Сами посудите: ясновельможный пан хочет уделить мне время, прогуляться со мной, что-то подарить. И самое главное, просит, по-человечески просит, не раз и не два. Стыдно отказать, говорю ведь. Лукавый попутал, простите меня.
— Забудем. Я и сам хорош, не догадался сразу, Вацлав просто меня опередил. Он, знаешь ли, галантный кавалер, моя красавица. Забудем, ни к чему ссора. Я понимаю тебя, а ты меня. Вот и всё, — вся обида тут же куда-то делась, Матиуш не мог больше хоть сколько-то сердиться на Анну, все заготовленные для объяснения слова куда-то исчезли. Ему не хотелось более обсуждать это глупое происшествие, а Анна, похоже, была и не против — устроилась у него на коленях и следила за тем, как он поочерёдно целует каждый её палец.
В конце концов, у него теперь было время ещё немного оттянуть свидание с собственной совестью.
Одним чудесным утром они втроём гуляли по городским улицам. Анна смеялась, кружилась, то и дело бросалась на шею Матиушу, целовала его, ластилась к его рукам и что-то щебетала о понятных одной ей вещах. Вишнивецкий одобрительно кивал и ловил девушку в объятия, качал, шептал ей разные нежности, а Вацлав лишь посмеивался и размышлял о чём-то своём.
— Хорошо-то как, панове, — Анна в очередной раз обняла любимого и уткнулась носом ему в шею. — Чудное место, мне очень нравится. Я бы хотела всегда тут жить. Вот вы тут всегда живёте, пан Вацлав, вам тут тоже нравится?
— Не спорю, я люблю большие города, люблю образованных людей, — тут Левандовский несколько странно улыбнулся, и девушка едва удержалась, чтобы не рассмеяться, потому как прекрасно поняла, что он имел в виду.
— Да вы неплохо подружились! — Матиуш весело улыбнулся и чуть кивнул Вацлаву. — Я же говорил тебе, что Анна просто невероятна.
— Я заметил, поверь, — граф усмехнулся. — Думаю, в нашей очаровательной спутнице кроется немало сюрпризов.
— Да что вы меня смущаете? Не такая уж я и необычная, панове… — Анна замялась и отвела взгляд, юркнула за спину Матиуша, затихла. — Боком мне это выйдет, боком. Вот появится лихой человек, а я что, я безродная, кто меня спасёт, кто заступится?
— Ануся, не говори глупостей, прошу, — Вишнивецкий мягко, но укоризненно посмотрел на неё. — Никто тебя не тронет. В конце концов, я рядом, я сумею тебя защитить.
— Дай вам Бог, Матиуш, — девушка печально улыбнулась и уже больше не отходила от него ни на шаг, задумавшись о чём-то своём.
— Почему она вообще об этом заговорила? — спросил Матиуш по-французски, взволнованно глядя на Вацлава. — Я никогда не упоминал ни о чём подобном. Вацлав, что ты ей рассказывал?
— Ничего, она наверняка слышала разговоры на кухне, — пожал плечами Левандовский. — Челядь часто любит сплетничать, что с них взять.
— Какое старое слово, я думал, таких уже не употребляют, — Вишнивецкий удивлённо поглядел на него. — Уж и тётушка моя женщина немолодая, но от неё я такого не слышал. Странное дело.
— Не обращай внимания, я иногда так зачитываюсь трудами старины, что начинаю говорить их языком. Вернёмся к Анне. Я думаю, она вновь ощутила себя служанкой там, Матиуш. Ты должен искоренять это, а не поддерживать. Или же наша очаровательная панна нам что-то недоговаривает. Стоит её разговорить. Анна, послушай меня, — эту фразу он сказал уже по-польски, и девушка встрепенулась, внимательно посмотрела на него. — Анна, быть может, тебя что-то обидело, или тебе сказали что-то, что было неприятно, но ты не можешь это объяснить из стыда или скромности? Не бойся. Скажи.
