Кто-то дотронулся до его плеча, Аллер, не оборачиваясь, резко дернулся и сбросил нежеланное прикосновение.
Со всех сторон его окружили десятки любопытных глаз. Воины, остановили тренировку, опустили оружие и, собравшись в толпу, выжидали, что будет дальше. Аллер огляделся - они были повсюду, шептались, сыпали возмущенными взглядами, от чего раздраженные нервы его стонали еще громче.
- Что уставились? - с вызовом крикнул он им всем, опустил, наконец, руку, позволив подняться повергнутому юнцу.
- Аллер!
Этот властный голос мог отрезвить кого угодно.
- Да, Римальд, - спокойнее откликнулся Аллер и убрал меч в ножны.
С говорившим спорить было глупо и бесполезно. За всю историю своего существования отряд легкой конницы «Крылатый» не знал Главы лучше Римальда. Как одним на роду написано пахать и обрабатывать землю, другим - пасти скот, а третьим ковать или ткать, так Римальду судьба определила участь ведущего конного воина.
Им восторгались женщины, его беспредельно уважали мужчины. Привлекательная внешность, которую не портил даже маленький рост, сочеталась в Римальде с отвагой воина, требовательностью и справедливостью начальника и благородством знатного мужа. При всем при этом, заносчивость и высокомерие, свойственные почти каждому, кто стоит на ступень выше остальных, не заронили ни капли в его душу.
Чего не выносил Римальд так это ссор между воинами, слабости, трусости и тщеславия. Равенство и взаимовыручка, непредвзятость и понимание, честность по отношению к себе и справедливость - к другим, вот на что он опирался, управляя отрядом. Воины его не боялись, но ослушаться не смели.
Сейчас он стоял чуть поодаль от толпы и, наблюдал за происходящим, недовольно хмуря светлые, под цвет волос, брови.
- Зайди ко мне, - почти приказал он, и Аллер послушно последовал за ним, оставив воинам радость обсуждений и сплетен.
Едва тяжелый полог шатра Главы отряда опустился за спиной Аллера, Римальд спросил сурово:
- Аллер, потрудись объяснить мне, что это было?
- Что было?
Аллер отвечал, гордо задрав подбородок. Конечно, он знал, что был не прав, что ответит за свой поступок перед всем отрядом, но позволить себе трусость было унижением.
Римальд прошел к своему рабочему столу, сгреб в сторону бумаги и жестом пригласил Аллера присесть на самодельную лавку, расположившуюся вдоль стены.
– Аллер, - сказал он , - я знаю тебя не первый год. И всегда я был о тебе более чем хорошего мнения. До сегодняшнего момента. Объясни мне, пожалуйста, что побудило тебя напасть на Юсера? Ты ведь чуть не зарубил мальчонку. Это хорошо еще, что у нас тренировочное оружие тупое, а то ведь и до беды было не далеко.
- Я бы все равно не убил его, - сухо ответил Аллер, - он ничем не заслужил смерти. Просто я немного не рассчитал.
- Намеренно бы, конечно, не убил. Аллер, ты ведь прекрасно понимаешь, что воин обязан держать себя в руках, чтобы не происходило в его жизни. Не думал, что тебе придется об этом напоминать.
- Не стоит напоминать, я помню.
- А помнишь ли ты, что любой военный отряд - пеший ли, конный, должен действовать четко и слаженно, как единое целое? Как семья? Что, если оплошается один - развалится все? Что мы должны доверять друг другу бесконечно? Ты только что подорвал это доверие. Теперь они, - Римальд указал на улицу, - будут не уверены, что в бою, в решающий момент, ты не дашь слабины.
- Конечно, не будут. Один промах легко перебивает былые заслуги, - иронично усмехнулся Аллер и отвернулся от Римальда.
Сил больше не было чувствовать себя учеником, отчитываемым воспитателем.
- Что с тобой происходит, Аллер? – по-доброму спросил его Римальд. - Я знаю, тебя что-то тревожит. И можешь не отнекиваться, у тебя на лице все написано уже не первый день.
Аллер промолчал. Раскрывать тайны своих тревожных снов он не собирался.
