Как всегда прошу помощи в вычитке
В трущобах последний день в году называют днём Искупления. Конечно, таковым он является и в престольном Тавросе, но лишь на окраинах Эндакапея эта дата обретает такое сакральное значение.
В трущобах нет атеистов.
Трущобами заправляют сектанты.
Здесь суеверные жители не празднуют новый год, предпочитая бичевать себя накануне. Они проводят сутки в одиночестве, а если не могут его для себя организовать, то имитируют его молчанием и безразличием. Они возносят молитвы, раскаиваются в грехах, просят для себя милости у богов. Как будто светлейший Эйа, его злой близнец Эзус и их отец Предвечный становятся чуть более материальными или с них разом сходит глухота, которой они страдали до этого.
На деле же в этот день нельзя рассчитывать уже не только на богов, но и на людей.
Горе тому бедняге, который вздумает умереть во время такого вот затянувшегося ритуала покаяния. Хуже только в этот день родиться.
Ой.
Ну, всё, теперь ты проклят. Прокляты твои родители. Семья. Род. Им можно уже больше не каяться, они отныне принадлежат Эзусу - владыке грешных душ, который воплотится в их потомке и уничтожит этот мир. И кто тогда будет виноват? Такой грех не замолишь. Есть, конечно, один вариант – убить выродка собственными руками. Если же вера родителей не настолько тверда, то дитя клеймят прежде, чем дадут ему имя. Выжигают знак Эзуса на левом запястье. И что я могу сказать? Спасибо, что не на лице.
А назвали меня «Эла», хотя это не имя вовсе, а восклицание. С этого слова начинаются все молитвы, так что, подзывая меня, родители каждый раз обращались к Предвечному. Отличная идея!.. Но это не сработало: отец в итоге покончил с собой, а мать запила. Всё, что могли сказать по этому поводу наши соседи: странно, что не наоборот.
На этой свалке, заметаемой песком, и так нелегко выживать, а тут ещё это… Я бы сказала, что после смерти отца мы обнищали, но ведь это случилось задолго до его смерти. Так было всегда. Это же трущобы. Здесь даже самые богатые мечтали стать рабами в правящих домах. Здесь даже сектантские иерархи считали великие кланы большими богами, чем Предвечного и Эйю.
А если говорить о чём-то прямо противоположном Тавросу, высоким технологиям и главам правящих кланов, то это буду я в пустыне. Даже не сама пустыня по себе, потому что со мной она стала ещё более пустой, бессмысленной и нечестивой.
Как тут можно выжить меченому? Просто: от меня ведь держались подальше даже убийцы и заразные. Порядочные люди, правда, тоже. Чтобы до конца понять, насколько: к деньгам, на которые я покупала матери выпивку, не прикасались. Если бы я воровала, это бы называлось не воровством. А если бы я убила, это бы называлось не убийством.
Но я не впадала в такие крайности, потому что мать воспитала меня вопреки клейму чуть ли не святой. Она сопротивлялась этому «проклятию» изо всех сил, облагораживая сорняк и веря, что он однажды зацветёт розами. Но потом её муж повесился, и всё полетело к чёрту. Тогда уже и она смирилась. Она решила играть по правилам сектантов и разработала циничный бизнес-план.
Если живёшь среди суеверных людей, которые при этом постоянно грызутся и строят друг другу козни, иметь меченого ребёнка – настоящая удача. Мать могла отрезать прядь моих волос и продать её кому-нибудь в качестве карманного проклятья. Подбросишь такое своему врагу, и с тех пор за беднягой будет следовать по пятам сам владыка грешных душ.
Такие услуги пользовались спросом, и, по мере того, как они обретали популярность, мать придумывала всё новые виды проклятий, подключая к ним мои молочные зубы и кровь. Под конец, она и сама начала во всё это верить. Стала отъявленным фанатиком, проявляя бешеную работоспособность и чудеса фантазии во все дни, кроме одного. Дня Искупления. Дня моего рождения. Тогда она просто напивалась и спала. А я, обретая свободу, гуляла по вымершим, узким, загаженным улицам.
