Глава 1. Неожиданное знакомство
Из всех живописных мест Санкт–Петербурга Прасковья больше всего любила берег Невы у Петропавловской крепости. Иногда она могла часами сидеть на камнях, прислонившись спиной к серому подножью старого бастиона. Перед девушкой играла стальными водами непредсказуемая и своенравная река, на противоположном берегу которой выстроились в ряд будто бы игрушечные здания. Прасковья знала каждый из них, и спроси у неё об истории любого, она бы легко и не задумываясь, а главное, не кривя душой, рассказала бы всю правду. Но никто не спрашивал.
Здесь девушка чувствовала себя настолько спокойно, насколько могла, вот только о покое думать было рано, да и вряд ли бы она его заслужила, поэтому Прасковья довольно быстро отбрасывала свои фантазии.
Сейчас она прикрыла глаза. Уснуть – не уснула, но сон, больше схожий с видением, не повременил явиться в её сознании. За последние два месяца он повторялся уже в пятый раз, что настораживало девушку до этого вообще не видевшей снов. А его образы откровенно пугали.
Прасковья наблюдала картину стихийного разрушения. Небесный свод едва удерживал тяжесть грузных грозовых туч и, казалось, вот-вот рухнет. Тьма, дым и туман забивали пространство, и только всполохи обезумевших молний на мгновения освещали руины, в которые превратились некогда прекрасные дворцы, особняки, храмы, соборы, дома. Нева бесновалась, как никогда. Почерневшие волны вскидывались и обрушивались на берег не слабее морских, рвались в город, сметая всё и всех на своём пути. Крейсер "Аврора" река уже с остервенением сорвала с насиженного места, отшвырнула к Литейному мосту, где и пустила ко дну за считанные минуты. Фонтанка, Мойка, канал Грибоедова, Обводной канал – все они, подпитанные яростью и водами главной реки вышли из берегов и пустились в буйный разгул. Апокалипсис одного города, не иначе. И над всей этой страшной картиной завис гигантский чёрный силуэт змееподобного мифологического существа. Лишь глаза его, горящие янтарём, словно огромные фонари чётко вырисовывались во мраке. И в тот момент, когда голова, размером с пятиэтажный дом, обернулась в сторону Прасковьи, глаза вспыхнули ярче от чувства, именуемого ненавистью. Девушка попятилась, но тут видение оборвалось.
Она очнулась и ещё несколько секунд сидела, справляясь с неприятным предчувствием. Перед ней все так же плескалась река и ничто не намекало на возможность увиденного кошмара. Люди рядом не обращали на Прасковью внимания: влюблённая парочка утопала в нежности друг к другу, две девушки чуть поодаль затеяли фотосессию на живописном фоне. У самой воды женщина с тёмными вьющимися волосами то смотрела задумчиво вдаль, то спешно что-то записывала в блокноте. А ещё, почти напротив Прасковьи молодой человек рисовал стоя.
По каждому из них она скользнула взглядом, задержавшись лишь на последнем. Что-то привлекло Прасковью в нём, но что – она поняла лишь погодя. Только тогда, когда художник сам посмотрел на неё. Пристально и точно настолько, что сомнения о случайном взгляде не могло даже зародиться. Молодой человек несколько секунд рассматривал девушку ничуть не смущаясь, но в то же время будто думая о чём-то стороннем, а затем принялся бегло рисовать.
Прасковья поднялась и подошла к художнику, а тот был либо настолько занят творчеством, что не заметил её приближения, либо просто не подал вида. Карандаш в его пальцах быстро скользил по бумаге, оставляя за собой графитные следы, путающиеся, пересекающиеся и складывающиеся в набросок. Прасковья никогда не умела рисовать, и это мастерство её восхищало, но сейчас она поразилась иному.
На белом полотне бумаги отчётливо была видна картина её минувшего полусна: маленькая фигурка на берегу смотрела на разыгравшуюся стихию и её последствия, а мифическое существо приобрело более чёткий вид извивающегося в смертельной пляске дракона.
