По длинному коридору бродила вонь и сырость, где-то пищали крысы, где-то жуки. Единственным источником света в камере было маленькое решетчатое окошко, в которое даже кошка не сможет протиснуться, возможно, и мышь. Из множества одинаковых комнат занято было лишь трое.
- Раньше было еще двое,- говорил старый охранник новичку во время службы. - Перевертыш и странный шаман в маске. Шамана поймали на недавнем празднике, мо слышал, он своей рыжей маской пугал людзей да и помочился на церковь… Вот за такую наглость его и умертвили конечно. А вот с перевертышем забавно вышло, отмечал свадьбу соседа, а ночь была лунная-лунная. Ну он то под горилочкой как завоет! Говорили, огурец кусает, а рожа вся шерстью обрастает! Ха-ха, жаль, конечно, что он нечестивым-то был, хороший мужик, много мне чаго рассказал. Ну и его тож туда – он показал пальцем вниз – в общем, служба хорошая.
С верху иногда капала вода, редко, но шум от падения капли разносился по всему коридору, словно огромный валун скатился вниз и разбился на мелкие кусочки. Первое время в камеры заходил молодой монах Прошка и читал проповеди. Бывал он у каждого по несколько часов и говорил без умолку о сотворении мира, Христе и его заповедях, об святых и ангелах, а самое большое место в его рассказах занимал ад, видимо, чтобы припугнуть, но заключенным было наплевать. Во время одного из таких монологов Ратибор все-таки спросил:
- Почему же твой Бог такой жестокий?
- Он милостив ко всем как к друзьям своим, так и врагам своим.
- Тогда почему же умер Василька?
- А кем он был?
- Мальчишка, он еще и седьмого лета не увидел. Утоп на реке, лед не выдержал.
- Это все из-за того, что не крещеный был.
- На шее крестик был.
- Тогда за грехи родителей его Бог и забрал обратно...
- И это милостиво?
Но тот не ответил, в тяжелой задумчивости монах вышел. С этого дня в душе Прошки поселилось сомнение и, если его вера — это крепкий дуб, то сомнение представляло из себя короеда.
Долго бежали черти. Гостинцы, тропки, болота, луга - всё они отоптали своими копытцами. Хозяин сказал, что в Уречье, деревушка в ста или больш верстах от Язеньки, можно найти мага, но вот же беда! Там никого не было. Сгинула деревушка. И сели они прямо на распутье и горько заплакали, только один, самый старый бес с бородкой до живота, сидел в раздумьях.
- Даже стариков нет!
- Эгегей...и што ж нам рабить?
- Нужно идти к колдуну.
- Да помер он!
- Гниёт счас де-нибудь.
- Такие не мрут и не гниют. Хорош реветь! Бесы вы или попы драные? Вставайте! - старичок отеческими ударами поднял собратьев. - Пойдем к нему. Сами знаете: они своих не бросают.
- И то верно.
- И вправду... Ну у тебя и рожа красная!
- А ну цыц! Вперед, на лунный камень.
Побежали черти вновь, но бежали уже с несвойственной им надеждой, видимо, хозяин и вправду был так хорош, что и смерть его пугает их, как своя собственная. Три комочка неслись мимо озер, церквей, деревень. Когда они пробегали мимо очередного села, две старухи, отдыхающие у колодца, только ахнули.
- Снова черти шалят, Некифровна. Ой не к добру это!
- Этко на камень тот, чертов шабаш! Грю я Метрофану, чтоб собрал наших, православных, да и забили этокого колдуна! Столько посевов и живёл он нам испортил!
- Тише ты! Услышит и костей не соберешь...
- Пха меня, православную, сам Дъябал испугается! Не то что этот гад мать его ети. Тьфу!
Только как чуть стемнело, черти оказались на холме, на вершине которого было три камня поставленных башенкой.
- А где ж его хата?
- Да вот его могила, помер. Тьфу.
- Типун тебе на язык!
