Ломбард Проклятых душ.
Книга вторая.
Новый Альтаир.
Предисловие
Огромные, уродливые строения высились на горизонте. Совершенно чёрные, прямые линии, идеально ровные, как древние нефтяные качалки. Небо, похожее на старую вату, когда-то испачканную ржавой водой. По воздуху над бурой землёй струился плотный туман, как дым из трубки пьяницы. Тут и там тусклым свечением горели огни, так контрастно на почти чёрном фоне, словно кувшинки на озере. Трупное свечение… Оттенком они напоминают гнойные раны бродяг.
В старом-старом городе, занесённом сероватой мукой, всегда оживлённо. На заплесневелых стенах домов красуются пакостные словечки — то народный фольклор. Над крышами летают большие, жирные вороны. На рыночке, уже много лет расположенном неподалёку от школы, можно купить всё, что нужно (заметьте — что нужно, но не то, что хочется!). Там же много лет открыта лавка сувениров.
* * *
— Трезво мыслишь, пьяница! Паук подох не своей смертью!
— Не своей, как пить дать, не своей!
— Куда тебе ещё пить, дурья башка твоя тупая?! — вмешался грубоватый мужской голос.
— Сам ты дурень! — отвечала жена. — Попомни мои слова, Паук умер не своей смертью! — и она лукаво подмигнула своей подружке, собутыльнице: — Ну что, сестра, выпьем за Паука? За память о нём?
— Трезво мыслишь, пьяница!
— Ого-го! «Алкашка» звучит гордо! — плюясь и похрюкивая, засмеялась пьяница, та, что умудрилась мыслить «трезво».
— Хватит жрать, кому говорю! — муж отважно сжимал в руках грозу всех алкоголичек — скалку. — А ну, пошла в дом!
— Эй, Валька! Валентин! Перестать! Вай! Вай!
— Вай! Вай! Уой! У-о-ой!
Мужчина сначала вытолкнул одну алкашку, а потом уволок домой другую, свою дражайшую супругу, которая пыталась орать:
— И всё же, Паук умер не своей смертью!
А собутыльница отвечала в последний раз, с опаской улепётывая вдаль:
— Ох, не своей!
В старом дворе с девятиэтажками сразу стало тише, когда мужчина разогнал алкоголичек.
* * *
— Чревоугодие чревато тем, что через какой-то отрезок времени, ваше чрево станет чрезвычайно, чрезмерно огромным! — картаво вещала на главной площади Главная Диетолог, стоя напротив самого известного ресторана «Забытые звезды».
— Чревоугодие чревато тем, что оно отдаляет нас от труда! — спорила с ней другая Женщина, что звала себя Проповедницей.
Главная Диетолог заботилась о хорошем здоровье завсегдатаев ресторана? Нет, конечно! Она спорила с оппоненткой! А вон, перепрыгивая через помои и блевотину под домом, где сейчас был международный съезд Анонимщиков, к этим двум спешила третья спорщица, на ходу крича следующее:
— Чревоугодие чревато тем, что оно — удел буржуев!
— Ага! Ты вернулась! — воскликнула Главная Диетолог.
— Продолжим наше дело, дамы!
— Чревоугодие чрезвычайно хорошо тем, что о нём можно спорить бесконечно!
— Браво, Проповедница, браво! — зааплодировала Антибуржуйка.
— Мужчина, мужчина, подождите, пожалуйста! — Главная Диетологичка решила начать диалог с прохожими, так сказать, провести социологический опрос.
— Чего? — буркнул мужчина.
— Как по-вашему, что может быть хуже чрезмерного чревоугодия?
— Чрезмерное выпивание! — ответил тот. — И разговоры, почему умер Паук!
И заспешил прочь.
— О, бедный Паук! — схватилась за голову Проповедница. — Тряся в предсмертной агонии своими мягкими членистыми ножками, он призывал к справедливости!
— Он перевернулся на спинку кверху брюшком! — поддержала её Антибуржуйка.
— А, ну, заткнитесь! Дайте нормально поесть! — рассерженно крикнул кто-то из окна ресторана.
— А он так любил покушать!
— Бывало, в перерывах от плетения паутины он загорал на солнышке!..
