— Блин, — зашипела я, хватаясь за живот.
На шум в кухню забегает Ромка и видит меня в таком состоянии.
— Мама! — заорал он не своим голосом и кинулся ко мне. — Мама, мамочка! — в глазах слёзы. — Тебе плохо?
У меня оттого, что он меня первый раз мамой назвал, ком в горле, слёзы наворачиваются. Я даже о спешном побеге Данила на время забыла.
— Мамочка, только не молчи! — протягивает ко мне ручки мой сынок.
— Ром, — всхлипнула я, — иди ко мне.
И, не дождавшись, когда приблизится, резко притягиваю к себе и обнимаю его.
— Рожаю я, сынок, братика тебе.
— Так что мы стоим?! — тут же спохватился он и рванул за помощью.
Тут свекровь влетела, как ураган, на кухню и, узрев результат моей варки, провиснув, трагичным голосом добавила:
— Кирилл тебя убьёт.
— Не успеет, я на время в роддоме схоронюсь, а там его и отпустит.
Пока до неё дошло, о чём я говорю, прибежал Ромка с Глебом.
— Поехали, — произнёс спокойно муж подруги и, не дав мне шагу сделать, подхватил на руки и понес к машине.
Ромка побежал вслед за нами.
Пока добирались, успели дозвониться до Кирилла. Так что он на всех парах последовал за мной. Это даже хорошо — не увидит, что я на кухне устроила. Только добрались до приёмного покоя, слышим возмущённое:
— Беркутов, ты чего опять тут делаешь?! У тебя же жена только недавно родила?!
— Это жена друга! — невозмутимо отвечает тот.
Та подходит ближе и уже спокойно:
— А… теперь вижу, что это Бельская. Готовьте её! — крикнула женщина своим сотрудникам. И тут же обратилась к Глебу: — Сколько у тебя друзей?
— А что такое? — не понял он, передавая меня медперсоналу.
— Да вот хочу морально подготовиться.
— Мужайтесь! Много!
Влетаю в роддом, там уже Глеб и Ромка. Мальчишка ходит из угла в угол и не может успокоиться.
— Ты как? — обращаюсь к сыну.
— Папа, я так переживаю за маму! — рвано выдохнул он и обнял меня, словно ища поддержки. Я в шоке, он меня папой назвал.
Похлопал его по плечу, чтобы успокоить. Тут Глеб влез:
— Всё будет хорошо, а сейчас отпусти отца, ему Даниила нужно встречать. — И уже мне: — Что стоишь? Бегом переодеваться и мухой к жене. Поверь, ты сейчас ей нужен как никогда.
Мне дважды повторять не нужно, сорвался с места, как ненормальный. Когда зашёл в родовую, моя уже вся взмокала. Врач же — Валентина Степановна — в своей язвительной манере «подбадривала»:
— А ты как думала? От такого бугая родить — не баран чихнул. Тут потрудиться нужно. Но пока всё хорошо…
Стон жены — и я срываюсь с места. Увидев меня, она немного успокоилась.
— Солнечная… давай вместе…
Я подошёл со спины и положил поверх её рук свои.
— Давай, лучезарная наша, тужься, — дала команду врач.
И моя начала… Не то что бы от меня была реальная помощь, но Глеб прав — я был нужен ей. Она знала, что муж рядом, и это придавало ей сил. Я же в душе сожалел, что больше ничего не могу сделать, чтобы облегчить ей боль. А то, что мой женщине больно, я чувствовал каждой клеточкой.
Наконец с пятого раза дело пошло — показалась головка нашего сына. А там последний рывок — и Даниил заорал во всю мощь лёгких. Когда его положили маме на живот, я, мягко сказать, охренел — как она смогла сама родить такого богатыря?!
— Солнечная, спасибо.
Целую её в губы. Хочется плакать от счастья. А жена не сдерживается, плачет и смеётся, ей можно, она женщина. А у нас, мужчин, свои заморочки, нам не положено. Смотрю и не могу поверить, что стал настоящим отцом.
— Соня, даже не знаю, что тебе подарить за сына! — единственное, что смог сейчас сказать.
Слов не было, как и нормальных мыслей, меня переполняли эмоции. Я — отец! У меня два сына!
— Подари мне дочь!
— Только через два с половиной года! — слышим возмущённый ответ нашего врача.