Молчание. Тихо начинали свои песни кузнечики, где-то ползали черви, а пчелы быстро возвращались в ульи. Послышались шаги, босые ноги прижимали сочную траву к земле, натыкались на гладкие и острые камни. На холм поднялся дед в одной рубашке, а в руках он держал огурец и склянку настойки. Длинная сивая борода громко заявляла о долгих годах жизни, а чуть сгорбленная стать и тусклое лицо сообщали о тяжком бремени, который он несет до сих пор. Черти спрятались. Старик грузно опустился напротив насыпи, чуть поправил башенку, вздохнул и, откупорив бутылку, сделал пару глотков, а после жадно откусил почти половину огурца. Чуть зажмурился.
- Полно прятаться, не стоит вам здесь сидеть. Портите землю.
Чертики показались перед стариком, немного смущаясь и волнуясь они разглядывали лицо Зорана. Морщины формировали множество выемок на лбу, острые скулы и мертвенно спокойные глаза вызывали легкий страх.
- Говорите, чего вам и выметайтеся.
- Помощь нужна, ваше благородие.
- Без вас нам никак.
- Хозяина нашего церква взяла, говорят, прибьют скоро.
Старик встал и, сделав очередной глоток, добил огурец, направился куда-то в чащу.
- Дапамажите хоть!
- Усе отдадим коль надо!
- Все сделаем для вас.
- Не сделаете. То, чего я хочу, никакой бог не сделает.
Двое бесов - более молодые - уцепились за конец рубахи и стали слезно просить милости. Дед лишь стряхнул их.
- Пойдите прочь!
Пара шариков хотела вновь попробовать уговорить колдуна, но его глаза сверкнули черной злобой, от которой черти грустно поплелись за ним. Дошли в тишине до маленькой избы, сама она чуть вкопалась в землю и также скривилась, как и ее хозяин. Зоран захлопнул дверь прямо перед носом гурьбы, следовавшей за ним.
- Катитесь к чорту.
Нечистые и покатились, правда, к чертополоху, что рос у окна. В доме было тихо, как и в лесу, лишь иногда было слышно уханье совы и некоторое шуршание ветвей деревьев и кустов. Черти задремали, слишком утомило их это путешествие, да и переживание за жизнь хозяина также измотало. Старый бес от бессонницы поднялся по стеблю к окну и стал наблюдать за колдуном, тот сидел за столом, смотрел в блюдце с водой, рядом, прямо под рукой, стоял череп до краёв заполненный наливкой, а в ногах мага лежал огромный пёс.
- Спи либо заходи.
Пухлый кругляш с радостью забежал в хату и уселся на углу стола. Ярчук недоверчиво смотрел на два копытца желая урвать хотя-бы одно. Бес разглядывал странную кружку.
- Нельзя - собака грустно улеглась обратно.
- Зубы якия-то неровные,- старый черт указывал на череп. – Халтурка, я бы краше сдела…
- А ты мне в рот не лезь! - завопил высоким голосом череп, черт аж взвизгнул и сел подальше с опаской поглядывая на пустые глазницы.
- Чаго не ушли?
- Ну, как чего? Хозяина нашего забрали, а помрет, что будем делать? Не сберегли значит и грош нам цена. Вот и не ушли.
- Такие значится и помощнички хе-хе-хе,- смеялся, стуча зубами, череп. Зоран взялся за костяной кубок и отпил, глаза его смотрели в воду и на ее ровной глади было женское лицо. По щекам пробежали слезы.
- Я не смог сберечь любимую, а ты хочешь, чтоб я сберег незнакомого мне мальца? Ты правда веришь, что такое ничтожество, как я, может чем-то помочь?
- Все мы знаем твою историю, даже сейчас ее неустанно рассказывают детям. Да, ты был страшен, но ведь ты понял это?
- А толку с этого? Скажи мне, что изменило то, что я понял это?
- Если бы ты не понял, то навеки стал бы ужасным, худшим в своем роде. Ты должен встать, должен оправиться, сейчас ты нужен как никогда. Думаю, она была бы такого же мнения. Сколько веков прошло мимо тебя, пока ты оплакивал ее?
- Все равно этого мало.
- Этого уже достаточно. Вернись к нам. Помоги мальку не совершить твоих ошибок. Силы у него много, как у тебя, а ума нисколько. Это то, что тебе так нужно.