- Я не понимаю твоего упрямства, - не оставлял надежды Глава отряда, - тебе же самому станет легче.
- Мне не тяжело, - нервно огрызнулся Аллер, - я виноват - я отвечу. Давай, наказывай, хоть казни. Только в душу ко мне лезть не надо и учить, как ребенка. Ты хоть и Глава отряда, но немногим старше меня.
Мы уже полгода сидим в этом захолустье без дела. Кого мы здесь защищаем? С кем боремся? С какими-то полумифическими иноземцами, которых и в глаза не видели. Над деревней висит угроза нападения вражеских войск… Каких войск, Римальд?! Это войском называется стая тех голодных дикарей, что мы прогнали, когда прибыли сюда? Да они еще лет сто к нам сунуться не посмеют. Мы прозябаем здесь без дела. И если я это понимаю, то почему не понимает тот, кто отдал тебе приказ. Мы могли бы быть полезнее в других местах, это же очевидно!
- Аллер! - вдруг грозно перебил его Римальд и даже поднялся с места. - Эти речи не достойны воина, прошедшего войну. В мирное время мы следим за порядком. Уедем мы отсюда, а на следующий день от деревни одно пепелище останется, потому что несчастных жителей некому было защитить от озверевших соседей по ту сторону границы. Уедем, когда разведка доложит о полной безопасности деревни и ее окрестностей. А пока не поступил соответствующий приказ, оставь все свои размышления по этому поводу. Это уже я тебе приказываю, а ты обязан подчиниться!
- Другого я и не ожидал услышать, - Аллер устало взглянул на Римальда. - Ну, так что решишь, Глава? В тюрьму меня за недовольство отправишь.
- Нет, - отрезал Римальд.
Он, заложив крепкие, но короткие руки за спину, подошел к Аллеру, раздумывая, оглядел, качнул недовольно головой.
- Вот что я решил, - не громко решил он, и Аллера удивило его лицо вдруг пропитавшееся мягким сочувствием.
- Я думаю, что все мы - люди. А людям свойственна усталость, - продолжил Римальд, расхаживая взад-вперед по шатру. - Я прощаю тебя, как старый друг. Ведь ты прав кое в чем - одна оплошность не должна затмевать собой прочих заслуг. А я все помню. Но, как Глава, обязан следить за своим отрядом и пресекать всевозможные нарушения Закона. Я приговариваю тебя к наказанию. Чтобы ни тебе, ни другим неповадно было. Но, это еще не все, тебе необходимо привести мысли в порядок…
Аллер почувствовал, как по плечам и спине его защекотало, пробегая слабой дрожью, предчувствие нежданного. Римальд, суровый и строгий, никогда не говорил так мягко и добро с воинами. Но то, что Аллеру предстояло услышать потом, не просто потрясло его. От радостного удивления, воин остолбенел даже не смог ничего ответить Главе.
- После того, как отбудешь наказание, - сказал Римальд, - я дам тебе отпуск. Можешь отписать жене…
Эпизод 3
В дом, через открытое настежь окно из сада смотрела роза. Белая, крупная она разглядывала обнажившимся желтым глазком задумчивую женщину посреди комнаты. Свою хозяйку.
Эльда, словно спросонья, вяло и не торопясь, подошла к окну, бережно погладила бархатные лепестки розы. Соседи всегда завидовали ее цветам, удивлялись, как без ежедневной опеки, те вырастают сильными и красивыми. Розы достигали высоты в полтора метра, долго цвели и давали обильное потомство без лишних забот. Они будто были сорняками и, пользуясь тем, что на них не обращают внимания, пускались в рост.
Розы всегда радовали Эльду. Она наслаждалась их одновременной пышной красотой и нежностью. Но сегодня, когда ее пальцы смахнули хрупкую росу с любимых лепестков, мимолетная радость не смогла прогнать легкой грусти .