Я могла свободно бродить с утра до ночи, не привлекая ни малейшего внимания. О лучшем подарке нельзя было и мечтать… думала я, пока в один из таких дней не обнаружила у водоразборной колонки человека.
Вот это сюрприз.
Удивляло не то, что он был там вопреки закону. Вряд ли он знал о местных жестоких нравах, когда пришёл сюда… со стороны пустыни? Это казалось невозможным, но если учесть, его запылённый вид и то, в каком направлении он лежал, обхватив ладонями раскалённую трубу, он вовсе перешёл её на своих двоих.
Модифицированный.
Отогнав обнюхивающих его собак, я схватилась за рычаг и налегла на него всем весом. Холодная, мутная струя ударила из крана, взбивая пыль. Капли попали мертвецу на лицо, и он ожил. Дернувшись, мужчина подтянулся к струе и начал жадно ловить ее истрескавшимися губами. Он всё пил и пил, а когда уже больше не мог, то просто лёг под струю, блаженствуя.
- Ты кто? – прохрипел он, немного придя в себя. Спрашивать меня об этом здесь, да ещё в такой день… Это что-то новенькое.
- Хочешь со мной поговорить? – неуверенно спросила я, присаживаясь перед ним. – Хочешь, я расскажу тебе всё?
Думаю, в тот момент, я выглядела так, будто это было нужнее мне, чем ему. Моя жажда общения могла сравниться только с его жаждой.
- Я Эла, мне пятнадцать, я живу здесь.
Всё.
- Одна? – Он приподнялся, оглядываясь.
- Нет, конечно.
- Даже если бы одна, этого уже слишком много для того, кто людей не видел неделю. – Незнакомец встал, кажется, чувствуя себя уже намного лучше.
- Неделю… - Я смотрела в ту сторону, откуда он пришёл. - Ты убегаешь от кого-то?
- Наоборот, я ищу.
- Что?
- Моего брата.
- Брата, - повторила я, словно желая распробовать это слово. О, эти прекрасные семейные узы, заставляющие преодолевать пустыни. – Какой он?
- Ну, такой… - Он долго думал. - Запоминающийся.
В отличие от него самого, да? Путник обладал удивительно обыкновенной внешностью, что, отвернись, и ты забудешь, как он выглядел.
- Знаешь, у тебя больше шансов найти его в пустыне, чем здесь, - сказала я.
- Почему? У вас тут эпидемия? Траур? – предположил он, почти угадав.
- Сегодня мой день рождения.
- Ага. Похоже, и мой тоже, - посмеялся мужчина. Он не понял ни черта. – Ты меня просто спасла.
- Спасла? Я так не умею.
- Ха-ха, я тебя научу. Для начала, отведи меня к родителям.
«Для начала» это станет твоим концом.
К моим «родителям» обращались не за спасением, хотя он, конечно, этого не знал.
- Ладно, - согласилась я, протягивая руку. - Тебе есть чем заплатить?
Незнакомец открыл рот, словно не ожидая такой корысти.
- Да… Да, конечно, есть, - ответил чужак в итоге. – Полно. Я заплачу, когда поем и отдохну.
Я поджала губы. Всё с ним было понятно, но я не могла оставить его здесь, раз уж взялась за его «спасение».
- Ты бывал в Тавросе? – спросила я только, и он закивал.
- Много раз. А что?
- Тут тебе не Таврос.
Если вдруг он ещё этого не понял, ему тут не стоило рассчитывать на сервис и богатый стол. Я провела его по самым «живописным» улицам, чтобы до него окончательно дошло.
Оказавшись внутри сложенного из всякого мусора дома, я прислушалась, отмечая, что мать до сих пор спит. На ходу убирая бутылки, я подвела гостя к столу. Пока я суетилась, выдвигая ящики и открывая шкафы, он что-то рисовал пальцем на запылённом столе.
- Что ты делаешь? – проворчала я, когда увидела его «художества».
- По традиции благословляю столь щедрый дом, - ответил он, выглядя довольным. Я о такой традиции впервые слышала.
- Это же знак Эйи.
- Да.
Закатав рукав, я показала ему клеймо.
- Этот дом уже до тебя благословил его брат. Да так, что даже если бы сам Эйа почтил нас своим присутствием, он не смог бы снять это проклятье.
