еще мне не доводилось бывать в столь диких местах – мы с дядюшкой Абсаломом старались держаться ближе к оживленным трактам – и я подивилась, как достает храбрости у старика держать здесь постоялый двор.
-Наверняка тут полно разбойников! – громко прошептал Харль, одновременно с тем жуя и икая от жадности.
Я мысленно согласилась с ним и невольно погладила кошелек, благодаря богов за то, что мы ночуем не под открытым небом у костра.
-Судари мои, - закряхтел хозяин, подошедший к нашему столу. – Время позднее, а в наших краях не принято встречать полночь на ногах. Сами слышите, как разошлось нынче бесово племя!.. Добрым людям лучше не слышать, как хохочет и воет треклятая нечисть – от того, говорят, случаются всякие хвори. Ложитесь-ка спать, Акка уже пошла за одеялами, а тюфяков с чистой соломой вон в том углу хватает…
Постоялец в зеленом кафтане, заслышав эти слова, отрывисто пожелал нам доброй ночи, и первым последовал совету хозяина, заняв место чуть поодаль, у стены. Старуха с оханьями и стонами поднялась со своего места, и мы с Харлем, сдвинув ее кресло в сторону, расположились аккурат перед очагом, посчитав что уж за свои-то деньги имеем право на лучшее место в доме. Хоть вина за ужином мы выпили совсем немного, но усталость брала свое: мальчишка заснул, казалось, еще до того, как его голова коснулась тюфяка. Хорвек же, встав из-за стола, замер на мгновение, словно сомневаясь, как именно поступить.
-Уж если ты надумаешь нас удавить ночью, то какая разница, будем ли мы дрыхнуть вповалку или же в разных углах? – преувеличенно сварливо прошептала я, подвигаясь так, чтобы ему хватило места лечь рядом со мной.
Догорали последние плохонькие огарки на столах, жар в очаге бросал красноватые отблески на стены, а странные звуки пустошей, смутно слышимые в ночной тьме, невольно заставляли прятаться поглубже под толстое шерстяное одеяло. Согревшись, я окончательно обессилела, и уснула, уткнувшись носом в спину Хорвека.
Сон мой был настолько крепок, что громкие голоса и хохот сначала показались мне продолжением какого-то тревожного сновидения. Я приподнялась, сонно моргая и не понимая, отчего вдруг комната так ярко осветилась среди ночи, и кто все те люди, чьи тяжелые сапоги оглушительно топают по дощатому полу.
Хорвек, в отличие от меня, спросонья соображал куда быстрее, и потому сразу вполголоса выругался, завидев меховые плащи, грубые сапоги и многочисленное оружие ночных гостей.
«Разбойничье гнездо! Самое место для того, чтобы похваляться своим кошельком, Йель!» - мысленно взвыла я, толкая Харля, которого не сумели разбудить гам и топот.
-Ну, что за богатеи решили сегодня заглянуть к нам на огонек? – насмешливо пробасил кто-то, вызвав дружный хохот у остальных разбойников, и я признала в говорившем того самого постояльца в зеленом бархате. Теперь я ясно видела в его лице признаки злодейской натуры – черные глаза так и сверкали из-под низких бровей, подкрученные усы воинственно топорщились, а ухмылялся он точь-в-точь будто злой пес скалит зубы. Однако вовсе дурным человеком он не был – мне пришлось в этом убедиться почти сразу.
-Деньги у девчонки, мастер Глаас! – услышала я знакомый голос старика-хозяина: старый мошенник угодливо согнулся перед предводителем разбойников, торопясь услужить.
-Девка! – немедленно загалдели остальные злодеи, тыча в мою сторону пальцами, и от их перемигиваний щеки у меня тут же запылали, а лоб, напротив, покрылся холодной испариной. Но господин Глаас, важно усевшийся на лавку посреди комнаты, тут же резким окриком заставил притихнуть своих ребят.
-Угомонитесь! Девчонку без моего разрешения чтоб пальцем никто не трогал! А ну-ка, иди сюда, - поманил он меня, широко улыбаясь, словно при виде диковинной зверушки из бродячего балагана.