А грустила Эльда в последнее время часто. Чем меньше времени оставалось до рождения ее второго ребенка, тем сильнее сталкивались в ее тоскующем сердце две противоположности. От тоски по мужу рождалось беспричинное сомнение: ей вдруг начинало казаться, что Аллер не вернется, и семья ему больше не нужна. Что служба - лишь отговорка. В такие минуты Эльде просто не хотелось жить, ранимую душу щемило и кололо, силы, которых из-за тяжелой беременности у нее и так осталось немного, быстро покидали Эльду. И вот тогда становилось обидно. Сердиться Эльда не сердилась, лишь думала с гнетущей печалью: «Не ценит меня Аллер. Служба для него - вся радость. А я? А что я. Зачем дорожить тем, что у тебя всегда будет. Вот не станет меня, тогда и поймет, что потерял. Только вернуть уже ничего будет нельзя».
Подобное чувство возникало всякий раз, когда Аллер оставлял дом, и давно бы уже извело Эльду, если бы она не помнила того, как не раз Аллер подтверждал свои горячие чувства к ней и Гасперу. Эти согревающие воспоминания и становились той соломинкой, что вытягивали несчастную женщину из горькой пучины. Раньше ей немногого хватало, чтобы улыбнуться и вздохнуть свободно, но теперь что-то случилось - побороть страшные предчувствия с каждым разом становилось все тяжелее. Они не просто наваливались на Эльду, а безжалостно душили ее. Эльда чахла и загибалась. Ей нужен был Аллер, хотя бы на день, но он все не возвращался. И только забота о детях, о еще одних ее бесценных сокровищах, удерживало Эльду от окончательного падения…
Эльда стояла возле окна, ласкала пальцами розу, смотрела на улицу, по которой Аллер уезжал и возвращался. Она всякий раз ждала перестука костяных копыт, храпа усталой взмыленной лошади. Но улица отвечала лишь гулом столичной толкотни.
- Гаспер! - позвала она, собравшись с силами. - Гаспер, где ты, пропащая душа?
За живой изгородью, окружавшей дом, раздался шорох и настороженный шепоток. Через секунду из-за ровно подстриженных когда-то, а теперь обросших, похожих на лысеющих ежей, кустиков высунулись два довольных мальчишечьих лица. Смотреть на них без улыбки не смог бы даже самый угрюмый и злой человек. Зов Эльды отвлек этих двоих пострелят от какой-то очередной шалости, и, хоть они и обратили внимание к женщине, мысли их и не думали отвлекаться от важных детских затей.
- Я тут, мама! - весело откликнулся один из них.
Гаспер был больше похож на отца. Сколько бы Эльда не разглядывала сына, придирчиво выискивая хоть какие свои черты, он видела лишь маленького Аллера. У Гаспера были вьющиеся длинные волосы, чернее куска угля, которые Эльда заботливо зачесывала к затылку и закрепляла древесным воском каждый день, худощавое лицо с острыми скулами и, самое главное - взгляд темно-карих глаз. Пронзительный, сверлящий, холодный, когда мальчик сердился. Взрослых он настораживал, а детей пугал. Но, когда Гаспер веселился и радовался, не возможно было найти иного, более глубоко источника тепла и любви, чем его темные глаза. И это, наверное, было единственное, что Гаспер унаследовал от матери. Он умел смеяться.
Его приятелем оказался восьмилетний парнишка в выцветшей, местами изодранной одежде, с всклокоченными волосами цвета соломы и глазами, голубыми, как весеннее небо, пухлощекий и толстопалый. Мальчишку звали Териз, он был четвертым из шестерых детей местного пекаря. Его отец с головой ушел в дела, чтобы прокормить семью, все время матери отнимали недавно появившиеся на свет близнецы. Теризу почти не доставалось родительского внимания, предоставленный сам себе, он домой забегал только для того, чтобы поесть и выспаться, а все остальное время проводил на улицах города, общаясь, как со взрослыми, так и с детьми. Он был хитер и проворен, любил пошутить, но никогда не делал этого во зло, был отзывчив и не избалован. Люди любили его за это и, часто, просто так, за хорошее настроение, клали в карманы его широких, но коротковатых штанишек, кто сладкую плюшку, кто конфету, кто спелое яблоко, а кто и монетку. Он всегда брал, но никогда не попрошайничал.
- Иди обедать, гулена, - позвала Эльда, - и не забудь Териза пригласить.