— Пошли вон отсюда! — к ним кинулись две военные. — Ещё раз покажитесь тут — шеи свернём!
Все три разбежались в разные стороны.
* * *
Людмила и Клавдия никогда не думали, что их, — военных, — призовут разгонять городских сумасшедших. Прямо вызовут с базы и попросят угомонить фриков. Кисточкина усмехнулась:
— Ну, Людка, с почином тебя! Полицейские обязанности только что-то выполнила!
— И тебя — тоже! — она провела рукой по тёмным волосам. — Мда-а-а, стоило для этого оканчивать военную академию!
— Ресторан «Забытые звёзды» принадлежит свекрови какой-то военной шишки, и он помогает нашей базе. Только, — Клава улыбнулась, — молчок об этом, хорошо?
— Нет проблем! Какой же здесь колхоз всё-таки по сравнению с Эльмирградом: Паука оплакивают, фрики ходят всякие…!
— Ну-ну! Как же Анфисе повезло всё-таки, что она…
— Простите! — к ним подошла хозяйка ресторана. — Попрошу не оскорблять наши культурные традиции! Фрики и Паук — это наши достояния!
— А что же вы свои «достояния» разгоняете?! — поразилась Клава.
— Это были не фрики, а просто городские сумасшедшие! А теперь, пожалуйста, откушайте в моём ресторане!
* * *
— Пошли вон отсюда! Ещё раз покажитесь тут — шеи свернём!
Три городские сумасшедшие чуть не сбили с ног мужчину и юношу.
— Осторожнее! — рассердился тот, что постарше. — Совсем обнаглели! Вот, смотри, Антон, на них и учись, как не надо себя вести.
— Хорошо, — буркнул юноша. — Пап, мы долго у дяди Вали будем? Мне надо встретиться с Колей, мы с ним на дискотеку пойдём.
— Опять с этим пропащим Колей?
— Коля не пропащий! Ну что, долго будем?
— А чего это он сбежал из города после смерти родителей? Помню, как твой Коля ещё в детстве сказал, что он, когда вырастет, станет принцем — наверняка с мозгами не всё в порядке.
— Пап, все мальчики об этом говорят! К тому же он — мулат, как принц Дариан из соседней страны…
— Да какой он мулат?! Чего людей смешить? Ты, сынок, с ним поосторожнее… Наберёшься от него дебилизма, и не возьмёт тебя ни одно приличное семейство.
* * *
«Может, она и получит мою руку, но сердце — никогда!» — говорят, так заявил однажды Дариан, принц соседнего государства, своей бабке, королеве Астарте. Наверное, тогда он просто набрался храбрости или чего-то забылся, но никогда раньше не решался грубить венценосной родственнице. Тем не менее, эти слова стали своего рода пророчеством. Так и случилось — когда обнаружили останки королевского внука, сердца найти не удалось, а вот руку принесли во дворец. Уже прошло несколько месяцев со дня той ужасной трагедии, а королева всё ещё держит её в своём тронном зале в витрине. Смуглая, музыкальная рука на алой подушке за стеклом в специальном саркофаге. Фу! Как мерзко! Уж похоронили бы давно! Но Астарта наотрез отказывается придать останки огню или земле, и, поговаривают, что рыдает, глядя на них, целыми вечерами. Вот яркий пример сегодняшней деградации!
Что же ты делаешь? Для чего? Как ни странно, но один «преступник», сбегая из Города, думал о принце страны-соседки, что свёл счёты с жизнью несколько месяцев назад. Его Высочество точно так же, как и этот несчастный, боялся расплаты и наказания, и потому он сейчас пришёл в его мысли. Беги! Беги! Что есть сил, беги! Ты больше не можешь находиться в этом мире. Ни дня, ни секунды. Скоро, совсем скоро, эти мрачные, железные конструкции под названием Город останутся позади. Внезапно в густом тумане показалась фигура, но беглый преступник вовремя не заметил её и налетел на встречного.
— Коля! — воскликнул беглец.
— Альберт! Это ты? Ты куда несёшься?!
— Я был… Был… — парень хватал воздух ртом, сердце стучало в груди. — Меня выгнали из дома родители. Ты же знаешь, у них всё должно быть «как положено» … И вот меня прогнали с глаз долой… По… по… по древним… традициям… родительского беспредела.