Вышел из родовой, всё ещё находясь под впечатлением, сердце до сих пор колотилось, отдаваясь гулким эхом в ушах. Перевёл взгляд на сына — он, затаив дыхание, уставился на меня в ожидании новостей. А я словно разучился говорить. В горле образовался ком, вот не могу выдавить ни слова, и всё тут. Ромка кинулся мне навстречу и, схватив меня за руку, с мольбой смотря мне в глаза, затараторил:
— Как там мама? Как ребёнок? С ними всё хорошо? — И уже тише дрогнувшим голосом: — Па, не молчи…
Сильнее дёрнул меня за руку.
— Кх… — Проглотил предательский ком и охрипшим от волнения голосом попытался успокоить мальца: — Всё хорошо с мамой, и с братиком твоим тоже. — И тут чувствую, что в глазах защипало. Всё-таки эмоции взяли верх! У меня сегодня самый замечательный день: старший сын отцом назвал, а солнечную — мамой, и Данька родился. Как тут не разрыдаться от счастья?!
— Папа, ты чего плачешь, если всё хорошо?! — заволновался Ромка. Не понимает малец, какой у меня сейчас в душе фейерверк эмоций: хочется одновременно плакать и смеяться от счастья. А ещё Бога благодарить за жену и сыновей.
— Он не плачет, это ему пылинки в глаза попали, — пришёл на выручку мне Глеб. — У меня самого так же было, когда пришёл на дочку посмотреть. — Друг посмотрел на меня и, тепло улыбаясь, похлопал по плечу. — Поздравляю с ещё одним сыном.
— А почему мне эта пыль в глаза не попала, а только вам с папой? — дёргая уже его за рукав, решил выяснить Ромка, что эта за пыль такая.
— Она только на мужчин, что стали отцами, так действует … — хохотнул друг, подмигивая мне.
— Дядя Глеб, вы опять пошутили, да?
— Конечно пошутил, — подмигнул он уже сыну. А затем, подняв многозначительно палец кверху, продолжил разглагольствовать: — Это, Ромка, скупые слёзы счастья настоящих мужчин. Так что можешь и ты дать слабину, мы никому не расскажем.
— Не-е, я воздержусь, — отмахнулся он. И тут же добавил весомый аргумент: — Тем более я ещё не мужчина.
После его ответа мы с Глебом рассмеялись в голос. Слов-то каких умных уже набрался… «воздержусь»!
— Тогда мы тебя прикроем, когда ты станешь отцом. А пока никому не говори, что мы с твоим папой слезу пустили, сам понимаешь — авторитет нам никак ронять нельзя.
Сын эти слова принял на веру и клятвенно пообещал никому не рассказывать о нашей временной «слабости». Когда я приехал домой, пошёл сразу в кухню, потому что очень захотелось чего-нибудь выпить, во рту была сушь, как в пустыне. Но стоило подойти к ней, как я тут же понял — что-то тут не так. Уж больно мама суетилась.
— Сынок, ты шёл бы в зал, я за тобой поухаживаю, ты же устал, перенервничал… — начала она меня выталкивать наглым образом из моей же кухни, и глаза при этом так подозрительно бегают.
Ну, точно что-то натворила!
— Мама, не я рожал, так что успокойся — твой сын полон сил и бодр.
Отодвигаю её. И только сделал несколько шагов в кухню, как что-то вязкое упало мне на нос. Не понял. Приподнимаю взгляд, откуда свалилась эта дрянь, и охренел: потолок в чём-то коричневом. Принюхиваюсь к субстанции, что свалилась на меня, — сгущёнка!
— Так… — Разворачиваюсь я, мама досадливо сморщила нос, мол, не успела скрыть следы преступления, а вот Ромка опустил взгляд в пол. — Признавайтесь, кто из вас мне тут диверсию устроил? — взревел я.
— Я! — хором ответили они.
Понятно — жена перед роддомом сюрприз оставила, а эти решили вину взять на себя. Ромку понять можно, что в нём рыцарь проснулся. Ну… мама! Зачем учит пацана врать?
— Ромка, обманывать нехорошо, даже во имя благих целей. А ты, мама, завязывай мне сына портить.
Та тяжко вздохнула, с укором на меня посмотрела и, не говоря ни слова, направилась к выходу из кухни. Обиделась что ли? Но через минуту понял, что ошибся. Моя родительница вернулась с работниками и, пока я хлопал удивлённо глазами, принялась отдавать команды.
