Старые часы мерно отсчитывали мгновения печального вечера. В тишине кабинета громкое тиканье, казалось, могло заглушить собственные мысли, заставляя заблудиться в непрерывающемся потоке секунд.
Тик-так.
Так-тик-так.
Тяжелый вздох внезапно вклинился в затуманенное временем сознание, заставляя вспомнить о происходящем. Тихий звон столкнувшихся в бокале с виски кубиков льда, и вслед за ним:
- Покойся с миром, Уилфорд, - вновь потерянно вздохнул мужской голос.
- Покойся с миром, - вторил еле слышно женский, и повторный звон льда.
Двое сидели в дорого обставленном кабинете, укрытые сумерками, затягивающими дом и теплым отсветом камина меж ними, и вспоминали покинувшего этот мир. Лишь двое, больше никто не пришел.
- Даже не верится, - спустя пару мгновений молчанья произнес Джозеф, потирая морщинистой рукой усталые глаза и седой висок, - Он казался таким бодрым, полным сил, и буквально через день… - обреченно замолк он, - Никто не ожидал.
- Не ожидал, - эхом отозвался женский голос, казалось совсем потерянный от произошедшего.
«Особенно он сам», - добавила про себя Катарина.
Старик обладал для своего возраста крепким здоровьем и еще большей твердостью ума и соображений, чем неимоверно бесил Кат последние несколько лет, с каждым годом разрушая ее надежду побыть молодой наследницей богатого состояния. Понятно, что деньги будут привлекательны в любом возрасте, но пока ты молода и красива у тебя гораздо больше возможностей их потратить. Однако, не смотря на всю его «твердость ума и здравость памяти», и у него случилось помрачение, что и привело их на нынешние позиции. Старика в могилу, а ее в дорого обставленный кабинет в шикарном поместье, ныне принадлежащем ей. Все получили того, что заслуживали, а маленькая паршивка, посмевшая пошатнуть ее положение не получила ничего. Даже приглашения на этот тихий вечер воспоминаний о покойном, хотя вполне возможно была ему ближе присутствующих.
- Но все же от возраста никуда не денешься, - со всей возможной печалью к умершему, еле-еле наскребенной по уголкам души, вздохнула Катарина, - Врач сказал, что в девяносто три года от сердечного приступа уже не спасет никакое здоровье. Просто у организма уже нет сил бороться.
«А вот у самого старика вполне хватало сил для борьбы. Но все же недостаточно».
- Конечно-конечно, - бездумно покивал Джозеф, все еще пребывая в собственных воспоминаниях, - Он, кажется, даже жаловался мне недавно, что у него сердце колит.
- Правда? – слегка удивилась женщина, - А мне ничего не сказал. Всегда такой скрытный… Если бы я только знала…
«Нечего там знать… Единственное, что кололо ему глаза это сама Катарина, пытающаяся распоряжаться положенным ей по праву так, как хотелось ей самой. Но старик везде и всегда считал ее неправой, бездарной, безответственной и глупой. И каждый раз тыкал ее носом, словно нашкодившего котенка, в то, как прекрасна и самостоятельна Джесс. А ведь она ему никто! Внучка женщины, в которую он был когда-то влюблен. Совершенно незнакомая девка! А Кат была родной племянницей, единственным оставшимся у него родственником! И все же недостаточно хороша для такого поборника морали, как он. И кто в итоге оказался в дураках, а старик?»
И снова тиканье разнеслось в тишине, опустившейся на комнату, спиралью ввинчиваясь в голову, будя едва утихшую мигрень. Холодные тонкие пальцы коснулись виска, легко массируя его, и хорошенькое лицо едва не скривилось в гримасе.
Тик-так.
Тик-тик-так.
- Кати, - обеспокоенно окликнул женщину Джозеф, - ты плохо себя чувствуешь? Какая-то ты бледная сегодня.
- Просто головная боль, - благодарно улыбнулась женщина, - Просто эти часы, - бросила она взгляд в сторону массивного темного силуэта у стены, - После того, как он… умер, не могу слушать их тиканье. Просто выбивает из себя. Я вчера уже мучилась от боли и вроде остановила их, чтобы не шумели, а теперь вон опять идут.