— Что случилось? Почему?
— Я произнёс слово…
— Какое слово? — не понял Коля.
— Плохое… — хрипло ответил Альберт и кивнул в небо.
— Это как?
— Я сказал: «Когда же это кончится?». Ну, и слово сказал. У нас тогда под окнами подрались две банды. И мать с отцом решили, что я матерю соседей. А я так просто сказал! — из глаз Альберта хлынули слёзы. — Это как «Батюшки!», «Опаньки» и так далее.
— Не плачь, — Коля обнял старинного друга. — Ты же жив… Мне кажется, тебе надо прийти и повиниться перед мамой и папой. Роднее них у тебя никого нет… Они рады будут, поверь. Наверняка отошли уже от злости. Сколько радости им доставишь — ты же живой и здоровый!
— Да, я жив, но меня осудили на изгнание родные мама и папа. Но умер Паук, и они очень расстроились. Но я всё равно больше не могу находиться там. Прощай же! — совершенно неожиданно Альберт вырвался из его объятий и отскочил в сторону. — Прости меня, но я боюсь, что моя семья уже ищет меня, поэтому мне надо бежать!
— Берт, но!..
Но тот уже нырнул в плотный туман, и Коля услышал только его торопливые, удаляющиеся шаги. Вот и всё…
* * *
Сероватая мука снова занесла Город. Мерзкое, промозглое настроение природы. Сегодня с самого утра похолодало. И это в начале лет — снег выпал! Но на рынке народу было много. Старый Жмыррь, хозяин известной лавки сувениров, как всегда, кутаясь в старомодный «сюртучок», монотонно зазывал «покупателя»:
— Налетайте! Покупайте! Фигурка отравленного яблока порадует вашего любимого, да и вас самих! Малахитовое от печёнки, неврастеникам — янтарь, пьяницам — кошачий глаз! Пожалуйста, вам какой? А вы в другую палатку… Не проходим мимо! Молодой человек!
Коля проснулся сегодня поздно — вчера они с Тошкой ходили на дискотеку. После долгой разлуки они были счастливы наконец-то встретиться. Антон звал друга переночевать к себе домой, но тот наотрез отказался, сказав, что снял номер в гостинице. Коля просто не хотел обременять, а на самом деле нигде не останавливался. Он был слишком беден, чтобы селиться в отелях. Если это сделает, то у него не останется денег ни на яблоко, ни на дорогу до военного пункта распределения работников фронта. Приют юноша нашёл себе прямо…на улице. Между помойкой и старинной баней, которая сохранила своё старое и странное название — «Для Быдла», — было всегда тепло от тёплого воздуха, выходящего из окошка парилки и не успевавшего остыть. Бомжом Коля, конечно, не был — крыша над головой всегда находилась, но просто не в этот раз. После смерти родителей, потеряв их квартиру, он поступил в медицинское училище в селе Натальино и жил там в общежитии. И вот в восемнадцать лет окончил его и вернулся в родной город, чтобы повидаться с друзьями, забрать кое-какое маленькое наследство от матери. А после планировал отправиться служить в военный госпиталь. Утром молодой человек отправился на рынок… Память сразу привела его к лавке сувениров. А вот и Жмыррь.
— Ю-ю-юноша! Ю-юноша! — крикнул ему хозяин. — Подходим!
— Дядюшка Жмыррь, так это ж я, Коля!
— А я и не признал сразу! — обрадовался старик. — Дай-ка, я обниму тебя! С праздником!
— И тебя с праздником!
— Какими же ты судьбами тут?!
— Мне нужно яблоко, но… Но особое…
— Ах, Кэй… — и шепнул ему: — Приходи вечером…
— Ты же знаешь… Меня зовут Коля…
— Не убегай от себя…
— Это имя… оно… оно мне просто не нравится, — улыбнулся молодой человек. — Ну, ладно я побежал! Пока!
Коля чмокнул старика в щеку и поспешил по своим делам, и дядюшка Жмыррь ещё недолго смотрел ему вслед — покупатели позвали его.
* * *
— О, гляди: это не «твои» ли яблоки?! — рассмеялась Клава, когда они через рынок коротали путь к автобусной остановке.
