Не дожидаясь полудня, мы сделали привал, и разожгли небольшой костерок, чтобы согреться – вечные сумерки леса могли остудить даже самую горячую кровь. Мне казалось, что Хорвека вот-вот одолеет уже знакомый мне припадок, лицо его покрывала заметная испарина, да и многочисленные ссадины принялись кровоточить, словно их расцарапала чья-то невидимая рука. Я уже привыкла к тому, что бывший демон, почуяв приближение болезни, прогоняет меня, однако на этот раз он, напротив, смирно лежал рядом, молча пережидая приступы боли. Все это время глаза его оставались ясными, и я подумала, что он привык к своему проклятию, как когда-то я привыкла к своим ослабевшим ногам. “Если я смогла вновь обучиться ходить, - размышляла я с надеждой, - то и он сумеет когда-нибудь одолеть магию, забирающую его силы!”.
Произнести это вслух я не решилась, чтобы не рассердить Хорвека своими рассуждениями, наверняка казавшимися ему возмутительно наивными. Отчужденность, которую он сейчас выказывал, отличалась от прежней его задумчивости, и мне теперь было страшно заговаривать с ним, словно рядом со мной вдруг очутился вовсе незнакомый человек. К тому же, в дороге Хорвек все время что-то вполголоса повторял, хмурясь и морща лоб - то ли припоминал что-то забытое, то ли пытался составить какие-то слова в новом порядке. Я боялась помешать ему в этом, без сомнения, важном деле и от тоски страдала едва ли не больше, чем от усталости.
Странности виделись мне повсюду: едва придя в себя после утреннего приступа, Хорвек положил на ладонь почерневший уголек, оставшийся от костра, и некоторое время что-то беззвучно нашептывал, но так и не дождавшись никаких изменений, с досадой отшвырнул в сторону. Увидев это в первый раз, я смогла усмирить любопытство, сказав себе, что тут наверняка замешаны колдовские законы, чем меньше о которых знаешь – тем лучше, однако когда то же самое повторилось и после полуденного привала, почувствовала, что решимость моя слабеет.
На третий раз Хорвек, услышав, как я подкралась к нему со спины, вздохнул, и, не дожидаясь моих вопросов, уже готовых сорваться с языка, пояснил:
-Я всего лишь пытаюсь сотворить простейшую магию, но у меня, как видишь, не получается. Ровным счетом ничего интересного, Йель.
-Но у тебя вышло тогда победить Мобрина, а он ведь демон, пусть и не высокородный! – воскликнула я, с облегчением выдохнув: молчание давалось мне с величайшим трудом. – Конечно же, тебе под силу любая магия, не наговаривай на себя!
-Ты говоришь сейчас о том, чего не понимаешь, - недовольно произнес Хорвек именно то, чего я и ожидала. – Разве не ты когда-то хотела, чтобы я ничего не рассказывал о магии?
-А разве не ты когда-то считал, что мне эти знания не повредят? – огрызнулась я, разозлившись из-за того, что так верно угадала. – Знаю, с чего ты вдруг изменил свое мнение! Не хочешь показывать себя передо мной неумехой, оттого и напускаешь таинственности. Неужто ты думаешь, что я стала бы над тобой насмехаться, если бы узнала, что у тебя недостает каких-то способностей? Надо мной самой смеялись все кому не лень, и если уж я чему и научилась – так это помалкивать, когда кто-то попадает впросак.
Мои слова, конечно же, вызвали у него улыбку, как это бывало всегда, когда я пыталась спорить с демоном на равных, однако, чтобы не распалять меня еще больше, он чрезвычайно серьезно поблагодарил меня и заверил, что никогда не позволил бы себе усомниться в моем добросердечии.