— Па… — услышал я рядом и перевёл взгляд на Ромку. — Прости, что обманул…
— Забыли. — Приобнял его за плечи и повёл из кухни, добавляя: — Тем более я и сам тоже этим грешил, — не стал строить из себя святого, — но теперь без меня больше никто из вас там хозяйничать не будет. Это новый закон.
Я проснулась с первыми лучами солнца, а мой малыш всё ещё спал. Осторожно встала с кровати и подошла к своему счастью. Боже мой, мне до сих пор не верится, что это не сон! Сын очень похож на Кирилла, и я ни капельки не ревную, потому что дочка обязательно будет похожа на меня. Хотя не важно, пусть на него, лишь бы Бог подарил нам ещё одну кроху, а в идеале и двух. Что-то я размечталась на радостях. Тихо посмеиваясь над своими мыслями, направилась опять в кровать, ведь стоять ещё тяжело. Часов в десять в дверь палаты кто-то робко постучал, и явно не медперсонал — они входят без стука, да и недавно уже были.
— Входите, — подала я голос, дверь приоткрылась, и показалась белокурая голова Ромки. — Сынок, ну чего ты как неродной? Иди ко мне, — раскрываю я руки для объятий, — я ужасно соскучилась.
— Ма, — подбегает он ко мне и обнимает в ответ, — я тоже скучал. — Уткнулся мне носом в плечо и надломившимся голосом запричитал: — Я так… вчера за тебя испугался, мамочка… — Он всхлипнул. — Вот так сильно, что ночью страшный сон приснился, и я больше уснуть не мог. Хотел к тебе… вот очень хотел. Я так испугался… Думал, а вдруг это правда? Вдруг это не сон... — Он вновь всхлипнул.
— Тихо, мой родной. — Обняла его крепче. — Это был только дурной сон. Ты же видишь.
Отстраняю и беру ладонями его голову, заставляя посмотреть на себя. У сына глаза полны слёз. Сразу видно, что у него стресс, рана от потери ещё кровоточит. Он на подсознательном уровне боится потерять мать. И пройдёт ещё немало времени, прежде чем кошмары перестанут его преследовать.
— Со мной всё в порядке, и с братиком твоим хорошо.
— Вижу. Просто этот сон был как на самом деле… Вот тут, — он показывает маленькой ручкой на грудь, — так сильно ноет.
— А сейчас? — Вновь прижимаю его к себе и нежно глажу по голове своего златокудрого принца. — Легче?
— Немного… — со вздохом произносит малыш, обхватывая меня ручками.
— Скоро станет совсем хорошо, когда Даньку увидишь. Он такой лапочка, на вас с папой похож.
— На нас? — отстраняясь, удивлённо спрашивает Ромка.
— Сам посмотри… — И показываю глазами на кроватку.
Ромку долго уговаривать не пришлось. Он быстро поднялся и подошёл к спящему брату. Я последовала за ним.
— Он такой маленький… — заулыбался Ромка, смотря на наше сокровище.
— Но ведь похож, — спрашиваю, приобнимая его за плечи.
Сын внимательно посмотрел на брата и выдал:
— На меня больше, чем на папу, похож.
Ну вот как тут не рассмеяться?
— Это ещё почему на тебя больше похож? — раздался голос мужа.
— Потому что маленький…
Железный аргумент. Мы с мужем рассмеялись в голос.
Два месяца спустя.
Пообедав, направилась в свою комнату, а возле двери застала Любовь Валерьевну, она, скрестив руки на груди, что-то увлечённо рассматривала на потолке.
— А вы чего тут делаете? — решила узнать, по какой причине она тут часового изображает.
Та перевела взгляд на меня и, тяжко вздохнув, выдала:
— Тебя жду.
— Зачем? — насторожилась я.
— Зачем… — передразнила она меня. — Да без тебя мне к Даньке не прорваться. Кир с Ромкой выпроводили меня, мол, нечего мужскую компанию своим присутствием разбавлять. Ты представляешь? — возмущённо спрашивает. — Совсем обнаглели. И ты тоже хороша — постоянно называешь меня на «вы», разбиваешь мне этим сердце.
— Насчёт меня намёк поняла, исправлюсь. А вот насчёт сына… Ну не верю, что Ромка нагрубил.
— Внук молча указал глазами на дверь, мол, бабушка, потом намилуешься с Данькой.