Люда взглянула туда, куда она ей показала, но за толпой людей ничего не увидела, и лишь отшутилась:
— Я не люблю яблоки. Мне больше груши нравятся.
Во времена гражданской войны между Старым укладом, — патриархатом, — и Новым, сторонницы Матриархата с помощью ново-венерианских союзниц отбили руины бывшего мегаполиса и закрепились там. Они говорили: «поехали в город», «заняли город», «встречаемся в городе», и со временем это место так и стали звать — Городом, а позже, когда уж настал мир, чтобы не путаться в названиях добавили ещё один «город». Так этот восстановленный мегаполис начали звать Городом-Городом. От столицы он отличался и блёклостью, и малым озеленением, и культурой, и менталитетом. Здесь всегда чувствовалась провинция, каким бы большим не было население. Рабочие районы Эльмирграда, — например, Красногвардейский, — были очень похожи Город-Город. Тут по-прежнему царили рынки-базары, в подворотнях приличного человека поджидали гопницы, а у молодых девушек считалось престижным вырядиться в спортивные штаны в сочетании с кожаными пиджаками. Стеша бы тут прижилась. Люда же выбралась в Город-Город на выходные и странные задания, и, конечно, она отваривалась в ларьках, поскольку была совсем не богата. Но её всё равно никогда не тянуло одеться столь «стильно», хотя подруги-сослуживицы, которые были отсюда родом, советовали ей «потрясные агигасы».
Город-Город был уникальным местом, и сюда валом валили туристы, не только со всей страны, но со всей планеты и со всей Вселенной тоже. Прикоснуться к местной культуре, пройти по улицам воинской славы было очень интересным и заманчивым.
А Коля вернулся не просто в туристическое местечко, но и в родные края. До вечера, — до встречи с дядюшкой Жмиррём, — оставалось ещё долго, и он отправился на прогулку. Юноша не был здесь уже более трёх лет. С тех пор тут мало, что изменилось. Разве что украсили центральную улицу новыми деревьями, которые привезли крупномерами с Новой Венеры.
Воспоминания вели Колю по городу. Он прошёл мимо парка, где в детстве они играли с Антоном и Альбертом, прошёл мимо школы для мальчиков, которая стояла напротив военной академии, где учились самые красивые девушки их района. А там, через дорогу — его дом. В нём они жили когда-то, недалеко от площади с фонтаном, в котором погиб Паук. Колю тянуло туда всем сердцем. Он прошёл мимо скверика, где заметил молодых папочек с колясочками и малышами. Юноша даже приостановился, чтобы посмотреть на эту прелестную картину. Когда-нибудь и он станет отцом. Как нормальный, современный молодой человек, Коленька мечтал о простом мужском счастье. Любить и быть любимым… Что может быть лучше?
Папа… Сколько же ласки и добра в этом слове! Учителя всегда имели… обыкновение говорить нерадивым ученицам: «Чтобы завтра мать пришла в школу!». Не папа, а мать, потому что матери чаще строгие, а папа, он всегда поймёт, всегда утешит и поддержит. Папе всё можно рассказать и не бояться, а мама ещё и накажет. Его мать два раза играла Торжество Бытавухи. Первый муж — отец Коленьки, но потом он умер, когда сыну не исполнилось и года. Через несколько лет мама вышла замуж за другого и приехала с ним в Город. Мальчик видел фото своего родного папы, и понимал, что совсем на него не похож — он белокожий, а тот чернокожий. Признанные красавцы, эталоны, идеалы мужской красоты среди известных людей на Земле — чаще из семей, где мать и отец разных национальностей или рас. Считается, что это красиво, стильно, круто… Кому как повезёт, конечно. А по Коле не скажешь, что в его жилах тычет «стильная» кровь. Он в мать. Полностью. Только, если приглядеться, если только знать, кто его отец, можно было заметить едва ль уловимое сходство с представителем бывшего чёрного континента, который много сотен лет назад ушёл под воду… Коленька был среднего роста, с очень красивой, хорошо сложенной фигурой. Каштановые волосы локонами опускались чуть ниже лопаток (мужчины на Земле волосы не стригут — стрижки нынче не в моде).
Книга вторая.