- Что это такое?! – возмутился гость, хватая меня за руку, - Кто это сделал?!
Я не понимала. К чему это удивление? Даже если он не понял, какой сегодня день, об этом ритуале он точно слышал. Это распространённая на окраинах Эндакапея практика.
Выдернув из его хватки руку, я стёрла со стола рисунок.
- Всё не настолько плохо, насколько может показаться, - сказала я, ставя перед ним тарелку. Но мужчина не набросился на еду, несмотря на голод. Он смотрел на убожество нашего жилья так, будто мог судить нас, когда сам выглядел крайне паршиво. А потом он и вовсе заявил:
- У меня нет денег. Вообще никаких.
- Если бы были, тебя бы сюда не занесло. - Вздохнув, я села напротив. – Оставайся до завтра. Спать можешь здесь.
- У меня нет денег, - повторил он, чтобы добавить: - но я могу взять тебя с собой в Таврос. Хочешь? Там у меня будет чем отплатить тебе.
Он перегрелся, что ли?
- Ты уже раз солгал мне. С чего мне тебе доверять?
- Я не прощу себя, если не смогу даже отплатить за свое спасение ребенку! Понимаешь?
- Эй-эй, успокойся, - шепотом урезонила я его. – Будешь так кричать, разбудишь мать, и она тебя отсюда тут же выкинет. Она таких, как ты, терпеть не может.
- «Таких, как я»?
- Модифицированных, поклоняющихся Эйе столичных жителей. Если захочешь вернуть долг, - рассудила я, - то просто приходи сюда снова.
Но он больше не пришёл.
Исчезнув задолго до рассвета, он оставил на столе амулет в виде знака Эйи.
Какой настырный.
Несмотря на негодование, которое я испытала, увидев это его «благословение», я не решилась от него избавиться. Это же был первый мой подарок. Первое украшение. А тот человек был первым, кто решил поспорить с законом, определяющим всю мою жизнь. С тем, что было выжжено на моей коже
Короче, это стало традицией.
Ровно через год у водоразборной колонки я обнаружила очередного незнакомца. Вот только на этот раз всё было намного хуже: от состояния пришельца до тех последствий, которыми обернулась для меня эта встреча.
Когда я приблизилась, то поняла, что этот человек умирает отнюдь не от жажды. Его убила не пустыня, а что-то намного злее и масштабнее. Судя по униформе, он был военным. Но даже несмотря на то, что его одежда была пропитана кровью, этот человек не выглядел проигравшим. Он смотрел в небо, сжимая ножны с изогнутой саблей – такой, что даже непосвященный поймет, что она стоит целое состояние.
- Хочешь со мной поговорить? – спросила я, присаживаясь перед ним. А что? В прошлый раз это сработало, а теперь это и вовсе единственное, что я могла для него сделать.
Раненый скосил на меня взгляд, и я вздрогнула. Казалось, я уже повидала все оттенки зла, но эти глаза, полные воли и силы, напугали меня. Проснувшись сегодня утром, я почувствовала себя такой взрослой в связи с совершеннолетием. Так вот: этот человек был намного старше меня. Он был старше моей матери. Старше всех, кого я тут знаю, хотя его волосы едва тронула седина, а на лице появились первые морщины. Но умирать он всё равно не хотел. Не просто не хотел, а, казалось, не имел на это право.
- Не с тобой… - едва слышно прохрипел боец. – Приведи любого мужчину.
Даже не врача?
Я стала настолько совершеннолетней, что спросила:
- А почему не женщину?
- Это приказ! – процедил незнакомец, давая понять: он не просто солдат. Он командир. – Тебе может показаться, что я уже мёртв… но ты сдохнешь раньше меня, если будешь прекословить.
Не-не, о таких вещах совсем не хочется думать в день рождения.
Не то чтобы он меня сильно напугал. Он ведь понятия не имел, что впервые меня захотела убить принимающие роды повитуха.
Но я послушно выпрямилась, складывая ладони рупором, и что есть силы закричала:
- На помощь! Здесь лежит сам Иберия! Он обещает свою дочь и место одесную любому, кто его спасёт!
Мои слова разнеслись эхом по округе.