-Видишь ли, способности к колдовству сами по себе ничего не стоят, - пустился он в объяснения, без которых утихомирить меня оказалось не так-то просто. – Многие люди, одаренные магически, доживают до самой смерти, так и не сотворив ни одного волшебства. Чем слабее дар – тем меньше вероятность, что человек сумеет его развить. Вот ты, к примеру, могла бы никогда не узнать о том, что умеешь колдовать, и незнание это не причинило бы тебе никакого вреда, - тут я не сдержалась пробормотала, что в это верю весьма охотно, вновь заставив Хорвека рассмеяться.
- ...Учиться магии следует с того самого момента, как сила пробудилась – а случается это чаще всего в отрочестве, - продолжалась неторопливая речь, странным образом меня успокаивавшая и напоминавшая прежние времена. - Но время упущено, и теперь даже самый искусный учитель не сможет привести тебя к тому, что ты могла бы сотворить, начнись обучение в положенный срок. Что говорить обо мне, существе противоестественном? То, что во мне появилась магия – странный и дурной знак. Я не могу ею управлять, и сила эта пробуждается то от гнева, то от ненависти... Потом уходит и я вновь слабею. Приведи когда-то ко мне кто-то такого ученика – я бы сказал, что проще и правильнее будет его убить, поскольку ничем добрым эта затея не обернется. Но так уж вышло, что я сейчас и учитель, и ученик одновременно, а смерть моя скорее погубит тебя, чем спасет... Что за насмешка судьбы – знать куда больше, чем уметь!.. Как ты говорила? Взять в ученицы рыжую ведьму?.. – вдруг воскликнул он, с недобрым видом улыбаясь каким-то невысказанным мыслям. – Славная шутка! Самые лучшие шутки всегда похожи на правду!..
Я кивала, делая вид, что понимаю его недомолвки, но на самом деле мне просто хотелось, чтобы Хорвек больше не смолкал – я так истосковалась по временам, когда он свободно говорил со мной!.. Не зная толком, как помочь, я собрала целую пригоршню угольков, и подсовывала их бывшему демону, стоило ему только затихнуть и помрачнеть. Он принимал их с неизменной улыбкой, и с такой же улыбкой отбрасывал прочь, когда заклинание не срабатывало. Я знала, что он изображает это легкомысленное веселье для меня, хоть на самом деле каждый проигрыш уязвлял его и лишал надежды.
Уже вечерело, но из-за многочисленных остановок мы прошли совсем немного. Лесные люди говорили, что к ночи мы должны выйти к болотистой низине, именуемой Староречьем. Мы оказались слишком слабы для такого перехода: солнце скрылось за ветвями, опустившись совсем низко, а вокруг нас простирался все тот же мрачный хвойный лес.
-Ну и славно, - сказала я с преувеличенной бодростью. – Ночлег около болота не так уж хорош: сырость, вонь, и хорошо еще, если там никто не утоп – а то ведь утопленники, говорят, выходят к кострам погреться... Мы с дядей Абсаломом как-то ночевали у реки, и дядюшку после того несколько дней мучили боли в спине. Он говорил, что так бывает, когда водяная нечисть из вредности подует на спящего или потрогает холодной рукой – непременно застудит!..
Кое-как разведя огонь, мы умостились рядом друг с другом – вечерний холод пронимал до костей. Одежда наша не годилась для странствий, и я с досадой вертела в руках золотую монету, оказавшуюся такой бесполезной в этой глуши, несмотря на свой яркий блеск. Положив ее обратно в карман, я достала очередной уголек.
-Ну-ка, попробуй – вдруг этот будет счастливым? – предложила я с настойчивостью, которой было бессмысленно противоречить, и Хорвек, вздохнув, принялся нашептывать заклятие. Уголек лежал на его ладони, ничуть не изменяясь. Однако мой взгляд был так внимателен и неотрывен, что выбросить его бывший демон не смог – со смехом называя меня требовательнейшим из наставников, он повторял заклинание десятки раз, то откровенно дурачась, то почти всерьез злясь. Темнота сгущалась, но мы не замечали этого, увлекшись тем, к чему изо всех сил старались относиться как к забаве – иначе с отчаянием было бы не совладать.