— Вы правы, пан Левандовский, — Анна прятала глаза и склонила голову так низко, чтобы никто не видел её лица. — Я нынче проснулась спозаранку, пошла на кухню, есть хотелось, а Юлию, служанку вашу, гонять стыдно, у неё и так работы много. И слыхала, что безвольная я. Мол, пан Матиуш, простите меня, Матиуш, видит Бог, я так не думаю, так вот, пан Матиуш меня взял, потому как я ему приглянулась, но так, поиграется и бросит. И всякий так со мной может, потому как я женщина и хлопка. И никому дела нет. И что зря я такая красивая, что бедой обернётся, останусь одна и на сносях. Что как надоем, и другому отдадут, если понравлюсь, — она замолкла, будучи не в силах продолжать. — Противно.
— Глупости. Бабьи пересуды и сплетни, — Матиуш недовольно скривил губы. Ему было мерзко и стыдно одновременно, потому что в словах Анны было что-то правдивое, что очень больно укололо его. Ведь он и впрямь не был с ней до конца честен и не мог ответить ей любовью. Он не мог перебороть себя и освободить ей официально, не мог послать прошение на имя короля и дать ей титул, не мог сказать ей перестать обращаться к нему на вы, много чего не мог. Иногда он чувствовал, что зачастую она соглашается делить с ним ложе не потому что хочет сама, а потому что хочет он, соглашается с его выбором, потому что выбирает он, а не кто-то ещё, живёт и делает всё то, что хочет он. Вишнивецкий снова припомнил её полный вины и сожаления взгляд, когда она с Вацлавом вернулась с прогулки тогда, в первый день, припомнил, как она сидела, вся бледная, над книгой, будто читая, но сама не перелистнула и двух страниц, около часа ожидая, что он накричит на неё, если не что похуже, припомнил, как она той ночью плакала, уткнувшись в подушку, а он просто не мог решиться на то, чтобы хотя бы обнять её. В такие моменты Матиуш отчётливо понимал, какой же он всё-таки трус и ясновельможный. Слишком князь, чтобы быть просто человеком.
— Матиуш? — Анна, видно, уже не терзалась сомнениями или же просто спрятала их глубоко внутри. Она вновь прижалась к нему и обняла за шею. — Матиуш, о чём вы задумались? Вы расстроены? Это из-за меня?
— Нет, Ануся, нет, что ты, — Камил ласково поцеловал в уголок губ. — Всё хорошо, просто мысли. Всё так, моя радость.
— Хорошо, — девушка всё же выпустила его и пошла рядом. — Слава Богу, — она снова принялась оглядываться по сторонам, пока не встретилась взглядом с высоким и очень бледным человеком в тёмном камзоле. Он чуть приподнял шляпу, улыбнулся краешком губ и поклонился, затем внимательно посмотрел прямо на Левандовского. Глаза у него на мгновение сделались такие же, как были у графа тогда, в библиотеке, что тоже не укрылось от девушки.
— Ой, пан Вацлав, смотрите, вас кто-то узнал, вон как голову склонил. Вы, верно, уважаемый человек? Как сам король, вот вам крест, — Анна кивком указала на незнакомца.
— Нет, что ты. Это лишь мой друг, Велислав Потоцкий. Он гетман, ваць-панна, — Вацлав усмехнулся. — Идёмте, я вас представлю.
Потоцкий долго молчал, прежде чем назвать своё имя — он неотрывно глядел на Анну, и в его глазах плескалось что-то страшное и столь же горькое — девушка так и не поняла, о чём он тогда подумал или вспомнил. Что-то ей подсказывало, что это и есть тот самый человек, о котором рассказывал Матиуш. Он был ничуть не похож на сумасшедшего, скорее на тех, кто часто прогуливался в этом парке — аристократов и мещан. Такой же утончённый, приятный и подчёркнуто вежливый — его несчастье и впрямь выдавал только временами делающийся пустым, стеклянным, мёртвым взгляд.
— Винсент Велислав Потоцкий, шляхтич, — он будто очнулся от забытья и наконец представился, слабо улыбаясь. Руку Анны он целовал с неким трепетом, потом тут же отшатнулся, спрятав лицо, и снова какое-то время не произносил ни слова, борясь с остатками своей души.