Где-то вдалеке залаяла собака.
- Я… не Иберия, - прохрипел мужчина через минуту, и я хмыкнула.
- Конечно, нет.
- Я его старейшина.
А?
Я застыла с открытым ртом.
Старейшина Иберии? Один из великих мастеров клана Нойран?! Здесь?! В одиночестве?! Убитый?!
Я посмотрела в ту сторону, откуда он пришёл. Вспышки света, которое можно было наблюдать ночью, свидетельствовали о жестоких боях, которые вели Нойран и их непримиримый враг - Децема. Где-то там находится граница их владений.
Упав на колени, я подползла к старейшине. Боги, от него даже пахло так, будто он уже умер: прогретой на солнце растерзанной плотью.
- Я могу сообщить, что вы здесь, - проговорила я, только теперь осознав насколько всё серьёзно. – Скажите, кому?
Он качнул головой.
- Сообщение перехватят. Шавки Децемы окажутся здесь быстрее, чем ты можешь себе представить. Они и так скоро придут, потому что… - Старейшина закашлял кровью, протягивая мне саблю. – Им нужно это.
- Это? - повторила я, отклоняясь, будто он угрожал мне, а не одаривал.
Мастер устало вздохнул, закрывая глаза.
- Ребёнок. Ты ведь даже не понимаешь, что сейчас происходит… - Его голос звучал так горько. - Думаю, я смог бы смириться с такой собачьей смертью. Но не с тем, что приходится просить о таком одолжении кого-то вроде тебя. – Он немного подумал. - Ладно, плевать, что я тебе буду должен. Но ведь тебе будет должен мой господин.
Первая заповедь Эндакапея: Иберия никому ничего не должен. Это ему все должны.
- Возьми, - процедил старейшина сквозь зубы, пихая мне в руки саблю. – Это оружие Паймона, босса Децемы, их реликвия, символ их власти и непобедимости. Это самая важная вещь на свете для Нойран сейчас!
Час от часу не легче.
Я закачала головой. Пусть он и сделал всю грязную работу, даже просто отдать эту реликвию Иберии мне не по силам.
- Если отнесёшь её в Таврос, тогда мой господин… - Выдаст за меня Илону и посадит одесную? – Он выполнит любую твою просьбу от моего имени. Любую, понимаешь? Запомни, меня зовут Мельхом. Расскажи ему, что я пожертвовал всем, дабы угодить ему. Расскажи, что я сражался и умер с честью… ненужные подробности можешь опустить.
Я долго глядела на оружие, которым ещё совсем недавно пользовались, а потом подняла голову и посмотрела в сторону пустыни. Мельхом тут же понял, о чём я думаю.
- Да, ты можешь вернуть её самому Паймону. Он одарит тебя, одни боги знают, насколько щедро, - согласился старейшина, и я испугалась его проницательности. - Но он в итоге проиграет. Все это знают, даже он сам. А ты ведь не хочешь оказаться на стороне проигравших? – Мучительно сглотнув, он снял с руки кольцо-печать. – Я должен был отдать его своему преемнику. Человеку, который достоин этого больше, чем кто-либо. Человеку, который не похож на тебя больше, чем кто-либо… Хотя, чёрт, стоит ли жалеть об этом теперь? Ничего из этого вообще не должно было произойти. – Вытянув руку с кольцом в мою сторону, он заявил с болью, которая не имела никакого отношения к ранению: – Торжественно провозглашаю тебя своим преемником!
Да меня даже родной отец не считал своим преемником. Настолько, что повесился. Почему я слышу такие слова от абсолютного незнакомца?..
- Что? – выдохнула я, наклоняясь к нему.
- Если передашь реликвию Децемы Иберии вместе с моими словами, то займёшь моё место подле него. Это моя последняя воля, он уважит её, я знаю. Даже Паймон тебе такого не сможет пообещать.
Он злорадно ухмыльнулся, но тут кровь снова подступила к его горлу, и Мельхом зашёлся долгим, судорожным кашлем. Всё это время он смотрел на меня, сжимая перстень в пальцах. Смотреть на это было жутко. Может его убил Паймон, но я сейчас делала кое-что похуже: обесценивала все его жертвы.