Старик залпом выпил остатки настойки и с шумом ударил черепком об стол, тот словно окаменел от боли и смотрел немного зло. Колдун нащупал под столом еще несколько звонких бутылочек, заполнил череп до краёв, а мудрому черту в наперсток. Череп что-то запел.
- Не знаю... Мо ты и прав. Цыц!
- Чего цыц?! Музыка нужна для веселия, а то как поминки. Лучше б остался я у демонов, они меня любили! - еще немного побухтя он умолк, только иногда стрикал челюстью пугая черта, а после громко хихикал. Чуть погодя, когда несколько бутыльков было опустошенно, Зоран устало, почти сонно молвил:
-Чёрт тебя возьми! Ладно, возьму я вашего мальца. Чрез пару дней заберу.
И уснул на полу обнимая пса, а черт, разбудив собратьев, направился к хозяину.
После нескольких дней яростных, но уже не таких слепых проповедей узникам предложили крещение, но никто не принял его. Степан - старообрядец – отказался (да и смог бы принять он веру убийц жены?), а цыганская гадалка громко рассмеялась прямо в доброе еще не обросшее лицо монаха. С того времени пряник сменился кнутом и вместо робкого Прошки в тюрьму стал наведываться епископ и два его помощника. По началу он захаживал к заключенным, желая "просветить" их в веру "чистую и правильную". Но, когда увидел отношение умников к его Богу, долго себя не сдерживал. Теперь веру начали доносить священными кулаками, но сам он в таком не участвовал, а лишь наблюдал за исполнениями указаний своими учениками.
Вот и сейчас, он и два его помощника зашли к Степану, епископ перечитывал "нечистивому" мужику ветхий завет, но только тот услышал начало, громко выдал: ''Катись ты к чёрту со своими Иисусами!'’
Ответа не было слышно, только громкий крик Степана, звон цепей и падающие капли, разбивающиеся об каменный пол. После него "слуги Христа" зашли к Ипостасье - той самой цыганке - и снова тихий шепот, шума не было, только плач вперемешку с криками и стонами. Теперь открылась дверь Ратибора. Вошел он - высокий, жилистый, гладко выбритый старик, в белом балахоне, немного запачканный снизу кровью. Один помощник стояли у двери, его черная мантия обильно была смочена потом, кровью, слезами, а лицо выражало высшее удовольствие жизнью. Голос епископа звучал плавно, монотонно, заклинающее.
- Готов ли ты принять Бога нашего в своем сердце?
- Нет.
- После казни, когда твой дух отправиться на небо, ты будешь мучатся множество веков. Этого ли ты хочешь?
- Моя душа вернется к Чернобогу, а после уже, когда он насытиться моими байками, отправит меня обратно сюда. И вот тогда - не жить ни тебе, ни твоему роду.
На лице старика появилась улыбка. Он резко схватил некроманта за волосы и чуть поднял. В этот момент вернулся второй "слуга божий".
- Жаль, что до твоей казни так мало времени. Но я еще успею искалечить твое грязное тело,- волосы выскользнули из рук, а Ратибор упал на пол. - Отрубите ему кисть.
- А какую, ваше благородие?
- Леву ти праву?
- Левую, правой будет креститься.
Епископ отошел к двери, пока двое помощников сковывали мертвяка. Он с наслаждением смотрел на слабый поток крови и улыбался, слушая как рвутся мышцы и как пила работает по кости.
Боль от культи начала успокаиваться только ночью. Слабый лунный свет освещал соломенную подстилку, с которой некромант и наблюдал за черным звездным небом. Но, к его удивлению, что-то заслонило свет. В маленькую щель меж решетками втиснулось три шарика, они тихо засеменили к нему.
- Батько...
- Живой...
- Фу-у-ух...
- Чего вам? - он повернулся на бок и стал рассматривать своих подопечных. Из-за святой земли все трое выглядели очень уставшими, ослабшими. Бесы тяжело дышали, а из их пяточков выходил серый дым.
- Мы нашли его...
- Помощника...
- Колдуна Зорана... Он уже летит, хозяин...
- Идите от сюда!