— Анна, — девушка чуть присела в реверансе. — Я рада знакомству с вами.
— И вы одна из немногих, кто не лжёт, говоря эту фразу, — отозвался Велислав. — Редкость среди варшавских дам, если честно. Вы… Любомирская? — эту фамилию он произнёс дрожащим голосом, в глазах промелькнуло что-то вроде очень слабой надежды, настолько незаметное, что Анна на мгновение подумала, что ей показалось. Ей тяжело было отвечать ему и отвечать правду, но она всё-таки пересилила себя и произнесла:
— Ну что вы, пан Потоцкий, я всего лишь хлопка, я у пана Матиуша работаю.
— Ах это… — Винсент горько улыбнулся, его глаза потухли. — Простите, если обидел, панна Анна.
— Всё в порядке, вы мне комплимент сделали, скорее. Разве я похожа на ясновельможных? — как можно более весело спросила Анна, отводя смущённый взгляд.
— Пожалуй, — коротко отозвался Потоцкий и больше не заговаривал с ней, лишь изредка отвечая на вопросы Матиуша или Вацлава. Он был мрачен.
После обеда Потоцкий, извинившись, уединился в библиотеке и сел у окна, бездумно глядя в сереющее небо. Этот день не принёс ему ничего, кроме разочарования — так ужасно обернулось для него это знакомство. Анна была до ужаса похожа на Фелисию, такая же тонкая, хрупкая, такая же прекрасная и чистая, только немного моложе. Самое страшное заключалось в том, что это была не Фелисия, потому что он похоронил её своими руками и как никто другой знал, что мёртвые не возвращаются.
И после стольких лет его надежда вновь проснулась и подкинула ему такой нож в спину.
Велислав устало прикрыл глаза, и тут же перед ним встал силуэт его покойный жены. В ушах зазвучал звонкий смех Фелисии, Потоцкий готов был поклясться, что он слышал её шаги и шелест платья. Уже много лет он мучился тем, что видел её всюду, где ступала его нога, Фелисия являлась к нему во сне, мерещилась в каждой женщине, не оставляла ни на минуту и часто звала, протягивая свои бледные окровавленные руки.
Винсент всё больше и больше сходил с ума, пытаясь хоть на мгновение коснуться её пальцев. Ещё ни разу ему не удалось это сделать. И никогда не удастся.
— Проклятый Чаплинский!
Это сорвалось с его губ само по себе, как будто так и нужно было, как будто именно этого и не хватало, и эти слова неожиданно и фальшиво нарушили тишину библиотеки, отдаваясь от стен и книжных шкафов неприятным гулом. Потоцкий содрогнулся и закрыл лицо руками, неестественно сутулясь.
Фелисия…
Велислав ненавидел себя каждый миг за то, что он тогда оставил её одну.
Анна была чувствительна к чужому горю. Всё то время, когда они сидели за столом, она чувствовала, как Велислав всё больше и больше погружается в пучину того безумного горя, в какую можно попасть, потеряв самого дорогого человека на свете — так чувствовала себя её мать, Августина, когда у неё умер муж. Девушке было невообразимо жаль бедного шляхтича, даже при всём его смертном холоде так безумно любящего свою покойную жену.
Она не стала пытаться разговорить его, лишь дождалась, когда они закончат трапезу, и скользнула вслед за Велиславом, предварительно предупредив Матиуша. Тот как-то странно посмотрел на неё, но ничего на это не сказал, только кивнул и мягко улыбнулся. Анна на мгновение прижалась тёплыми губами к его губам, затем растворилась в полумраке коридоров, ведущих в сторону библиотеки.
Девушка немного постояла у приоткрытой двери, не решаясь войти и нарушить относительный покой Потоцкого, но и оставить его одного она не могла — она понимала, как ему в то мгновение было тяжело и больно, и отчаянно хотела хоть как-то помочь, догадываясь, что в ней он узнал ту, которая была ему так дорога.
