Семь унций
Дела чайной лавки шли из рук вон плохо. Подтекала крыша, и мелкий дождь грозил обернуться потопом в кладовой, где хранились все запасы на ближайшие пару месяцев. В подвале противно хлюпало и чавкало. Мисс Орден боялась спускаться туда одна. Она дожидалась прихода Мили, помощницы, и только тогда брала в руки старый масляный фонарь, считая ступени, что шатко балансировали под ногами, и шла. Вечная сырость и нехватка воздуха сделали помещение непригодным для хранения товаров, и Виолетта отправляла вниз ненужные тары, стекло и деревянные ящики. А ещё в одной из комнат на чердачном этаже, которую Виола переделала под спальню, потому что снимать жильё или приобрести квартирку возможности не было, скрипели и норовили проломиться полы. И вечные городские поборы никак не давали шанса скопить монету-другую, чтобы распрощаться с изъянами доставшейся в наследство лавки.
Виолетта убрала с весов очередной бумажный пакетик с порцией чая. Завернула край и подхватила иголкой, чтобы запах не выветривался. Она отвернулась от прилавка и посмотрела на полки, что вмещали в себя десятки банок с разными сортами. Тут вам и классический чёрный чай, и с гибискусом, даже ягодные и цветочные, более нежные, любимые для чаепитий молодых девиц. Хозяйка лавки тоже их любила, хоть и вышла из девичьего возраста. В свои двадцать восемь мисс Орден не завела семьи, ребёнка, и, стыдно кому признаться, любовника тоже не имела. Нет, шансы были, ее несколько раз звали замуж, но тогда было абсолютно не время: поочерёдные смерти родителей, поиски работы, вечернее обучение, лавка эта, что отец завещал. Все свалилось вместе, и не до замужества было, а потом звать перестали, несмотря на всё ещё миловидную мордашку с синими глазами и легкую курносость. Последняя раздражала неимоверно, и девушка старалась приглушить этот дефект, остригая каштановую челку, с ней нос казался меньше.
Дверной колокольчик порывисто тренькнул. Виола развернулась к посетителю лицом и замерла. На пороге стоял… Бродяга? Нет, не похоже. Алкоголик? Вполне.
Мужчина задернул полы плаща, который был на пару размеров больше и явно снят с чужого плеча. Он просто не соответствовал остальной одежде: брюки с масляными пятнами на коленях, серая, поношенная рубашка и гренадёрского размера сапоги, в голенища которых и были заправлены штаны.
Незнакомец засунул руки в карманы и, оглядевшись, втянул носом воздух. Звучно, сочно чихнул. От этого полностью седые волосы, а скорее всего раньше он был блондином, колыхнулись и ещё сильнее стали похожи на нервно смотанную стальную проволоку, что у затылка перехватили обрывком наволочки.
— Здравствуйте, — несмело протянула Виолетта. — Вам чём-нибудь помочь?
Тут мужчина отреагировал на голос и зацепил холодным взглядом хозяйку лавки. А ведь он не стар, лет тридцать пять, максимум — сорок. И глаза у него ледяные, тот оттенок голубого, который быстро перетекает в серый, с серебряным отливом. Прям хозяин стужи какой-то. Помятый, правда.
Посетитель сморщил ещё раз нос, но успел зажать переносицу, чтобы не расчихаться. Покосился неприязненно на мисс Орден и стал ходить по залу, рассматривая на стеллажах пакеты с чаем и, читая пояснения к способам приготовления напитка.
Дверной колокольчик снова звякнул и в зал вошёл тучный мужчина с редкой бородкой и заметной плешью на темечке. Его дорогой костюм, трость, шейный платок — так и кричали, что он обознался дверью, но прыть, с которой он прискакал к прилавку, ябедничала об обратном.
— Милая, прекрасная Виолетта, — он лобызал руку девушки, как заправский ухажер, которому не перепадало дамского внимая несколько месяцев. — Так рад вас видеть, так приятно снова посетить вашу лавку…
Седовласый посетитель громко фыркнул, с насмешкой, и утёр нос пятернёй. Виолетта вытянула ладонь из потных ручонок мера и украдкой обтерла об подол юбки.