Я, затравленно оглянулась на Хорвека, но тот со вздохом промолвил:
-Говорил я, что на первую же потраченную из этого кошелька монету ты купишь отменную неприятность. Отдай ему деньги, ничего не поделаешь.
Неловко поднявшись, я подошла к главарю поближе. Хоть он обращался ко мне безо всякого уважения, однако злобы в его голосе я не расслышала, и оттого таращилась на господина Глааса с робкой надеждой. «Что, если он отпустит нас? - думала я, мысленно уже попрощавшись с кошельком. – Зачем мы разбойникам? Быть может, они не убьют нас… И мы пойдем своим путем, а они - своим».
Покорно протянув старому разбойнику кошелек, я вжала голову в плечи, не зная, чего ожидать. Тот знаком указал мне вернуться на прежнее место, а затем заглянул внутрь кошелька, присвистнул, подбрасывая монеты на ладони, и объявил:
-Что ж, нам свезло напоследок, братцы! Тут полно золотых полновесных крон! Клянусь своими потрохами, в наши лапы попались королевские родственнички, не иначе!
Последнее предположение изрядно повеселило разбойников: мы были оборваны как худшие из нищих, а исцарапанные лица и подавно не добавляли нам сходства с благородными людьми. Но не успела я подумать, что разбойники смилостивятся над теми, кто ушел по дороге жизненного везения недалеко от них самих, как господин Глаас, позволив своим людям насмеяться вволю, снова заговорил.
-Никак судьба подает нам знак и желает счастливого пути. Только вчера я говорил, что нужно податься на зимовье как можно раньше… Кругом недобрые знамения, кругом черные дела. Отправимся в дорогу завтра же утром!
Эти слова заметно обрадовали злодеев, а вот старик-хозяин, напротив, в беспокойстве забормотал:
-До настоящей зимы еще луна успеет смениться! Куда вам торопиться, братцы? Никогда вы еще не уходили отсюда раньше Волчьего дня!
-Эй, Торок, какие мы тебе братцы?! – посуровел мастер Глаас. – Говори-говори, да не заговаривайся! Мы - вольный люд из славного края, и к пустоши этой треклятой гвоздями не прибиты. Это тебе судьба истлеть под здешним камнем, под безбожные завывания ночных духов, а наши кости будут лежать в доброй освященной землице. Получаешь пару серебряных монет за то, что посылаешь нам вести о новых гостях – и радуйся им, да скажи спасибо, что до сих пор твой дом не превратился в головешки.
Из презрительной речи этой я поняла, что хозяин постоялого двора не раз отдавал своих постояльцев на поживу пришлым грабителям, за то получая скромную награду. Однако ровней его себе лихие люди не считали, и по гримасе, которая исказила сморщенное лицо Торока, было видно, что на душе у него давно копится обида на зазнавшихся подельников.
-Ладно-ладно, - забормотал он, улыбаясь одновременно заискивающе и недобро. – В братья я вам не гожусь, однако если по ваши души сюда придут люди короля, то я буду болтаться в петле рядом с вами, мастер Глаас, нравится вам это или нет.
-Люди короля! – воскликнул Глаас, хлопнув ладонью себя по колену. – И в былые времена никто из людей вашего короля не совался на Сольгерово Поле, а следующей весной, помяни мое слово, Торок, я со своими людьми пойду в земли герцога Таммельнского и соберу там столько оброка, сколько выдержат наши повозки! Если переживешь эту зиму, то непременно узнаешь, как славно я пощипал перышки Его Светлости. В его земли пришел упадок, а там, где вода замутилась – ловить рыбу проще всего.