— Понятно.
Я открываю дверь и застаю картину: Ромка с Киром увлечённо разговаривают с мелким, попутно меня подгузник.
— Мама, твоя очередь нянчиться ещё не наступила, иди-ка ты лучше чаю попей, — не оборачиваясь, выдал муж.
— Ну… что я говорила! — выглядывая из моего плеча, обиженно пробурчала свекровь.
— Мама, не переживай, со мной ты пройдёшь без очереди. — Кир с Ромкой резко повернулись на мой голос. — Это что за дискриминация! Она, между прочим, бабушка…
— А я отец.
— А я брат.
— И? — не поняла воинственного настроя.
— А то, что моя мама вечно пытается без очереди влезть.
Тут они правы — не пытается, а делает это с завидной регулярностью. И всё же она бабушка. Хотя…
— Ромка, а ты чего занятия пропускаешь?
После моего вопроса напряглись два человека: Любовь Валерьевна и старший сын, ведь у них по расписанию история.
— Ну? — испытующе смотря на сына, даю намёк, что пора бы и честь знать.
Любовь Валерьевна, ткнула меня в бок локтем, чуть слышно пробурчала:
— Вот если бы мамой не назвала, ей-богу обиделась за вероломное предательство.
— Обижаешь. Это тактическое отступление, вечером всё будет. Ромка с Киром в кино идут, так что наиграешься… — отвечаю ей на пределе слышимости.
— Да? А я об этом не знала.
— Они тоже.
Подмигнула ей и направилась к тумбочке, чтобы взять телефон и заказать мужчинам билеты. Нужно немного отдохнуть друг от друга.
Семь месяцев спустя.
— Ой, я такая счастливая! — прижимая руки к груди, воскликнула Алиса, смотря на малышей, спящих в колясках. — Ром, ну посмотри, какие они крохи… — И, как обычно, от переизбытка эмоций всхлипнула носом. Я молча достал платок и протянул своей подруге.
— Держи…
Она посмотрела на меня и смутилась.
— Извини, я опять плакать начала… Вот никак не могу заставить себя этого не делать В садике надо мной уже смеются и обзываются: плакса, вакса, гуталин, на носу горячий блин. Представляешь?
— Алис, со мной ты можешь от счастья плакать сколько хочешь, — отвечаю ей, а сам мысленно даю ей обещанье, что накажу тех, кто обижает мою колибри.
Никто не посмеет ей сделать больно — я не позволю.
— Правда? — смотрит на меня так жалостливо, опять в груди что-то ноет.
— Конечно, мы же друзья, — отвечаю ей и раскрываю объятья, как моя мама делает, когда меня успокаивает.
Это наш с ней секрет. Никто не знает, что я бываю слаб, а с мамой можно, ведь она всё понимает. Алиса обнимает в ответ, и мы стоим молча, каждый думает о своём. Надеюсь, ей это поможет успокоиться. Мне же помогает.
— А знаешь, мне сказали, что меня никто замуж не возьмёт, потому что я плакса, — вновь она начала расстраиваться.
Я понимаю, что о таком говорить пока рано — мы же дети. И всё же, когда Алисе плохо, мне тоже очень больно, наверное, поэтому я ей и ответил так:
— Не переживай, когда вырастем, я женюсь на тебе.
Ну а как я ещё мог утешить подругу? Я, конечно, не понимаю, зачем ей об этом думать, и всё же пусть успокоится хотя бы по этому поводу.
— Правда? — переспрашивает, и опять такой… взгляд.
— Правда, — отвечаю ей.
А сам думаю, вспомнит ли она об этом разговоре, когда мы вырастем.
Как и обещал, я наказал её обидчиков. Попросил папу устроить меня в садик к подруге. И стоило ребятам начать обижать её, я хорошенько им навалял, их же, как меня, не обучают драться. Правда, за эту выходку меня наказали и прочитали лекцию, что так поступать нельзя. Согласен. Но я тогда думал, что так правильно, а вот сейчас понимаю, что нужно было дяде Марату рассказать.
Ведь, когда он узнал причину, по которой произошла драка, такое… там устроил. Ну а что, правильно сделал, потому что взрослые должны следить, чтобы маленьких не обижали. Но, самое главное, Алиса больше в сад не ходит. С нами занимаются нанятые родителями учителя, и теперь мы почти всегда вместе. Я рад, думаю, и она тоже.
