Глава 29
Не зря он думал, что эта встреча станет особенной. На этот раз не только светлая, но и он сам разоткровенничался сверх всякой меры. Настолько впечатлился её проникновенными речами и горячим энтузиазмом?.. Может, его подкупила та честность и непосредственность, с которой она высказывала своё мнение? Или так подействовала её потенциальная готовность встать на его защиту, хотя и отягчённая условностями и сомнениями? Почему он пожелал вдруг поделиться собственными переживаниями? Было ли это ответной реакцией на искренность Векаты или ему захотелось попытаться с её помощью докопаться до истины, которая и породила в конечном итоге их странный, противоестественный контакт? А сколькими приятными словами одарила его ангел напоследок... Осыпала, как из рога изобилия. И всё это с такой теплотой, с такой лучистой улыбкой, с таким сияющим взглядом, таким мягким располагающим голосом...
Хайрэс никогда бы не подумал, что кто-то из светлых способен так на него смотреть и так с ним говорить. Кроме Акрилики, возле которой он старательно и обходительно нарезал круги и плёл сети, чтобы добиться её расположения и заставить вытащить его из осточертевшей клетки. Но когда он впервые обратился к ней, она и предположить не могла, кто он на самом деле, а потому не боялась и не испытывала к нему отвращения. Он постарался втереться в доверие и привязать её к себе прежде, чем она спохватится, чтобы, когда правда-таки всплывёт наружу (а как иначе привести Акрилику в Сумрачную долину?..), она уже не сумела убежать, удерживаемая чувствами симпатии, жалости и долга перед тем, на кого она положилась и кто утешил её в трудный момент. Да, это была долгая и сложная партия, но он с блеском выиграл её, до конца прикрываясь маской благочестия и осторожно дёргая за ниточки показного самоотречения, вполне искреннего отчаяния и незаметного давления на совесть. Свитая изо лжи и фальши паутина прекрасно сработала, привязав к нему ангела, любовь которой была лишь необходимым инструментом обретения вожделенной свободы. Но больше её чувства ничего для него не значили. Только конкретная выгода, лишённая какой-то там эмпатии и эмоциональной подоплёки с его стороны. Голый расчёт, построенный на логике и смутных представлениях о ценностях и психологии светлых.
Но с Векатой разыгрывать театр одного актёра не имело ни малейшего смысла. Что могла дать ему, уже вырвавшемуся на волю и восполнившему силы наследнику Тьмы, самая обыкновенная светлая? Разве что амулет, который куда проще получить в бою (необязательно честном, к слову), чем выводить замысловатые пируэты вокруг да около, загораживаясь не очень удобным ему контрактом и растрачивая драгоценные энергию и время на её проповеди и, тем более, на провальные попытки воплотить их в реальность. Но ему не нужен был её медальон. По крайней мере, в данный момент и настолько остро. И невзирая на то, что ни он сам, ни она не сумели дать ответ, что за смутная тоска глодала его существо, но именно эта светлая стала единственным средством борьбы с ней. Она, конечно, не знала этого, и относилась к наследнику Тьмы, как он того заслуживал: с недоверием, презрением, опасением, отторжением, раздражением... Она прекрасно понимала, с кем имеет дело, не сомневалась в его порочности и, разумеется, не надеялась его перевоспитать. И Хайрэс не собирался разубеждать её. Зачем? Какая разница, что думает о нём какой-то ангел, встречи с которым всего-навсего способ восстановить некое подобие душевного равновесия? Да наплевать. Он и вёл себя соответствующе, не утруждаясь тем, чтобы казаться милым и понимающим собеседником. Он ёрничал, язвил и ехидничал, выводил её на эмоции и постоянно спорил с ней, разбивая её праведные аргументы циничной логикой и безразличным равнодушием. В открытую, правда, не хамил, более или менее устойчивые рамки приличий соблюдал, беспрестанно балансируя между реальной заинтересованностью и ироничной снисходительностью. Веката и так должна была гордиться – он общался с ней почти как с равной, хотя уж со светлыми политес можно не разводить – внезапной подлянкой со спины не аукнется. Она же всегда оставалась серьёзной, пусть и не слишком вежливой, вопреки распространённым стереотипам о сдержанности и деликатности белокрылых святош. Даже будучи убеждённой в обречённости нелепой затеи, она продолжала говорить с ним, подробно описывая и объясняя то, во что верила всем сердцем. Наверное, как раз благодаря её неотступной преданности идеалам он тоже попытался увидеть и проверить, в чём же их великая ценность.