Хорвек так и не сказал мне, как должно сработать заклятие, оттого я недоуменно вытаращилась, когда он вдруг смолк, улыбаясь удивленно и торжествующе, вдруг воскликнул:
-Смотри!
Уголек, как мне показалось вначале, остался точно таким же как и раньше. Я было открыла рот, чтобы спросить, на что же тут полагается глядеть, как вдруг по краям черноты пробежали красные полоски, тонкие, как волос, а затем уголек покраснел, раскалившись, словно его достали прямиком из костра. Зрелище это было настолько поразительным, что я несколько секунд таращилась на ладонь Хорвека, прежде чем спохватилась и ударила его по руке снизу, выбивая уголек.
-Да ты же обжегся! – вскричала я, с возмущением глядя на красную отметину. – Знала бы я, что вся эта морока ради эдакой дряни – сказала, чтоб попросту сунул руку в огонь! Уж поверь, вышло бы ровно то же самое!
Но Хорвек все так же улыбался, восторженно и мечтательно.
-Впервые я сумел это сделать, когда мне было семь или восемь лет, - сказал он. – И, кажется, даже тогда это обрадовало меня меньше.
-Сдается мне, в ту пору ты был умнее, - проворчала я, поворачивая пострадавшую руку то так, то эдак. – Чему здесь радоваться? Как, скажи на милость, это лечить? Ты и так весь исцарапан, избит – живого места нет!
-Все это пустяки, - отвечал он, откровенно не вслушиваясь в мои слова. – Разве ты не видишь? Я сумел сотворить магию! По собственной воле!..
Я собиралась сказать, что в подобной магии не вижу ровным счетом ничего ценного, однако странный звук заставил меня смолкнуть. Тихий трескучий кашель раздался из темноты, а затем старый, дрожащий голос затянул тоскливую песенку, слов которой я разобрать не смогла – то был какой-то древний язык, больше походивший на волчий вой, крики козодоя и уханье совы, чем на человеческую речь.
-Лесной дух! – прошептала я, прижавшись к Хорвеку. – Он пришел к нашему костру!
Лес зашумел, засмеялся тысячами тихих голосов, и к нашему костру бесшумно шагнула согбенная старуха, ростом едва ли мне по пояс. Плечи ее были покрыты плащом то ли из старой клочковатой шкуры, то ли изо мха, а темное лицо избороздили глубокие морщины – или то были трещины на старой коре?..
-Человеческие чародеи, - слова эти прошелестели, но черные губы не размыкались. – Позволите ли мне погреться у вашего костра? Ночь холодна...
-Этот костер разведен из твоих дров, почтенная, - ответил Хорвек вежливо, но безо всякого страха. – Кому, как не тебе, греться у него?
-Ты знаешь давние законы, умеешь отвечать... – старуха, казалось, не шевельнула и пальцем, однако очутилась совсем близко, и я увидела, что ее глаза, глубоко запавшие в глазницы, светятся, как гнилушки. – Давно я не видала человеческих чародеев. Разве люди не выжгли всех тех, кто умел колдовать? Разве не прокляли своих собратьев-колдунов?.. Поздно, поздно спохватились, мы-то всегда знали, что человеку не положена волшба, – тут она принюхалась, потрясла головой. – Да и человек ли ты? Покойницкая стылая кровь... Зачем вышел из-за кладбищенской ограды?
-Кем бы я ни был – тебе я не враг, - Хорвек держался спокойно, словно взгляд лесного существа не жег его так, как меня. – Я держу путь на юг, и очутился здесь случайно. Позволь нам перейти твой лес с миром, и я больше никогда не вернусь сюда.
-На юг? Что тебе нужно на юге? Разве ты не знаешь, что владения Белой Ведьмы пали много лет тому назад? Человеческим чародеям там больше не рады, - голос старухи становился все громче, все трескучее, и все морщины на ее лице содрогались, словно звук этот исходил из них. – Закончилось время, когда подобные тебе хотели власти не только над людским племенем, но и над нашим. Вы стали ненавистны и своим собратьям, и нам, хотя были времена, когда обманом вы выведывали у Высших существ немало секретов, притворяясь нашими союзниками...
