Коня можно было понять - вряд ли ему была по нраву такая смена среды обитания, а вот царевич, похоже, был тем еще занудой и нюней. Я таких в детстве вообще рожей по лужам возила.
Со следующим царем было еще веселее. Я уговаривала волка превратить меня в златогривого коня, но, видимо, он слишком разочаровался в людях после историй с царевичем, так что вновь отправился сам. Теперь компанию унылых зануд пополнила и золотая птица, на поверку оказавшаяся похожей на индюка и столь же визгливо орущей каждую минуту.
У камня волк с сожалением посмотрел на меня и сказал:
-Ну, до свидания Ваня. Счастливо тебе. Береги царевну и свой зверинец. Не ложись спать, пока не доберешься домой, иначе быть беде.
-Ага, - хмуро ответил царевич. - И тебе не хворать.
Волк на прощание хитро блеснул глазом и растворился в лесном сумраке.
Сразу стало скучно и тоскливо, почти как в зеленом саду с мамушками и нянюшками.
Почти целый час мы тряслись на златогривом коне, пока царевич наконец заговорил. И слова его мне совершенно не понравились.
-Остановимся тут и отдохнем, - сказал Иван. - Устал, глаза слипаются...
-Иван, - заволновалась я. - Волк сказал, что тебе нельзя спать!
Царевич зашелся мелкой дрожью, налился краской и визгливо крикнул:
-Подумаешь, волк! Много почету! Буду я слушаться всяких волков! И без его советов справлюсь, а ты, царевна, учись молчать, когда не спрашивают!
От гнева царевич вспотел и начал плеваться. Так что я почла за лучшее умолкнуть, про себя желая ему падучей болезни.
Спустя несколько минут Иван уже храпел, а я ерзала под осуждающими взглядами коня и птицы, которые почему-то приняли сторону царевича, хотя, видит бог, он один был виноват в их бедствиях.
Еще спустя полчаса из кустов появились двое здоровяков, которые мне сразу не пришлись по душе.
-О, братец! - воскликнул один, ткнув пальцев в сторону Ивана, и я поняла, в чем причина моей неприязни. Это были его старшие братья, и очевидно было, что природа не наделила их даже теми скромными душевными достоинствами, что угадывались местами в их младшем брате.
-Ох! - только и сказал проснувшийся Иван, прежде чем получить хороший удар в зубы. Братья немного попинали его ногами, да и уселись передохнуть.
-Знаешь что, - сказал первый. - Ежели мы вернемся с бабой, конем и птицей, то батюшка нас похвалит и царство нам оставит.
-Ага, - ответил второй. - Вот только Ванятка вернется и нажалуется. Как это у него заведено. И батюшка осерчает.
-Сталбыть, - решил первый, - нужно сделать так, чтоб Ванятка не вернулся.
Я в ужасе закрыла глаза, потому как это совершенно не походило на веселые приключения с серым волком.
-Слышь, царевна, - сказал мне первый после того, как все было закончено. - Ты молчи про то, что видела. Иначе закончишь, как Ванятка - без рук, без ног, без головы в яме посередь леса.
Я едва не упала без памяти, но меня за шкирку втащили на златогривого коня и мы отправились к царю, с любви которого к грушам все и началось. Я шмыгала носом вспоминая бестолкового Ивана, который мне, конечно, не нравился, но подобной участи точно не заслуживал. Глуп он был, упрям и неловок, ну так не каждого же простофилю братья на куски рубят, перед тем ограбив.
В царском тереме нас встретили с почетом и ликованием. Я же с унынием смотрела на царя, лепетала ему в ответ всяческую несуразицу и едва удерживала на языке вопрос: "Кто ж тебя так проклял, царь-государь, что родились у тебя два убивца бесчестных да один остолоп?..". Впрочем, в кого удались сыновья, было ясно, ибо царь как вцепился в птицу да коня, так даже про третьего сына и не спросил. Может и не заметил, что тот куда-то подевался.
Между тем принялись братья решать, кто из них на мне женится, ежели царь, конечно, сам такого желания не выкажет. Однако ж царю было достаточно золотой живности, так что на меня он и не взглянул. Братья между тем едва ли не дрались, чтоб право свое на женитьбу доказать. Поняла я, что все мои беды и огорчения с гулькин нос мне покажутся в ближайшем будущем, ибо старший брат был зол, а средний - туп, и оба равно пакостны. Приходилось опасаться, как бы они меня не зарубили, чтоб никому не досталась.
Оно-то можно было на косе своей повеситься. Но с детства у меня твердости духа ни на одно дело серьезное не доставало. Так что я с тоской-печалью из окна горницы глядела, да мечтала, чтоб братья друг друга угробили, а царь грушами золотыми отравился от жадности Додумалась я до того, что решила, будто все это мне из-за неблагодарности моей. Видимо, решили высшие силы показать мне, что зря я на судьбинушку свою наговаривала, когда золотой косой мела по шелковой траве в саду у батюшки своего любезного.