Мужчина сначала бросил немного недоуменный взгляд на нее, но оглянувшись на виновников происходящего, лицо его разгладилось в понимании.
- Да, - тихо кивнул он, - я представляю. Уилфорт обожал их. Невозможно просто так смотреть на них, понимая, что его больше нет.
«Обожал не то слово. Старик чуть ли не облизывал их каждый вечер, протирая специальной мягкой тряпочкой и опуская тяжелые резные гири, заводя их. Невозможно было смотреть на его одухотворенное лицо рядом с этой старой развалюхой. Он говорил, что они хранят его сердце. Глупый старик. Еще три дня и хранить сердце они будут в дорогом антикварном магазине, вместе с прошлой рухлядью, от которой уже давно мечтала избавиться».
Катарина часы ненавидела прежде всего по двум причинам. Прежде всего, потому что они были напоминанием о той самой «первой любви», произошедшей больше полувека назад, но чьи отголоски чуть не лишили ее самого дорогого. Та женщина подарила их старику незадолго до расставания. А ее молодая копия, благодаря этим мерзким часам, чуть не получила все, чего так долго добивалась Кат.
Вторая причина была менее прозаичной. Часы были, странными и пугали ее. А странность заключалась в том, что тиканье их было неравномерным, но почему-то никто, кроме Кат этого не замечал. Они не отставали, не спешили, всегда показывали точное до секунды время, учитывая, как вокруг них отплясывал старик, это было не удивительно. Но вот звук, который они издавали, был не так точен. Так, следующий по идее сразу за тиком, казалось, иногда на мгновенье задерживался, чтобы возникнуть вдруг, когда ты уже ждешь, что они совсем встали. Или наоборот, звучал слишком рано, а иногда и вовсе терялся между двумя тиками. Казалось бы, ерунда, возможно даже просто личное восприятие, а точнее не восприятие звука именно этих часов, но эта не гармоничность до невозможности раздражала ее. Разрозненные звуки впивались в сознание, не давая сосредоточится на какой-либо мысли и заставляя лишь напряженно отслеживать их последовательность.
В ту ночь Катарина остановила их, поставив тем самым, как ей казалось, точку в жизни старика, с помощью самого ценного, что у него было. Но каким-то образом, через какое-то время они снова начинали ходить, сколько она не пыталась их останавливать. Похоже старик на исходе лет все же поставил в них какое-то устройство для автоматического завода, но Кат совершенно ничего не смыслила в чертовых механизмах и поэтому с упорством останавливала их, каждый раз надеясь, что этот будет последним.
- Что будешь с ними делать? – внезапно поинтересовался Джозеф, вырывая женщину из собственных мыслей.
- Я хотела подарить их Джессике, на память, - внезапно даже для самой себе сказала Катарина.
- Прекрасная идея, - впервые за вечер улыбнулся мужчина. – Ты права, Уилфорт наверняка хотел бы поступить с ними именно так.
Женщина мило улыбнулась в ответ.
«Если бы, чертов старик собирался оставить безродной девке все свое состояние, бросив мне лишь жалкие объедки своих миллионов. Неужели, правда, думал, что я об этом не догадаюсь? Что не пойму, почему он так восхваляет чужачку, почему так часто ездит к адвокату? Или не считал даже нужным считаться с родной кровью? Нельзя недооценивать людей, особенно близких, и эту истину старик все же постиг, жаль, что лишь посмертно».
Пару часов спустя, Катарина стояла в одиночестве в спальне, соседней с кабинетом и любовалась местом, ставшим последним пристанищем старика и ее освобождением. До сих пор не верилось, что все получилось. Она успела, сохранила состояние, родовое наследие в семье. Он не имел права так поступать! Эти деньги всегда были ее, с самого рожденья, просто по праву крови, по праву наследия и фамилии, а он хотел ее этого лишить! Разделить его с какой-то дворняжкой! Кто она такая, чтобы делить с ней семейное дело, принадлежавшее им уже больше сотни лет? Вот именно, что никто! Просто старик был уже стар, возраст взял свое, он, очевидно, не соображал, что делал, и кто-то должен был его остановить. Катарина сохранила собственное наследие, и не испытывала по этому поводу никаких угрызений совести. А старик… что ж будем считать, что Кат просто помогла ему отойти, пока он еще не погрузился полностью в глубины сумасшествия. Он остался в памяти людей сильным и полным здравого смысла и собственного достоинства, а не слабоумным овощем, а в этом есть своя милость.