— Рада слышать такие добрые слова от вас, мистер Таш…
— Мы же договаривались, чтобы вы обращались ко мне по имени, — он лукаво постучал толстым пальцем по столешнице, а девушка, будь она не на виду, закатила бы глаза. Старый ловелас со всеми по имени, а потом его жёнушка, змея, дерёт в городской фонд несметные суммы, поскольку является главой совета и может самовольно регулировать поборы. Так в прошлом году цветочница, из лавки напротив, перестала торговать розами, потому что ей вкатили такую сумму в золотых, что на оплату поставок денег не осталось. А всё почему? Потому что мистер Таш излишне добросердечно отзывался о молодой и перспективной девушке, а ревнивая карга уловила в этих отзывах опасность для своего семейного счастья.
Виолетта слушала и кивала на велеречивые речи мэра, а сама неотрывно, из-под ресниц, следила за первым посетителем. Он ходил вдоль полок и иногда излишне усердно всматривался в рекомендации к способам заварки чая. А потом мистер Таш попросил густой пуэр. Виола поджала губы, ибо сорт был дорогой, а глава города не привык платить. Он считал это своеобразной благодарностью. Когда дверь за мистером Ташем закрылась, седовласый посетитель процедил сквозь зубы:
— Старый козел… — и подошел к прилавку. Виолетта отвела глаза, чтобы самой не смутиться и не нарваться на подобную характеристику уже в свой адрес. — Семь унций чёрного…
Этот чай был всегда в ближайшем доступе, потому что популярный, относительно недорогой и неизменная классика, что подходит на утро, день и, условно, вечер. Виолетта вытащила пакет и поставила на весы. Те почему-то подрагивали и никак не могли остановить стрелку на одной цифре. Чтобы скрыть неловкость она предложила:
— Не хотите попробовать с бергамотом и лемонграссом?
— Это тот, который для мужской силы? — усмехнулся уголком рта мужчина. — Действует?
От последнего вопроса лицо Виолы запылало. Румянец лез вверх и, достигнув носа, наконец-то остановился, а хрипловатый баритон продолжил:
— Хотя откуда вам знать? С вашей внешностью никакого чая не надо для…
Окончание фразы потонуло в звонком чихе, и Виолетта возблагодарила богов за этот конфуз, потому что комплимент нового покупателя грозил обернуться грубостью. Мисс Орден отсыпала нужное количество чая и, больше не говоря с посетителем, быстро заколола пакет и поставила на прилавок. Мужчина вздёрнул бровь и вытащил из кармана один золотой. Виола прикрыла глаза. Семь унций чёрного чая стоили два серебряных. В одном золотом их было десять. И где найти оставшиеся восемь — Виолетта не знала.
— Простите, я сейчас схожу за сдачей.
И, не глядя на мужчину, зашла в кладовку. Тряхнула коробку с монетами, но там были только несколько серебрушек и россыпь медек. Не зная, как сказать покупателю о такой неудобной ситуации, Виолетта вышла в зал и…
Лавка была пуста. На витрине лежал одинокий золотой и записка на оторванном от пакета клочке бумаги: «Не нужно».
Дождливая осень сменилась сначала редким снегом, что только портил настроение, потому что таял и превращал белизну снежного утра в грязь обеда. А потом, за луну до Рождения года, погода все же определилась и укутала город в пышную шубу снега.
Нежданный золотой Виолетта потратила на плотника и кровельщика. С окон дуло, крыша капала, и через пару недель такой жизни ее кашель грозил обернуться воспалением лёгких, поэтому деньги щедрого посетителя Виола потратила с умом. А странный седой мужчина появлялся в лавке почти каждую неделю, и если бы в момент знакомства кто-то сказал мисс Орден, что тот их разговор будет самым длинным, она бы не поверила. Не поверила и каждый раз пыталась завести беседу, но чего только добилась, так это пожеланий хороших покупателей и одного признания, что произошло случайно.