Новый Альтаир.
Предисловие
Огромные, уродливые строения высились на горизонте. Совершенно чёрные, прямые линии, идеально ровные, как древние нефтяные качалки. Небо, похожее на старую вату, когда-то испачканную ржавой водой. По воздуху над бурой землёй струился плотный туман, как дым из трубки пьяницы. Тут и там тусклым свечением горели огни, так контрастно на почти чёрном фоне, словно кувшинки на озере. Трупное свечение… Оттенком они напоминают гнойные раны бродяг.
В старом-старом городе, занесённом сероватой мукой, всегда оживлённо. На заплесневелых стенах домов красуются пакостные словечки — то народный фольклор. Над крышами летают большие, жирные вороны. На рыночке, уже много лет расположенном неподалёку от школы, можно купить всё, что нужно (заметьте — что нужно, но не то, что хочется!). Там же много лет открыта лавка сувениров.
* * *
— Трезво мыслишь, пьяница! Паук подох не своей смертью!
— Не своей, как пить дать, не своей!
— Куда тебе ещё пить, дурья башка твоя тупая?! — вмешался грубоватый мужской голос.
— Сам ты дурень! — отвечала жена. — Попомни мои слова, Паук умер не своей смертью! — и она лукаво подмигнула своей подружке, собутыльнице: — Ну что, сестра, выпьем за Паука? За память о нём?
— Трезво мыслишь, пьяница!
— Ого-го! «Алкашка» звучит гордо! — плюясь и похрюкивая, засмеялась пьяница, та, что умудрилась мыслить «трезво».
— Хватит жрать, кому говорю! — муж отважно сжимал в руках грозу всех алкоголичек — скалку. — А ну, пошла в дом!
— Эй, Валька! Валентин! Перестать! Вай! Вай!
— Вай! Вай! Уой! У-о-ой!
Мужчина сначала вытолкнул одну алкашку, а потом уволок домой другую, свою дражайшую супругу, которая пыталась орать:
— И всё же, Паук умер не своей смертью!
А собутыльница отвечала в последний раз, с опаской улепётывая вдаль:
— Ох, не своей!
В старом дворе с девятиэтажками сразу стало тише, когда мужчина разогнал алкоголичек.
* * *
— Чревоугодие чревато тем, что через какой-то отрезок времени, ваше чрево станет чрезвычайно, чрезмерно огромным! — картаво вещала на главной площади Главная Диетолог, стоя напротив самого известного ресторана «Забытые звезды».
— Чревоугодие чревато тем, что оно отдаляет нас от труда! — спорила с ней другая Женщина, что звала себя Проповедницей.
Главная Диетолог заботилась о хорошем здоровье завсегдатаев ресторана? Нет, конечно! Она спорила с оппоненткой! А вон, перепрыгивая через помои и блевотину под домом, где сейчас был международный съезд Анонимщиков, к этим двум спешила третья спорщица, на ходу крича следующее:
— Чревоугодие чревато тем, что оно — удел буржуев!
— Ага! Ты вернулась! — воскликнула Главная Диетолог.
— Продолжим наше дело, дамы!
— Чревоугодие чрезвычайно хорошо тем, что о нём можно спорить бесконечно!
— Браво, Проповедница, браво! — зааплодировала Антибуржуйка.
— Мужчина, мужчина, подождите, пожалуйста! — Главная Диетологичка решила начать диалог с прохожими, так сказать, провести социологический опрос.
— Чего? — буркнул мужчина.
— Как по-вашему, что может быть хуже чрезмерного чревоугодия?
— Чрезмерное выпивание! — ответил тот. — И разговоры, почему умер Паук!
И заспешил прочь.
— О, бедный Паук! — схватилась за голову Проповедница. — Тряся в предсмертной агонии своими мягкими членистыми ножками, он призывал к справедливости!
— Он перевернулся на спинку кверху брюшком! — поддержала её Антибуржуйка.
— А, ну, заткнитесь! Дайте нормально поесть! — рассерженно крикнул кто-то из окна ресторана.
— А он так любил покушать!
— Бывало, в перерывах от плетения паутины он загорал на солнышке!..
— Пошли вон отсюда! — к ним кинулись две военные. — Ещё раз покажитесь тут — шеи свернём!