Бом!!
Громогласное эхо полуночи разнеслось по всем уголкам пустующего дома, а Катарина вздрогнула, судорожно прижав к груди руку, пытаясь успокоить заметавшееся сердце. Чертовы часы!
В ту ночь, когда она отняла подушку, часы тоже громогласно отбили полночь, заставив ее вздрогнуть от неожиданности и уронить подушку, словно крича о свершившемся преступлении. Но кричать было некому. Старик не любил лишних людей в доме, прислуги было мало, и она никогда не ночевала в доме. Никто кроме нее не слышал это низкое гудение, казалось полное печали.
Старик говорил, что эти часы хранят его сердце, и в миг, когда он умрет, они, наверное, тоже замолкнут навсегда.
Катарина уже который день пыталась претворить его пожелание в жизнь, но часы умирать не желали и боролись до последнего. Старик боролся меньше. Кто бы мог подумать, ведь часы были старше его.
Последний удар положил начало нового дня, и раздражающее тонкий слух тиканье, снова начало ввинчиваться сверлом в голову.
Так-тик.
Тик-так-так.
Катарина подошла к часам, резко распахнула резную дверцу, так что стекло в ней тоненько задрожало запев песнь ужаса быть разбитым, и решительно зажала рукой маятник, остановив их. Тиканье умолкло. Дом погрузился в блаженную тишину. И самое прекрасное было осознавать, что все это, даже тишина принадлежит ей, и только ей одной.
Свобода, вот как называлось это чувство. Свобода от критикующего взгляда, от дурацкой морали и условностей, которые пытался навязать ей старик. Она свободна от всего и для всего. Осталось только избавиться от самых раздражающих вещей и стать свободной от последнего. От памяти.
Так размышляла Кат, погружаясь в блаженный сон в собственной постели. Спустя мгновенье, после того, как она заснула, в комнате пахнущей деревом, бумагой, старостью и немного пылью раздался звук, эхом разнесшийся по всему дому и ввинтившийся в уже спящее сознание, преследовавший во сне.
Тик-так.
Тик-тик-так.
Это стало наваждением. Проснувшись утром, ей казалось, что часы завелись у нее в голове. Звук, преследовал ее даже за пределами дома. Каждый раз, доведенная до нервного тика, она шла и останавливала маятник. Спустя какое-то время, звук вновь разносился по дому снова, находя ее даже в самом дальнем уголке.
Так-тик.
Тик-так-тик.
Казалось, что кровь в венах уже начала пульсировать в этом жутком недоритме. Доведенная в очередной раз, ворвавшись в кабинет, Кат дернула дверцу. Стекло в ней вскрикнуло, разбившись мелкими осколками, раня женщину, которая не обращая на это внимания, вцепилась руками в тяжелую цепь, с резными гирями, яростно дергая, пытаясь сорвать ее. К черту продажу! К черту любые деньги, которые она могла бы получить за этот чудесный образчик механизмов 18 века. Лишь бы часы замолкли!
Натужно заскрипела цепь и со стонов сорвалась, оставив кусок с одной гирей у женщины в руках. Долгожданная тишина опустилась на ее дом. Зашвырнув обрывок в дальний угол, она облегченно вздохнула. Наконец-то можно поспать.
БОМ!!
Громогласное эхо разнеслось по дому. Женщина вскочила на своей кровати с ужасом вслушиваясь в звук.
Каждый удар, отсчитывающий очередной час полуночи вбивал гвоздь боли в ее голову. Так больше не возможно. Безумная ярость и отчаянье затопили сознание Кат. Они должны замолкнуть! Просто исчезнуть!
Коридор до кабинета кажется нескончаемо длинным. Но вот знакомая дверь, вот ненавистные часы, издающие ненавистный звук.
Катарина вцепилась руками в резное дерево часов, уперлась, всеми силами пытаясь свалить тяжелый механизм. Часы раскачивались, держась за свою жизнь, куда крепче, чем их владелец, но падать отказывались С каждым новым ударом они давали миру и самой Кат знать, что еще живы и не собираются давать ей абсолютную свободу, которую она так ждала.