На шум в кухню забегает Ромка и видит меня в таком состоянии.
— Мама! — заорал он не своим голосом и кинулся ко мне. — Мама, мамочка! — в глазах слёзы. — Тебе плохо?
У меня оттого, что он меня первый раз мамой назвал, ком в горле, слёзы наворачиваются. Я даже о спешном побеге Данила на время забыла.
— Мамочка, только не молчи! — протягивает ко мне ручки мой сынок.
— Ром, — всхлипнула я, — иди ко мне.
И, не дождавшись, когда приблизится, резко притягиваю к себе и обнимаю его.
— Рожаю я, сынок, братика тебе.
— Так что мы стоим?! — тут же спохватился он и рванул за помощью.
Тут свекровь влетела, как ураган, на кухню и, узрев результат моей варки, провиснув, трагичным голосом добавила:
— Кирилл тебя убьёт.
— Не успеет, я на время в роддоме схоронюсь, а там его и отпустит.
Пока до неё дошло, о чём я говорю, прибежал Ромка с Глебом.
— Поехали, — произнёс спокойно муж подруги и, не дав мне шагу сделать, подхватил на руки и понес к машине.
Ромка побежал вслед за нами.
Пока добирались, успели дозвониться до Кирилла. Так что он на всех парах последовал за мной. Это даже хорошо — не увидит, что я на кухне устроила. Только добрались до приёмного покоя, слышим возмущённое:
— Беркутов, ты чего опять тут делаешь?! У тебя же жена только недавно родила?!
— Это жена друга! — невозмутимо отвечает тот.
Та подходит ближе и уже спокойно:
— А… теперь вижу, что это Бельская. Готовьте её! — крикнула женщина своим сотрудникам. И тут же обратилась к Глебу: — Сколько у тебя друзей?
— А что такое? — не понял он, передавая меня медперсоналу.
— Да вот хочу морально подготовиться.
— Мужайтесь! Много!
***
Влетаю в роддом, там уже Глеб и Ромка. Мальчишка ходит из угла в угол и не может успокоиться.
— Ты как? — обращаюсь к сыну.
— Папа, я так переживаю за маму! — рвано выдохнул он и обнял меня, словно ища поддержки. Я в шоке, он меня папой назвал.
Похлопал его по плечу, чтобы успокоить. Тут Глеб влез:
— Всё будет хорошо, а сейчас отпусти отца, ему Даниила нужно встречать. — И уже мне: — Что стоишь? Бегом переодеваться и мухой к жене. Поверь, ты сейчас ей нужен как никогда.
Мне дважды повторять не нужно, сорвался с места, как ненормальный. Когда зашёл в родовую, моя уже вся взмокала. Врач же — Валентина Степановна — в своей язвительной манере «подбадривала»:
— А ты как думала? От такого бугая родить — не баран чихнул. Тут потрудиться нужно. Но пока всё хорошо…
Стон жены — и я срываюсь с места. Увидев меня, она немного успокоилась.
— Солнечная… давай вместе…
Я подошёл со спины и положил поверх её рук свои.
— Давай, лучезарная наша, тужься, — дала команду врач.
И моя начала… Не то что бы от меня была реальная помощь, но Глеб прав — я был нужен ей. Она знала, что муж рядом, и это придавало ей сил. Я же в душе сожалел, что больше ничего не могу сделать, чтобы облегчить ей боль. А то, что мой женщине больно, я чувствовал каждой клеточкой.
Наконец с пятого раза дело пошло — показалась головка нашего сына. А там последний рывок — и Даниил заорал во всю мощь лёгких. Когда его положили маме на живот, я, мягко сказать, охренел — как она смогла сама родить такого богатыря?!
— Солнечная, спасибо.
Целую её в губы. Хочется плакать от счастья. А жена не сдерживается, плачет и смеётся, ей можно, она женщина. А у нас, мужчин, свои заморочки, нам не положено. Смотрю и не могу поверить, что стал настоящим отцом.
— Соня, даже не знаю, что тебе подарить за сына! — единственное, что смог сейчас сказать.
Слов не было, как и нормальных мыслей, меня переполняли эмоции. Я — отец! У меня два сына!
— Подари мне дочь!
— Только через два с половиной года! — слышим возмущённый ответ нашего врача.