-Ты сама сказала, что те времена прошли, лесная дева, - бывший демон, ничуть не таясь, положил рядом с собой кривой клинок, взятый у Мобрина. – Мне не нужна власть ни над людьми, ни над нелюдями. Прежний уклад не вернется, как не вернется к тебе твоя прежняя сила, а ко мне – моя. Чародеев, равных тем, которых ты ненавидишь, осталось совсем немного. Есть одна... рыжая ведьма, погубившая немало твоих сородичей – она сильна, как те старые колдуньи, но куда злее, куда хитрее – ведь ей приходится жить во времена, когда колдовство проклято и запретно. Клянусь тебе, что в конце моего пути либо ее смерть, либо моя, а, быть может, не жить более нам двоим. Отчего бы тебе не помочь мне?
-Рыжая ведьма? – лесная дева встопорщилась тысячами иголок. – Я слыхала о ней. Погубить ее – славное дело, но разве тебе это под силу? Я чую каждое биение твоего мертвого сердца, слышу, как течет по жилам стылая кровь – в ней нет и десятой доли той магии, которая нужна для победы над таким врагом!
До сих пор я молчала, ведь ночное страшное существо не замечало меня и, положа руку на сердце, его внимание было не из тех, что хотелось бы привлечь. Однако, в который раз, презрение, выказанное Хорвеку, лишало меня всякого благоразумия. Вот и сейчас я вскричала:
-Да чтоб ты понимала, старая госпожа! Еще недавно магии в нем не было вовсе, а вот поди ж ты – появилась! Откуда тебе знать, не прибавится ли в нем сил? Все твердят, как страшна эта ведьма, как сильна, однако мы до сих пор живы, как ни пыталась она нас извести! Вчера один демон тоже думал, что легко расправится с нами, да вот только...
Рука Хорвека спокойно, но непреклонно зажала мне рот, и моя пылкая речь оборвалась, сменившись недовольным пыхтением.
-Пропусти нас через свой лес, лесная дева, - повторил он.
Но создание, явившееся из ночной чащи, теперь смотрело на меня, словно мои неосторожные слова стали своего рода заклинанием, привлекающим внимание.
-Пусть девочка говорит, - прошелестел низкий скрипучий голос. – Она храбрее, чем ее соплеменники.
-Она глупее, чем ее соплеменники, - отозвался Хорвек со вздохом, но руку опустил.
-Глупость... храбрость... Все едино! – лесная старуха нависла надо мной. – Настоящая храбрость всегда немного глуповата, если рассказывать о ней без прикрас. Я чую, что в ее роду был кто-то из лесных созданий. Быть может, одна из моих сестер из дальних лесов... Да, ты самую малость похожа на нас, я вижу признаки нашей породы в твоем лице...
Я невольно вздрогнула: вот уж на кого мне не хотелось оказаться похожей – так это на ужасную старуху с черным лицом, похожим на кору древнего дуба. Лесная дева заметила как сморщился мой нос от отвращения, но не разгневалась, а рассмеялась – будто расщепленное дерево заскрипело.
-Не кривись, девочка, не кривись! Что я, что мои сестры – все мы когда-то были красавицами. Смотри, я и сейчас могу принять прежний облик, хоть и ненадолго...
На пару мгновений все вокруг осветилось, словно костер разгорелся сильнее из-за порыва ветра, и я увидела перед собой смугловатое юное лицо, усеянное яркими веснушками – словно дикая рыжая лилия показалась в зарослях темной болотной травы. Оно одновременно и походило на человеческое, и неуловимо отличалось – то ли из-за слишком широко расставленных темных оленьих глаз, то ли из-за резко очерченных скул, то ли белозубая улыбка открывала слишком острые клыки... Спутанные волосы спадали на глаза, и оттого лесная дева еще больше напоминала странного дикого зверька, с лукавством выглядывающего из свого укрытия. Но видение это было мимолетным – стоило моргнуть, как передо мной вновь оказалась темноликая старуха.