Так более не может продолжаться.
Бросившись к камину, она выхватила из подставки кочергу и яростно ударила тяжелым металлом по стеклянному циферблату. Часы застонали, осыпаясь стеклом и стрелками, плача серебристыми цифрами, осыпающимися с циферблата, но оглушающий звон не тих.
-Заткнись! Заткнись! – орала женщина, остервенело, размахивая своим оружием и круша хрупкий механизм.
Сыпались шестеренки, вылетали спирали и деревянные щепки. Громкий звон, разносящийся по дому не умолкал.
- Замолчи!! – провыла женщина, падая коленями в стекло и шестеренки, не чувствуя боли от многочисленных ран мстящего механизма.
Часы продолжали звонить.
Вспышки красного и синего света попеременно освещали дом. Слуги, появившееся в доме к утру, с интересом и неким ужасом шептались у дверей, бросая взгляды на фигуру в центре комнаты. Вокруг нее бродили представители полиции, осматривая следы побоища. Один из них приблизился к разговаривающим.
- Что это было? – указал он на груду дерева в углу.
- Часы хозяина, - робко ответила одна и горничных.
- Ценные?
- Не особо. Разве, что только для него, - вздохнула она, - Это просто была память о дорогом ему человеке. Знаете, он всегда говорил, что часы хранят его сердце, и когда он умрет, они тоже замолкнут, так и случилось. Стой ночи они не идут. Механизм заело. Мистика какая-то.
Полицейский лишь отмахнулся от примитивных суеверий.
- Может, снимите ее? – подала тихий, полный жалости голос кухарка, кивая на фигурку в сорочке, висящую под потолком.
- Когда надо будет, тогда и снимем, - недовольно пробурчал в ответ мужчина.
Кто-то дернул окно, пустив в комнату полную затхлого воздуха легкий сквозняк.
Он подхватил со стола небольшую стопку бумаг и разметал по комнате, заставив представителей закона выругаться на неудачника, что открыл окно.
Самым последним опустился под ноги, покачивающейся под потолком фигуре оборванный лист, лишь с одной строчкой.
«Господи, пусть чертовы часы, наконец, заткнутся...»
Тик-так.
Так-тик-так.
Тяжелый вздох внезапно вклинился в затуманенное временем сознание, заставляя вспомнить о происходящем. Тихий звон столкнувшихся в бокале с виски кубиков льда, и вслед за ним:
- Покойся с миром, Уилфорд, - вновь потерянно вздохнул мужской голос.
- Покойся с миром, - вторил еле слышно женский, и повторный звон льда.
Двое сидели в дорого обставленном кабинете, укрытые сумерками, затягивающими дом и теплым отсветом камина меж ними, и вспоминали покинувшего этот мир. Лишь двое, больше никто не пришел.
- Даже не верится, - спустя пару мгновений молчанья произнес Джозеф, потирая морщинистой рукой усталые глаза и седой висок, - Он казался таким бодрым, полным сил, и буквально через день… - обреченно замолк он, - Никто не ожидал.
- Не ожидал, - эхом отозвался женский голос, казалось совсем потерянный от произошедшего.
«Особенно он сам», - добавила про себя Катарина.
Старик обладал для своего возраста крепким здоровьем и еще большей твердостью ума и соображений, чем неимоверно бесил Кат последние несколько лет, с каждым годом разрушая ее надежду побыть молодой наследницей богатого состояния. Понятно, что деньги будут привлекательны в любом возрасте, но пока ты молода и красива у тебя гораздо больше возможностей их потратить. Однако, не смотря на всю его «твердость ума и здравость памяти», и у него случилось помрачение, что и привело их на нынешние позиции. Старика в могилу, а ее в дорого обставленный кабинет в шикарном поместье, ныне принадлежащем ей. Все получили того, что заслуживали, а маленькая паршивка, посмевшая пошатнуть ее положение не получила ничего. Даже приглашения на этот тихий вечер воспоминаний о покойном, хотя вполне возможно была ему ближе присутствующих.
- Но все же от возраста никуда не денешься, - со всей возможной печалью к умершему, еле-еле наскребенной по уголкам души, вздохнула Катарина, - Врач сказал, что в девяносто три года от сердечного приступа уже не спасет никакое здоровье. Просто у организма уже нет сил бороться.