-Так отчего же вы уходите так скоро, мастер Глаас? – не удержался старый Торок. – Сами говорите, что пустоши наши надежно прячут вас от королевских слуг и от воли герцога Таммельнского. Отчего бы не относиться с почтением к здешним камням, столько раз укрывавшим вас в плохие времена? Право слово, лежать под одним из них – ничуть не хуже, чем гнить где-то на тесном городском кладбище, а вой духов для покойника ничем не отличается от звона храмового колокола…
Нахальство старика заставило заворчать разбойников, вольготно расположившихся по лавкам, и в Торока полетело сразу несколько кружек. Я от страха зажмурилась и прижалась к Хорвеку, который словно окаменел – за все это время он не издал ни звука, с мрачным достоинством приняв происходящее как данность. С другой стороны к нему приник Харль, от страха сопящий с громким присвистом.
-Проклятый старик, научился от здешней нечисти предвещать смерть! – раздавались грубые выкрики. – Укоротить ему язык! А до того – пусть скажет, где припрятал горшок с монетами! Наверняка делился с нами не всем, что находил при своих постояльцах!
Старый Торок, поняв, что рассердил грабителей всерьез, согнулся в три погибели и приник к ногам главаря, визгливо прося прощения. Господин Глаас, выждав пару минут, приказал своим ребятам утихнуть.
-Если я до сих пор жив, Торок, - произнес он веско, - то только потому, что жадность никогда не застит мне глаза, в отличие от тебя. Ты так желаешь получить от меня до зимы хотя бы еще пару-тройку монет, что не чуешь беды, стоящей у порога.
-О какой беде вы толкуете, мастер Глаас? – заискивающе спросил Торок. – Духи нынче беснуются, и ночные плакальщицы воют громче обычного, но мало ли что взбредет в ум нечистой силе?..
-Нечистая сила не тревожится попусту, - ответил на это Глаас, помрачнев из-за какого-то воспоминания. – Ты видел, какая туча стояла сегодня днем над Урраским холмом, где Троепалая сосна? Это было колдовство – уж мне ли не догадаться… В наших местах еще свежа память о проделках Белой Ведьмы. Дед рассказывал мне, как она насылала страшные грозы на врага, и, провалиться мне на этом самом месте, сегодня кто-то вновь наколдовал такую грозу!
-Мало ли какая непогода случается, мастер Глаас… - опасливо, но упрямо возразил старик. – В наших краях иной раз дождь сменяется солнцем трижды на день…
-Твои кости еще крепки, хоть ты и кряхтишь, точно вот-вот помрешь, - еще более мрачно ответил Глаас. – Отправляйся завтра с утра к Лигарскому ущелью и посмотри на южный склон! Нынче там прошел дождь, но, пожалуй, такого дождя ты еще не видал. Все усеяно мертвым вороньем. И не говори мне, что это случайность. Столько падали с неба без колдовства нипочем не просыплется!
Его рассказ был подтвержден возгласами разбойников, в которых за напускной бравадой слышалась тревога: хоть они и привыкли к здешним диким краям, однако обострившееся чутье верно подсказало им, что нынешние страшные чудеса предвещают наступление плохих времен.
-Таммельн – порченое проклятое место, - громко произнес кто-то из грабителей, и слова эти вызвали ропот одобрения. – Правитель города сошел с ума, а король, отдавший за него свою дочку, никак тоже разума лишился. Слабые господа – слабая власть!.. А там, где нет человеческих законов – устанавливаются нечистые порядки, и скоро границы между пустошами и людскими землями никто не различит…
-Вот и посмотрим, чем будут жить эти края после зимы, - сказал на это мастер Глаас. – Долгими зимними ночами чего только не случается… Повозки готовы? С рассветом отправляемся в путь, нас заждались жены!.. Торок, накрывай столы, что стоишь, как пень? Или не желаешь с нами попрощаться по-доброму?..