Все три разбежались в разные стороны.
* * *
Людмила и Клавдия никогда не думали, что их, — военных, — призовут разгонять городских сумасшедших. Прямо вызовут с базы и попросят угомонить фриков. Кисточкина усмехнулась:
— Ну, Людка, с почином тебя! Полицейские обязанности только что-то выполнила!
— И тебя — тоже! — она провела рукой по тёмным волосам. — Мда-а-а, стоило для этого оканчивать военную академию!
— Ресторан «Забытые звёзды» принадлежит свекрови какой-то военной шишки, и он помогает нашей базе. Только, — Клава улыбнулась, — молчок об этом, хорошо?
— Нет проблем! Какой же здесь колхоз всё-таки по сравнению с Эльмирградом: Паука оплакивают, фрики ходят всякие…!
— Ну-ну! Как же Анфисе повезло всё-таки, что она…
— Простите! — к ним подошла хозяйка ресторана. — Попрошу не оскорблять наши культурные традиции! Фрики и Паук — это наши достояния!
— А что же вы свои «достояния» разгоняете?! — поразилась Клава.
— Это были не фрики, а просто городские сумасшедшие! А теперь, пожалуйста, откушайте в моём ресторане!
* * *
— Пошли вон отсюда! Ещё раз покажитесь тут — шеи свернём!
Три городские сумасшедшие чуть не сбили с ног мужчину и юношу.
— Осторожнее! — рассердился тот, что постарше. — Совсем обнаглели! Вот, смотри, Антон, на них и учись, как не надо себя вести.
— Хорошо, — буркнул юноша. — Пап, мы долго у дяди Вали будем? Мне надо встретиться с Колей, мы с ним на дискотеку пойдём.
— Опять с этим пропащим Колей?
— Коля не пропащий! Ну что, долго будем?
— А чего это он сбежал из города после смерти родителей? Помню, как твой Коля ещё в детстве сказал, что он, когда вырастет, станет принцем — наверняка с мозгами не всё в порядке.
— Пап, все мальчики об этом говорят! К тому же он — мулат, как принц Дариан из соседней страны…
— Да какой он мулат?! Чего людей смешить? Ты, сынок, с ним поосторожнее… Наберёшься от него дебилизма, и не возьмёт тебя ни одно приличное семейство.
* * *
«Может, она и получит мою руку, но сердце — никогда!» — говорят, так заявил однажды Дариан, принц соседнего государства, своей бабке, королеве Астарте. Наверное, тогда он просто набрался храбрости или чего-то забылся, но никогда раньше не решался грубить венценосной родственнице. Тем не менее, эти слова стали своего рода пророчеством. Так и случилось — когда обнаружили останки королевского внука, сердца найти не удалось, а вот руку принесли во дворец. Уже прошло несколько месяцев со дня той ужасной трагедии, а королева всё ещё держит её в своём тронном зале в витрине. Смуглая, музыкальная рука на алой подушке за стеклом в специальном саркофаге. Фу! Как мерзко! Уж похоронили бы давно! Но Астарта наотрез отказывается придать останки огню или земле, и, поговаривают, что рыдает, глядя на них, целыми вечерами. Вот яркий пример сегодняшней деградации!
Что же ты делаешь? Для чего? Как ни странно, но один «преступник», сбегая из Города, думал о принце страны-соседки, что свёл счёты с жизнью несколько месяцев назад. Его Высочество точно так же, как и этот несчастный, боялся расплаты и наказания, и потому он сейчас пришёл в его мысли. Беги! Беги! Что есть сил, беги! Ты больше не можешь находиться в этом мире. Ни дня, ни секунды. Скоро, совсем скоро, эти мрачные, железные конструкции под названием Город останутся позади. Внезапно в густом тумане показалась фигура, но беглый преступник вовремя не заметил её и налетел на встречного.
— Коля! — воскликнул беглец.
— Альберт! Это ты? Ты куда несёшься?!
— Я был… Был… — парень хватал воздух ртом, сердце стучало в груди. — Меня выгнали из дома родители. Ты же знаешь, у них всё должно быть «как положено» … И вот меня прогнали с глаз долой… По… по… по древним… традициям… родительского беспредела.