-Да, и сейчас по весне, когда после спячки силы возвращаются ко мне, я изредка возвращаю себе этот облик, кружу лунными ночами около деревень и хохочу до самого утра, пока какой-нибудь смельчак не выйдет на околицу. А затем, бывает, зимой на той же околице находится младенец,
Произнести это вслух я не решилась, чтобы не рассердить Хорвека своими рассуждениями, наверняка казавшимися ему возмутительно наивными. Отчужденность, которую он сейчас выказывал, отличалась от прежней его задумчивости, и мне теперь было страшно заговаривать с ним, словно рядом со мной вдруг очутился вовсе незнакомый человек. К тому же, в дороге Хорвек все время что-то вполголоса повторял, хмурясь и морща лоб - то ли припоминал что-то забытое, то ли пытался составить какие-то слова в новом порядке. Я боялась помешать ему в этом, без сомнения, важном деле и от тоски страдала едва ли не больше, чем от усталости.
Странности виделись мне повсюду: едва придя в себя после утреннего приступа, Хорвек положил на ладонь почерневший уголек, оставшийся от костра, и некоторое время что-то беззвучно нашептывал, но так и не дождавшись никаких изменений, с досадой отшвырнул в сторону. Увидев это в первый раз, я смогла усмирить любопытство, сказав себе, что тут наверняка замешаны колдовские законы, чем меньше о которых знаешь – тем лучше, однако когда то же самое повторилось и после полуденного привала, почувствовала, что решимость моя слабеет.
На третий раз Хорвек, услышав, как я подкралась к нему со спины, вздохнул, и, не дожидаясь моих вопросов, уже готовых сорваться с языка, пояснил:
-Я всего лишь пытаюсь сотворить простейшую магию, но у меня, как видишь, не получается. Ровным счетом ничего интересного, Йель.
-Но у тебя вышло тогда победить Мобрина, а он ведь демон, пусть и не высокородный! – воскликнула я, с облегчением выдохнув: молчание давалось мне с величайшим трудом. – Конечно же, тебе под силу любая магия, не наговаривай на себя!
-Ты говоришь сейчас о том, чего не понимаешь, - недовольно произнес Хорвек именно то, чего я и ожидала. – Разве не ты когда-то хотела, чтобы я ничего не рассказывал о магии?
-А разве не ты когда-то считал, что мне эти знания не повредят? – огрызнулась я, разозлившись из-за того, что так верно угадала. – Знаю, с чего ты вдруг изменил свое мнение! Не хочешь показывать себя передо мной неумехой, оттого и напускаешь таинственности. Неужто ты думаешь, что я стала бы над тобой насмехаться, если бы узнала, что у тебя недостает каких-то способностей? Надо мной самой смеялись все кому не лень, и если уж я чему и научилась – так это помалкивать, когда кто-то попадает впросак.
Мои слова, конечно же, вызвали у него улыбку, как это бывало всегда, когда я пыталась спорить с демоном на равных, однако, чтобы не распалять меня еще больше, он чрезвычайно серьезно поблагодарил меня и заверил, что никогда не позволил бы себе усомниться в моем добросердечии.
-Видишь ли, способности к колдовству сами по себе ничего не стоят, - пустился он в объяснения, без которых утихомирить меня оказалось не так-то просто. – Многие люди, одаренные магически, доживают до самой смерти, так и не сотворив ни одного волшебства. Чем слабее дар – тем меньше вероятность, что человек сумеет его развить. Вот ты, к примеру, могла бы никогда не узнать о том, что умеешь колдовать, и незнание это не причинило бы тебе никакого вреда, - тут я не сдержалась пробормотала, что в это верю весьма охотно, вновь заставив Хорвека рассмеяться.