Поначалу Велислав не обращал внимания на её присутствие, пребывая в своих мыслях, затем вдруг встрепенулся и бросил на неё полный тоски взгляд. Затем в нём промелькнуло острое осознание, и Потоцкий вздрогнул, низко опуская голову.
— Зачем вы пришли? — тихо и как-то безжизненно спросил он. — Мне кажется, я отбил у вас всяческую охоту говорить со мной.
— Я понимаю, пан Потоцкий, что вы не обращали на меня внимания весь день не со зла — вы во мне видите другую, и вам очень-очень больно — разве могу я вас обвинить? — по-доброму отвечала Анна, потупив взгляд и не решаясь присесть.
— Дело ваше, — пожал плечами Велислав. — Не стойте, вот свободное кресло. Спасибо, что пришли, панна, раз уж так. Признаться, тогда в парке я искал разговора именно с вами. Левандовский много раз упоминал ваше имя и лишь единожды — историю. Но мне интересно. Тем более вы живёте близ моих владений. Сама судьба свела нас.
— История моя скромна и проста, да только пан Вацлав, ой, просто Вацлав, всегда придаёт такие подробности, что мне в пору быть королевишной, не меньше. А на деле-то всё очень… прозаично, да. Я всего лишь служанка в господском доме. Пан Матиуш обратил на меня внимание и… — тут она запнулась, не зная, как правильно и вежливо рассказать о том, что с ней произошло, всё-таки Велислав был ей почти незнаком. Ему же хватило пары мгновений, чтобы досконально изучить её память — Анна почти не скрывала своих мыслей, а в сокровенное он не лез.
— Я уже понял, — Велислав чуть усмехнулся. — Да, особой романтики тут нет, но вы, похоже, и так довольно счастливы.
— А с чего мне быть несчастливой? Я бы могла гнуть спину в поле, тереть полы или продолжать ощипывать кур на кухне, а теперь я встаю, когда захочу, читаю книги, ношу красивые платья, ем досыта, веселюсь, сколько могу, гуляю. Теперь вот в самой столице да с какими людьми! Это большая честь и такое же счастье. Я довольна, пан Потоцкий. Матиуш не обижает меня, больно не делает, заботится… как умеет. Чего мне ещё желать, пан? — Анна говорила серьёзно, медленно, внимательно глядя Винсенту в глаза. — Я не дура, понимаю, что-то, о чём я мечтаю, столько же несбыточно, сколько солнцу взойти на западе. Я поначалу верила, верила, любила, да и сейчас люблю, просто мечтаю меньше. Но что есть, то есть, и на том спасибо.
— Я не хочу тебя разочаровывать, — мягко отозвался Потоцкий. — Но то, что ты сказала, прозвучало в несколько ином свете. Тебе семнадцать, кажется? Для своего возраста и положения ты поразительно много понимаешь, неплохо рассуждаешь, это похвально. Только твои рассуждения — это твоя попытка убедить в счастье не только меня, но и себя. И это пугает, потому что на деле ты как раз несчастлива.
— А я не знаю, пан Потоцкий, — девушка тяжело вздохнула. — Во всяком случае, мне не хочется плакать. Это, наверное, уже что-то.
— А тут я склонен с тобой согласиться, — Велислав слабо, но хоть сколько-то весело улыбнулся. — Давайте я вам сыграю, тут как раз есть клавесин.
— Я буду рада послушать, — они устроились у инструмента и вскоре уже оживлённо говорили о музыке, забыв обо всём плохом в их жизнях. Звучали Бах, Гендель, польские народные мелодии, отвлекая от всего мирского.
А Вацлав Левандовский стоял у дверей и одобрительно кивал, глядя на Анну и Велислава. Рядом с ним стоял несколько взволнованный Матиуш, то и дело посматривавший на друга.
— Изволь, ты услышал её откровение, — усмехнулся граф. — Теперь веришь мне?
— Ты, говоришь, крестьянка? — Велислав поднял взгляд от шахматной доски и внимательно посмотрел на Анну, сосредоточенно думавшую над ходом.
— Так, пан Велислав, — девушка посмотрела на него и рассмеялась. — Я вам это ещё вчера сказала, помните? — она взялась за ферзя, но затем вернула его на место и сделала ход конём. — Вы так задумались над этим?
