с ноздреватым приплюснутым носом, седоватой бородой и прищуренными внимательными глазами.
– Поаккуратней со спичками, дяденька, – заметил кот. – Не спалите культурное наследие.
– Наследие не спалим, – заверил незнакомец, поднимаясь с корточек, и забормотал: – А наследили-то как в наследии. У-у как наследили. Прибраться надо. Яка матка, така Катка2.
– Что за кадка? – переспросил кот.
– Не кадка, а Катька, – поправил его странный незнакомец. – Пожалел Катьку. Пожалел.
И шаркая стоптанными туфлями, мужичок стал ходить по комнате, присматриваясь, принюхиваясь, и приговаривая:
– Завевает ветерок. Скучно. Матушка Россия съела своего поросёнка. Тяни подымай. Упокой, господи, душу рабы твоея…
– Подозрительный тип, – тихонько сказал кот Пелю. – Кажется, он чокнутым притворяется.
– Так может, он, в самом деле, не в себе?
– Не-е, лицедействует. Э-э… Куда он делся?
Незнакомца, и правда, больше не было нигде видно, и шаги его стихли, будто он шел-шел да ушел в сумрак.
– Эй, дяденька, – негромко позвал Прокопий.
Никто не откликнулся – сырость, пыль и тишь в доме.
– Странный господин. И, вроде как, не здешний, – заметил аптекарь.
– В каком смысле?
– Вот что, друг мой, идемте ко мне чай да сливки пить, – предложил Пель. – Посидим, обсудим, подумаем, что все это может значить.
– Идемте, Василь Василич, – согласился кот. – И то сказать, у меня лапы озябли. А давайте одну картинку с собой возьмем, изучим. Вон ту, с лицами.
Пель снял рисунок со стены и, свернув в трубочку, сунул за пазух.
Дежуря у самовара, Фирмус поймал «белый ключ» и, выпустив из носика горячую струю, заварил чай. Пузатый фарфоровый чайник вмиг разогрелся, разомлел, задышал густым сладковатым ароматом. Серебряное сияние самовара перекликалось с блеском чашек и блюдец. На тарелке румянясь корочкой, развалился, нарезанный ломтями капустный пирог. Рядом хороводились белый сыр и розовая колбаса. А в длинноногой хрустальной вазочке громоздились янтарные ломтики яблочного мармелада.
Компания за столом чаевничала: опираясь передними лапами о стол, Прокопий глотал колбасу, косясь на блюдце со сливками, Василий Васильевич жевал пирог, степенно запивая чаем, а в зубастой пасти Фирмуса один за другим исчезали куски мармелада.
– Этот дом принадлежал моему племяннику и зятю, – рассказывал аптекарь.
– Так может, кто-нибудь из них причастен к тому, что сейчас там творится? – вставил кот.
– Из них?
– Да, племянник или зять?
– Прокопий, это один человек. Эдуард Бремме, сын моей сестры, женился на моей дочери Эмилии.
– Прошу прощения. Я понял. Как романтично: Эдуард и Эмилия. И тем не менее?
– Нет. Эдуард человек далекий от всего потустороннего, практичный предприниматель и законопослушный гражданин. Химическим и пищевым производством занимался – красители, эссенции. Фабрика рядом стояла. После революции ее вместе с домом национализировали. А в блокаду там была витаминная аптека…
– А-а, точно-точно, – встрепенулся кот. – Помню-помню, хвойные экстракты. Да-да…
– Вот. А позже там устроили витаминную фабрику. Когда она закрылась, обветшавшее здание хотели снести, но почему-то не снесли.
– Заброшенный дом с историей – отличное место для ритуалов, – заметил Прокопий.
– Похоже, в доме кто-то затеял темный обряд, а сорок мучеников ему мешают. Вереница призраков шагает по проспекту уже не одну ночь. Они, видимо, гоняют кого-то из старого дома. Но своего дела тот не бросает, наверное, надеясь, что сможет как-то защититься от святых отцов.
– Здравая версия, – согласился кот. – У меня другой нет.
– Если призраки кому-то мешают, почему бы кому-то не облюбовать себе местечко подальше от Смоленского кладбища? – спросил Фирмус.
– У этого дома мощная энергетика, – ответил Прокопий. – Это очень важно для ритуалов.
– Давайте прикинем, что мы имеем, – предложил Пель. – Фирмус, подай, братец, бумагу и карандаш.
Между чашкой и тарелкой с пирогом аптекарь пристроил белый лист и принялся записывать в столбик.
– Сорок призраков – святые отцы со Смоленского кладбища. Старый заброшенный дом. На полу начертана пентаграмма.
– Свечи – красная, белая, черная, – подсказал кот.
– Свечи, – повторил Пель. – Странные рисунки на стенах. Как по-вашему, Прокопий, что за ритуал там готовят?