Хоть от страха я боялась глаза поднять на старого разбойника, однако не упустила ни одного слова из того, что он говорил. Услышав про мертвое воронье, я вздрогнула, и Хорвек легонько сжал мои ледяные пальцы – разбойникам не стоило знать, что сегодняшнее колдовство было делом моих рук, а наблюдательности и подозрительности у одного только мастера Глааса хватило бы на десяток людей попроще. Из его речей я уяснила, что в эти края грабители приходят издалека, чтобы пытать счастья на окраинах Лаэгрии. Пустошь надежно скрывала их от королевского гнева, а с наступлением холодов разбойники возвращались в родные дома, где, должно быть, местный люд и не подозревал, что живет бок-о-бок с душегубами. «Наверняка говорят всем, что подались на заработки, - невольно размышляла я, припоминая, что и в Олораке встречала парней, пропивающих всю зиму напролет монеты с чужеземной чеканкой. - Ох, хоть бы рассвет наступил поскорее, чтоб их и след простыл вместе с награбленным добром! Без денег нам придется туго, но Хорвек и сам раздобыл их нечестным путем… Ворованное добро всегда проклято – переходит из рук в руки быстрее, чем ветер носит сухие листья!»
Однако следующие слова господина Глааса заставили мое сердце замереть:
-Этих ребят, пожалуй, прихватим с собой – продадим на рынке в Ликандрике, - сказал он, махнув рукой в нашу сторону. – Невелика прибыль, но и в пути от них убытка немного, к голоду они привычны – вон какие тощие!..
-П-п-родать? Нас? – проблеял Харль, от очередного потрясения обретший дар речи, в отличие от меня, напрочь его утратившей. – Да разве ж мы скот какой?
-В наших краях такие, как вы, ценятся меньше, чем скот, - добродушно ответил господин Глаас, не пожелавший присоединиться к общему застолью и оставшийся вести с нами беседу. – Я слыхал, что здесь у вас рабов нет, но в наших землях все устроено куда разумнее.
-Но мы подданные герцога Таммельнского! – вскричал бедный Харль, всплескивая руками. – И уродились свободными людьми!
-Оборванцы, карманы которых набиты золотом? – прищурился старый разбойник, которого явно забавляло то, как мы с Харлем переполошились. – Сдается мне, если вернуть вас вашему господину, то он тут же присудит каждому по петле. Откуда у таких, как вы, деньжата? Ну, что, может и вправду отвезти вас в Таммельн и поспрашивать, не ищет ли герцог пару-тройку запропавших подданных?
Издевательский вопрос этот пришелся не в бровь, а в глаз, и мастер Глаас расхохотался во все горло, увидев, как мы с Харлем испуганно переглянулись. Хорвека он по какой-то странной причине во внимание не принимал, точно в упор не видел.
-Стало быть, угадал, - произнес он, отсмеявшись. – Ну и на кой ляд вам свобода, если там ждет разве что виселица? А у хорошего хозяина вы будете жить, как у богов за пазухой. Говорю я это не для красного словца. Дорога будет длинной, нелегкой, и следить за тем, чтобы вы не сбежали при первой же возможности – лишние хлопоты. Потому и объясняю: вам, бродягам, лучшей судьбы все равно не сыскать. Таких, как вы, в услужение никто в своем уме не возьмет, а даже если и возьмет – то только и будет искать возможность, чтобы прогнать восвояси, не заплатив, потому как за голодранцев заступиться некому. А если уж за вас какой-то господин заплатит из своего кошелька, то не позволит, чтоб трата эта оказалась пустой: всегда накормит и обогреет, хорошему работнику преждевременно протянуть никак ноги не годится…
-А если работники из нас не ахти? – с вызовом спросила я, несколько осмелев. – И все равно сбежим, как только представится случай?
-Тогда придется вас прирезать, да и выкинуть в ущелье, - добродушно ответил Глаас. – Разнесете весть, что старый Торок привечает разбойников, принесете убыток старику, а нам от того одно неудобство – негде и голову преклонить, когда погода совсем уж собачья. Возиться с вами – много чести. Со связанными руками-ногами своим ходом далеко не уйдете, придется в повозку пустить, да сторожа к вам приставить… Нет, вы того не стоите!
-Ох, Йель, помалкивай! – прошипел Харль, едва заслышав об ущелье, и трижды сплюнул за плечо. – Сударь разбойник, смилуйтесь! Мы никому ничего не расскажем! Сами видите, что мы такой же беззаконной породы, что и вы. Отчего же лишать нас свободы, чем мы от вас отличаемся? Быть может, мы и сами подались бы в разбойники… Славная работенка – всегда так думал, клянусь своим здоровьицем!..