Царь же, заметивши наконец, что раздор между братьями пошел нешутошный, подумал-подумал, да и решил, что женится на мне средний, чтоб на царство моего батюшки права заявить, а старшего престолонаследником сделал. К огорчению моему на том и порешили, так что свадьбы было не миновать.
В день венчания нашего со средним братом я почти что удавилась-таки на косе, однако как задыхаться начала, так и передумала. Тут меня дворовые девки наряжать пришли, цветы в косу вплетать да волосы из косы тайно дергать, чтоб на приданое себе скопить деньжат. И дышать мне не хотелось, не то что в церковь идти, но взяли меня под локти и повели.
А средний сын смотрит на меня и слюни пускает, как собака бешеная. Потемнело у меня в глазах от отвращения великого, и решила я его в первую же брачную ночь удавить. Раз себя не получилось, то хоть его, что ли...
Как вдруг народ зашумел, заохал и вышел вперед Иван-царевич, живой и невредимый. Показался он мне в тот момент писаным красавцем, без слюней-то. По чести сказать, так хорош он был собою и в то время, что мы познакомились, вот только выражение лица было больно придурковатое.
-Слушайте, люди добрые! - зычно сказал он безо всякой запинки и заикания, и решила я, что смерть лютая ему на пользу пошла. - Скажу вам всю правду: я добыл златоперую птицу, златогривого коня и златокосую царевну. Волк серый пособил мне, не справился бы я без него, зверя благородного и мудрого. А братья мои на меня сонного напали, порубили и в лесу бросили. Если б серый волк не принес живой и мертвой воды - так бы и лежал там, в сырой земле, в чащобе лесной.
Заволновался тут народ, на царевичей глядючи. Они с лица сбледнули, а царь, напротив, побагровел, да как закричит:
-В темницу обманщиков и убивцев!!!
Все ж таки какие-то понятия о справедливости у него были.
Царевич, между тем, ко мне подошел, за руку взял и к алтарю подвел. Я только диву давалась, откуда в нем столько стати да решительности взялось. Загляденье, а не жених. Простила я ему и растяпистость, и обиды, глядя, как бережно он меня под локоток поддерживает, да руки мои целует.
Ох и ликовал же честной народ, когда мы с супругом моим новоиспеченным из церкви вышли. Оно и ясно - любят у нас люди душещипательные истории с хорошим концом.
А царевич ко мне наклонился, глазом знакомо блеснул, и на ухо сказал:
-До сих пор ведь в любую чушь верят, идиоты. Живая и мертвая вода - смех да и только!.. Даже за коня себя выдать - и то сложнее...
Со следующим царем было еще веселее. Я уговаривала волка превратить меня в златогривого коня, но, видимо, он слишком разочаровался в людях после историй с царевичем, так что вновь отправился сам. Теперь компанию унылых зануд пополнила и золотая птица, на поверку оказавшаяся похожей на индюка и столь же визгливо орущей каждую минуту.
У камня волк с сожалением посмотрел на меня и сказал:
-Ну, до свидания Ваня. Счастливо тебе. Береги царевну и свой зверинец. Не ложись спать, пока не доберешься домой, иначе быть беде.
-Ага, - хмуро ответил царевич. - И тебе не хворать.
Волк на прощание хитро блеснул глазом и растворился в лесном сумраке.
Сразу стало скучно и тоскливо, почти как в зеленом саду с мамушками и нянюшками.
Почти целый час мы тряслись на златогривом коне, пока царевич наконец заговорил. И слова его мне совершенно не понравились.
-Остановимся тут и отдохнем, - сказал Иван. - Устал, глаза слипаются...
-Иван, - заволновалась я. - Волк сказал, что тебе нельзя спать!
Царевич зашелся мелкой дрожью, налился краской и визгливо крикнул:
-Подумаешь, волк! Много почету! Буду я слушаться всяких волков! И без его советов справлюсь, а ты, царевна, учись молчать, когда не спрашивают!
От гнева царевич вспотел и начал плеваться. Так что я почла за лучшее умолкнуть, про себя желая ему падучей болезни.
Спустя несколько минут Иван уже храпел, а я ерзала под осуждающими взглядами коня и птицы, которые почему-то приняли сторону царевича, хотя, видит бог, он один был виноват в их бедствиях.
Еще спустя полчаса из кустов появились двое здоровяков, которые мне сразу не пришлись по душе.
-О, братец! - воскликнул один, ткнув пальцев в сторону Ивана, и я поняла, в чем причина моей неприязни. Это были его старшие братья, и очевидно было, что природа не наделила их даже теми скромными душевными достоинствами, что угадывались местами в их младшем брате.
-Ох! - только и сказал проснувшийся Иван, прежде чем получить хороший удар в зубы. Братья немного попинали его ногами, да и уселись передохнуть.
-Знаешь что, - сказал первый. - Ежели мы вернемся с бабой, конем и птицей, то батюшка нас похвалит и царство нам оставит.