***
Вышел из родовой, всё ещё находясь под впечатлением, сердце до сих пор колотилось, отдаваясь гулким эхом в ушах. Перевёл взгляд на сына — он, затаив дыхание, уставился на меня в ожидании новостей. А я словно разучился говорить. В горле образовался ком, вот не могу выдавить ни слова, и всё тут. Ромка кинулся мне навстречу и, схватив меня за руку, с мольбой смотря мне в глаза, затараторил:
— Как там мама? Как ребёнок? С ними всё хорошо? — И уже тише дрогнувшим голосом: — Па, не молчи…
Сильнее дёрнул меня за руку.
— Кх… — Проглотил предательский ком и охрипшим от волнения голосом попытался успокоить мальца: — Всё хорошо с мамой, и с братиком твоим тоже. — И тут чувствую, что в глазах защипало. Всё-таки эмоции взяли верх! У меня сегодня самый замечательный день: старший сын отцом назвал, а солнечную — мамой, и Данька родился. Как тут не разрыдаться от счастья?!
— Папа, ты чего плачешь, если всё хорошо?! — заволновался Ромка. Не понимает малец, какой у меня сейчас в душе фейерверк эмоций: хочется одновременно плакать и смеяться от счастья. А ещё Бога благодарить за жену и сыновей.
— Он не плачет, это ему пылинки в глаза попали, — пришёл на выручку мне Глеб. — У меня самого так же было, когда пришёл на дочку посмотреть. — Друг посмотрел на меня и, тепло улыбаясь, похлопал по плечу. — Поздравляю с ещё одним сыном.
— А почему мне эта пыль в глаза не попала, а только вам с папой? — дёргая уже его за рукав, решил выяснить Ромка, что эта за пыль такая.
— Она только на мужчин, что стали отцами, так действует … — хохотнул друг, подмигивая мне.
— Дядя Глеб, вы опять пошутили, да?
— Конечно пошутил, — подмигнул он уже сыну. А затем, подняв многозначительно палец кверху, продолжил разглагольствовать: — Это, Ромка, скупые слёзы счастья настоящих мужчин. Так что можешь и ты дать слабину, мы никому не расскажем.
— Не-е, я воздержусь, — отмахнулся он. И тут же добавил весомый аргумент: — Тем более я ещё не мужчина.
После его ответа мы с Глебом рассмеялись в голос. Слов-то каких умных уже набрался… «воздержусь»!
— Тогда мы тебя прикроем, когда ты станешь отцом. А пока никому не говори, что мы с твоим папой слезу пустили, сам понимаешь — авторитет нам никак ронять нельзя.
Сын эти слова принял на веру и клятвенно пообещал никому не рассказывать о нашей временной «слабости». Когда я приехал домой, пошёл сразу в кухню, потому что очень захотелось чего-нибудь выпить, во рту была сушь, как в пустыне. Но стоило подойти к ней, как я тут же понял — что-то тут не так. Уж больно мама суетилась.
— Сынок, ты шёл бы в зал, я за тобой поухаживаю, ты же устал, перенервничал… — начала она меня выталкивать наглым образом из моей же кухни, и глаза при этом так подозрительно бегают.
Ну, точно что-то натворила!
— Мама, не я рожал, так что успокойся — твой сын полон сил и бодр.
Отодвигаю её. И только сделал несколько шагов в кухню, как что-то вязкое упало мне на нос. Не понял. Приподнимаю взгляд, откуда свалилась эта дрянь, и охренел: потолок в чём-то коричневом. Принюхиваюсь к субстанции, что свалилась на меня, — сгущёнка!
— Так… — Разворачиваюсь я, мама досадливо сморщила нос, мол, не успела скрыть следы преступления, а вот Ромка опустил взгляд в пол. — Признавайтесь, кто из вас мне тут диверсию устроил? — взревел я.
— Я! — хором ответили они.
Понятно — жена перед роддомом сюрприз оставила, а эти решили вину взять на себя. Ромку понять можно, что в нём рыцарь проснулся. Ну… мама! Зачем учит пацана врать?
— Ромка, обманывать нехорошо, даже во имя благих целей. А ты, мама, завязывай мне сына портить.
Та тяжко вздохнула, с укором на меня посмотрела и, не говоря ни слова, направилась к выходу из кухни. Обиделась что ли? Но через минуту понял, что ошибся. Моя родительница вернулась с работниками и, пока я хлопал удивлённо глазами, принялась отдавать команды.