Бесы устало прошагали к решетке, сделав башенку, они вылезли из камеры.
- Без руки вам даже лучше!
- Только не помрите!
- Еще немного, батенька!
Ратибор устало вздохнул, а чуть позже крепко уснул. На рассвете каждому заключенному поставили стакан вина и кусок сухого хлеба, помощник епископа лишь говорил:
- Каб душа легчей вышла - причастись.
Ратибор отпил немного вина и сплюнул жидкость на пол. Язык жгло, от запаха потемнело в глазах. "Неужто всё вино такая дрянь? Ладно, хотя-бы есть хлеб". Усевшись на подстилку, он начал трапезу. Крошки сыпались на одежду, на подбородок с редкой щетиной, на пол, заполняя собой щели.
За окном слышался какой-то шум: что-то тяжелое тянули по земле, причем не одно и не пару.
- Давай тяни, Фома, нужно кострыще делать!
- Молчи, Балда, помоги лепше!
"Видимо раньше казнят, чем четвертуют. Даже здесь они слово не держат. Христьяне - одним словом",- так слушая шум с улицы он просидел несколько часов, пока не послышался топот в коридоре.
- Выводите их к кострищам.
Солдаты зашли в камеры, особо не церемонясь они сковали руки и ноги заключенных, а уже после, подгоняя пинками, выводили узников на церковный двор. Грязные, искалеченные и разбитые люди предстали перед светом божьим, впервые за несчетное количество дней.
- Вперед к колодежу! - надзиратель пару раз ударил Степана указывая вперед, остальной строй двинулся за ним.
Трава чуть щекотала босые ноги, а там, где лежала тень от церкви, умывала росой. Как только все трое подошли, один из надзирателей начал наполнять ведра водой, а второй срывал обноски с исхудавших тел. Когда узники оказались полностью нагими на каждого вылили по два ведра святой воды. Надзиратели с нескрываемым возбуждением рассматривали цыганку, как свора кобелей засматривается на текущую сучку. Скрыться от похотливых глаз не помогла даже белая накидка, которая сразу же прилипла к мокрой груди предательски выводя соски, её формы заставляли «святых» грешников давиться слюной. Когда же тела некроманта коснулась вода он завопил, кожа начала слезать лоскутами. Испуганные стражники быстро накинули на него рубаху, но та вмиг стала алой, а после начала чернеть.
- Вперед на площадь!
Девушку поставили впереди, а последним шел Ратибор. Любуясь гадалкой, стражники старались не смотреть лишний раз на колдуна, от одного его вида становилось тошно и сердце сжимал природный страх от понимания, что нечисть реальна. Там, где еще осталась кожа появились волдыри, он более не издал и звука, - уже не было сил - только еле передвигал ногами, которые попеременно схватывала судорога.
Вот уже и видно городскую площадь. Уличные торгаши обзавелись в своих лавках новыми псалтырями, молитвенниками и различными оберегами от сглаза, порчи, болезни и прочь. Где-то продавали сладких петушков да булочки, что вызвало еще большее любопытство со стороны сладкоежек и, конечно же, детей. Прямо в центре, окруженные лавками, стояло три кострища. Высокие столбы сосны крепко воткнутые в землю, внизу которых находились кучи хвороста, для быстрого разгула пламени. Напротив их стояла маленькая платформа с архиепископом.
- Вот и они, дети мои! Грязные нечистоверцы, которые и слышать не желают о Боге нашем. Единственный способ спасти их черные души - сожжение, во славу всевышнего. Только пламя очистит их бренные тела и сможет отправить на вечныя муки в котлы Дъябловы! Помолимся же вместе за души этих заплутавших вшивых овец, ведь только христьяне могут поступить так благородно и щедро! Не смотрите, что все они искалечены, ведь такая плата за помощь их божков, которые заберут все, до чего сможет дотянуться их лапа. Только этот обряд вырвет их обратно в белый свет!
Епископ затянул молитву, которую верующие быстро подхватили, не знающие же люди отошли назад, наблюдая за действом. Всех "нечистивых" привязали к столбам, и, как только были проверены веревки, из церкви вышел Прошка с горящим факелом - огонь был взят с церковной свечи, светившей рядом с библией семь дней.