- Бегу! - отозвался мальчик и снова спрятался за кустами.
Эльда отошла от окна, вздохнула глубоко, почувствовала, как неохотно, но спадает с плеч и груди нелегкий покров печали. Был сын, было то, ради чего стоило жить.
И вдруг сердце, только ощутившее прелесть покоя, неистово заметалось в груди, забилось о ребра, как пойманная дикая птаха о прутья клети. Перед глазами разбежались в разные стороны ломаные круги, грудь сдавило. Эльда покачнулась на ослабевших в одно мгновение ногах, чуть не упала. Но спас подоконник. Женщина оперлась на него, но сил устоять все же не было. Эльда медленно осела на пол.
Дышала она через силу. Боль, будто не простив ей минутной радости, размозжила внутренности и рассекла чрево Эльды раскаленным ножом. Женщина застонала – вскрикнуть не хватило воздуха.
Голова кружилась в пьяном танце, в горле встала тошнота, и, задерживая ее, Эльда прикрыла рот ладонью, стиснула зубы, будто это могло помочь перетерпеть мучения. Только когда маленькие детские руки обхватили ее шею, а испуганный, чуть ли не плачущий голосок заныл в ухо: «Мама, мамочка, что с тобой?», Эльда смогла собраться с мыслями.
- Ничего, Гаспер, не волнуйся, - поднатужившись, промолвила она.
Гаспер словно не верил ее словам, от страха, вцепился в материнское предплечье, заглянул уже увлажнившимися глазами в ее лицо, ища честного ответа.
Боль несколько отступила, из рвущей превратилась в ноющую, но сил подняться, по-прежнему не находилось. Эльда взглянула на сына, слабо улыбнулась, надеясь обмануть.
- Ну, чего ты так переполошился, Гаспер, - ласково промолвила она и провела ладонью по жестким волосам сына, - еще ничего страшного с твоей мамой не случилось, а ты сразу в слезы. Ты же мужчина, а мужчины не плачут.
- Тебе больно, - не столько спросил, сколько подтвердил он, - это он тебя мучает? Ты скажи ему, что если он тебя будет обижать, я не буду с ним дружить!
И в наивных глазах мальчика мелькнула недетская серьезность и ожесточенность, насторожившая Эльду.
- Нет, Гаспер, ребенок тут ни при чем, - сказала она без напущенной мягкости, понимая, что сына уже не проведешь, - не надо его винить. Мне уже намного лучше. Давай-ка лучше обедать. Еда всем сил прибавит.
Эльда снова оперлась на подоконник, помедлила мгновение, отдышавшись, и поднялась. Ноги все еще плохо слушались, дрожали от напряжения, гудели. Все, что могла Эльда, это кое-как добраться до стула возле обеденного стола и бессильно опуститься на него. Есть не хотелось, однако надо было, иначе Гаспер, глядя на мать, сам бы ложку в рот не взял.
Только тогда Эльда заметила Териза. Всегда шустрый и решительный мальчик стоял на пороге комнаты, неловко топтался на месте, по-видимому, стыдясь того, что стал случайным свидетелем приступа Эльды.
- Извините, - пролепетал он, когда понял, что на него обратили внимание, - но к вам надо бы лекаря позвать. Я просто знаю. У мамы, было похоже.
- С мамой все будет хорошо! - крикнул Гаспер, не желая дослушивать страшных уху слов, прижался щекой к Эльде и одарил Териза ненавидящим взглядом.
- Гаспер, не надо кричать, - остудила пыл сына Эльда, - Териз же хочет помочь. И надо быть ему за это благодарным. Териз, - обратилась она к маленькому гостю, - садись за стол, пообедай с нами. Я сегодня напекла пирогов, но боюсь нам с Гаспером не съесть всего.
Мальчик не заставил себя уговаривать, мгновенно позабыл об обидных словах Гаспера, проворно подскочил к столу, уселся и, предвкушая, потер ладони. Гаспер, угрюмый и недовольный, молча уселся возле, вяло поболтал ложкой в тарелке супа.