Насыпая очередной раз обычный чёрный чай, ровно семь унций, мужчина пристально следил за этим, и когда Виола пыталась незаметно положить на одну больше, хмурил брови, она уточнила:
— Так любите чай? — и опять недовольный взгляд, что говорил отсыпать восьмую унцию обратно.
— Ненавижу, — коротко признался покупатель и, удостоверившись в ровном весе чая, забрал пакет, оставив на прилавке два серебряных.
Он больше не платил золотыми. То ли не шиковал, то ли не хотел вводить в смущение Виолетту, но за луну встретившись четыре раза, она стала с нетерпением ждать последнего дня недели, потому что знала — придёт он.
А зима вступала в свои права. Она посыпала дороги снегом, разрисовывала окна, из которых даже после работы плотника все равно дуло, пропитала весь подвал изморозью. Но вместе с тем была прекрасна ароматом горячего глинтвейна и вкусом имбирных пряников, что пекла Милли и приносила на работу. А за неделю до Рождения года город переоделся в искристые блики стеклянных шаров, позолоту на винтажных игрушках и серебряную морозь на ветвях деревьев.
Виолетта куталась в старую бабушкину шаль, грела с ладонях чашку с зелёным чаем, и смотрела сквозь скованное стужей окно как менялась главная улица. Вывески пестрели оттенками красного и золотого, возле входов в лавки появились фигуры снеговиков, и народ постоянно сновал с непомерно большими коробками в разноцветной бумаге. Виола отвернулась от окна и обвела взглядом холодную и пустую лавку. Покачала головой. Это невозможно грустно, когда вокруг радуются, а она не знала с каких доходов уплатить налоги и на что купить дрова. И праздники ещё…
Дверной колокольчик звякнул и на пороге появился седовласый посетитель. На этот раз мужчина, который не любил чай, был сам не свой. Никакого объемного пальто и штанов не по размеру. Зимний редингот сидел на поджарой фигуре как влитой. Вечно лохматые волосы аккуратно собраны в хвост на затылке. И вот такой он выглядел на свой настояний возраст.
Мужчина снова прошёлся по лавке. Опять застыл у витрины с разными ароматами чая, и, когда Виола уже была готова заговорить, дверь опять открылась, впуская в лавку морозный воздух вместе с приторным ароматом лилий, которым любила злоупотреблять жена мэра. Она величественно кивнула и встала у прилавка. Виолетта проследовала к своему рабочему месту, в душе ругая надменную женщину последними словами, цензурными в которых были только предлоги.
— Мисс Орден, до конца года в казну города надо внести десять золотых на благоустройство.
У Виолы замерло сердце.
Таких денег ей никогда не заработать. Да даже если она продаст лавку, все равно после выплаты долгов у неё останется меньше половины требуемой суммы.
— Я понимаю, что это большая сумма, но и вы поймите… — женщина скривила губы. — Ночное освещение. Охрана, что дежурит каждую ночь. Уборка снега…
Виолетте перечисляли ещё какие-то статьи расходов, но она уже не слышала. Гул сердца заглушил все вокруг. А само оно, казалось, билось где-то с районе горла, закупоривая его и не пропуская воздух в легкие.
— Мне бы не хотелось доводить дело до невозвратной точки, но если вы не уплатите налог…
Дальше была пространная речь про то, что лавку заберут за долги, но миссис Таш этого очень не хотелось бы. Виолла не верила. Смотрела на карминовую помаду, что легла не ровно на узкие губы, и не верила. Всему, что сейчас происходило с ней.
Жена мэра ушла так же внезапно, как пришла, и Виолетта осталась наедине со своими страхами. Но тактичное покашливание от прилавка с цветочными чаями заставили вздрогнуть. Она встретилась глазами со своим самым необщительным покупателем.
— У вас здесь зябко, — чтобы просто прервать тишину сказал мужчина и потер ладони друг о друга.
— Да. А ещё из окон дует, — в растерянности подтвердила Виолетта и потянулась рукой за пакетом с чёрным чаем.