-Наверняка тут полно разбойников! – громко прошептал Харль, одновременно с тем жуя и икая от жадности.
Я мысленно согласилась с ним и невольно погладила кошелек, благодаря богов за то, что мы ночуем не под открытым небом у костра.
-Судари мои, - закряхтел хозяин, подошедший к нашему столу. – Время позднее, а в наших краях не принято встречать полночь на ногах. Сами слышите, как разошлось нынче бесово племя!.. Добрым людям лучше не слышать, как хохочет и воет треклятая нечисть – от того, говорят, случаются всякие хвори. Ложитесь-ка спать, Акка уже пошла за одеялами, а тюфяков с чистой соломой вон в том углу хватает…
Постоялец в зеленом кафтане, заслышав эти слова, отрывисто пожелал нам доброй ночи, и первым последовал совету хозяина, заняв место чуть поодаль, у стены. Старуха с оханьями и стонами поднялась со своего места, и мы с Харлем, сдвинув ее кресло в сторону, расположились аккурат перед очагом, посчитав что уж за свои-то деньги имеем право на лучшее место в доме. Хоть вина за ужином мы выпили совсем немного, но усталость брала свое: мальчишка заснул, казалось, еще до того, как его голова коснулась тюфяка. Хорвек же, встав из-за стола, замер на мгновение, словно сомневаясь, как именно поступить.
-Уж если ты надумаешь нас удавить ночью, то какая разница, будем ли мы дрыхнуть вповалку или же в разных углах? – преувеличенно сварливо прошептала я, подвигаясь так, чтобы ему хватило места лечь рядом со мной.
Догорали последние плохонькие огарки на столах, жар в очаге бросал красноватые отблески на стены, а странные звуки пустошей, смутно слышимые в ночной тьме, невольно заставляли прятаться поглубже под толстое шерстяное одеяло. Согревшись, я окончательно обессилела, и уснула, уткнувшись носом в спину Хорвека.
Сон мой был настолько крепок, что громкие голоса и хохот сначала показались мне продолжением какого-то тревожного сновидения. Я приподнялась, сонно моргая и не понимая, отчего вдруг комната так ярко осветилась среди ночи, и кто все те люди, чьи тяжелые сапоги оглушительно топают по дощатому полу.
Хорвек, в отличие от меня, спросонья соображал куда быстрее, и потому сразу вполголоса выругался, завидев меховые плащи, грубые сапоги и многочисленное оружие ночных гостей.
«Разбойничье гнездо! Самое место для того, чтобы похваляться своим кошельком, Йель!» - мысленно взвыла я, толкая Харля, которого не сумели разбудить гам и топот.
-Ну, что за богатеи решили сегодня заглянуть к нам на огонек? – насмешливо пробасил кто-то, вызвав дружный хохот у остальных разбойников, и я признала в говорившем того самого постояльца в зеленом бархате. Теперь я ясно видела в его лице признаки злодейской натуры – черные глаза так и сверкали из-под низких бровей, подкрученные усы воинственно топорщились, а ухмылялся он точь-в-точь будто злой пес скалит зубы. Однако вовсе дурным человеком он не был – мне пришлось в этом убедиться почти сразу.
-Деньги у девчонки, мастер Глаас! – услышала я знакомый голос старика-хозяина: старый мошенник угодливо согнулся перед предводителем разбойников, торопясь услужить.
-Девка! – немедленно загалдели остальные злодеи, тыча в мою сторону пальцами, и от их перемигиваний щеки у меня тут же запылали, а лоб, напротив, покрылся холодной испариной. Но господин Глаас, важно усевшийся на лавку посреди комнаты, тут же резким окриком заставил притихнуть своих ребят.
-Угомонитесь! Девчонку без моего разрешения чтоб пальцем никто не трогал! А ну-ка, иди сюда, - поманил он меня, широко улыбаясь, словно при виде диковинной зверушки из бродячего балагана.