И вдруг по дому пробежал сквозняк. Он взбил длинные волнистые пряди Эльды и выскользнул в окно.
Со всех сторон его окружили десятки любопытных глаз. Воины, остановили тренировку, опустили оружие и, собравшись в толпу, выжидали, что будет дальше. Аллер огляделся - они были повсюду, шептались, сыпали возмущенными взглядами, от чего раздраженные нервы его стонали еще громче.
- Что уставились? - с вызовом крикнул он им всем, опустил, наконец, руку, позволив подняться повергнутому юнцу.
- Аллер!
Этот властный голос мог отрезвить кого угодно.
- Да, Римальд, - спокойнее откликнулся Аллер и убрал меч в ножны.
С говорившим спорить было глупо и бесполезно. За всю историю своего существования отряд легкой конницы «Крылатый» не знал Главы лучше Римальда. Как одним на роду написано пахать и обрабатывать землю, другим - пасти скот, а третьим ковать или ткать, так Римальду судьба определила участь ведущего конного воина.
Им восторгались женщины, его беспредельно уважали мужчины. Привлекательная внешность, которую не портил даже маленький рост, сочеталась в Римальде с отвагой воина, требовательностью и справедливостью начальника и благородством знатного мужа. При всем при этом, заносчивость и высокомерие, свойственные почти каждому, кто стоит на ступень выше остальных, не заронили ни капли в его душу.
Чего не выносил Римальд так это ссор между воинами, слабости, трусости и тщеславия. Равенство и взаимовыручка, непредвзятость и понимание, честность по отношению к себе и справедливость - к другим, вот на что он опирался, управляя отрядом. Воины его не боялись, но ослушаться не смели.
Сейчас он стоял чуть поодаль от толпы и, наблюдал за происходящим, недовольно хмуря светлые, под цвет волос, брови.
- Зайди ко мне, - почти приказал он, и Аллер послушно последовал за ним, оставив воинам радость обсуждений и сплетен.
Едва тяжелый полог шатра Главы отряда опустился за спиной Аллера, Римальд спросил сурово:
- Аллер, потрудись объяснить мне, что это было?
- Что было?
Аллер отвечал, гордо задрав подбородок. Конечно, он знал, что был не прав, что ответит за свой поступок перед всем отрядом, но позволить себе трусость было унижением.
Римальд прошел к своему рабочему столу, сгреб в сторону бумаги и жестом пригласил Аллера присесть на самодельную лавку, расположившуюся вдоль стены.
– Аллер, - сказал он , - я знаю тебя не первый год. И всегда я был о тебе более чем хорошего мнения. До сегодняшнего момента. Объясни мне, пожалуйста, что побудило тебя напасть на Юсера? Ты ведь чуть не зарубил мальчонку. Это хорошо еще, что у нас тренировочное оружие тупое, а то ведь и до беды было не далеко.
- Я бы все равно не убил его, - сухо ответил Аллер, - он ничем не заслужил смерти. Просто я немного не рассчитал.
- Намеренно бы, конечно, не убил. Аллер, ты ведь прекрасно понимаешь, что воин обязан держать себя в руках, чтобы не происходило в его жизни. Не думал, что тебе придется об этом напоминать.
- Не стоит напоминать, я помню.
- А помнишь ли ты, что любой военный отряд - пеший ли, конный, должен действовать четко и слаженно, как единое целое? Как семья? Что, если оплошается один - развалится все? Что мы должны доверять друг другу бесконечно? Ты только что подорвал это доверие. Теперь они, - Римальд указал на улицу, - будут не уверены, что в бою, в решающий момент, ты не дашь слабины.
- Конечно, не будут. Один промах легко перебивает былые заслуги, - иронично усмехнулся Аллер и отвернулся от Римальда.
Сил больше не было чувствовать себя учеником, отчитываемым воспитателем.
- Что с тобой происходит, Аллер? – по-доброму спросил его Римальд. - Я знаю, тебя что-то тревожит. И можешь не отнекиваться, у тебя на лице все написано уже не первый день.
Аллер промолчал. Раскрывать тайны своих тревожных снов он не собирался.
- Я не понимаю твоего упрямства, - не оставлял надежды Глава отряда, - тебе же самому станет легче.