— Странная женщина, — заметил покупатель, не сводя с Виолы своего тяжёлого взгляда, который заставлял сердце биться чаще. — У меня налог составил три золотых…
— А чем вы занимаетесь? — все ещё не придя в себя, поддерживала Виолетта эту странную беседу, хотя хотелось закрыть дверь, подняться в холодную комнату, с вечно отсыревшей постелью, забраться под одеяло и расплакаться.
— Я — ювелир.
Не сильно он похож на ювелира. Слишком небрежный и опасный. Такому как он, самое то держать в руках меч, а не тонкое стило для гравировки на золоте.
— Как вам досталась эта лавка? — он прошёлся вдоль прилавка, и Виолетта случайно зацепилась взглядом за его руки со следами ожогов и порезов, но с невероятно тонкими пальцами, которые погладили старое дерево столешницы.
— Отец завещал… — призналась она не в силах поднять глаза на собеседника.
— Понятно. Мне как обычно…
— Ровно семь унций, — проговорила за него Виола и поймала благодарный взгляд. А потом на прилавок опять лег золотой и Виолетта снова ушла кладовую, только для того чтобы сейчас точно отсчитать сдачу. У неё было восемь серебряных, но когда вернулась в зал, тот снова был пуст. Лишь дверной колокольчик тихо задевал язычком металл.
На прилавке лежали пятнадцать золотых монет и записка.
« Мне кажется, я готов попробовать новый сорт. На ваш вкус, Виолетта.
И купите все же дрова.
Влюбившийся из-за вас в чай, Фредерик».
Зелёные яблоки
Малышка Агнес ненавидела зеленые яблоки. Ей не нравился вкус и цвет, а ещё безумно сводило зубы.
Её приятель Жак, наоборот:обожание им зелёных яблок можно было сравнить, разве что, с любовью Агнес к карамельным ирискам.
Жак каждую неделю приходил в гости к Агнес и приносил два зелёных яблока. Это было их ритуалом. Они отправлялись на поле за посёлком и под раскидистым дубом ели яблоки.
Белокурая Агнес, несмотря на свою нелюбовь к яблокам, все равно их ела. Она не хотела огорчать Жака, зная как он их любит.
Шли годы. Каждую неделю дети сидели под дубом за яблоками. Но спустя десять лет пришла война. Война не имеет обыкновения спрашивать разрешения на свой приход.
Восемнадцатилетний Жак стал одержим желанием пойти на фронт и защищать свою страну. Милая, прекрасная, хрупкая Агнес плакала и уговаривала не уходить, не бросать её. Но Жак, веселый и безответственный Жак, стал непреклонен.
Однажды в гости к Агнес заглянул столичный парнишка Яков. Он принёс букет чистых, белых лилий и письмо. Девушка не понимала, что он от неё хотел, но развернула письмо. Это было признание Якова в любви. В любви к ней, Агнес.
- Я тебя не понимаю,- проронила она, не дочитав письмо.
- Что здесь не понятного может быть?- раздраженно переспросил парень. Он был на пол головы выше Агнес и имел чудаковатую прическу: вечно распущенные кучерявые чёрные волосы. Образ дополняли круглые очки на тонких дужках,которые абсолютно ему не шли. Нравом же он обладал нелёгким. Так рассказывала миссис Олсен, подруга матушки, более искушенная в столичной богемной жизни. Яков был нетерпелив и раздражителен, когда его не понимали, а не понимали его часто. Он имел дурную привычку разговаривать глазами, ему казалось, что взгляд должен намного точнее описать его слова. Увы, так думал только он. Остальным же приходилось в общении с ним ходить как по грядкам с забытыми где-то граблями, чуть оступишься, получишь древком в лоб.
- Яков, здесь все непонятно, - обреченно выдохнула девушка. Сейчас ей тоже хотелось, чтобы ее понимали по взгляду. - Для чего это письмо, почему если ты хотел мне это сказать, то не сказал, а написал.
- Я тебе ничего не хотел говорить. - дерзко выпалил парень. - Мой батюшка считает, что я достаточно взрослый, чтобы завести свою семью, поэтому и предложил найти подходящую кандидатуру.