Глава 1
В трущобах последний день в году называют днём Искупления. Конечно, таковым он является и в престольном Тавросе, но лишь на окраинах Эндакапея эта дата обретает такое сакральное значение.
В трущобах нет атеистов.
Трущобами заправляют сектанты.
Здесь суеверные жители не празднуют новый год, предпочитая бичевать себя накануне. Они проводят сутки в одиночестве, а если не могут его для себя организовать, то имитируют его молчанием и безразличием. Они возносят молитвы, раскаиваются в грехах, просят для себя милости у богов. Как будто светлейший Эйа, его злой близнец Эзус и их отец Предвечный становятся чуть более материальными или с них разом сходит глухота, которой они страдали до этого.
На деле же в этот день нельзя рассчитывать уже не только на богов, но и на людей.
Горе тому бедняге, который вздумает умереть во время такого вот затянувшегося ритуала покаяния. Хуже только в этот день родиться.
Ой.
Ну, всё, теперь ты проклят. Прокляты твои родители. Семья. Род. Им можно уже больше не каяться, они отныне принадлежат Эзусу - владыке грешных душ, который воплотится в их потомке и уничтожит этот мир. И кто тогда будет виноват? Такой грех не замолишь. Есть, конечно, один вариант – убить выродка собственными руками. Если же вера родителей не настолько тверда, то дитя клеймят прежде, чем дадут ему имя. Выжигают знак Эзуса на левом запястье. И что я могу сказать? Спасибо, что не на лице.
А назвали меня «Эла», хотя это не имя вовсе, а восклицание. С этого слова начинаются все молитвы, так что, подзывая меня, родители каждый раз обращались к Предвечному. Отличная идея!.. Но это не сработало: отец в итоге покончил с собой, а мать запила. Всё, что могли сказать по этому поводу наши соседи: странно, что не наоборот.
На этой свалке, заметаемой песком, и так нелегко выживать, а тут ещё это… Я бы сказала, что после смерти отца мы обнищали, но ведь это случилось задолго до его смерти. Так было всегда. Это же трущобы. Здесь даже самые богатые мечтали стать рабами в правящих домах. Здесь даже сектантские иерархи считали великие кланы большими богами, чем Предвечного и Эйю.
А если говорить о чём-то прямо противоположном Тавросу, высоким технологиям и главам правящих кланов, то это буду я в пустыне. Даже не сама пустыня по себе, потому что со мной она стала ещё более пустой, бессмысленной и нечестивой.
Как тут можно выжить меченому? Просто: от меня ведь держались подальше даже убийцы и заразные. Порядочные люди, правда, тоже. Чтобы до конца понять, насколько: к деньгам, на которые я покупала матери выпивку, не прикасались. Если бы я воровала, это бы называлось не воровством. А если бы я убила, это бы называлось не убийством.
Но я не впадала в такие крайности, потому что мать воспитала меня вопреки клейму чуть ли не святой. Она сопротивлялась этому «проклятию» изо всех сил, облагораживая сорняк и веря, что он однажды зацветёт розами. Но потом её муж повесился, и всё полетело к чёрту. Тогда уже и она смирилась. Она решила играть по правилам сектантов и разработала циничный бизнес-план.
Если живёшь среди суеверных людей, которые при этом постоянно грызутся и строят друг другу козни, иметь меченого ребёнка – настоящая удача. Мать могла отрезать прядь моих волос и продать её кому-нибудь в качестве карманного проклятья. Подбросишь такое своему врагу, и с тех пор за беднягой будет следовать по пятам сам владыка грешных душ.
Такие услуги пользовались спросом, и, по мере того, как они обретали популярность, мать придумывала всё новые виды проклятий, подключая к ним мои молочные зубы и кровь. Под конец, она и сама начала во всё это верить. Стала отъявленным фанатиком, проявляя бешеную работоспособность и чудеса фантазии во все дни, кроме одного. Дня Искупления. Дня моего рождения. Тогда она просто напивалась и спала. А я, обретая свободу, гуляла по вымершим, узким, загаженным улицам.
Я могла свободно бродить с утра до ночи, не привлекая ни малейшего внимания. О лучшем подарке нельзя было и мечтать… думала я, пока в один из таких дней не обнаружила у водоразборной колонки человека.