— Забудем. Я и сам хорош, не догадался сразу, Вацлав просто меня опередил. Он, знаешь ли, галантный кавалер, моя красавица. Забудем, ни к чему ссора. Я понимаю тебя, а ты меня. Вот и всё, — вся обида тут же куда-то делась, Матиуш не мог больше хоть сколько-то сердиться на Анну, все заготовленные для объяснения слова куда-то исчезли. Ему не хотелось более обсуждать это глупое происшествие, а Анна, похоже, была и не против — устроилась у него на коленях и следила за тем, как он поочерёдно целует каждый её палец.
В конце концов, у него теперь было время ещё немного оттянуть свидание с собственной совестью.
Глава девятнадцатая
Одним чудесным утром они втроём гуляли по городским улицам. Анна смеялась, кружилась, то и дело бросалась на шею Матиушу, целовала его, ластилась к его рукам и что-то щебетала о понятных одной ей вещах. Вишнивецкий одобрительно кивал и ловил девушку в объятия, качал, шептал ей разные нежности, а Вацлав лишь посмеивался и размышлял о чём-то своём.
— Хорошо-то как, панове, — Анна в очередной раз обняла любимого и уткнулась носом ему в шею. — Чудное место, мне очень нравится. Я бы хотела всегда тут жить. Вот вы тут всегда живёте, пан Вацлав, вам тут тоже нравится?
— Не спорю, я люблю большие города, люблю образованных людей, — тут Левандовский несколько странно улыбнулся, и девушка едва удержалась, чтобы не рассмеяться, потому как прекрасно поняла, что он имел в виду.
— Да вы неплохо подружились! — Матиуш весело улыбнулся и чуть кивнул Вацлаву. — Я же говорил тебе, что Анна просто невероятна.
— Я заметил, поверь, — граф усмехнулся. — Думаю, в нашей очаровательной спутнице кроется немало сюрпризов.
— Да что вы меня смущаете? Не такая уж я и необычная, панове… — Анна замялась и отвела взгляд, юркнула за спину Матиуша, затихла. — Боком мне это выйдет, боком. Вот появится лихой человек, а я что, я безродная, кто меня спасёт, кто заступится?
— Ануся, не говори глупостей, прошу, — Вишнивецкий мягко, но укоризненно посмотрел на неё. — Никто тебя не тронет. В конце концов, я рядом, я сумею тебя защитить.
— Дай вам Бог, Матиуш, — девушка печально улыбнулась и уже больше не отходила от него ни на шаг, задумавшись о чём-то своём.
— Почему она вообще об этом заговорила? — спросил Матиуш по-французски, взволнованно глядя на Вацлава. — Я никогда не упоминал ни о чём подобном. Вацлав, что ты ей рассказывал?
— Ничего, она наверняка слышала разговоры на кухне, — пожал плечами Левандовский. — Челядь часто любит сплетничать, что с них взять.
— Какое старое слово, я думал, таких уже не употребляют, — Вишнивецкий удивлённо поглядел на него. — Уж и тётушка моя женщина немолодая, но от неё я такого не слышал. Странное дело.
— Не обращай внимания, я иногда так зачитываюсь трудами старины, что начинаю говорить их языком. Вернёмся к Анне. Я думаю, она вновь ощутила себя служанкой там, Матиуш. Ты должен искоренять это, а не поддерживать. Или же наша очаровательная панна нам что-то недоговаривает. Стоит её разговорить. Анна, послушай меня, — эту фразу он сказал уже по-польски, и девушка встрепенулась, внимательно посмотрела на него. — Анна, быть может, тебя что-то обидело, или тебе сказали что-то, что было неприятно, но ты не можешь это объяснить из стыда или скромности? Не бойся. Скажи.