– Ну, пентаграмма очень древний символ. Ему присваивали самые разные значения. Это знак и Венеры, и Анубиса, и Люцифера, и ран Христовых. Так же пентаграмма означает взаимосвязь пяти стихий Огня, Воды, Воздуха, Земли и Эфира. Скорее всего, мы столкнулись со случаем классической магии, и пентаграммой пытаются открыть проход в астральный мир, используя ее как энергетическую печать.
Пель закрепил замечания кота пометками в своем списке и продолжил обсуждение:
– Что скажете о свечах?
– Красные свечи активизируют энергию, очень мощную энергию, такую, что хватит для задач глобального масштаба. Если речь не идет о страстной любви. Белые – жизненная сила, прорыв и обновление. Такие свечи используют, начиная что-то новое, или возрождая, что-то старое. А вот черные свечи это, наоборот, завершение, разрушение враждебных сил, изгнание и очищение. Кроме того, считается, что черная свеча не имеет собственной энергетики, поэтому в нее можно заложить именно то, что вам надо.
– А картинки на стенах?
Спохватившись, аптекарь вынул из внутреннего кармана пиджака украденный из дома рисунок и развернул его на столе. Фирмус с любопытством потянулся, разглядывая странный артефакт.
– А, между прочим, это не нарисовано – не карандаш, не тушь, не краска, – заметил аптекарь. – Это отпечатанный рисунок. Не подлинник.
– Да-да, – согласился кот, – сканер или ксерокс.
– Значит, картинки могли быть нарисованы когда угодно и кем угодно.
– Даже не знаю, что они могут означать, – покачал головой Прокопий. – Но есть в них что-то нехорошее, больное. Какое-то зло и хаос.
– Я бы даже сказал страх и хаос, – добавил Фирмус.
– То, что здесь нарисовано очень похоже на убийство, – заметил Пель.– У женщины, кажется рана на лбу?
– Может, таки было в этом доме убийство, Василий Василич? – не унимался кот. – Я не говорю, что ваши родичи к этому причастны. Но позже… Дому-то больше ста лет. И дядечка этот странный говорил: «Упокой, господи, душу рабы твоей». И про Катьку какую-то... Про поросёнка.
– Н-нда. Мне показалось, что этот человек знает или понимает гораздо больше, чем мы.
Прокопий с подозрением прищурил глаз:
– А может, он и ритуальничал там? А для нас сделал вид, что ни при чем?
– Может, он даже и живет в этом доме? – добавил аптекарь.
– А вы, Василь Васильч сказали, что этот дядечка нездешний.
– Мне показалось, что он не петербуржец. И…
Пель замялся, подбирая слова, а кот ему подсказал:
– Он такой же, как вы. Он не настоящий. Он призрак.
– Вы тоже это почувствовали? Значит и мне не показалось.
– Почувствовал. Человеченкой от него не попахивало. Ладно, что будем делать?
Пель откинулся на спинку стула.
– Предлагаю следующий план. Завтра пораньше устроим засаду в доме и попробуем подстеречь этого любителя магии.
– А меня собой возьмете? – вызвался Фирмус.
– Пара острых клыков и когтистых лап нам может пригодиться, – заметил Прокопий. – Что если некто там будет не один?
Пель согласился:
– Ты, друг Фирмус, снаружи спрячешься, на крыше. И в случае чего придешь нам на помощь.
Не успев ответить, лев вздрогнул и оглянулся:
– Стучат.
Все стихли, прислушиваясь. В прихожей несколько раз громыхнуло.
– Кто-то кулаком изволит биться, – заметил аптекарь.
– Пойду справлюсь, – соскочив со стула Фирмус направился к дверям.
– Может, это Дмитрий Иванович? – спросил Прокопий.
– Дмитрий Иванович кулаки в ход не пускает.
– Дак Фирмус тут с нами чаи гоняет и не слышит. Этак и ноги в ход пустишь.
– Фирмус все слышит.
Через минуту лев вернулся, неся на маленьком подносе белый конверт. Аккуратно опустив послание на стол, привратник отчитался:
– Вам письмо, Василий Васильевич. Ответа не ждут. Спросил: «Как доложить»? Сказали: «Ничего-с докладывать не приказано, а токма письмо передать».
– Так и сказали «ничего-с» и «токма»?
– Так и сказали.
– А сами они собой каковы?
– Человек, с виду обыкновенный, зовут Мироном. Только этого я от него и добился.
Пель взял конверт – чистый без надписей. Осмотрел и вскрыл столовым ножом. По белому полю бумажного листа выстроились в строки крупные приземистые буквы, некоторые с хвостами да завитками – подчерк четкий, но тяжеловесный и вычурный.
«Милостивый государь!