- Раньше было еще двое,- говорил старый охранник новичку во время службы. - Перевертыш и странный шаман в маске. Шамана поймали на недавнем празднике, мо слышал, он своей рыжей маской пугал людзей да и помочился на церковь… Вот за такую наглость его и умертвили конечно. А вот с перевертышем забавно вышло, отмечал свадьбу соседа, а ночь была лунная-лунная. Ну он то под горилочкой как завоет! Говорили, огурец кусает, а рожа вся шерстью обрастает! Ха-ха, жаль, конечно, что он нечестивым-то был, хороший мужик, много мне чаго рассказал. Ну и его тож туда – он показал пальцем вниз – в общем, служба хорошая.
С верху иногда капала вода, редко, но шум от падения капли разносился по всему коридору, словно огромный валун скатился вниз и разбился на мелкие кусочки. Первое время в камеры заходил молодой монах Прошка и читал проповеди. Бывал он у каждого по несколько часов и говорил без умолку о сотворении мира, Христе и его заповедях, об святых и ангелах, а самое большое место в его рассказах занимал ад, видимо, чтобы припугнуть, но заключенным было наплевать. Во время одного из таких монологов Ратибор все-таки спросил:
- Почему же твой Бог такой жестокий?
- Он милостив ко всем как к друзьям своим, так и врагам своим.
- Тогда почему же умер Василька?
- А кем он был?
- Мальчишка, он еще и седьмого лета не увидел. Утоп на реке, лед не выдержал.
- Это все из-за того, что не крещеный был.
- На шее крестик был.
- Тогда за грехи родителей его Бог и забрал обратно...
- И это милостиво?
Но тот не ответил, в тяжелой задумчивости монах вышел. С этого дня в душе Прошки поселилось сомнение и, если его вера — это крепкий дуб, то сомнение представляло из себя короеда.
Глава двенадцатая. Черепок.
Долго бежали черти. Гостинцы, тропки, болота, луга - всё они отоптали своими копытцами. Хозяин сказал, что в Уречье, деревушка в ста или больш верстах от Язеньки, можно найти мага, но вот же беда! Там никого не было. Сгинула деревушка. И сели они прямо на распутье и горько заплакали, только один, самый старый бес с бородкой до живота, сидел в раздумьях.
- Даже стариков нет!
- Эгегей...и што ж нам рабить?
- Нужно идти к колдуну.
- Да помер он!
- Гниёт счас де-нибудь.
- Такие не мрут и не гниют. Хорош реветь! Бесы вы или попы драные? Вставайте! - старичок отеческими ударами поднял собратьев. - Пойдем к нему. Сами знаете: они своих не бросают.
- И то верно.
- И вправду... Ну у тебя и рожа красная!
- А ну цыц! Вперед, на лунный камень.
Побежали черти вновь, но бежали уже с несвойственной им надеждой, видимо, хозяин и вправду был так хорош, что и смерть его пугает их, как своя собственная. Три комочка неслись мимо озер, церквей, деревень. Когда они пробегали мимо очередного села, две старухи, отдыхающие у колодца, только ахнули.
- Снова черти шалят, Некифровна. Ой не к добру это!
- Этко на камень тот, чертов шабаш! Грю я Метрофану, чтоб собрал наших, православных, да и забили этокого колдуна! Столько посевов и живёл он нам испортил!
- Тише ты! Услышит и костей не соберешь...
- Пха меня, православную, сам Дъябал испугается! Не то что этот гад мать его ети. Тьфу!
Только как чуть стемнело, черти оказались на холме, на вершине которого было три камня поставленных башенкой.
- А где ж его хата?
- Да вот его могила, помер. Тьфу.
- Типун тебе на язык!