Вот это сюрприз.
Удивляло не то, что он был там вопреки закону. Вряд ли он знал о местных жестоких нравах, когда пришёл сюда… со стороны пустыни? Это казалось невозможным, но если учесть, его запылённый вид и то, в каком направлении он лежал, обхватив ладонями раскалённую трубу, он вовсе перешёл её на своих двоих.
Модифицированный.
Отогнав обнюхивающих его собак, я схватилась за рычаг и налегла на него всем весом. Холодная, мутная струя ударила из крана, взбивая пыль. Капли попали мертвецу на лицо, и он ожил. Дернувшись, мужчина подтянулся к струе и начал жадно ловить ее истрескавшимися губами. Он всё пил и пил, а когда уже больше не мог, то просто лёг под струю, блаженствуя.
- Ты кто? – прохрипел он, немного придя в себя. Спрашивать меня об этом здесь, да ещё в такой день… Это что-то новенькое.
- Хочешь со мной поговорить? – неуверенно спросила я, присаживаясь перед ним. – Хочешь, я расскажу тебе всё?
Думаю, в тот момент, я выглядела так, будто это было нужнее мне, чем ему. Моя жажда общения могла сравниться только с его жаждой.
- Я Эла, мне пятнадцать, я живу здесь.
Всё.
- Одна? – Он приподнялся, оглядываясь.
- Нет, конечно.
- Даже если бы одна, этого уже слишком много для того, кто людей не видел неделю. – Незнакомец встал, кажется, чувствуя себя уже намного лучше.
- Неделю… - Я смотрела в ту сторону, откуда он пришёл. - Ты убегаешь от кого-то?
- Наоборот, я ищу.
- Что?
- Моего брата.
- Брата, - повторила я, словно желая распробовать это слово. О, эти прекрасные семейные узы, заставляющие преодолевать пустыни. – Какой он?
- Ну, такой… - Он долго думал. - Запоминающийся.
В отличие от него самого, да? Путник обладал удивительно обыкновенной внешностью, что, отвернись, и ты забудешь, как он выглядел.
- Знаешь, у тебя больше шансов найти его в пустыне, чем здесь, - сказала я.
- Почему? У вас тут эпидемия? Траур? – предположил он, почти угадав.
- Сегодня мой день рождения.
- Ага. Похоже, и мой тоже, - посмеялся мужчина. Он не понял ни черта. – Ты меня просто спасла.
- Спасла? Я так не умею.
- Ха-ха, я тебя научу. Для начала, отведи меня к родителям.
«Для начала» это станет твоим концом.
К моим «родителям» обращались не за спасением, хотя он, конечно, этого не знал.
- Ладно, - согласилась я, протягивая руку. - Тебе есть чем заплатить?
Незнакомец открыл рот, словно не ожидая такой корысти.
- Да… Да, конечно, есть, - ответил чужак в итоге. – Полно. Я заплачу, когда поем и отдохну.
Я поджала губы. Всё с ним было понятно, но я не могла оставить его здесь, раз уж взялась за его «спасение».
- Ты бывал в Тавросе? – спросила я только, и он закивал.
- Много раз. А что?
- Тут тебе не Таврос.
Если вдруг он ещё этого не понял, ему тут не стоило рассчитывать на сервис и богатый стол. Я провела его по самым «живописным» улицам, чтобы до него окончательно дошло.
Оказавшись внутри сложенного из всякого мусора дома, я прислушалась, отмечая, что мать до сих пор спит. На ходу убирая бутылки, я подвела гостя к столу. Пока я суетилась, выдвигая ящики и открывая шкафы, он что-то рисовал пальцем на запылённом столе.
- Что ты делаешь? – проворчала я, когда увидела его «художества».
- По традиции благословляю столь щедрый дом, - ответил он, выглядя довольным. Я о такой традиции впервые слышала.
- Это же знак Эйи.
- Да.
Закатав рукав, я показала ему клеймо.
- Этот дом уже до тебя благословил его брат. Да так, что даже если бы сам Эйа почтил нас своим присутствием, он не смог бы снять это проклятье.