Если соизволите завтра въ полночь прибыть по адресу Гороховая домъ 64, то узнаете нъкоторые подробности интересующаго васъ происшествія. А если на то будетъ ваша воля, то и божьему дълу сможете послужить. Приходите, сударь. Буду ждать.
Вашъ покорный слуга
С.Х.В. І. І.»
Пель показал письмо Прокопию.
– Ух, ты! Красота какая, – восхитился кот. – Дореформенной орфографией писано. А кем же? С.Х.В. – имя отчество и фамилия? Кто это, Василь Василич?
– Не знаю. Не припомню знакомых с такими инициалами.
– А что там еще к С.Х.В. приписано. Римская двойка? Второй, что ли?
– Нет, там точки стоят, это буквы, десятеричные «i».
– Да что же он по-человечески не подписался?
– Может, боялся, что письмо перехватят? Не хотел свое имя раскрывать?
– А может, это тот дяденька, что в старом доме нам встретился?
– Как он узнал, где нас искать? Выследил?
Кот в отчаянье хватил лапой по столу:
– Фирмус, надо было этого Мирона за шиворот хватать и сюда тащить. Мы б его тут допросили.
– Я к такому обращению с посетителями не обучен, – степенно возразил лев.
– Ну, что ж. Отложим нашу экспедицию в старый особняк и примем приглашение С.Х.В.? – предложил аптекарь
– А ну, как самое интересное в старом доме завтра без нас произойдет, – засомневался Прокопий.
– Но приглашение тоже весьма интересное. И такое вежливое. Похоже, что письмо дельный человек писал.
– А если это ловушка?
– Кому и зачем нас ловить? Не сходим – не узнаем. А в старый дом Фирмуса отправим, он присмотрит за любителем пентаграмм и свечей. Верно, Фирмус? Если не сможешь влезть в форточку или через трубу, войдешь через черный ход со двора.
Тихая ночь, город дремлет, укрытый сырой мартовской тьмою. А на Васильевском острове в окне ветхого деревянного особняка теплится едва заметный огонек. На перевернутом ящике горят свечи, а рядом на корточках сидит человек. Коричневая болоньевая куртка шуршит при каждом его движении – он водит куском мела по полу, подправляя лучи большой пятиконечной звезды, он готовится к ритуалу. Рядом со свечами на ящике покоятся спичечный коробок и желтоватая потрепанная брошюра. Человек не похож на опытного мага, он робок и насторожен, но при этом одержим своей идеей и упорен.
Покончив со звездой, маг глянул на свечи и замер – то ли залюбовался огнем, то ли ждал чего-то, то ли собирался с мыслями. Парень, кажется, был молод, но его бледное лицо уже потеряло свежесть, и от ноздрей к уголкам рта протянулись заметные морщины. Темные, гладко зачёсанные волосы засаленными сосульками терлись о воротник. Маг то и дело оглядывался, но все время возвращался взглядом к свечам, будто, тихое сияние огненных язычков успокаивало и поддерживало его. И вроде бы ему уже удалось взять себя в руки и собраться с мыслями, но где-то совсем рядом послышалась странная возня. За стеной? За окном? Что это? Парень заметил, как с улицы через грязное мутное стекло за ним наблюдает кто-то. Прильнувшее к окну лицо, темное и неясное, невозможно было рассмотреть. Похоже, что лицо это, было даже не человеческим. Испугано обомлев, маг тихо обронил грязное словечко и, бессознательно проведя рукой по голове, взъерошил волосы. Но страх в его взгляде, смешался с какой-то отчаянной надеждой. А морда, подглядывающая за ним, между тем исчезла. Парень совсем растерялся, принялся рассеяно шарить по карманам, трогать ящик, оглядываться, поднялся на ноги, потоптался, снова присел и вскоре почти успокоился. И тут возникло новое видение – в тёмном углу показались круглые глаза, блестящий нос и маленькие заостренные уши. Звериная морда, отливая бронзовым сиянием, пялилась в упор, с наглым любопытством.
– Кто ты? – сдавленно прошептал маг.
– Я — часть той силы, что вечно хочет добра, – ответил приятный голос.
– И вечно совершает зло? – подхватил парень.
– Ну, это уж как получится.
– Что тебе надо?
– А тебе?
– Да я… Я тут... Вот, – замялся незадачливый маг.
– Вижу-вижу. Обряд проводишь?
– Да. А что-то не так?
– Да нет, все путем. Вон пентаграмма у тебя и свечи, и книжечка какая-то. Но шел бы ты лучше домой. Ничего у тебя сегодня не получится.
– Правда?
– Правда. Вчера ведь не получилось?
– Нет.
– И позавчера.
– Да.
– Вот и сегодня не получится. Иди домой. Приходи завтра.