Дела чайной лавки шли из рук вон плохо. Подтекала крыша, и мелкий дождь грозил обернуться потопом в кладовой, где хранились все запасы на ближайшие пару месяцев. В подвале противно хлюпало и чавкало. Мисс Орден боялась спускаться туда одна. Она дожидалась прихода Мили, помощницы, и только тогда брала в руки старый масляный фонарь, считая ступени, что шатко балансировали под ногами, и шла. Вечная сырость и нехватка воздуха сделали помещение непригодным для хранения товаров, и Виолетта отправляла вниз ненужные тары, стекло и деревянные ящики. А ещё в одной из комнат на чердачном этаже, которую Виола переделала под спальню, потому что снимать жильё или приобрести квартирку возможности не было, скрипели и норовили проломиться полы. И вечные городские поборы никак не давали шанса скопить монету-другую, чтобы распрощаться с изъянами доставшейся в наследство лавки.
Виолетта убрала с весов очередной бумажный пакетик с порцией чая. Завернула край и подхватила иголкой, чтобы запах не выветривался. Она отвернулась от прилавка и посмотрела на полки, что вмещали в себя десятки банок с разными сортами. Тут вам и классический чёрный чай, и с гибискусом, даже ягодные и цветочные, более нежные, любимые для чаепитий молодых девиц. Хозяйка лавки тоже их любила, хоть и вышла из девичьего возраста. В свои двадцать восемь мисс Орден не завела семьи, ребёнка, и, стыдно кому признаться, любовника тоже не имела. Нет, шансы были, ее несколько раз звали замуж, но тогда было абсолютно не время: поочерёдные смерти родителей, поиски работы, вечернее обучение, лавка эта, что отец завещал. Все свалилось вместе, и не до замужества было, а потом звать перестали, несмотря на всё ещё миловидную мордашку с синими глазами и легкую курносость. Последняя раздражала неимоверно, и девушка старалась приглушить этот дефект, остригая каштановую челку, с ней нос казался меньше.
Дверной колокольчик порывисто тренькнул. Виола развернулась к посетителю лицом и замерла. На пороге стоял… Бродяга? Нет, не похоже. Алкоголик? Вполне.
Мужчина задернул полы плаща, который был на пару размеров больше и явно снят с чужого плеча. Он просто не соответствовал остальной одежде: брюки с масляными пятнами на коленях, серая, поношенная рубашка и гренадёрского размера сапоги, в голенища которых и были заправлены штаны.
Незнакомец засунул руки в карманы и, оглядевшись, втянул носом воздух. Звучно, сочно чихнул. От этого полностью седые волосы, а скорее всего раньше он был блондином, колыхнулись и ещё сильнее стали похожи на нервно смотанную стальную проволоку, что у затылка перехватили обрывком наволочки.
— Здравствуйте, — несмело протянула Виолетта. — Вам чём-нибудь помочь?
Тут мужчина отреагировал на голос и зацепил холодным взглядом хозяйку лавки. А ведь он не стар, лет тридцать пять, максимум — сорок. И глаза у него ледяные, тот оттенок голубого, который быстро перетекает в серый, с серебряным отливом. Прям хозяин стужи какой-то. Помятый, правда.
Посетитель сморщил ещё раз нос, но успел зажать переносицу, чтобы не расчихаться. Покосился неприязненно на мисс Орден и стал ходить по залу, рассматривая на стеллажах пакеты с чаем и, читая пояснения к способам приготовления напитка.
Дверной колокольчик снова звякнул и в зал вошёл тучный мужчина с редкой бородкой и заметной плешью на темечке. Его дорогой костюм, трость, шейный платок — так и кричали, что он обознался дверью, но прыть, с которой он прискакал к прилавку, ябедничала об обратном.
— Милая, прекрасная Виолетта, — он лобызал руку девушки, как заправский ухажер, которому не перепадало дамского внимая несколько месяцев. — Так рад вас видеть, так приятно снова посетить вашу лавку…
Седовласый посетитель громко фыркнул, с насмешкой, и утёр нос пятернёй. Виолетта вытянула ладонь из потных ручонок мера и украдкой обтерла об подол юбки.