— Что случилось? Почему?
— Я произнёс слово…
— Какое слово? — не понял Коля.
— Плохое… — хрипло ответил Альберт и кивнул в небо.
— Это как?
— Я сказал: «Когда же это кончится?». Ну, и слово сказал. У нас тогда под окнами подрались две банды. И мать с отцом решили, что я матерю соседей. А я так просто сказал! — из глаз Альберта хлынули слёзы. — Это как «Батюшки!», «Опаньки» и так далее.
— Не плачь, — Коля обнял старинного друга. — Ты же жив… Мне кажется, тебе надо прийти и повиниться перед мамой и папой. Роднее них у тебя никого нет… Они рады будут, поверь. Наверняка отошли уже от злости. Сколько радости им доставишь — ты же живой и здоровый!
— Да, я жив, но меня осудили на изгнание родные мама и папа. Но умер Паук, и они очень расстроились. Но я всё равно больше не могу находиться там. Прощай же! — совершенно неожиданно Альберт вырвался из его объятий и отскочил в сторону. — Прости меня, но я боюсь, что моя семья уже ищет меня, поэтому мне надо бежать!
— Берт, но!..
Но тот уже нырнул в плотный туман, и Коля услышал только его торопливые, удаляющиеся шаги. Вот и всё…
* * *
Сероватая мука снова занесла Город. Мерзкое, промозглое настроение природы. Сегодня с самого утра похолодало. И это в начале лет — снег выпал! Но на рынке народу было много. Старый Жмыррь, хозяин известной лавки сувениров, как всегда, кутаясь в старомодный «сюртучок», монотонно зазывал «покупателя»:
— Налетайте! Покупайте! Фигурка отравленного яблока порадует вашего любимого, да и вас самих! Малахитовое от печёнки, неврастеникам — янтарь, пьяницам — кошачий глаз! Пожалуйста, вам какой? А вы в другую палатку… Не проходим мимо! Молодой человек!
Коля проснулся сегодня поздно — вчера они с Тошкой ходили на дискотеку. После долгой разлуки они были счастливы наконец-то встретиться. Антон звал друга переночевать к себе домой, но тот наотрез отказался, сказав, что снял номер в гостинице. Коля просто не хотел обременять, а на самом деле нигде не останавливался. Он был слишком беден, чтобы селиться в отелях. Если это сделает, то у него не останется денег ни на яблоко, ни на дорогу до военного пункта распределения работников фронта. Приют юноша нашёл себе прямо…на улице. Между помойкой и старинной баней, которая сохранила своё старое и странное название — «Для Быдла», — было всегда тепло от тёплого воздуха, выходящего из окошка парилки и не успевавшего остыть. Бомжом Коля, конечно, не был — крыша над головой всегда находилась, но просто не в этот раз. После смерти родителей, потеряв их квартиру, он поступил в медицинское училище в селе Натальино и жил там в общежитии. И вот в восемнадцать лет окончил его и вернулся в родной город, чтобы повидаться с друзьями, забрать кое-какое маленькое наследство от матери. А после планировал отправиться служить в военный госпиталь. Утром молодой человек отправился на рынок… Память сразу привела его к лавке сувениров. А вот и Жмыррь.
— Ю-ю-юноша! Ю-юноша! — крикнул ему хозяин. — Подходим!
— Дядюшка Жмыррь, так это ж я, Коля!
— А я и не признал сразу! — обрадовался старик. — Дай-ка, я обниму тебя! С праздником!
— И тебя с праздником!
— Какими же ты судьбами тут?!
— Мне нужно яблоко, но… Но особое…
— Ах, Кэй… — и шепнул ему: — Приходи вечером…
— Ты же знаешь… Меня зовут Коля…
— Не убегай от себя…
— Это имя… оно… оно мне просто не нравится, — улыбнулся молодой человек. — Ну, ладно я побежал! Пока!
Коля чмокнул старика в щеку и поспешил по своим делам, и дядюшка Жмыррь ещё недолго смотрел ему вслед — покупатели позвали его.
* * *
— О, гляди: это не «твои» ли яблоки?! — рассмеялась Клава, когда они через рынок коротали путь к автобусной остановке.