Я, затравленно оглянулась на Хорвека, но тот со вздохом промолвил:
-Говорил я, что на первую же потраченную из этого кошелька монету ты купишь отменную неприятность. Отдай ему деньги, ничего не поделаешь.
Неловко поднявшись, я подошла к главарю поближе. Хоть он обращался ко мне безо всякого уважения, однако злобы в его голосе я не расслышала, и оттого таращилась на господина Глааса с робкой надеждой. «Что, если он отпустит нас? - думала я, мысленно уже попрощавшись с кошельком. – Зачем мы разбойникам? Быть может, они не убьют нас… И мы пойдем своим путем, а они - своим».
Покорно протянув старому разбойнику кошелек, я вжала голову в плечи, не зная, чего ожидать. Тот знаком указал мне вернуться на прежнее место, а затем заглянул внутрь кошелька, присвистнул, подбрасывая монеты на ладони, и объявил:
-Что ж, нам свезло напоследок, братцы! Тут полно золотых полновесных крон! Клянусь своими потрохами, в наши лапы попались королевские родственнички, не иначе!
Последнее предположение изрядно повеселило разбойников: мы были оборваны как худшие из нищих, а исцарапанные лица и подавно не добавляли нам сходства с благородными людьми. Но не успела я подумать, что разбойники смилостивятся над теми, кто ушел по дороге жизненного везения недалеко от них самих, как господин Глаас, позволив своим людям насмеяться вволю, снова заговорил.
-Никак судьба подает нам знак и желает счастливого пути. Только вчера я говорил, что нужно податься на зимовье как можно раньше… Кругом недобрые знамения, кругом черные дела. Отправимся в дорогу завтра же утром!
Прода -16-
Эти слова заметно обрадовали злодеев, а вот старик-хозяин, напротив, в беспокойстве забормотал:
-До настоящей зимы еще луна успеет смениться! Куда вам торопиться, братцы? Никогда вы еще не уходили отсюда раньше Волчьего дня!
-Эй, Торок, какие мы тебе братцы?! – посуровел мастер Глаас. – Говори-говори, да не заговаривайся! Мы - вольный люд из славного края, и к пустоши этой треклятой гвоздями не прибиты. Это тебе судьба истлеть под здешним камнем, под безбожные завывания ночных духов, а наши кости будут лежать в доброй освященной землице. Получаешь пару серебряных монет за то, что посылаешь нам вести о новых гостях – и радуйся им, да скажи спасибо, что до сих пор твой дом не превратился в головешки.
Из презрительной речи этой я поняла, что хозяин постоялого двора не раз отдавал своих постояльцев на поживу пришлым грабителям, за то получая скромную награду. Однако ровней его себе лихие люди не считали, и по гримасе, которая исказила сморщенное лицо Торока, было видно, что на душе у него давно копится обида на зазнавшихся подельников.
-Ладно-ладно, - забормотал он, улыбаясь одновременно заискивающе и недобро. – В братья я вам не гожусь, однако если по ваши души сюда придут люди короля, то я буду болтаться в петле рядом с вами, мастер Глаас, нравится вам это или нет.
-Люди короля! – воскликнул Глаас, хлопнув ладонью себя по колену. – И в былые времена никто из людей вашего короля не совался на Сольгерово Поле, а следующей весной, помяни мое слово, Торок, я со своими людьми пойду в земли герцога Таммельнского и соберу там столько оброка, сколько выдержат наши повозки! Если переживешь эту зиму, то непременно узнаешь, как славно я пощипал перышки Его Светлости. В его земли пришел упадок, а там, где вода замутилась – ловить рыбу проще всего.
-Так отчего же вы уходите так скоро, мастер Глаас? – не удержался старый Торок. – Сами говорите, что пустоши наши надежно прячут вас от королевских слуг и от воли герцога Таммельнского. Отчего бы не относиться с почтением к здешним камням, столько раз укрывавшим вас в плохие времена? Право слово, лежать под одним из них – ничуть не хуже, чем гнить где-то на тесном городском кладбище, а вой духов для покойника ничем не отличается от звона храмового колокола…
Нахальство старика заставило заворчать разбойников, вольготно расположившихся по лавкам, и в Торока полетело сразу несколько кружек. Я от страха зажмурилась и прижалась к Хорвеку, который словно окаменел – за все это время он не издал ни звука, с мрачным достоинством приняв происходящее как данность. С другой стороны к нему приник Харль, от страха сопящий с громким присвистом.