«А вот у самого старика вполне хватало сил для борьбы. Но все же недостаточно».
- Конечно-конечно, - бездумно покивал Джозеф, все еще пребывая в собственных воспоминаниях, - Он, кажется, даже жаловался мне недавно, что у него сердце колит.
- Правда? – слегка удивилась женщина, - А мне ничего не сказал. Всегда такой скрытный… Если бы я только знала…
«Нечего там знать… Единственное, что кололо ему глаза это сама Катарина, пытающаяся распоряжаться положенным ей по праву так, как хотелось ей самой. Но старик везде и всегда считал ее неправой, бездарной, безответственной и глупой. И каждый раз тыкал ее носом, словно нашкодившего котенка, в то, как прекрасна и самостоятельна Джесс. А ведь она ему никто! Внучка женщины, в которую он был когда-то влюблен. Совершенно незнакомая девка! А Кат была родной племянницей, единственным оставшимся у него родственником! И все же недостаточно хороша для такого поборника морали, как он. И кто в итоге оказался в дураках, а старик?»
И снова тиканье разнеслось в тишине, опустившейся на комнату, спиралью ввинчиваясь в голову, будя едва утихшую мигрень. Холодные тонкие пальцы коснулись виска, легко массируя его, и хорошенькое лицо едва не скривилось в гримасе.
Тик-так.
Тик-тик-так.
- Кати, - обеспокоенно окликнул женщину Джозеф, - ты плохо себя чувствуешь? Какая-то ты бледная сегодня.
- Просто головная боль, - благодарно улыбнулась женщина, - Просто эти часы, - бросила она взгляд в сторону массивного темного силуэта у стены, - После того, как он… умер, не могу слушать их тиканье. Просто выбивает из себя. Я вчера уже мучилась от боли и вроде остановила их, чтобы не шумели, а теперь вон опять идут.
Мужчина сначала бросил немного недоуменный взгляд на нее, но оглянувшись на виновников происходящего, лицо его разгладилось в понимании.
- Да, - тихо кивнул он, - я представляю. Уилфорт обожал их. Невозможно просто так смотреть на них, понимая, что его больше нет.
«Обожал не то слово. Старик чуть ли не облизывал их каждый вечер, протирая специальной мягкой тряпочкой и опуская тяжелые резные гири, заводя их. Невозможно было смотреть на его одухотворенное лицо рядом с этой старой развалюхой. Он говорил, что они хранят его сердце. Глупый старик. Еще три дня и хранить сердце они будут в дорогом антикварном магазине, вместе с прошлой рухлядью, от которой уже давно мечтала избавиться».
Катарина часы ненавидела прежде всего по двум причинам. Прежде всего, потому что они были напоминанием о той самой «первой любви», произошедшей больше полувека назад, но чьи отголоски чуть не лишили ее самого дорогого. Та женщина подарила их старику незадолго до расставания. А ее молодая копия, благодаря этим мерзким часам, чуть не получила все, чего так долго добивалась Кат.
Вторая причина была менее прозаичной. Часы были, странными и пугали ее. А странность заключалась в том, что тиканье их было неравномерным, но почему-то никто, кроме Кат этого не замечал. Они не отставали, не спешили, всегда показывали точное до секунды время, учитывая, как вокруг них отплясывал старик, это было не удивительно. Но вот звук, который они издавали, был не так точен. Так, следующий по идее сразу за тиком, казалось, иногда на мгновенье задерживался, чтобы возникнуть вдруг, когда ты уже ждешь, что они совсем встали. Или наоборот, звучал слишком рано, а иногда и вовсе терялся между двумя тиками. Казалось бы, ерунда, возможно даже просто личное восприятие, а точнее не восприятие звука именно этих часов, но эта не гармоничность до невозможности раздражала ее. Разрозненные звуки впивались в сознание, не давая сосредоточится на какой-либо мысли и заставляя лишь напряженно отслеживать их последовательность.