- Мне не тяжело, - нервно огрызнулся Аллер, - я виноват - я отвечу. Давай, наказывай, хоть казни. Только в душу ко мне лезть не надо и учить, как ребенка. Ты хоть и Глава отряда, но немногим старше меня.
Мы уже полгода сидим в этом захолустье без дела. Кого мы здесь защищаем? С кем боремся? С какими-то полумифическими иноземцами, которых и в глаза не видели. Над деревней висит угроза нападения вражеских войск… Каких войск, Римальд?! Это войском называется стая тех голодных дикарей, что мы прогнали, когда прибыли сюда? Да они еще лет сто к нам сунуться не посмеют. Мы прозябаем здесь без дела. И если я это понимаю, то почему не понимает тот, кто отдал тебе приказ. Мы могли бы быть полезнее в других местах, это же очевидно!
- Аллер! - вдруг грозно перебил его Римальд и даже поднялся с места. - Эти речи не достойны воина, прошедшего войну. В мирное время мы следим за порядком. Уедем мы отсюда, а на следующий день от деревни одно пепелище останется, потому что несчастных жителей некому было защитить от озверевших соседей по ту сторону границы. Уедем, когда разведка доложит о полной безопасности деревни и ее окрестностей. А пока не поступил соответствующий приказ, оставь все свои размышления по этому поводу. Это уже я тебе приказываю, а ты обязан подчиниться!
- Другого я и не ожидал услышать, - Аллер устало взглянул на Римальда. - Ну, так что решишь, Глава? В тюрьму меня за недовольство отправишь.
- Нет, - отрезал Римальд.
Он, заложив крепкие, но короткие руки за спину, подошел к Аллеру, раздумывая, оглядел, качнул недовольно головой.
- Вот что я решил, - не громко решил он, и Аллера удивило его лицо вдруг пропитавшееся мягким сочувствием.
- Я думаю, что все мы - люди. А людям свойственна усталость, - продолжил Римальд, расхаживая взад-вперед по шатру. - Я прощаю тебя, как старый друг. Ведь ты прав кое в чем - одна оплошность не должна затмевать собой прочих заслуг. А я все помню. Но, как Глава, обязан следить за своим отрядом и пресекать всевозможные нарушения Закона. Я приговариваю тебя к наказанию. Чтобы ни тебе, ни другим неповадно было. Но, это еще не все, тебе необходимо привести мысли в порядок…
Аллер почувствовал, как по плечам и спине его защекотало, пробегая слабой дрожью, предчувствие нежданного. Римальд, суровый и строгий, никогда не говорил так мягко и добро с воинами. Но то, что Аллеру предстояло услышать потом, не просто потрясло его. От радостного удивления, воин остолбенел даже не смог ничего ответить Главе.
- После того, как отбудешь наказание, - сказал Римальд, - я дам тебе отпуск. Можешь отписать жене…
Эпизод 3
В дом, через открытое настежь окно из сада смотрела роза. Белая, крупная она разглядывала обнажившимся желтым глазком задумчивую женщину посреди комнаты. Свою хозяйку.
Эльда, словно спросонья, вяло и не торопясь, подошла к окну, бережно погладила бархатные лепестки розы. Соседи всегда завидовали ее цветам, удивлялись, как без ежедневной опеки, те вырастают сильными и красивыми. Розы достигали высоты в полтора метра, долго цвели и давали обильное потомство без лишних забот. Они будто были сорняками и, пользуясь тем, что на них не обращают внимания, пускались в рост.
Розы всегда радовали Эльду. Она наслаждалась их одновременной пышной красотой и нежностью. Но сегодня, когда ее пальцы смахнули хрупкую росу с любимых лепестков, мимолетная радость не смогла прогнать легкой грусти .