Люда взглянула туда, куда она ей показала, но за толпой людей ничего не увидела, и лишь отшутилась:
— Я не люблю яблоки. Мне больше груши нравятся.
Часть первая. Чёрное яблоко
Глава 1. Сувенирная лавка
Во времена гражданской войны между Старым укладом, — патриархатом, — и Новым, сторонницы Матриархата с помощью ново-венерианских союзниц отбили руины бывшего мегаполиса и закрепились там. Они говорили: «поехали в город», «заняли город», «встречаемся в городе», и со временем это место так и стали звать — Городом, а позже, когда уж настал мир, чтобы не путаться в названиях добавили ещё один «город». Так этот восстановленный мегаполис начали звать Городом-Городом. От столицы он отличался и блёклостью, и малым озеленением, и культурой, и менталитетом. Здесь всегда чувствовалась провинция, каким бы большим не было население. Рабочие районы Эльмирграда, — например, Красногвардейский, — были очень похожи Город-Город. Тут по-прежнему царили рынки-базары, в подворотнях приличного человека поджидали гопницы, а у молодых девушек считалось престижным вырядиться в спортивные штаны в сочетании с кожаными пиджаками. Стеша бы тут прижилась. Люда же выбралась в Город-Город на выходные и странные задания, и, конечно, она отваривалась в ларьках, поскольку была совсем не богата. Но её всё равно никогда не тянуло одеться столь «стильно», хотя подруги-сослуживицы, которые были отсюда родом, советовали ей «потрясные агигасы».
Город-Город был уникальным местом, и сюда валом валили туристы, не только со всей страны, но со всей планеты и со всей Вселенной тоже. Прикоснуться к местной культуре, пройти по улицам воинской славы было очень интересным и заманчивым.
А Коля вернулся не просто в туристическое местечко, но и в родные края. До вечера, — до встречи с дядюшкой Жмиррём, — оставалось ещё долго, и он отправился на прогулку. Юноша не был здесь уже более трёх лет. С тех пор тут мало, что изменилось. Разве что украсили центральную улицу новыми деревьями, которые привезли крупномерами с Новой Венеры.
Воспоминания вели Колю по городу. Он прошёл мимо парка, где в детстве они играли с Антоном и Альбертом, прошёл мимо школы для мальчиков, которая стояла напротив военной академии, где учились самые красивые девушки их района. А там, через дорогу — его дом. В нём они жили когда-то, недалеко от площади с фонтаном, в котором погиб Паук. Колю тянуло туда всем сердцем. Он прошёл мимо скверика, где заметил молодых папочек с колясочками и малышами. Юноша даже приостановился, чтобы посмотреть на эту прелестную картину. Когда-нибудь и он станет отцом. Как нормальный, современный молодой человек, Коленька мечтал о простом мужском счастье. Любить и быть любимым… Что может быть лучше?
Папа… Сколько же ласки и добра в этом слове! Учителя всегда имели… обыкновение говорить нерадивым ученицам: «Чтобы завтра мать пришла в школу!». Не папа, а мать, потому что матери чаще строгие, а папа, он всегда поймёт, всегда утешит и поддержит. Папе всё можно рассказать и не бояться, а мама ещё и накажет. Его мать два раза играла Торжество Бытавухи. Первый муж — отец Коленьки, но потом он умер, когда сыну не исполнилось и года. Через несколько лет мама вышла замуж за другого и приехала с ним в Город. Мальчик видел фото своего родного папы, и понимал, что совсем на него не похож — он белокожий, а тот чернокожий. Признанные красавцы, эталоны, идеалы мужской красоты среди известных людей на Земле — чаще из семей, где мать и отец разных национальностей или рас. Считается, что это красиво, стильно, круто… Кому как повезёт, конечно. А по Коле не скажешь, что в его жилах тычет «стильная» кровь. Он в мать. Полностью. Только, если приглядеться, если только знать, кто его отец, можно было заметить едва ль уловимое сходство с представителем бывшего чёрного континента, который много сотен лет назад ушёл под воду… Коленька был среднего роста, с очень красивой, хорошо сложенной фигурой. Каштановые волосы локонами опускались чуть ниже лопаток (мужчины на Земле волосы не стригут — стрижки нынче не в моде).