— Вы правы, пан Левандовский, — Анна прятала глаза и склонила голову так низко, чтобы никто не видел её лица. — Я нынче проснулась спозаранку, пошла на кухню, есть хотелось, а Юлию, служанку вашу, гонять стыдно, у неё и так работы много. И слыхала, что безвольная я. Мол, пан Матиуш, простите меня, Матиуш, видит Бог, я так не думаю, так вот, пан Матиуш меня взял, потому как я ему приглянулась, но так, поиграется и бросит. И всякий так со мной может, потому как я женщина и хлопка. И никому дела нет. И что зря я такая красивая, что бедой обернётся, останусь одна и на сносях. Что как надоем, и другому отдадут, если понравлюсь, — она замолкла, будучи не в силах продолжать. — Противно.
— Глупости. Бабьи пересуды и сплетни, — Матиуш недовольно скривил губы. Ему было мерзко и стыдно одновременно, потому что в словах Анны было что-то правдивое, что очень больно укололо его. Ведь он и впрямь не был с ней до конца честен и не мог ответить ей любовью. Он не мог перебороть себя и освободить ей официально, не мог послать прошение на имя короля и дать ей титул, не мог сказать ей перестать обращаться к нему на вы, много чего не мог. Иногда он чувствовал, что зачастую она соглашается делить с ним ложе не потому что хочет сама, а потому что хочет он, соглашается с его выбором, потому что выбирает он, а не кто-то ещё, живёт и делает всё то, что хочет он. Вишнивецкий снова припомнил её полный вины и сожаления взгляд, когда она с Вацлавом вернулась с прогулки тогда, в первый день, припомнил, как она сидела, вся бледная, над книгой, будто читая, но сама не перелистнула и двух страниц, около часа ожидая, что он накричит на неё, если не что похуже, припомнил, как она той ночью плакала, уткнувшись в подушку, а он просто не мог решиться на то, чтобы хотя бы обнять её. В такие моменты Матиуш отчётливо понимал, какой же он всё-таки трус и ясновельможный. Слишком князь, чтобы быть просто человеком.
— Матиуш? — Анна, видно, уже не терзалась сомнениями или же просто спрятала их глубоко внутри. Она вновь прижалась к нему и обняла за шею. — Матиуш, о чём вы задумались? Вы расстроены? Это из-за меня?
— Нет, Ануся, нет, что ты, — Камил ласково поцеловал в уголок губ. — Всё хорошо, просто мысли. Всё так, моя радость.
— Хорошо, — девушка всё же выпустила его и пошла рядом. — Слава Богу, — она снова принялась оглядываться по сторонам, пока не встретилась взглядом с высоким и очень бледным человеком в тёмном камзоле. Он чуть приподнял шляпу, улыбнулся краешком губ и поклонился, затем внимательно посмотрел прямо на Левандовского. Глаза у него на мгновение сделались такие же, как были у графа тогда, в библиотеке, что тоже не укрылось от девушки.
— Ой, пан Вацлав, смотрите, вас кто-то узнал, вон как голову склонил. Вы, верно, уважаемый человек? Как сам король, вот вам крест, — Анна кивком указала на незнакомца.
— Нет, что ты. Это лишь мой друг, Велислав Потоцкий. Он гетман, ваць-панна, — Вацлав усмехнулся. — Идёмте, я вас представлю.
Глава двадцатая
Потоцкий долго молчал, прежде чем назвать своё имя — он неотрывно глядел на Анну, и в его глазах плескалось что-то страшное и столь же горькое — девушка так и не поняла, о чём он тогда подумал или вспомнил. Что-то ей подсказывало, что это и есть тот самый человек, о котором рассказывал Матиуш. Он был ничуть не похож на сумасшедшего, скорее на тех, кто часто прогуливался в этом парке — аристократов и мещан. Такой же утончённый, приятный и подчёркнуто вежливый — его несчастье и впрямь выдавал только временами делающийся пустым, стеклянным, мёртвым взгляд.
— Винсент Велислав Потоцкий, шляхтич, — он будто очнулся от забытья и наконец представился, слабо улыбаясь. Руку Анны он целовал с неким трепетом, потом тут же отшатнулся, спрятав лицо, и снова какое-то время не произносил ни слова, борясь с остатками своей души.
— Анна, — девушка чуть присела в реверансе. — Я рада знакомству с вами.