- Что это такое?! – возмутился гость, хватая меня за руку, - Кто это сделал?!
Я не понимала. К чему это удивление? Даже если он не понял, какой сегодня день, об этом ритуале он точно слышал. Это распространённая на окраинах Эндакапея практика.
Выдернув из его хватки руку, я стёрла со стола рисунок.
- Всё не настолько плохо, насколько может показаться, - сказала я, ставя перед ним тарелку. Но мужчина не набросился на еду, несмотря на голод. Он смотрел на убожество нашего жилья так, будто мог судить нас, когда сам выглядел крайне паршиво. А потом он и вовсе заявил:
- У меня нет денег. Вообще никаких.
- Если бы были, тебя бы сюда не занесло. - Вздохнув, я села напротив. – Оставайся до завтра. Спать можешь здесь.
- У меня нет денег, - повторил он, чтобы добавить: - но я могу взять тебя с собой в Таврос. Хочешь? Там у меня будет чем отплатить тебе.
Он перегрелся, что ли?
- Ты уже раз солгал мне. С чего мне тебе доверять?
- Я не прощу себя, если не смогу даже отплатить за свое спасение ребенку! Понимаешь?
- Эй-эй, успокойся, - шепотом урезонила я его. – Будешь так кричать, разбудишь мать, и она тебя отсюда тут же выкинет. Она таких, как ты, терпеть не может.
- «Таких, как я»?
- Модифицированных, поклоняющихся Эйе столичных жителей. Если захочешь вернуть долг, - рассудила я, - то просто приходи сюда снова.
Но он больше не пришёл.
Исчезнув задолго до рассвета, он оставил на столе амулет в виде знака Эйи.
Какой настырный.
Несмотря на негодование, которое я испытала, увидев это его «благословение», я не решилась от него избавиться. Это же был первый мой подарок. Первое украшение. А тот человек был первым, кто решил поспорить с законом, определяющим всю мою жизнь. С тем, что было выжжено на моей коже
Глава 2
Короче, это стало традицией.
Ровно через год у водоразборной колонки я обнаружила очередного незнакомца. Вот только на этот раз всё было намного хуже: от состояния пришельца до тех последствий, которыми обернулась для меня эта встреча.
Когда я приблизилась, то поняла, что этот человек умирает отнюдь не от жажды. Его убила не пустыня, а что-то намного злее и масштабнее. Судя по униформе, он был военным. Но даже несмотря на то, что его одежда была пропитана кровью, этот человек не выглядел проигравшим. Он смотрел в небо, сжимая ножны с изогнутой саблей – такой, что даже непосвященный поймет, что она стоит целое состояние.
- Хочешь со мной поговорить? – спросила я, присаживаясь перед ним. А что? В прошлый раз это сработало, а теперь это и вовсе единственное, что я могла для него сделать.
Раненый скосил на меня взгляд, и я вздрогнула. Казалось, я уже повидала все оттенки зла, но эти глаза, полные воли и силы, напугали меня. Проснувшись сегодня утром, я почувствовала себя такой взрослой в связи с совершеннолетием. Так вот: этот человек был намного старше меня. Он был старше моей матери. Старше всех, кого я тут знаю, хотя его волосы едва тронула седина, а на лице появились первые морщины. Но умирать он всё равно не хотел. Не просто не хотел, а, казалось, не имел на это право.
- Не с тобой… - едва слышно прохрипел боец. – Приведи любого мужчину.
Даже не врача?
Я стала настолько совершеннолетней, что спросила:
- А почему не женщину?
- Это приказ! – процедил незнакомец, давая понять: он не просто солдат. Он командир. – Тебе может показаться, что я уже мёртв… но ты сдохнешь раньше меня, если будешь прекословить.
Не-не, о таких вещах совсем не хочется думать в день рождения.
Не то чтобы он меня сильно напугал. Он ведь понятия не имел, что впервые меня захотела убить принимающие роды повитуха.
Но я послушно выпрямилась, складывая ладони рупором, и что есть силы закричала:
- На помощь! Здесь лежит сам Иберия! Он обещает свою дочь и место одесную любому, кто его спасёт!
Мои слова разнеслись эхом по округе.