Молчание. Тихо начинали свои песни кузнечики, где-то ползали черви, а пчелы быстро возвращались в ульи. Послышались шаги, босые ноги прижимали сочную траву к земле, натыкались на гладкие и острые камни. На холм поднялся дед в одной рубашке, а в руках он держал огурец и склянку настойки. Длинная сивая борода громко заявляла о долгих годах жизни, а чуть сгорбленная стать и тусклое лицо сообщали о тяжком бремени, который он несет до сих пор. Черти спрятались. Старик грузно опустился напротив насыпи, чуть поправил башенку, вздохнул и, откупорив бутылку, сделал пару глотков, а после жадно откусил почти половину огурца. Чуть зажмурился.
- Полно прятаться, не стоит вам здесь сидеть. Портите землю.
Чертики показались перед стариком, немного смущаясь и волнуясь они разглядывали лицо Зорана. Морщины формировали множество выемок на лбу, острые скулы и мертвенно спокойные глаза вызывали легкий страх.
- Говорите, чего вам и выметайтеся.
- Помощь нужна, ваше благородие.
- Без вас нам никак.
- Хозяина нашего церква взяла, говорят, прибьют скоро.
Старик встал и, сделав очередной глоток, добил огурец, направился куда-то в чащу.
- Дапамажите хоть!
- Усе отдадим коль надо!
- Все сделаем для вас.
- Не сделаете. То, чего я хочу, никакой бог не сделает.
Двое бесов - более молодые - уцепились за конец рубахи и стали слезно просить милости. Дед лишь стряхнул их.
- Пойдите прочь!
Пара шариков хотела вновь попробовать уговорить колдуна, но его глаза сверкнули черной злобой, от которой черти грустно поплелись за ним. Дошли в тишине до маленькой избы, сама она чуть вкопалась в землю и также скривилась, как и ее хозяин. Зоран захлопнул дверь прямо перед носом гурьбы, следовавшей за ним.
- Катитесь к чорту.
Нечистые и покатились, правда, к чертополоху, что рос у окна. В доме было тихо, как и в лесу, лишь иногда было слышно уханье совы и некоторое шуршание ветвей деревьев и кустов. Черти задремали, слишком утомило их это путешествие, да и переживание за жизнь хозяина также измотало. Старый бес от бессонницы поднялся по стеблю к окну и стал наблюдать за колдуном, тот сидел за столом, смотрел в блюдце с водой, рядом, прямо под рукой, стоял череп до краёв заполненный наливкой, а в ногах мага лежал огромный пёс.
- Спи либо заходи.
Пухлый кругляш с радостью забежал в хату и уселся на углу стола. Ярчук недоверчиво смотрел на два копытца желая урвать хотя-бы одно. Бес разглядывал странную кружку.
- Нельзя - собака грустно улеглась обратно.
- Зубы якия-то неровные,- старый черт указывал на череп. – Халтурка, я бы краше сдела…
- А ты мне в рот не лезь! - завопил высоким голосом череп, черт аж взвизгнул и сел подальше с опаской поглядывая на пустые глазницы.
- Чаго не ушли?
- Ну, как чего? Хозяина нашего забрали, а помрет, что будем делать? Не сберегли значит и грош нам цена. Вот и не ушли.
- Такие значится и помощнички хе-хе-хе,- смеялся, стуча зубами, череп. Зоран взялся за костяной кубок и отпил, глаза его смотрели в воду и на ее ровной глади было женское лицо. По щекам пробежали слезы.
- Я не смог сберечь любимую, а ты хочешь, чтоб я сберег незнакомого мне мальца? Ты правда веришь, что такое ничтожество, как я, может чем-то помочь?
- Все мы знаем твою историю, даже сейчас ее неустанно рассказывают детям. Да, ты был страшен, но ведь ты понял это?
- А толку с этого? Скажи мне, что изменило то, что я понял это?
- Если бы ты не понял, то навеки стал бы ужасным, худшим в своем роде. Ты должен встать, должен оправиться, сейчас ты нужен как никогда. Думаю, она была бы такого же мнения. Сколько веков прошло мимо тебя, пока ты оплакивал ее?
- Все равно этого мало.
- Этого уже достаточно. Вернись к нам. Помоги мальку не совершить твоих ошибок. Силы у него много, как у тебя, а ума нисколько. Это то, что тебе так нужно.