— Рада слышать такие добрые слова от вас, мистер Таш…
— Мы же договаривались, чтобы вы обращались ко мне по имени, — он лукаво постучал толстым пальцем по столешнице, а девушка, будь она не на виду, закатила бы глаза. Старый ловелас со всеми по имени, а потом его жёнушка, змея, дерёт в городской фонд несметные суммы, поскольку является главой совета и может самовольно регулировать поборы. Так в прошлом году цветочница, из лавки напротив, перестала торговать розами, потому что ей вкатили такую сумму в золотых, что на оплату поставок денег не осталось. А всё почему? Потому что мистер Таш излишне добросердечно отзывался о молодой и перспективной девушке, а ревнивая карга уловила в этих отзывах опасность для своего семейного счастья.
Виолетта слушала и кивала на велеречивые речи мэра, а сама неотрывно, из-под ресниц, следила за первым посетителем. Он ходил вдоль полок и иногда излишне усердно всматривался в рекомендации к способам заварки чая. А потом мистер Таш попросил густой пуэр. Виола поджала губы, ибо сорт был дорогой, а глава города не привык платить. Он считал это своеобразной благодарностью. Когда дверь за мистером Ташем закрылась, седовласый посетитель процедил сквозь зубы:
— Старый козел… — и подошел к прилавку. Виолетта отвела глаза, чтобы самой не смутиться и не нарваться на подобную характеристику уже в свой адрес. — Семь унций чёрного…
Этот чай был всегда в ближайшем доступе, потому что популярный, относительно недорогой и неизменная классика, что подходит на утро, день и, условно, вечер. Виолетта вытащила пакет и поставила на весы. Те почему-то подрагивали и никак не могли остановить стрелку на одной цифре. Чтобы скрыть неловкость она предложила:
— Не хотите попробовать с бергамотом и лемонграссом?
— Это тот, который для мужской силы? — усмехнулся уголком рта мужчина. — Действует?
От последнего вопроса лицо Виолы запылало. Румянец лез вверх и, достигнув носа, наконец-то остановился, а хрипловатый баритон продолжил:
— Хотя откуда вам знать? С вашей внешностью никакого чая не надо для…
Окончание фразы потонуло в звонком чихе, и Виолетта возблагодарила богов за этот конфуз, потому что комплимент нового покупателя грозил обернуться грубостью. Мисс Орден отсыпала нужное количество чая и, больше не говоря с посетителем, быстро заколола пакет и поставила на прилавок. Мужчина вздёрнул бровь и вытащил из кармана один золотой. Виола прикрыла глаза. Семь унций чёрного чая стоили два серебряных. В одном золотом их было десять. И где найти оставшиеся восемь — Виолетта не знала.
— Простите, я сейчас схожу за сдачей.
И, не глядя на мужчину, зашла в кладовку. Тряхнула коробку с монетами, но там были только несколько серебрушек и россыпь медек. Не зная, как сказать покупателю о такой неудобной ситуации, Виолетта вышла в зал и…
Лавка была пуста. На витрине лежал одинокий золотой и записка на оторванном от пакета клочке бумаги: «Не нужно».
Дождливая осень сменилась сначала редким снегом, что только портил настроение, потому что таял и превращал белизну снежного утра в грязь обеда. А потом, за луну до Рождения года, погода все же определилась и укутала город в пышную шубу снега.
Нежданный золотой Виолетта потратила на плотника и кровельщика. С окон дуло, крыша капала, и через пару недель такой жизни ее кашель грозил обернуться воспалением лёгких, поэтому деньги щедрого посетителя Виола потратила с умом. А странный седой мужчина появлялся в лавке почти каждую неделю, и если бы в момент знакомства кто-то сказал мисс Орден, что тот их разговор будет самым длинным, она бы не поверила. Не поверила и каждый раз пыталась завести беседу, но чего только добилась, так это пожеланий хороших покупателей и одного признания, что произошло случайно.