Прасковья давно привыкла не удивляться, но сейчас действительно не поняла, как такое возможно. Заинтересованно и недоуменно она вгляделась в рисунок, не предавая значения тому, насколько странно это кажется со стороны. А молодой человек, между тем, перестал рисовать, обернулся к ней и, подметив живой интерес девушки, добродушно улыбнулся и спросил:
– Нравится?
Девушка перевела на него растерянный взгляд и, собираясь с мыслями, повнимательней рассмотрела этого странного для себя человека. На самом деле в нём не было ничего примечательного: волосы русые, слегка взлохмаченные ветром, глаза серо-голубые, немного впалые щеки и аккуратно выраженные скулы. Ростом он был на полторы головы выше Прасковьи, значит – среднего по мужским меркам. А смотрел он на неё с каким-то дружеским расположением и детской непосредственностью, хотя на застрявшего во взрослом теле ребёнка совсем не походил. По крайней мере внешне.
– Я думала, вы меня рисуете, – ответила Прасковья, опомнившись наконец.
Вышло сухо, но не жёстко, скорее бесчувственно. Обычный тон Прасковьи, когда она с кем–то разговаривала, хотя это случалось теперь почти никогда. Но молодой человек не предал этому значения.
– Была такая мысль, – честно признался он.
– И что вы во мне увидели?
– Ну как, – не сразу нашёлся с ответом художник, – симпатичную девушку с нетипичной внешностью и глубоким, задумчивым взглядом. Я таких не часто видел.
Прасковья едва не нахмурились. Она никогда не считала, что обладала какой – то неординарной внешностью. Обычная голубоглазая, миниатюрная с одной, пожалуй, привлекательной особенностью – очень густыми светло-русыми волосами. Может, действительно, она слишком мало общалась с людьми, чтобы понимать, что это не так?
– Удивлена, – по-прежнему ровно подметила она. – А можно спросить, чего такого нетипичного в моём образе?
– Она не современная, – тут же ответил художник, не стесняясь. – Переодень вас в наряд другой эпохи и можно отыгрывать героев Достоевского, например. Или даже Пушкина. Внешне очень достоверно получится.
Прасковья отвела взгляд, будто опасаясь этого человека и его возможности видеть сокрытое. Но пугать он её не пугал, скорее тревожил.
– Что же вы меня тогда какой – нибудь Сонечкой Мармеладовой не изобразили, а нарисовали это?
Ей очень хотелось завершить разговор, пока неприятные открытия не обнажили себя, но сейчас это уже возможным не представлялось.
– Сам не знаю, – пожал плечами художник, – вдохновение непостижимо. Взялся за карандаш и понял, что должен рисовать именно это. Странно как – то.
– Да уж, любопытно, – Прасковья пробубнила под нос, – дракон в Санкт –Петербурге… С чего бы?
И добавила:
– Вас как зовут, оригинальный художник?
– Максим, – довольно ответил тот, – можно, конечно же, просто Макс. А тебя?
– Прасковья.
– Ого, – едва не присвистнул её новый знакомый, – интересное имя, редкое.
– А я вообще создание интересное.
Прасковья ответила не осознанно, слишком углубившись в свои размышления, и не сразу поняла, что почти начала заигрывать с художником, хотя это в её планы совсем не входило. Не дав ему отозваться, она спешно указала уже более строго:
– Закончи рисунок, Макс. Необычно получится. Покажешь потом.
– Договорились, – подхватил он тут же, – а как я тебя найду? Поделись номером тогда.
– У меня нет телефона, – покачала головой Прасковья, – встретимся на этом месте. Обычно вечерами я провожу время здесь.
Недопонимание застыло на лице Макса, и вот это было как раз ожидаемо для Прасковьи. В современном мире, когда жизнь собрана в зеркальной коробочке с микросхемами внутри и её приложениях, вообразить, что кто-то может жить без смартфона было почти нереально. Граничило с фантастикой.