— И вы одна из немногих, кто не лжёт, говоря эту фразу, — отозвался Велислав. — Редкость среди варшавских дам, если честно. Вы… Любомирская? — эту фамилию он произнёс дрожащим голосом, в глазах промелькнуло что-то вроде очень слабой надежды, настолько незаметное, что Анна на мгновение подумала, что ей показалось. Ей тяжело было отвечать ему и отвечать правду, но она всё-таки пересилила себя и произнесла:
— Ну что вы, пан Потоцкий, я всего лишь хлопка, я у пана Матиуша работаю.
— Ах это… — Винсент горько улыбнулся, его глаза потухли. — Простите, если обидел, панна Анна.
— Всё в порядке, вы мне комплимент сделали, скорее. Разве я похожа на ясновельможных? — как можно более весело спросила Анна, отводя смущённый взгляд.
— Пожалуй, — коротко отозвался Потоцкий и больше не заговаривал с ней, лишь изредка отвечая на вопросы Матиуша или Вацлава. Он был мрачен.
***
После обеда Потоцкий, извинившись, уединился в библиотеке и сел у окна, бездумно глядя в сереющее небо. Этот день не принёс ему ничего, кроме разочарования — так ужасно обернулось для него это знакомство. Анна была до ужаса похожа на Фелисию, такая же тонкая, хрупкая, такая же прекрасная и чистая, только немного моложе. Самое страшное заключалось в том, что это была не Фелисия, потому что он похоронил её своими руками и как никто другой знал, что мёртвые не возвращаются.
И после стольких лет его надежда вновь проснулась и подкинула ему такой нож в спину.
Велислав устало прикрыл глаза, и тут же перед ним встал силуэт его покойный жены. В ушах зазвучал звонкий смех Фелисии, Потоцкий готов был поклясться, что он слышал её шаги и шелест платья. Уже много лет он мучился тем, что видел её всюду, где ступала его нога, Фелисия являлась к нему во сне, мерещилась в каждой женщине, не оставляла ни на минуту и часто звала, протягивая свои бледные окровавленные руки.
Винсент всё больше и больше сходил с ума, пытаясь хоть на мгновение коснуться её пальцев. Ещё ни разу ему не удалось это сделать. И никогда не удастся.
— Проклятый Чаплинский!
Это сорвалось с его губ само по себе, как будто так и нужно было, как будто именно этого и не хватало, и эти слова неожиданно и фальшиво нарушили тишину библиотеки, отдаваясь от стен и книжных шкафов неприятным гулом. Потоцкий содрогнулся и закрыл лицо руками, неестественно сутулясь.
Фелисия…
Велислав ненавидел себя каждый миг за то, что он тогда оставил её одну.
***
Анна была чувствительна к чужому горю. Всё то время, когда они сидели за столом, она чувствовала, как Велислав всё больше и больше погружается в пучину того безумного горя, в какую можно попасть, потеряв самого дорогого человека на свете — так чувствовала себя её мать, Августина, когда у неё умер муж. Девушке было невообразимо жаль бедного шляхтича, даже при всём его смертном холоде так безумно любящего свою покойную жену.
Она не стала пытаться разговорить его, лишь дождалась, когда они закончат трапезу, и скользнула вслед за Велиславом, предварительно предупредив Матиуша. Тот как-то странно посмотрел на неё, но ничего на это не сказал, только кивнул и мягко улыбнулся. Анна на мгновение прижалась тёплыми губами к его губам, затем растворилась в полумраке коридоров, ведущих в сторону библиотеки.
Девушка немного постояла у приоткрытой двери, не решаясь войти и нарушить относительный покой Потоцкого, но и оставить его одного она не могла — она понимала, как ему в то мгновение было тяжело и больно, и отчаянно хотела хоть как-то помочь, догадываясь, что в ней он узнал ту, которая была ему так дорога.
Поначалу Велислав не обращал внимания на её присутствие, пребывая в своих мыслях, затем вдруг встрепенулся и бросил на неё полный тоски взгляд. Затем в нём промелькнуло острое осознание, и Потоцкий вздрогнул, низко опуская голову.