- ...Учиться магии следует с того самого момента, как сила пробудилась – а случается это чаще всего в отрочестве, - продолжалась неторопливая речь, странным образом меня успокаивавшая и напоминавшая прежние времена. - Но время упущено, и теперь даже самый искусный учитель не сможет привести тебя к тому, что ты могла бы сотворить, начнись обучение в положенный срок. Что говорить обо мне, существе противоестественном? То, что во мне появилась магия – странный и дурной знак. Я не могу ею управлять, и сила эта пробуждается то от гнева, то от ненависти... Потом уходит и я вновь слабею. Приведи когда-то ко мне кто-то такого ученика – я бы сказал, что проще и правильнее будет его убить, поскольку ничем добрым эта затея не обернется. Но так уж вышло, что я сейчас и учитель, и ученик одновременно, а смерть моя скорее погубит тебя, чем спасет... Что за насмешка судьбы – знать куда больше, чем уметь!.. Как ты говорила? Взять в ученицы рыжую ведьму?.. – вдруг воскликнул он, с недобрым видом улыбаясь каким-то невысказанным мыслям. – Славная шутка! Самые лучшие шутки всегда похожи на правду!..
Я кивала, делая вид, что понимаю его недомолвки, но на самом деле мне просто хотелось, чтобы Хорвек больше не смолкал – я так истосковалась по временам, когда он свободно говорил со мной!.. Не зная толком, как помочь, я собрала целую пригоршню угольков, и подсовывала их бывшему демону, стоило ему только затихнуть и помрачнеть. Он принимал их с неизменной улыбкой, и с такой же улыбкой отбрасывал прочь, когда заклинание не срабатывало. Я знала, что он изображает это легкомысленное веселье для меня, хоть на самом деле каждый проигрыш уязвлял его и лишал надежды.
Уже вечерело, но из-за многочисленных остановок мы прошли совсем немного. Лесные люди говорили, что к ночи мы должны выйти к болотистой низине, именуемой Староречьем. Мы оказались слишком слабы для такого перехода: солнце скрылось за ветвями, опустившись совсем низко, а вокруг нас простирался все тот же мрачный хвойный лес.
-Ну и славно, - сказала я с преувеличенной бодростью. – Ночлег около болота не так уж хорош: сырость, вонь, и хорошо еще, если там никто не утоп – а то ведь утопленники, говорят, выходят к кострам погреться... Мы с дядей Абсаломом как-то ночевали у реки, и дядюшку после того несколько дней мучили боли в спине. Он говорил, что так бывает, когда водяная нечисть из вредности подует на спящего или потрогает холодной рукой – непременно застудит!..
Кое-как разведя огонь, мы умостились рядом друг с другом – вечерний холод пронимал до костей. Одежда наша не годилась для странствий, и я с досадой вертела в руках золотую монету, оказавшуюся такой бесполезной в этой глуши, несмотря на свой яркий блеск. Положив ее обратно в карман, я достала очередной уголек.
-Ну-ка, попробуй – вдруг этот будет счастливым? – предложила я с настойчивостью, которой было бессмысленно противоречить, и Хорвек, вздохнув, принялся нашептывать заклятие. Уголек лежал на его ладони, ничуть не изменяясь. Однако мой взгляд был так внимателен и неотрывен, что выбросить его бывший демон не смог – со смехом называя меня требовательнейшим из наставников, он повторял заклинание десятки раз, то откровенно дурачась, то почти всерьез злясь. Темнота сгущалась, но мы не замечали этого, увлекшись тем, к чему изо всех сил старались относиться как к забаве – иначе с отчаянием было бы не совладать.
Хорвек так и не сказал мне, как должно сработать заклятие, оттого я недоуменно вытаращилась, когда он вдруг смолк, улыбаясь удивленно и торжествующе, вдруг воскликнул:
-Смотри!
Уголек, как мне показалось вначале, остался точно таким же как и раньше. Я было открыла рот, чтобы спросить, на что же тут полагается глядеть, как вдруг по краям черноты пробежали красные полоски, тонкие, как волос, а затем уголек покраснел, раскалившись, словно его достали прямиком из костра. Зрелище это было настолько поразительным, что я несколько секунд таращилась на ладонь Хорвека, прежде чем спохватилась и ударила его по руке снизу, выбивая уголек.