Где-то вдалеке залаяла собака.
- Я… не Иберия, - прохрипел мужчина через минуту, и я хмыкнула.
- Конечно, нет.
- Я его старейшина.
А?
Я застыла с открытым ртом.
Старейшина Иберии? Один из великих мастеров клана Нойран?! Здесь?! В одиночестве?! Убитый?!
Я посмотрела в ту сторону, откуда он пришёл. Вспышки света, которое можно было наблюдать ночью, свидетельствовали о жестоких боях, которые вели Нойран и их непримиримый враг - Децема. Где-то там находится граница их владений.
Упав на колени, я подползла к старейшине. Боги, от него даже пахло так, будто он уже умер: прогретой на солнце растерзанной плотью.
- Я могу сообщить, что вы здесь, - проговорила я, только теперь осознав насколько всё серьёзно. – Скажите, кому?
Он качнул головой.
- Сообщение перехватят. Шавки Децемы окажутся здесь быстрее, чем ты можешь себе представить. Они и так скоро придут, потому что… - Старейшина закашлял кровью, протягивая мне саблю. – Им нужно это.
- Это? - повторила я, отклоняясь, будто он угрожал мне, а не одаривал.
Мастер устало вздохнул, закрывая глаза.
- Ребёнок. Ты ведь даже не понимаешь, что сейчас происходит… - Его голос звучал так горько. - Думаю, я смог бы смириться с такой собачьей смертью. Но не с тем, что приходится просить о таком одолжении кого-то вроде тебя. – Он немного подумал. - Ладно, плевать, что я тебе буду должен. Но ведь тебе будет должен мой господин.
Первая заповедь Эндакапея: Иберия никому ничего не должен. Это ему все должны.
- Возьми, - процедил старейшина сквозь зубы, пихая мне в руки саблю. – Это оружие Паймона, босса Децемы, их реликвия, символ их власти и непобедимости. Это самая важная вещь на свете для Нойран сейчас!
Час от часу не легче.
Я закачала головой. Пусть он и сделал всю грязную работу, даже просто отдать эту реликвию Иберии мне не по силам.
- Если отнесёшь её в Таврос, тогда мой господин… - Выдаст за меня Илону и посадит одесную? – Он выполнит любую твою просьбу от моего имени. Любую, понимаешь? Запомни, меня зовут Мельхом. Расскажи ему, что я пожертвовал всем, дабы угодить ему. Расскажи, что я сражался и умер с честью… ненужные подробности можешь опустить.
Я долго глядела на оружие, которым ещё совсем недавно пользовались, а потом подняла голову и посмотрела в сторону пустыни. Мельхом тут же понял, о чём я думаю.
- Да, ты можешь вернуть её самому Паймону. Он одарит тебя, одни боги знают, насколько щедро, - согласился старейшина, и я испугалась его проницательности. - Но он в итоге проиграет. Все это знают, даже он сам. А ты ведь не хочешь оказаться на стороне проигравших? – Мучительно сглотнув, он снял с руки кольцо-печать. – Я должен был отдать его своему преемнику. Человеку, который достоин этого больше, чем кто-либо. Человеку, который не похож на тебя больше, чем кто-либо… Хотя, чёрт, стоит ли жалеть об этом теперь? Ничего из этого вообще не должно было произойти. – Вытянув руку с кольцом в мою сторону, он заявил с болью, которая не имела никакого отношения к ранению: – Торжественно провозглашаю тебя своим преемником!
Да меня даже родной отец не считал своим преемником. Настолько, что повесился. Почему я слышу такие слова от абсолютного незнакомца?..
- Что? – выдохнула я, наклоняясь к нему.
- Если передашь реликвию Децемы Иберии вместе с моими словами, то займёшь моё место подле него. Это моя последняя воля, он уважит её, я знаю. Даже Паймон тебе такого не сможет пообещать.
Он злорадно ухмыльнулся, но тут кровь снова подступила к его горлу, и Мельхом зашёлся долгим, судорожным кашлем. Всё это время он смотрел на меня, сжимая перстень в пальцах. Смотреть на это было жутко. Может его убил Паймон, но я сейчас делала кое-что похуже: обесценивала все его жертвы.