— Зачем вы пришли? — тихо и как-то безжизненно спросил он. — Мне кажется, я отбил у вас всяческую охоту говорить со мной.
— Я понимаю, пан Потоцкий, что вы не обращали на меня внимания весь день не со зла — вы во мне видите другую, и вам очень-очень больно — разве могу я вас обвинить? — по-доброму отвечала Анна, потупив взгляд и не решаясь присесть.
— Дело ваше, — пожал плечами Велислав. — Не стойте, вот свободное кресло. Спасибо, что пришли, панна, раз уж так. Признаться, тогда в парке я искал разговора именно с вами. Левандовский много раз упоминал ваше имя и лишь единожды — историю. Но мне интересно. Тем более вы живёте близ моих владений. Сама судьба свела нас.
— История моя скромна и проста, да только пан Вацлав, ой, просто Вацлав, всегда придаёт такие подробности, что мне в пору быть королевишной, не меньше. А на деле-то всё очень… прозаично, да. Я всего лишь служанка в господском доме. Пан Матиуш обратил на меня внимание и… — тут она запнулась, не зная, как правильно и вежливо рассказать о том, что с ней произошло, всё-таки Велислав был ей почти незнаком. Ему же хватило пары мгновений, чтобы досконально изучить её память — Анна почти не скрывала своих мыслей, а в сокровенное он не лез.
— Я уже понял, — Велислав чуть усмехнулся. — Да, особой романтики тут нет, но вы, похоже, и так довольно счастливы.
— А с чего мне быть несчастливой? Я бы могла гнуть спину в поле, тереть полы или продолжать ощипывать кур на кухне, а теперь я встаю, когда захочу, читаю книги, ношу красивые платья, ем досыта, веселюсь, сколько могу, гуляю. Теперь вот в самой столице да с какими людьми! Это большая честь и такое же счастье. Я довольна, пан Потоцкий. Матиуш не обижает меня, больно не делает, заботится… как умеет. Чего мне ещё желать, пан? — Анна говорила серьёзно, медленно, внимательно глядя Винсенту в глаза. — Я не дура, понимаю, что-то, о чём я мечтаю, столько же несбыточно, сколько солнцу взойти на западе. Я поначалу верила, верила, любила, да и сейчас люблю, просто мечтаю меньше. Но что есть, то есть, и на том спасибо.
— Я не хочу тебя разочаровывать, — мягко отозвался Потоцкий. — Но то, что ты сказала, прозвучало в несколько ином свете. Тебе семнадцать, кажется? Для своего возраста и положения ты поразительно много понимаешь, неплохо рассуждаешь, это похвально. Только твои рассуждения — это твоя попытка убедить в счастье не только меня, но и себя. И это пугает, потому что на деле ты как раз несчастлива.
— А я не знаю, пан Потоцкий, — девушка тяжело вздохнула. — Во всяком случае, мне не хочется плакать. Это, наверное, уже что-то.
— А тут я склонен с тобой согласиться, — Велислав слабо, но хоть сколько-то весело улыбнулся. — Давайте я вам сыграю, тут как раз есть клавесин.
— Я буду рада послушать, — они устроились у инструмента и вскоре уже оживлённо говорили о музыке, забыв обо всём плохом в их жизнях. Звучали Бах, Гендель, польские народные мелодии, отвлекая от всего мирского.
А Вацлав Левандовский стоял у дверей и одобрительно кивал, глядя на Анну и Велислава. Рядом с ним стоял несколько взволнованный Матиуш, то и дело посматривавший на друга.
— Изволь, ты услышал её откровение, — усмехнулся граф. — Теперь веришь мне?
Глава двадцать первая
— Ты, говоришь, крестьянка? — Велислав поднял взгляд от шахматной доски и внимательно посмотрел на Анну, сосредоточенно думавшую над ходом.
— Так, пан Велислав, — девушка посмотрела на него и рассмеялась. — Я вам это ещё вчера сказала, помните? — она взялась за ферзя, но затем вернула его на место и сделала ход конём. — Вы так задумались над этим?