А грустила Эльда в последнее время часто. Чем меньше времени оставалось до рождения ее второго ребенка, тем сильнее сталкивались в ее тоскующем сердце две противоположности. От тоски по мужу рождалось беспричинное сомнение: ей вдруг начинало казаться, что Аллер не вернется, и семья ему больше не нужна. Что служба - лишь отговорка. В такие минуты Эльде просто не хотелось жить, ранимую душу щемило и кололо, силы, которых из-за тяжелой беременности у нее и так осталось немного, быстро покидали Эльду. И вот тогда становилось обидно. Сердиться Эльда не сердилась, лишь думала с гнетущей печалью: «Не ценит меня Аллер. Служба для него - вся радость. А я? А что я. Зачем дорожить тем, что у тебя всегда будет. Вот не станет меня, тогда и поймет, что потерял. Только вернуть уже ничего будет нельзя».
Подобное чувство возникало всякий раз, когда Аллер оставлял дом, и давно бы уже извело Эльду, если бы она не помнила того, как не раз Аллер подтверждал свои горячие чувства к ней и Гасперу. Эти согревающие воспоминания и становились той соломинкой, что вытягивали несчастную женщину из горькой пучины. Раньше ей немногого хватало, чтобы улыбнуться и вздохнуть свободно, но теперь что-то случилось - побороть страшные предчувствия с каждым разом становилось все тяжелее. Они не просто наваливались на Эльду, а безжалостно душили ее. Эльда чахла и загибалась. Ей нужен был Аллер, хотя бы на день, но он все не возвращался. И только забота о детях, о еще одних ее бесценных сокровищах, удерживало Эльду от окончательного падения…
Эльда стояла возле окна, ласкала пальцами розу, смотрела на улицу, по которой Аллер уезжал и возвращался. Она всякий раз ждала перестука костяных копыт, храпа усталой взмыленной лошади. Но улица отвечала лишь гулом столичной толкотни.
- Гаспер! - позвала она, собравшись с силами. - Гаспер, где ты, пропащая душа?
За живой изгородью, окружавшей дом, раздался шорох и настороженный шепоток. Через секунду из-за ровно подстриженных когда-то, а теперь обросших, похожих на лысеющих ежей, кустиков высунулись два довольных мальчишечьих лица. Смотреть на них без улыбки не смог бы даже самый угрюмый и злой человек. Зов Эльды отвлек этих двоих пострелят от какой-то очередной шалости, и, хоть они и обратили внимание к женщине, мысли их и не думали отвлекаться от важных детских затей.
- Я тут, мама! - весело откликнулся один из них.
Гаспер был больше похож на отца. Сколько бы Эльда не разглядывала сына, придирчиво выискивая хоть какие свои черты, он видела лишь маленького Аллера. У Гаспера были вьющиеся длинные волосы, чернее куска угля, которые Эльда заботливо зачесывала к затылку и закрепляла древесным воском каждый день, худощавое лицо с острыми скулами и, самое главное - взгляд темно-карих глаз. Пронзительный, сверлящий, холодный, когда мальчик сердился. Взрослых он настораживал, а детей пугал. Но, когда Гаспер веселился и радовался, не возможно было найти иного, более глубоко источника тепла и любви, чем его темные глаза. И это, наверное, было единственное, что Гаспер унаследовал от матери. Он умел смеяться.
Его приятелем оказался восьмилетний парнишка в выцветшей, местами изодранной одежде, с всклокоченными волосами цвета соломы и глазами, голубыми, как весеннее небо, пухлощекий и толстопалый. Мальчишку звали Териз, он был четвертым из шестерых детей местного пекаря. Его отец с головой ушел в дела, чтобы прокормить семью, все время матери отнимали недавно появившиеся на свет близнецы. Теризу почти не доставалось родительского внимания, предоставленный сам себе, он домой забегал только для того, чтобы поесть и выспаться, а все остальное время проводил на улицах города, общаясь, как со взрослыми, так и с детьми. Он был хитер и проворен, любил пошутить, но никогда не делал этого во зло, был отзывчив и не избалован. Люди любили его за это и, часто, просто так, за хорошее настроение, клали в карманы его широких, но коротковатых штанишек, кто сладкую плюшку, кто конфету, кто спелое яблоко, а кто и монетку. Он всегда брал, но никогда не попрошайничал.
- Иди обедать, гулена, - позвала Эльда, - и не забудь Териза пригласить.