В ту ночь Катарина остановила их, поставив тем самым, как ей казалось, точку в жизни старика, с помощью самого ценного, что у него было. Но каким-то образом, через какое-то время они снова начинали ходить, сколько она не пыталась их останавливать. Похоже старик на исходе лет все же поставил в них какое-то устройство для автоматического завода, но Кат совершенно ничего не смыслила в чертовых механизмах и поэтому с упорством останавливала их, каждый раз надеясь, что этот будет последним.
- Что будешь с ними делать? – внезапно поинтересовался Джозеф, вырывая женщину из собственных мыслей.
- Я хотела подарить их Джессике, на память, - внезапно даже для самой себе сказала Катарина.
- Прекрасная идея, - впервые за вечер улыбнулся мужчина. – Ты права, Уилфорт наверняка хотел бы поступить с ними именно так.
Женщина мило улыбнулась в ответ.
«Если бы, чертов старик собирался оставить безродной девке все свое состояние, бросив мне лишь жалкие объедки своих миллионов. Неужели, правда, думал, что я об этом не догадаюсь? Что не пойму, почему он так восхваляет чужачку, почему так часто ездит к адвокату? Или не считал даже нужным считаться с родной кровью? Нельзя недооценивать людей, особенно близких, и эту истину старик все же постиг, жаль, что лишь посмертно».
***
Пару часов спустя, Катарина стояла в одиночестве в спальне, соседней с кабинетом и любовалась местом, ставшим последним пристанищем старика и ее освобождением. До сих пор не верилось, что все получилось. Она успела, сохранила состояние, родовое наследие в семье. Он не имел права так поступать! Эти деньги всегда были ее, с самого рожденья, просто по праву крови, по праву наследия и фамилии, а он хотел ее этого лишить! Разделить его с какой-то дворняжкой! Кто она такая, чтобы делить с ней семейное дело, принадлежавшее им уже больше сотни лет? Вот именно, что никто! Просто старик был уже стар, возраст взял свое, он, очевидно, не соображал, что делал, и кто-то должен был его остановить. Катарина сохранила собственное наследие, и не испытывала по этому поводу никаких угрызений совести. А старик… что ж будем считать, что Кат просто помогла ему отойти, пока он еще не погрузился полностью в глубины сумасшествия. Он остался в памяти людей сильным и полным здравого смысла и собственного достоинства, а не слабоумным овощем, а в этом есть своя милость.
Бом!!
Громогласное эхо полуночи разнеслось по всем уголкам пустующего дома, а Катарина вздрогнула, судорожно прижав к груди руку, пытаясь успокоить заметавшееся сердце. Чертовы часы!
В ту ночь, когда она отняла подушку, часы тоже громогласно отбили полночь, заставив ее вздрогнуть от неожиданности и уронить подушку, словно крича о свершившемся преступлении. Но кричать было некому. Старик не любил лишних людей в доме, прислуги было мало, и она никогда не ночевала в доме. Никто кроме нее не слышал это низкое гудение, казалось полное печали.
Старик говорил, что эти часы хранят его сердце, и в миг, когда он умрет, они, наверное, тоже замолкнут навсегда.
Катарина уже который день пыталась претворить его пожелание в жизнь, но часы умирать не желали и боролись до последнего. Старик боролся меньше. Кто бы мог подумать, ведь часы были старше его.
Последний удар положил начало нового дня, и раздражающее тонкий слух тиканье, снова начало ввинчиваться сверлом в голову.
Так-тик.
Тик-так-так.
Катарина подошла к часам, резко распахнула резную дверцу, так что стекло в ней тоненько задрожало запев песнь ужаса быть разбитым, и решительно зажала рукой маятник, остановив их. Тиканье умолкло. Дом погрузился в блаженную тишину. И самое прекрасное было осознавать, что все это, даже тишина принадлежит ей, и только ей одной.
Свобода, вот как называлось это чувство. Свобода от критикующего взгляда, от дурацкой морали и условностей, которые пытался навязать ей старик. Она свободна от всего и для всего. Осталось только избавиться от самых раздражающих вещей и стать свободной от последнего. От памяти.
Так размышляла Кат, погружаясь в блаженный сон в собственной постели. Спустя мгновенье, после того, как она заснула, в комнате пахнущей деревом, бумагой, старостью и немного пылью раздался звук, эхом разнесшийся по всему дому и ввинтившийся в уже спящее сознание, преследовавший во сне.