Насыпая очередной раз обычный чёрный чай, ровно семь унций, мужчина пристально следил за этим, и когда Виола пыталась незаметно положить на одну больше, хмурил брови, она уточнила:
— Так любите чай? — и опять недовольный взгляд, что говорил отсыпать восьмую унцию обратно.
— Ненавижу, — коротко признался покупатель и, удостоверившись в ровном весе чая, забрал пакет, оставив на прилавке два серебряных.
Он больше не платил золотыми. То ли не шиковал, то ли не хотел вводить в смущение Виолетту, но за луну встретившись четыре раза, она стала с нетерпением ждать последнего дня недели, потому что знала — придёт он.
А зима вступала в свои права. Она посыпала дороги снегом, разрисовывала окна, из которых даже после работы плотника все равно дуло, пропитала весь подвал изморозью. Но вместе с тем была прекрасна ароматом горячего глинтвейна и вкусом имбирных пряников, что пекла Милли и приносила на работу. А за неделю до Рождения года город переоделся в искристые блики стеклянных шаров, позолоту на винтажных игрушках и серебряную морозь на ветвях деревьев.
Виолетта куталась в старую бабушкину шаль, грела с ладонях чашку с зелёным чаем, и смотрела сквозь скованное стужей окно как менялась главная улица. Вывески пестрели оттенками красного и золотого, возле входов в лавки появились фигуры снеговиков, и народ постоянно сновал с непомерно большими коробками в разноцветной бумаге. Виола отвернулась от окна и обвела взглядом холодную и пустую лавку. Покачала головой. Это невозможно грустно, когда вокруг радуются, а она не знала с каких доходов уплатить налоги и на что купить дрова. И праздники ещё…
Дверной колокольчик звякнул и на пороге появился седовласый посетитель. На этот раз мужчина, который не любил чай, был сам не свой. Никакого объемного пальто и штанов не по размеру. Зимний редингот сидел на поджарой фигуре как влитой. Вечно лохматые волосы аккуратно собраны в хвост на затылке. И вот такой он выглядел на свой настояний возраст.
Мужчина снова прошёлся по лавке. Опять застыл у витрины с разными ароматами чая, и, когда Виола уже была готова заговорить, дверь опять открылась, впуская в лавку морозный воздух вместе с приторным ароматом лилий, которым любила злоупотреблять жена мэра. Она величественно кивнула и встала у прилавка. Виолетта проследовала к своему рабочему месту, в душе ругая надменную женщину последними словами, цензурными в которых были только предлоги.
— Мисс Орден, до конца года в казну города надо внести десять золотых на благоустройство.
У Виолы замерло сердце.
Таких денег ей никогда не заработать. Да даже если она продаст лавку, все равно после выплаты долгов у неё останется меньше половины требуемой суммы.
— Я понимаю, что это большая сумма, но и вы поймите… — женщина скривила губы. — Ночное освещение. Охрана, что дежурит каждую ночь. Уборка снега…
Виолетте перечисляли ещё какие-то статьи расходов, но она уже не слышала. Гул сердца заглушил все вокруг. А само оно, казалось, билось где-то с районе горла, закупоривая его и не пропуская воздух в легкие.
— Мне бы не хотелось доводить дело до невозвратной точки, но если вы не уплатите налог…
Дальше была пространная речь про то, что лавку заберут за долги, но миссис Таш этого очень не хотелось бы. Виолла не верила. Смотрела на карминовую помаду, что легла не ровно на узкие губы, и не верила. Всему, что сейчас происходило с ней.
Жена мэра ушла так же внезапно, как пришла, и Виолетта осталась наедине со своими страхами. Но тактичное покашливание от прилавка с цветочными чаями заставили вздрогнуть. Она встретилась глазами со своим самым необщительным покупателем.
— У вас здесь зябко, — чтобы просто прервать тишину сказал мужчина и потер ладони друг о друга.
— Да. А ещё из окон дует, — в растерянности подтвердила Виолетта и потянулась рукой за пакетом с чёрным чаем.