-Проклятый старик, научился от здешней нечисти предвещать смерть! – раздавались грубые выкрики. – Укоротить ему язык! А до того – пусть скажет, где припрятал горшок с монетами! Наверняка делился с нами не всем, что находил при своих постояльцах!
Старый Торок, поняв, что рассердил грабителей всерьез, согнулся в три погибели и приник к ногам главаря, визгливо прося прощения. Господин Глаас, выждав пару минут, приказал своим ребятам утихнуть.
-Если я до сих пор жив, Торок, - произнес он веско, - то только потому, что жадность никогда не застит мне глаза, в отличие от тебя. Ты так желаешь получить от меня до зимы хотя бы еще пару-тройку монет, что не чуешь беды, стоящей у порога.
-О какой беде вы толкуете, мастер Глаас? – заискивающе спросил Торок. – Духи нынче беснуются, и ночные плакальщицы воют громче обычного, но мало ли что взбредет в ум нечистой силе?..
-Нечистая сила не тревожится попусту, - ответил на это Глаас, помрачнев из-за какого-то воспоминания. – Ты видел, какая туча стояла сегодня днем над Урраским холмом, где Троепалая сосна? Это было колдовство – уж мне ли не догадаться… В наших местах еще свежа память о проделках Белой Ведьмы. Дед рассказывал мне, как она насылала страшные грозы на врага, и, провалиться мне на этом самом месте, сегодня кто-то вновь наколдовал такую грозу!
-Мало ли какая непогода случается, мастер Глаас… - опасливо, но упрямо возразил старик. – В наших краях иной раз дождь сменяется солнцем трижды на день…
-Твои кости еще крепки, хоть ты и кряхтишь, точно вот-вот помрешь, - еще более мрачно ответил Глаас. – Отправляйся завтра с утра к Лигарскому ущелью и посмотри на южный склон! Нынче там прошел дождь, но, пожалуй, такого дождя ты еще не видал. Все усеяно мертвым вороньем. И не говори мне, что это случайность. Столько падали с неба без колдовства нипочем не просыплется!
Его рассказ был подтвержден возгласами разбойников, в которых за напускной бравадой слышалась тревога: хоть они и привыкли к здешним диким краям, однако обострившееся чутье верно подсказало им, что нынешние страшные чудеса предвещают наступление плохих времен.
-Таммельн – порченое проклятое место, - громко произнес кто-то из грабителей, и слова эти вызвали ропот одобрения. – Правитель города сошел с ума, а король, отдавший за него свою дочку, никак тоже разума лишился. Слабые господа – слабая власть!.. А там, где нет человеческих законов – устанавливаются нечистые порядки, и скоро границы между пустошами и людскими землями никто не различит…
-Вот и посмотрим, чем будут жить эти края после зимы, - сказал на это мастер Глаас. – Долгими зимними ночами чего только не случается… Повозки готовы? С рассветом отправляемся в путь, нас заждались жены!.. Торок, накрывай столы, что стоишь, как пень? Или не желаешь с нами попрощаться по-доброму?..
Хоть от страха я боялась глаза поднять на старого разбойника, однако не упустила ни одного слова из того, что он говорил. Услышав про мертвое воронье, я вздрогнула, и Хорвек легонько сжал мои ледяные пальцы – разбойникам не стоило знать, что сегодняшнее колдовство было делом моих рук, а наблюдательности и подозрительности у одного только мастера Глааса хватило бы на десяток людей попроще. Из его речей я уяснила, что в эти края грабители приходят издалека, чтобы пытать счастья на окраинах Лаэгрии. Пустошь надежно скрывала их от королевского гнева, а с наступлением холодов разбойники возвращались в родные дома, где, должно быть, местный люд и не подозревал, что живет бок-о-бок с душегубами. «Наверняка говорят всем, что подались на заработки, - невольно размышляла я, припоминая, что и в Олораке встречала парней, пропивающих всю зиму напролет монеты с чужеземной чеканкой. - Ох, хоть бы рассвет наступил поскорее, чтоб их и след простыл вместе с награбленным добром! Без денег нам придется туго, но Хорвек и сам раздобыл их нечестным путем… Ворованное добро всегда проклято – переходит из рук в руки быстрее, чем ветер носит сухие листья!»