— Па… — услышал я рядом и перевёл взгляд на Ромку. — Прости, что обманул…
— Забыли. — Приобнял его за плечи и повёл из кухни, добавляя: — Тем более я и сам тоже этим грешил, — не стал строить из себя святого, — но теперь без меня больше никто из вас там хозяйничать не будет. Это новый закон.
***
Я проснулась с первыми лучами солнца, а мой малыш всё ещё спал. Осторожно встала с кровати и подошла к своему счастью. Боже мой, мне до сих пор не верится, что это не сон! Сын очень похож на Кирилла, и я ни капельки не ревную, потому что дочка обязательно будет похожа на меня. Хотя не важно, пусть на него, лишь бы Бог подарил нам ещё одну кроху, а в идеале и двух. Что-то я размечталась на радостях. Тихо посмеиваясь над своими мыслями, направилась опять в кровать, ведь стоять ещё тяжело. Часов в десять в дверь палаты кто-то робко постучал, и явно не медперсонал — они входят без стука, да и недавно уже были.
— Входите, — подала я голос, дверь приоткрылась, и показалась белокурая голова Ромки. — Сынок, ну чего ты как неродной? Иди ко мне, — раскрываю я руки для объятий, — я ужасно соскучилась.
— Ма, — подбегает он ко мне и обнимает в ответ, — я тоже скучал. — Уткнулся мне носом в плечо и надломившимся голосом запричитал: — Я так… вчера за тебя испугался, мамочка… — Он всхлипнул. — Вот так сильно, что ночью страшный сон приснился, и я больше уснуть не мог. Хотел к тебе… вот очень хотел. Я так испугался… Думал, а вдруг это правда? Вдруг это не сон... — Он вновь всхлипнул.
— Тихо, мой родной. — Обняла его крепче. — Это был только дурной сон. Ты же видишь.
Отстраняю и беру ладонями его голову, заставляя посмотреть на себя. У сына глаза полны слёз. Сразу видно, что у него стресс, рана от потери ещё кровоточит. Он на подсознательном уровне боится потерять мать. И пройдёт ещё немало времени, прежде чем кошмары перестанут его преследовать.
— Со мной всё в порядке, и с братиком твоим хорошо.
— Вижу. Просто этот сон был как на самом деле… Вот тут, — он показывает маленькой ручкой на грудь, — так сильно ноет.
— А сейчас? — Вновь прижимаю его к себе и нежно глажу по голове своего златокудрого принца. — Легче?
— Немного… — со вздохом произносит малыш, обхватывая меня ручками.
— Скоро станет совсем хорошо, когда Даньку увидишь. Он такой лапочка, на вас с папой похож.
— На нас? — отстраняясь, удивлённо спрашивает Ромка.
— Сам посмотри… — И показываю глазами на кроватку.
Ромку долго уговаривать не пришлось. Он быстро поднялся и подошёл к спящему брату. Я последовала за ним.
— Он такой маленький… — заулыбался Ромка, смотря на наше сокровище.
— Но ведь похож, — спрашиваю, приобнимая его за плечи.
Сын внимательно посмотрел на брата и выдал:
— На меня больше, чем на папу, похож.
Ну вот как тут не рассмеяться?
— Это ещё почему на тебя больше похож? — раздался голос мужа.
— Потому что маленький…
Железный аргумент. Мы с мужем рассмеялись в голос.
Два месяца спустя.
Пообедав, направилась в свою комнату, а возле двери застала Любовь Валерьевну, она, скрестив руки на груди, что-то увлечённо рассматривала на потолке.
— А вы чего тут делаете? — решила узнать, по какой причине она тут часового изображает.
Та перевела взгляд на меня и, тяжко вздохнув, выдала:
— Тебя жду.
— Зачем? — насторожилась я.
— Зачем… — передразнила она меня. — Да без тебя мне к Даньке не прорваться. Кир с Ромкой выпроводили меня, мол, нечего мужскую компанию своим присутствием разбавлять. Ты представляешь? — возмущённо спрашивает. — Совсем обнаглели. И ты тоже хороша — постоянно называешь меня на «вы», разбиваешь мне этим сердце.
— Насчёт меня намёк поняла, исправлюсь. А вот насчёт сына… Ну не верю, что Ромка нагрубил.
— Внук молча указал глазами на дверь, мол, бабушка, потом намилуешься с Данькой.