Старик залпом выпил остатки настойки и с шумом ударил черепком об стол, тот словно окаменел от боли и смотрел немного зло. Колдун нащупал под столом еще несколько звонких бутылочек, заполнил череп до краёв, а мудрому черту в наперсток. Череп что-то запел.
- Не знаю... Мо ты и прав. Цыц!
- Чего цыц?! Музыка нужна для веселия, а то как поминки. Лучше б остался я у демонов, они меня любили! - еще немного побухтя он умолк, только иногда стрикал челюстью пугая черта, а после громко хихикал. Чуть погодя, когда несколько бутыльков было опустошенно, Зоран устало, почти сонно молвил:
-Чёрт тебя возьми! Ладно, возьму я вашего мальца. Чрез пару дней заберу.
И уснул на полу обнимая пса, а черт, разбудив собратьев, направился к хозяину.
Глава тринадцатая. Костёр.
После нескольких дней яростных, но уже не таких слепых проповедей узникам предложили крещение, но никто не принял его. Степан - старообрядец – отказался (да и смог бы принять он веру убийц жены?), а цыганская гадалка громко рассмеялась прямо в доброе еще не обросшее лицо монаха. С того времени пряник сменился кнутом и вместо робкого Прошки в тюрьму стал наведываться епископ и два его помощника. По началу он захаживал к заключенным, желая "просветить" их в веру "чистую и правильную". Но, когда увидел отношение умников к его Богу, долго себя не сдерживал. Теперь веру начали доносить священными кулаками, но сам он в таком не участвовал, а лишь наблюдал за исполнениями указаний своими учениками.
Вот и сейчас, он и два его помощника зашли к Степану, епископ перечитывал "нечистивому" мужику ветхий завет, но только тот услышал начало, громко выдал: ''Катись ты к чёрту со своими Иисусами!'’
Ответа не было слышно, только громкий крик Степана, звон цепей и падающие капли, разбивающиеся об каменный пол. После него "слуги Христа" зашли к Ипостасье - той самой цыганке - и снова тихий шепот, шума не было, только плач вперемешку с криками и стонами. Теперь открылась дверь Ратибора. Вошел он - высокий, жилистый, гладко выбритый старик, в белом балахоне, немного запачканный снизу кровью. Один помощник стояли у двери, его черная мантия обильно была смочена потом, кровью, слезами, а лицо выражало высшее удовольствие жизнью. Голос епископа звучал плавно, монотонно, заклинающее.
- Готов ли ты принять Бога нашего в своем сердце?
- Нет.
- После казни, когда твой дух отправиться на небо, ты будешь мучатся множество веков. Этого ли ты хочешь?
- Моя душа вернется к Чернобогу, а после уже, когда он насытиться моими байками, отправит меня обратно сюда. И вот тогда - не жить ни тебе, ни твоему роду.
На лице старика появилась улыбка. Он резко схватил некроманта за волосы и чуть поднял. В этот момент вернулся второй "слуга божий".
- Жаль, что до твоей казни так мало времени. Но я еще успею искалечить твое грязное тело,- волосы выскользнули из рук, а Ратибор упал на пол. - Отрубите ему кисть.
- А какую, ваше благородие?
- Леву ти праву?
- Левую, правой будет креститься.
Епископ отошел к двери, пока двое помощников сковывали мертвяка. Он с наслаждением смотрел на слабый поток крови и улыбался, слушая как рвутся мышцы и как пила работает по кости.
***
Боль от культи начала успокаиваться только ночью. Слабый лунный свет освещал соломенную подстилку, с которой некромант и наблюдал за черным звездным небом. Но, к его удивлению, что-то заслонило свет. В маленькую щель меж решетками втиснулось три шарика, они тихо засеменили к нему.
- Батько...
- Живой...
- Фу-у-ух...
- Чего вам? - он повернулся на бок и стал рассматривать своих подопечных. Из-за святой земли все трое выглядели очень уставшими, ослабшими. Бесы тяжело дышали, а из их пяточков выходил серый дым.
- Мы нашли его...
- Помощника...
- Колдуна Зорана... Он уже летит, хозяин...
- Идите от сюда!
Бесы устало прошагали к решетке, сделав башенку, они вылезли из камеры.