-Ага, - ответил второй. - Вот только Ванятка вернется и нажалуется. Как это у него заведено. И батюшка осерчает.
-Сталбыть, - решил первый, - нужно сделать так, чтоб Ванятка не вернулся.
Я в ужасе закрыла глаза, потому как это совершенно не походило на веселые приключения с серым волком.
-Слышь, царевна, - сказал мне первый после того, как все было закончено. - Ты молчи про то, что видела. Иначе закончишь, как Ванятка - без рук, без ног, без головы в яме посередь леса.
Я едва не упала без памяти, но меня за шкирку втащили на златогривого коня и мы отправились к царю, с любви которого к грушам все и началось. Я шмыгала носом вспоминая бестолкового Ивана, который мне, конечно, не нравился, но подобной участи точно не заслуживал. Глуп он был, упрям и неловок, ну так не каждого же простофилю братья на куски рубят, перед тем ограбив.
В царском тереме нас встретили с почетом и ликованием. Я же с унынием смотрела на царя, лепетала ему в ответ всяческую несуразицу и едва удерживала на языке вопрос: "Кто ж тебя так проклял, царь-государь, что родились у тебя два убивца бесчестных да один остолоп?..". Впрочем, в кого удались сыновья, было ясно, ибо царь как вцепился в птицу да коня, так даже про третьего сына и не спросил. Может и не заметил, что тот куда-то подевался.
Между тем принялись братья решать, кто из них на мне женится, ежели царь, конечно, сам такого желания не выкажет. Однако ж царю было достаточно золотой живности, так что на меня он и не взглянул. Братья между тем едва ли не дрались, чтоб право свое на женитьбу доказать. Поняла я, что все мои беды и огорчения с гулькин нос мне покажутся в ближайшем будущем, ибо старший брат был зол, а средний - туп, и оба равно пакостны. Приходилось опасаться, как бы они меня не зарубили, чтоб никому не досталась.
Оно-то можно было на косе своей повеситься. Но с детства у меня твердости духа ни на одно дело серьезное не доставало. Так что я с тоской-печалью из окна горницы глядела, да мечтала, чтоб братья друг друга угробили, а царь грушами золотыми отравился от жадности Додумалась я до того, что решила, будто все это мне из-за неблагодарности моей. Видимо, решили высшие силы показать мне, что зря я на судьбинушку свою наговаривала, когда золотой косой мела по шелковой траве в саду у батюшки своего любезного.
Царь же, заметивши наконец, что раздор между братьями пошел нешутошный, подумал-подумал, да и решил, что женится на мне средний, чтоб на царство моего батюшки права заявить, а старшего престолонаследником сделал. К огорчению моему на том и порешили, так что свадьбы было не миновать.
В день венчания нашего со средним братом я почти что удавилась-таки на косе, однако как задыхаться начала, так и передумала. Тут меня дворовые девки наряжать пришли, цветы в косу вплетать да волосы из косы тайно дергать, чтоб на приданое себе скопить деньжат. И дышать мне не хотелось, не то что в церковь идти, но взяли меня под локти и повели.
А средний сын смотрит на меня и слюни пускает, как собака бешеная. Потемнело у меня в глазах от отвращения великого, и решила я его в первую же брачную ночь удавить. Раз себя не получилось, то хоть его, что ли...
Как вдруг народ зашумел, заохал и вышел вперед Иван-царевич, живой и невредимый. Показался он мне в тот момент писаным красавцем, без слюней-то. По чести сказать, так хорош он был собою и в то время, что мы познакомились, вот только выражение лица было больно придурковатое.
-Слушайте, люди добрые! - зычно сказал он безо всякой запинки и заикания, и решила я, что смерть лютая ему на пользу пошла. - Скажу вам всю правду: я добыл златоперую птицу, златогривого коня и златокосую царевну. Волк серый пособил мне, не справился бы я без него, зверя благородного и мудрого. А братья мои на меня сонного напали, порубили и в лесу бросили. Если б серый волк не принес живой и мертвой воды - так бы и лежал там, в сырой земле, в чащобе лесной.
Заволновался тут народ, на царевичей глядючи. Они с лица сбледнули, а царь, напротив, побагровел, да как закричит:
-В темницу обманщиков и убивцев!!!
Все ж таки какие-то понятия о справедливости у него были.
Царевич, между тем, ко мне подошел, за руку взял и к алтарю подвел. Я только диву давалась, откуда в нем столько стати да решительности взялось. Загляденье, а не жених. Простила я ему и растяпистость, и обиды, глядя, как бережно он меня под локоток поддерживает, да руки мои целует.
Ох и ликовал же честной народ, когда мы с супругом моим новоиспеченным из церкви вышли. Оно и ясно - любят у нас люди душещипательные истории с хорошим концом.
А царевич ко мне наклонился, глазом знакомо блеснул, и на ухо сказал:
-До сих пор ведь в любую чушь верят, идиоты. Живая и мертвая вода - смех да и только!.. Даже за коня себя выдать - и то сложнее...