Однако следующие слова господина Глааса заставили мое сердце замереть:
-Этих ребят, пожалуй, прихватим с собой – продадим на рынке в Ликандрике, - сказал он, махнув рукой в нашу сторону. – Невелика прибыль, но и в пути от них убытка немного, к голоду они привычны – вон какие тощие!..
-П-п-родать? Нас? – проблеял Харль, от очередного потрясения обретший дар речи, в отличие от меня, напрочь его утратившей. – Да разве ж мы скот какой?
-В наших краях такие, как вы, ценятся меньше, чем скот, - добродушно ответил господин Глаас, не пожелавший присоединиться к общему застолью и оставшийся вести с нами беседу. – Я слыхал, что здесь у вас рабов нет, но в наших землях все устроено куда разумнее.
-Но мы подданные герцога Таммельнского! – вскричал бедный Харль, всплескивая руками. – И уродились свободными людьми!
-Оборванцы, карманы которых набиты золотом? – прищурился старый разбойник, которого явно забавляло то, как мы с Харлем переполошились. – Сдается мне, если вернуть вас вашему господину, то он тут же присудит каждому по петле. Откуда у таких, как вы, деньжата? Ну, что, может и вправду отвезти вас в Таммельн и поспрашивать, не ищет ли герцог пару-тройку запропавших подданных?
Издевательский вопрос этот пришелся не в бровь, а в глаз, и мастер Глаас расхохотался во все горло, увидев, как мы с Харлем испуганно переглянулись. Хорвека он по какой-то странной причине во внимание не принимал, точно в упор не видел.
-Стало быть, угадал, - произнес он, отсмеявшись. – Ну и на кой ляд вам свобода, если там ждет разве что виселица? А у хорошего хозяина вы будете жить, как у богов за пазухой. Говорю я это не для красного словца. Дорога будет длинной, нелегкой, и следить за тем, чтобы вы не сбежали при первой же возможности – лишние хлопоты. Потому и объясняю: вам, бродягам, лучшей судьбы все равно не сыскать. Таких, как вы, в услужение никто в своем уме не возьмет, а даже если и возьмет – то только и будет искать возможность, чтобы прогнать восвояси, не заплатив, потому как за голодранцев заступиться некому. А если уж за вас какой-то господин заплатит из своего кошелька, то не позволит, чтоб трата эта оказалась пустой: всегда накормит и обогреет, хорошему работнику преждевременно протянуть никак ноги не годится…
-А если работники из нас не ахти? – с вызовом спросила я, несколько осмелев. – И все равно сбежим, как только представится случай?
-Тогда придется вас прирезать, да и выкинуть в ущелье, - добродушно ответил Глаас. – Разнесете весть, что старый Торок привечает разбойников, принесете убыток старику, а нам от того одно неудобство – негде и голову преклонить, когда погода совсем уж собачья. Возиться с вами – много чести. Со связанными руками-ногами своим ходом далеко не уйдете, придется в повозку пустить, да сторожа к вам приставить… Нет, вы того не стоите!
-Ох, Йель, помалкивай! – прошипел Харль, едва заслышав об ущелье, и трижды сплюнул за плечо. – Сударь разбойник, смилуйтесь! Мы никому ничего не расскажем! Сами видите, что мы такой же беззаконной породы, что и вы. Отчего же лишать нас свободы, чем мы от вас отличаемся? Быть может, мы и сами подались бы в разбойники… Славная работенка – всегда так думал, клянусь своим здоровьицем!..