— Странная женщина, — заметил покупатель, не сводя с Виолы своего тяжёлого взгляда, который заставлял сердце биться чаще. — У меня налог составил три золотых…
— А чем вы занимаетесь? — все ещё не придя в себя, поддерживала Виолетта эту странную беседу, хотя хотелось закрыть дверь, подняться в холодную комнату, с вечно отсыревшей постелью, забраться под одеяло и расплакаться.
— Я — ювелир.
Не сильно он похож на ювелира. Слишком небрежный и опасный. Такому как он, самое то держать в руках меч, а не тонкое стило для гравировки на золоте.
— Как вам досталась эта лавка? — он прошёлся вдоль прилавка, и Виолетта случайно зацепилась взглядом за его руки со следами ожогов и порезов, но с невероятно тонкими пальцами, которые погладили старое дерево столешницы.
— Отец завещал… — призналась она не в силах поднять глаза на собеседника.
— Понятно. Мне как обычно…
— Ровно семь унций, — проговорила за него Виола и поймала благодарный взгляд. А потом на прилавок опять лег золотой и Виолетта снова ушла кладовую, только для того чтобы сейчас точно отсчитать сдачу. У неё было восемь серебряных, но когда вернулась в зал, тот снова был пуст. Лишь дверной колокольчик тихо задевал язычком металл.
На прилавке лежали пятнадцать золотых монет и записка.
« Мне кажется, я готов попробовать новый сорт. На ваш вкус, Виолетта.
И купите все же дрова.
Влюбившийся из-за вас в чай, Фредерик».
Зелёные яблоки
Малышка Агнес ненавидела зеленые яблоки. Ей не нравился вкус и цвет, а ещё безумно сводило зубы.
Её приятель Жак, наоборот:обожание им зелёных яблок можно было сравнить, разве что, с любовью Агнес к карамельным ирискам.
Жак каждую неделю приходил в гости к Агнес и приносил два зелёных яблока. Это было их ритуалом. Они отправлялись на поле за посёлком и под раскидистым дубом ели яблоки.
Белокурая Агнес, несмотря на свою нелюбовь к яблокам, все равно их ела. Она не хотела огорчать Жака, зная как он их любит.
Шли годы. Каждую неделю дети сидели под дубом за яблоками. Но спустя десять лет пришла война. Война не имеет обыкновения спрашивать разрешения на свой приход.
Восемнадцатилетний Жак стал одержим желанием пойти на фронт и защищать свою страну. Милая, прекрасная, хрупкая Агнес плакала и уговаривала не уходить, не бросать её. Но Жак, веселый и безответственный Жак, стал непреклонен.
Однажды в гости к Агнес заглянул столичный парнишка Яков. Он принёс букет чистых, белых лилий и письмо. Девушка не понимала, что он от неё хотел, но развернула письмо. Это было признание Якова в любви. В любви к ней, Агнес.
- Я тебя не понимаю,- проронила она, не дочитав письмо.
- Что здесь не понятного может быть?- раздраженно переспросил парень. Он был на пол головы выше Агнес и имел чудаковатую прическу: вечно распущенные кучерявые чёрные волосы. Образ дополняли круглые очки на тонких дужках,которые абсолютно ему не шли. Нравом же он обладал нелёгким. Так рассказывала миссис Олсен, подруга матушки, более искушенная в столичной богемной жизни. Яков был нетерпелив и раздражителен, когда его не понимали, а не понимали его часто. Он имел дурную привычку разговаривать глазами, ему казалось, что взгляд должен намного точнее описать его слова. Увы, так думал только он. Остальным же приходилось в общении с ним ходить как по грядкам с забытыми где-то граблями, чуть оступишься, получишь древком в лоб.
- Яков, здесь все непонятно, - обреченно выдохнула девушка. Сейчас ей тоже хотелось, чтобы ее понимали по взгляду. - Для чего это письмо, почему если ты хотел мне это сказать, то не сказал, а написал.
- Я тебе ничего не хотел говорить. - дерзко выпалил парень. - Мой батюшка считает, что я достаточно взрослый, чтобы завести свою семью, поэтому и предложил найти подходящую кандидатуру.