– Старомодно, – подметил Макс.
– Как и моё имя, – отрезала Прасковья, – раньше же люди не только без мобильных, без простых телефонов жили. И ничего – находились, встречались. Было бы желание, и возможность появится.
Она быстро кивнула напоследок.
– До свидания, Макс. А вот прощаться не буду.
– Пока.
Он так и не нашёл, что добавить к её короткому прощанию и так и остался стоять, озадаченно глядя ей вслед.
А Прасковья удалялась быстро и не оборачиваясь – итак чувствовала, что спину и затылок буравит взгляд случайного знакомого. Её мучили сомнения, предчувствия, догадки... От этого букета голова, если бы могла, пошла бы кругом, но Прасковья изо всех сил старалась держаться в рамках жёсткого самообладания.
Она остановилась, когда отошла от Макса достаточно далеко, чтобы исчезнуть из его поля зрения, и осмотрелась. Художник, на счастье, её преследовать не стал, а вот другие люди рядом были. Например, молодая семья с трёх-четырёхлетним малышом развлекалась тем, что бросала камешки в воду. Их Прасковья не интересовала, как и они её. Девушка подошла к ним достаточно близко, настолько, что не заметить присутствие постороннего было невозможно, однако никто из семьи не отреагировал: мальчишка задорно смеялся и прыгал, как зайчик, мать его хвалила за удачный бросок, а отец с улыбкой отвёл взгляд и упёрся им прямо в Прасковью. И не заметил, посмотрел насквозь.
Это в очередной раз подтвердило домыслы Прасковьи. Она прошла мимо семьи прямо к кромке берега, подумала с секунду и двинулась прямо в воду, не раздеваясь. В этом просто не было смысла – одежда не могла ни намокнуть, ни сковать движений. Прасковья шла всё дальше и дальше, пока прохладные волны не коснулись подбородка, а затем, не задерживая дыхания, нырнула.
Вода, как обычно, несла её сама, не нужно было даже грести, Прасковья погружалась всё глубже и глубже пока среди мути не проявилось дно Невы: заросшее илом и покрытое вековым слоем мусора. Если бы у людей была возможность всё это поднять – работы для археологов и историков было бы непочатый край. Но Нева надёжно хранила свои тайны, и Прасковья не собиралась их раскрывать. Она продолжила своё движение вдоль дна до тех пор, пока не добралась до желаемого и недоступного ни одному смертному.
В мутной воде проявились очертания, настолько гигантские, что сразу было и не понять, что именно находилось под водой. Прасковья приблизилась ещё немного и теперь поплыла вверх, едва не задевая причудливую скалу. Вот только это было нечто иным – живым порождением того мира, к которому принадлежала сама Прасковья. Она проплывала мимо чешуек размером с блюдо и костяных наростов, не тронутых речной грязью и растительностью, желтовато-белых клыков не менее трех метров в длину, а остановилась возле ноздрей, больше походивших на входы в небольшие пещеры.
Дракон спал. Глаза его были закрыты, а дыхание поверхностно. Когтистые лапы покоились на речном дне, скованные гигантскими цепями. Длинное тело извивалось под стать Великой Китайской Стене и походило на подводный хребет. Прасковья дотронулась ладонью до огромной морды, и сколь несущественным казалось это прикосновение, дракон почувствовал и шумно выдохнул.
– Тише, тише, – прошептала Прасковья и следующим своим движением села на самом кончик морды страшного зверя. – Нечего волноваться, незачём просыпаться.
И запела негромко:
– Спи дракон, спи крепко, сладко.
Пусть тревожные нападки
Растворятся в пустоте.
Пусть приснятся тебе свечи
С ровным пламенем в ночи.
Спи дракон, и не ворчи.
Пусть они покой подарят,
Тот, что люди не познают,
Хоть всю вечность промолись.
Спи дракон, не шевелись.