— Понятно.
Я открываю дверь и застаю картину: Ромка с Киром увлечённо разговаривают с мелким, попутно меня подгузник.
— Мама, твоя очередь нянчиться ещё не наступила, иди-ка ты лучше чаю попей, — не оборачиваясь, выдал муж.
— Ну… что я говорила! — выглядывая из моего плеча, обиженно пробурчала свекровь.
— Мама, не переживай, со мной ты пройдёшь без очереди. — Кир с Ромкой резко повернулись на мой голос. — Это что за дискриминация! Она, между прочим, бабушка…
— А я отец.
— А я брат.
— И? — не поняла воинственного настроя.
— А то, что моя мама вечно пытается без очереди влезть.
Тут они правы — не пытается, а делает это с завидной регулярностью. И всё же она бабушка. Хотя…
— Ромка, а ты чего занятия пропускаешь?
После моего вопроса напряглись два человека: Любовь Валерьевна и старший сын, ведь у них по расписанию история.
— Ну? — испытующе смотря на сына, даю намёк, что пора бы и честь знать.
Любовь Валерьевна, ткнула меня в бок локтем, чуть слышно пробурчала:
— Вот если бы мамой не назвала, ей-богу обиделась за вероломное предательство.
— Обижаешь. Это тактическое отступление, вечером всё будет. Ромка с Киром в кино идут, так что наиграешься… — отвечаю ей на пределе слышимости.
— Да? А я об этом не знала.
— Они тоже.
Подмигнула ей и направилась к тумбочке, чтобы взять телефон и заказать мужчинам билеты. Нужно немного отдохнуть друг от друга.
Семь месяцев спустя.
— Ой, я такая счастливая! — прижимая руки к груди, воскликнула Алиса, смотря на малышей, спящих в колясках. — Ром, ну посмотри, какие они крохи… — И, как обычно, от переизбытка эмоций всхлипнула носом. Я молча достал платок и протянул своей подруге.
— Держи…
Она посмотрела на меня и смутилась.
— Извини, я опять плакать начала… Вот никак не могу заставить себя этого не делать В садике надо мной уже смеются и обзываются: плакса, вакса, гуталин, на носу горячий блин. Представляешь?
— Алис, со мной ты можешь от счастья плакать сколько хочешь, — отвечаю ей, а сам мысленно даю ей обещанье, что накажу тех, кто обижает мою колибри.
Никто не посмеет ей сделать больно — я не позволю.
— Правда? — смотрит на меня так жалостливо, опять в груди что-то ноет.
— Конечно, мы же друзья, — отвечаю ей и раскрываю объятья, как моя мама делает, когда меня успокаивает.
Это наш с ней секрет. Никто не знает, что я бываю слаб, а с мамой можно, ведь она всё понимает. Алиса обнимает в ответ, и мы стоим молча, каждый думает о своём. Надеюсь, ей это поможет успокоиться. Мне же помогает.
— А знаешь, мне сказали, что меня никто замуж не возьмёт, потому что я плакса, — вновь она начала расстраиваться.
Я понимаю, что о таком говорить пока рано — мы же дети. И всё же, когда Алисе плохо, мне тоже очень больно, наверное, поэтому я ей и ответил так:
— Не переживай, когда вырастем, я женюсь на тебе.
Ну а как я ещё мог утешить подругу? Я, конечно, не понимаю, зачем ей об этом думать, и всё же пусть успокоится хотя бы по этому поводу.
— Правда? — переспрашивает, и опять такой… взгляд.
— Правда, — отвечаю ей.
А сам думаю, вспомнит ли она об этом разговоре, когда мы вырастем.
Как и обещал, я наказал её обидчиков. Попросил папу устроить меня в садик к подруге. И стоило ребятам начать обижать её, я хорошенько им навалял, их же, как меня, не обучают драться. Правда, за эту выходку меня наказали и прочитали лекцию, что так поступать нельзя. Согласен. Но я тогда думал, что так правильно, а вот сейчас понимаю, что нужно было дяде Марату рассказать.
Ведь, когда он узнал причину, по которой произошла драка, такое… там устроил. Ну а что, правильно сделал, потому что взрослые должны следить, чтобы маленьких не обижали. Но, самое главное, Алиса больше в сад не ходит. С нами занимаются нанятые родителями учителя, и теперь мы почти всегда вместе. Я рад, думаю, и она тоже.