-Да ты же обжегся! – вскричала я, с возмущением глядя на красную отметину. – Знала бы я, что вся эта морока ради эдакой дряни – сказала, чтоб попросту сунул руку в огонь! Уж поверь, вышло бы ровно то же самое!
Но Хорвек все так же улыбался, восторженно и мечтательно.
-Впервые я сумел это сделать, когда мне было семь или восемь лет, - сказал он. – И, кажется, даже тогда это обрадовало меня меньше.
-Сдается мне, в ту пору ты был умнее, - проворчала я, поворачивая пострадавшую руку то так, то эдак. – Чему здесь радоваться? Как, скажи на милость, это лечить? Ты и так весь исцарапан, избит – живого места нет!
-Все это пустяки, - отвечал он, откровенно не вслушиваясь в мои слова. – Разве ты не видишь? Я сумел сотворить магию! По собственной воле!..
Я собиралась сказать, что в подобной магии не вижу ровным счетом ничего ценного, однако странный звук заставил меня смолкнуть. Тихий трескучий кашель раздался из темноты, а затем старый, дрожащий голос затянул тоскливую песенку, слов которой я разобрать не смогла – то был какой-то древний язык, больше походивший на волчий вой, крики козодоя и уханье совы, чем на человеческую речь.
-Лесной дух! – прошептала я, прижавшись к Хорвеку. – Он пришел к нашему костру!
Лес зашумел, засмеялся тысячами тихих голосов, и к нашему костру бесшумно шагнула согбенная старуха, ростом едва ли мне по пояс. Плечи ее были покрыты плащом то ли из старой клочковатой шкуры, то ли изо мха, а темное лицо избороздили глубокие морщины – или то были трещины на старой коре?..
-Человеческие чародеи, - слова эти прошелестели, но черные губы не размыкались. – Позволите ли мне погреться у вашего костра? Ночь холодна...
-Этот костер разведен из твоих дров, почтенная, - ответил Хорвек вежливо, но безо всякого страха. – Кому, как не тебе, греться у него?
-Ты знаешь давние законы, умеешь отвечать... – старуха, казалось, не шевельнула и пальцем, однако очутилась совсем близко, и я увидела, что ее глаза, глубоко запавшие в глазницы, светятся, как гнилушки. – Давно я не видала человеческих чародеев. Разве люди не выжгли всех тех, кто умел колдовать? Разве не прокляли своих собратьев-колдунов?.. Поздно, поздно спохватились, мы-то всегда знали, что человеку не положена волшба, – тут она принюхалась, потрясла головой. – Да и человек ли ты? Покойницкая стылая кровь... Зачем вышел из-за кладбищенской ограды?
-Кем бы я ни был – тебе я не враг, - Хорвек держался спокойно, словно взгляд лесного существа не жег его так, как меня. – Я держу путь на юг, и очутился здесь случайно. Позволь нам перейти твой лес с миром, и я больше никогда не вернусь сюда.
-На юг? Что тебе нужно на юге? Разве ты не знаешь, что владения Белой Ведьмы пали много лет тому назад? Человеческим чародеям там больше не рады, - голос старухи становился все громче, все трескучее, и все морщины на ее лице содрогались, словно звук этот исходил из них. – Закончилось время, когда подобные тебе хотели власти не только над людским племенем, но и над нашим. Вы стали ненавистны и своим собратьям, и нам, хотя были времена, когда обманом вы выведывали у Высших существ немало секретов, притворяясь нашими союзниками...