Тик-так.
Тик-тик-так.
***
Это стало наваждением. Проснувшись утром, ей казалось, что часы завелись у нее в голове. Звук, преследовал ее даже за пределами дома. Каждый раз, доведенная до нервного тика, она шла и останавливала маятник. Спустя какое-то время, звук вновь разносился по дому снова, находя ее даже в самом дальнем уголке.
Так-тик.
Тик-так-тик.
Казалось, что кровь в венах уже начала пульсировать в этом жутком недоритме. Доведенная в очередной раз, ворвавшись в кабинет, Кат дернула дверцу. Стекло в ней вскрикнуло, разбившись мелкими осколками, раня женщину, которая не обращая на это внимания, вцепилась руками в тяжелую цепь, с резными гирями, яростно дергая, пытаясь сорвать ее. К черту продажу! К черту любые деньги, которые она могла бы получить за этот чудесный образчик механизмов 18 века. Лишь бы часы замолкли!
Натужно заскрипела цепь и со стонов сорвалась, оставив кусок с одной гирей у женщины в руках. Долгожданная тишина опустилась на ее дом. Зашвырнув обрывок в дальний угол, она облегченно вздохнула. Наконец-то можно поспать.
***
БОМ!!
Громогласное эхо разнеслось по дому. Женщина вскочила на своей кровати с ужасом вслушиваясь в звук.
Каждый удар, отсчитывающий очередной час полуночи вбивал гвоздь боли в ее голову. Так больше не возможно. Безумная ярость и отчаянье затопили сознание Кат. Они должны замолкнуть! Просто исчезнуть!
Коридор до кабинета кажется нескончаемо длинным. Но вот знакомая дверь, вот ненавистные часы, издающие ненавистный звук.
Катарина вцепилась руками в резное дерево часов, уперлась, всеми силами пытаясь свалить тяжелый механизм. Часы раскачивались, держась за свою жизнь, куда крепче, чем их владелец, но падать отказывались С каждым новым ударом они давали миру и самой Кат знать, что еще живы и не собираются давать ей абсолютную свободу, которую она так ждала.
Так более не может продолжаться.
Бросившись к камину, она выхватила из подставки кочергу и яростно ударила тяжелым металлом по стеклянному циферблату. Часы застонали, осыпаясь стеклом и стрелками, плача серебристыми цифрами, осыпающимися с циферблата, но оглушающий звон не тих.
-Заткнись! Заткнись! – орала женщина, остервенело, размахивая своим оружием и круша хрупкий механизм.
Сыпались шестеренки, вылетали спирали и деревянные щепки. Громкий звон, разносящийся по дому не умолкал.
- Замолчи!! – провыла женщина, падая коленями в стекло и шестеренки, не чувствуя боли от многочисленных ран мстящего механизма.
Часы продолжали звонить.
***
Вспышки красного и синего света попеременно освещали дом. Слуги, появившееся в доме к утру, с интересом и неким ужасом шептались у дверей, бросая взгляды на фигуру в центре комнаты. Вокруг нее бродили представители полиции, осматривая следы побоища. Один из них приблизился к разговаривающим.
- Что это было? – указал он на груду дерева в углу.
- Часы хозяина, - робко ответила одна и горничных.
- Ценные?
- Не особо. Разве, что только для него, - вздохнула она, - Это просто была память о дорогом ему человеке. Знаете, он всегда говорил, что часы хранят его сердце, и когда он умрет, они тоже замолкнут, так и случилось. Стой ночи они не идут. Механизм заело. Мистика какая-то.
Полицейский лишь отмахнулся от примитивных суеверий.
- Может, снимите ее? – подала тихий, полный жалости голос кухарка, кивая на фигурку в сорочке, висящую под потолком.
- Когда надо будет, тогда и снимем, - недовольно пробурчал в ответ мужчина.
Кто-то дернул окно, пустив в комнату полную затхлого воздуха легкий сквозняк.
Он подхватил со стола небольшую стопку бумаг и разметал по комнате, заставив представителей закона выругаться на неудачника, что открыл окно.
Самым последним опустился под ноги, покачивающейся под потолком фигуре оборванный лист, лишь с одной строчкой.
«Господи, пусть чертовы часы, наконец, заткнутся...»