- Без руки вам даже лучше!
- Только не помрите!
- Еще немного, батенька!
Ратибор устало вздохнул, а чуть позже крепко уснул. На рассвете каждому заключенному поставили стакан вина и кусок сухого хлеба, помощник епископа лишь говорил:
- Каб душа легчей вышла - причастись.
Ратибор отпил немного вина и сплюнул жидкость на пол. Язык жгло, от запаха потемнело в глазах. "Неужто всё вино такая дрянь? Ладно, хотя-бы есть хлеб". Усевшись на подстилку, он начал трапезу. Крошки сыпались на одежду, на подбородок с редкой щетиной, на пол, заполняя собой щели.
За окном слышался какой-то шум: что-то тяжелое тянули по земле, причем не одно и не пару.
- Давай тяни, Фома, нужно кострыще делать!
- Молчи, Балда, помоги лепше!
"Видимо раньше казнят, чем четвертуют. Даже здесь они слово не держат. Христьяне - одним словом",- так слушая шум с улицы он просидел несколько часов, пока не послышался топот в коридоре.
- Выводите их к кострищам.
Солдаты зашли в камеры, особо не церемонясь они сковали руки и ноги заключенных, а уже после, подгоняя пинками, выводили узников на церковный двор. Грязные, искалеченные и разбитые люди предстали перед светом божьим, впервые за несчетное количество дней.
- Вперед к колодежу! - надзиратель пару раз ударил Степана указывая вперед, остальной строй двинулся за ним.
Трава чуть щекотала босые ноги, а там, где лежала тень от церкви, умывала росой. Как только все трое подошли, один из надзирателей начал наполнять ведра водой, а второй срывал обноски с исхудавших тел. Когда узники оказались полностью нагими на каждого вылили по два ведра святой воды. Надзиратели с нескрываемым возбуждением рассматривали цыганку, как свора кобелей засматривается на текущую сучку. Скрыться от похотливых глаз не помогла даже белая накидка, которая сразу же прилипла к мокрой груди предательски выводя соски, её формы заставляли «святых» грешников давиться слюной. Когда же тела некроманта коснулась вода он завопил, кожа начала слезать лоскутами. Испуганные стражники быстро накинули на него рубаху, но та вмиг стала алой, а после начала чернеть.
- Вперед на площадь!
Девушку поставили впереди, а последним шел Ратибор. Любуясь гадалкой, стражники старались не смотреть лишний раз на колдуна, от одного его вида становилось тошно и сердце сжимал природный страх от понимания, что нечисть реальна. Там, где еще осталась кожа появились волдыри, он более не издал и звука, - уже не было сил - только еле передвигал ногами, которые попеременно схватывала судорога.
Вот уже и видно городскую площадь. Уличные торгаши обзавелись в своих лавках новыми псалтырями, молитвенниками и различными оберегами от сглаза, порчи, болезни и прочь. Где-то продавали сладких петушков да булочки, что вызвало еще большее любопытство со стороны сладкоежек и, конечно же, детей. Прямо в центре, окруженные лавками, стояло три кострища. Высокие столбы сосны крепко воткнутые в землю, внизу которых находились кучи хвороста, для быстрого разгула пламени. Напротив их стояла маленькая платформа с архиепископом.
- Вот и они, дети мои! Грязные нечистоверцы, которые и слышать не желают о Боге нашем. Единственный способ спасти их черные души - сожжение, во славу всевышнего. Только пламя очистит их бренные тела и сможет отправить на вечныя муки в котлы Дъябловы! Помолимся же вместе за души этих заплутавших вшивых овец, ведь только христьяне могут поступить так благородно и щедро! Не смотрите, что все они искалечены, ведь такая плата за помощь их божков, которые заберут все, до чего сможет дотянуться их лапа. Только этот обряд вырвет их обратно в белый свет!
Епископ затянул молитву, которую верующие быстро подхватили, не знающие же люди отошли назад, наблюдая за действом. Всех "нечистивых" привязали к столбам, и, как только были проверены веревки, из церкви вышел Прошка с горящим факелом - огонь был взят с церковной свечи, светившей рядом с библией семь дней.