-Ты сама сказала, что те времена прошли, лесная дева, - бывший демон, ничуть не таясь, положил рядом с собой кривой клинок, взятый у Мобрина. – Мне не нужна власть ни над людьми, ни над нелюдями. Прежний уклад не вернется, как не вернется к тебе твоя прежняя сила, а ко мне – моя. Чародеев, равных тем, которых ты ненавидишь, осталось совсем немного. Есть одна... рыжая ведьма, погубившая немало твоих сородичей – она сильна, как те старые колдуньи, но куда злее, куда хитрее – ведь ей приходится жить во времена, когда колдовство проклято и запретно. Клянусь тебе, что в конце моего пути либо ее смерть, либо моя, а, быть может, не жить более нам двоим. Отчего бы тебе не помочь мне?
-Рыжая ведьма? – лесная дева встопорщилась тысячами иголок. – Я слыхала о ней. Погубить ее – славное дело, но разве тебе это под силу? Я чую каждое биение твоего мертвого сердца, слышу, как течет по жилам стылая кровь – в ней нет и десятой доли той магии, которая нужна для победы над таким врагом!
До сих пор я молчала, ведь ночное страшное существо не замечало меня и, положа руку на сердце, его внимание было не из тех, что хотелось бы привлечь. Однако, в который раз, презрение, выказанное Хорвеку, лишало меня всякого благоразумия. Вот и сейчас я вскричала:
-Да чтоб ты понимала, старая госпожа! Еще недавно магии в нем не было вовсе, а вот поди ж ты – появилась! Откуда тебе знать, не прибавится ли в нем сил? Все твердят, как страшна эта ведьма, как сильна, однако мы до сих пор живы, как ни пыталась она нас извести! Вчера один демон тоже думал, что легко расправится с нами, да вот только...
Рука Хорвека спокойно, но непреклонно зажала мне рот, и моя пылкая речь оборвалась, сменившись недовольным пыхтением.
-Пропусти нас через свой лес, лесная дева, - повторил он.
Прода -22-
Но создание, явившееся из ночной чащи, теперь смотрело на меня, словно мои неосторожные слова стали своего рода заклинанием, привлекающим внимание.
-Пусть девочка говорит, - прошелестел низкий скрипучий голос. – Она храбрее, чем ее соплеменники.
-Она глупее, чем ее соплеменники, - отозвался Хорвек со вздохом, но руку опустил.
-Глупость... храбрость... Все едино! – лесная старуха нависла надо мной. – Настоящая храбрость всегда немного глуповата, если рассказывать о ней без прикрас. Я чую, что в ее роду был кто-то из лесных созданий. Быть может, одна из моих сестер из дальних лесов... Да, ты самую малость похожа на нас, я вижу признаки нашей породы в твоем лице...
Я невольно вздрогнула: вот уж на кого мне не хотелось оказаться похожей – так это на ужасную старуху с черным лицом, похожим на кору древнего дуба. Лесная дева заметила как сморщился мой нос от отвращения, но не разгневалась, а рассмеялась – будто расщепленное дерево заскрипело.
-Не кривись, девочка, не кривись! Что я, что мои сестры – все мы когда-то были красавицами. Смотри, я и сейчас могу принять прежний облик, хоть и ненадолго...
На пару мгновений все вокруг осветилось, словно костер разгорелся сильнее из-за порыва ветра, и я увидела перед собой смугловатое юное лицо, усеянное яркими веснушками – словно дикая рыжая лилия показалась в зарослях темной болотной травы. Оно одновременно и походило на человеческое, и неуловимо отличалось – то ли из-за слишком широко расставленных темных оленьих глаз, то ли из-за резко очерченных скул, то ли белозубая улыбка открывала слишком острые клыки... Спутанные волосы спадали на глаза, и оттого лесная дева еще больше напоминала странного дикого зверька, с лукавством выглядывающего из свого укрытия. Но видение это было мимолетным – стоило моргнуть, как передо мной вновь оказалась темноликая старуха.
-Да, и сейчас по весне, когда после спячки силы возвращаются ко мне, я изредка возвращаю себе этот облик, кружу лунными ночами около деревень и хохочу до самого утра, пока какой-нибудь смельчак не выйдет на околицу. А затем, бывает, зимой на той же околице находится младенец,