Чудовище не шелохнулось, однако Прасковья не могла не почувствовать, что он снова углубился в сон. А значит, она все сделала правильно. Её тревоги оказались напрасны, а Макс… Здесь ещё предстояло разобраться, что к чём у. А пока очевидным было одно – встреча их была более чём неслучайна.
Глава 2. Полуночная гостья
Если бы года два назад Максу кто-нибудь сказал, что он будет жить почти в самом центре северной столицы в собственной квартире, он счёл бы этого человека если не шутником, то фантазером. В самом деле, с чего бы ему, коренному и даже потомственному москвичу, допускать подобное. Макс не имел ничего против Санкт-Петербурга, но переезжать сюда на постоянное место жительства уж точно не собирался. Но пути Господни недаром неисповедимы, и вот объявилось нежданное наследство, назрела очередная ссора с сестрой и, как итог, Макс оказался в Санкт-Петербурге в двухкомнатной квартире с видом на Петропавловскую крепость.
Поначалу ему было непривычно и неуютно, но, видимо, Максу и Петербургу нужно было немного времени, чтобы, как супругам по воле родителей, привыкнуть друг к другу и притереться. Макс много гулял, узнавая город поближе, благо накопленный ещё в Москве капитал пока позволял ему обходиться без поиска работы, а потому свободного времени у него было предостаточно. И так постепенно, день за днём, Петербург стал ему если не родным, то очень близким. Иногда даже Максу казалось, что он слышит голоса старых зданий – такие разные, но по-своему волшебные и неповторимые. Конечно, это было лишь игрой фантазии, свойственной творческому человеку, но Макс не противился ей, а Петербург взамен дарил ему вдохновение, о котором молодой художник даже помыслить не смел в Москве.
А вот теперь случилось это неожиданное и очень странное знакомство. С девушками отношения у Макса всегда ладились. Ещё с переходного возраста у него не было недостатка ни в добрых знакомых, ни в более серьезных отношениях, из которых, правда, ни одно не затянулось надолго. Он никогда об этом не беспокоился – на смену одной пассии довольно быстро приходила другая. В последние полгода он только не уделял этому вопросу внимания. Не до того ему было – переезд, адаптация, да и особого желания не возникало. Все душевное пространство Макса заполнил город, и острой необходимости в каком-то общении с противоположным полом у него не возникало.
Пока, чисто случайно, Макс не заметил Прасковью. В разговоре с ней он не преувеличивал ни на мгновение – было в девушке что-то неповторимое и самобытное, что он мгновенно уловил своим художественным чутьем. Только почём у это первичное впечатление выразилось в совершенно непостижимом наброске апокалиптического жанра, понять пока не удавалось. Сама девушка тоже едва ли не переливалась таинственностью: вела разговор, как ни одна до этого, при этом чувствовалась в нём некоторая отвлеченность. Говорила об одном, а думала, будто, совсем о другом. Условия встречи обозначила тоже довольно странные – по ним выходило, что Макс должен был каждый вечер приходить на это место с готовым рисунком и ждать. А когда Прасковья ушла, он и вовсе приметил, что окружающие как-то странно на него косились и даже сторонились.
Сейчас Макс удовлетворенно вздохнул. Он отличался высокой самокритикой и был склонен к перфекционизму, но итоговый вариант рисунка ему очень понравился. А когда окончательно понял, что больше добавить или исправить нечего, накатила усталость. Настало время отдыха, Макс потянулся, разминая мышцы, и с чувством выполненного долга и спокойной совести направился в душ.
Стоя под мягкими струями в кабинке и с удовольствием растирая гель для душа по телу, он невзначай думал о том, что, пожалуй, придёт в указанное Прасковьей время на место их знакомства. Никаких наивных надежд и мечтаний в помыслах у Макса не мелькало, а вот любопытство и предчувствие совсем непредсказуемых приключений было. В любом случае он ничего не терял.
С этим решением он набросил домашний халат и вернулся в комнату.