- Бегу! - отозвался мальчик и снова спрятался за кустами.
Эльда отошла от окна, вздохнула глубоко, почувствовала, как неохотно, но спадает с плеч и груди нелегкий покров печали. Был сын, было то, ради чего стоило жить.
И вдруг сердце, только ощутившее прелесть покоя, неистово заметалось в груди, забилось о ребра, как пойманная дикая птаха о прутья клети. Перед глазами разбежались в разные стороны ломаные круги, грудь сдавило. Эльда покачнулась на ослабевших в одно мгновение ногах, чуть не упала. Но спас подоконник. Женщина оперлась на него, но сил устоять все же не было. Эльда медленно осела на пол.
Дышала она через силу. Боль, будто не простив ей минутной радости, размозжила внутренности и рассекла чрево Эльды раскаленным ножом. Женщина застонала – вскрикнуть не хватило воздуха.
Голова кружилась в пьяном танце, в горле встала тошнота, и, задерживая ее, Эльда прикрыла рот ладонью, стиснула зубы, будто это могло помочь перетерпеть мучения. Только когда маленькие детские руки обхватили ее шею, а испуганный, чуть ли не плачущий голосок заныл в ухо: «Мама, мамочка, что с тобой?», Эльда смогла собраться с мыслями.
- Ничего, Гаспер, не волнуйся, - поднатужившись, промолвила она.
Гаспер словно не верил ее словам, от страха, вцепился в материнское предплечье, заглянул уже увлажнившимися глазами в ее лицо, ища честного ответа.
Боль несколько отступила, из рвущей превратилась в ноющую, но сил подняться, по-прежнему не находилось. Эльда взглянула на сына, слабо улыбнулась, надеясь обмануть.
- Ну, чего ты так переполошился, Гаспер, - ласково промолвила она и провела ладонью по жестким волосам сына, - еще ничего страшного с твоей мамой не случилось, а ты сразу в слезы. Ты же мужчина, а мужчины не плачут.
- Тебе больно, - не столько спросил, сколько подтвердил он, - это он тебя мучает? Ты скажи ему, что если он тебя будет обижать, я не буду с ним дружить!
И в наивных глазах мальчика мелькнула недетская серьезность и ожесточенность, насторожившая Эльду.
- Нет, Гаспер, ребенок тут ни при чем, - сказала она без напущенной мягкости, понимая, что сына уже не проведешь, - не надо его винить. Мне уже намного лучше. Давай-ка лучше обедать. Еда всем сил прибавит.
Эльда снова оперлась на подоконник, помедлила мгновение, отдышавшись, и поднялась. Ноги все еще плохо слушались, дрожали от напряжения, гудели. Все, что могла Эльда, это кое-как добраться до стула возле обеденного стола и бессильно опуститься на него. Есть не хотелось, однако надо было, иначе Гаспер, глядя на мать, сам бы ложку в рот не взял.
Только тогда Эльда заметила Териза. Всегда шустрый и решительный мальчик стоял на пороге комнаты, неловко топтался на месте, по-видимому, стыдясь того, что стал случайным свидетелем приступа Эльды.
- Извините, - пролепетал он, когда понял, что на него обратили внимание, - но к вам надо бы лекаря позвать. Я просто знаю. У мамы, было похоже.
- С мамой все будет хорошо! - крикнул Гаспер, не желая дослушивать страшных уху слов, прижался щекой к Эльде и одарил Териза ненавидящим взглядом.
- Гаспер, не надо кричать, - остудила пыл сына Эльда, - Териз же хочет помочь. И надо быть ему за это благодарным. Териз, - обратилась она к маленькому гостю, - садись за стол, пообедай с нами. Я сегодня напекла пирогов, но боюсь нам с Гаспером не съесть всего.
Мальчик не заставил себя уговаривать, мгновенно позабыл об обидных словах Гаспера, проворно подскочил к столу, уселся и, предвкушая, потер ладони. Гаспер, угрюмый и недовольный, молча уселся возле, вяло поболтал ложкой в тарелке супа.
И вдруг по дому пробежал сквозняк. Он взбил длинные волнистые пряди Эльды и выскользнул в окно.