В какой момент всё изменилось?.. Должно быть, когда он разошёлся настолько, что принялся разбираться с проблемами смертных. Да, именно в тот день он впервые ощутил тот странный отголосок трепетного единения, который так зацепил его и пробудил желание испытать его ещё раз... Их диалоги как будто перешли в несколько иную плоскость, в которой он стал внимательнее к словам и настроению собеседницы, потому что лишь этот ориентир мог дать ему то, чего он хотел. Нет, он был верен себе и по-прежнему не спешил соглашаться с ней или признавать её правоту, продолжал подначивать её и отпускать саркастичные комментарии, но всё же учился сдерживаться и больше прислушиваться к ней. Веката постепенно переставала быть исключительно способом сбежать от бередящей тревоги и начала превращаться в источник неизведанных, но притягательных эмоций. Приятных эмоций. И всё пошло по нарастающей: согласие на перенос встречи вследствие нежелания потерять обретшее новую ценность общение; неожиданная злость на того, кто причинил светлой вред и едва не прикончил её; удивительное ликование от доверия земного зверя; её извинения и благодатное лечение; обещание не убивать её и спасение её жизни (с довеском в виде Альта, из-за которого она и ввязалась в априори проигрышную баталию); её слова о том, что она тоже хотела бы защитить его... И их проникновение прощание, когда оба расходились если не друзьями, то, по крайней мере, приятелями, но уж никак не врагами.
Можно ли сказать, что он стремился к этому? Определённо нет. В начале их общения уж точно. Однако когда их отношения стали меняться, перерастая во что-то большее, чем пустая болтовня, уже не отказался бы от её расположения. Но и гоняться за ним не намеревался. И всё-таки она признала его. Поверила в него. А он... а он поверил ей. И сам поразился, что способен на что-то подобное. На искренний интерес к кому-то, на симпатию, на желание проводить с кем-то время, на воодушевление и радость от чьих-то тёплых слов. Подлинное открытие для него, считавшего себя закоренелым образцом непробиваемой чёрствости. И всё это настоящее, не притворное, не напускное, не отыгранное на публику... а потому такое необыкновенно-фантастическое в его привычном мире лицемерия. Всё это ничего ему не несёт – никаких выгод, никаких преференций. Только эмоции. Похожие на глоток свежего воздуха; будоражащие кровь, но не имеющие ничего общего с адреналином яростных схваток и наслаждением кровавыми поединками; пробуждающие в нём жажду не то что-то делать, не то куда-то лететь, не то что-то искать... Совершенно невообразимые ощущения, которых он ни в коем случае не хочет лишаться. Что-то похожее он испытал в миг, когда Акрилика освободила его, и чувствовал в первые дни после побега из Сумрачной долины. Однако тогда его состояние естественно объяснялось упоением наконец-то обретённой независимостью. Но теперь на нём нет кандалов, да и унылая тюрьма давно осталась позади. Так откуда же это ощущение вольной жизни, если доселе его ничто не ограничивало?..
Хайрэс мог размышлять о произошедшем до бесконечности, прокручивая в голове диалоги с Векатой и анализируя собственные впечатления. И учитывая, что более важных и насущных дел не подворачивалось, самокопанием он занимался долго и упорно. Несмотря на брошенное при встрече с Рэмином упоминание о том, что он скоро вернётся в ряды бойцов, Хайрэс не торопился воплощать его в реальность, ибо не чувствовал абсолютно никакого желания крутиться в обществе сородичей после задушевных бесед с Векатой. В его обыкновенном окружении нечего и мечтать хотя бы на секунду приподнять маску надменного безразличия. Живя среди хищников, нужно самому быть хищником (или очень качественно казаться), иначе тебя попросту растерзают, растопчут, уничтожат... А сейчас ему как никогда не хотелось погружаться в алчно-жестокий круговорот подлостей, лжи и убийств. Хотелось чего-то иного... чего-то, что забрезжило в диалогах с ангелом и чего он никогда не нашёл бы среди демонов. Да и потом, после дуэли с Дамаском у него появилось железное оправдание вопиющему бездействию. Рэвайна вон как удивилась, встретив его. Должно быть, все, кто видел поединок или слышал о нём, полагают, что он до сих пор не оправился и не высовывает хвост из убежища, зализывая раны. Нет, он и впрямь проводил там значительную часть времени (особенно после столкновения с Рэвайной), однако успел уже достаточно восстановиться, чтобы заниматься чем-то более любопытным, чем неумелое самолечение. Не без помощи Векаты, разумеется, но физически он уже давно готов на новые свершения. Однако настроя никакого.
И всё же сутки напролёт торчать в одном и том же месте ужасно надоедало. Бесцельное безделье, сперва служившее необходимой передышкой и отдыхом между кружащими голову впечатлениями и опасными схватками, вскоре превратилось в скучное убивание времени. Хайрэс понял, что дальше так продолжаться не может: пора или наведаться на Землю, чтобы покапать на мозги смертным, или заявить о себе в Аду, возвещая, что он опять бодр, работоспособен и готов к очередному рейду. Оттягивая неизбежный момент погружения в атмосферу родной братии себе подобных, наследник Тьмы махнул в подлунный мир. Однако подзуживать людей уже не казалось таким весёлым занятием. Каждый раз, кладя ладонь на плечо человека, он невольно вспоминал, что за этого представителя Homo sapiens (в коем «sapiens» – невесть по чьей глумливой шутке затесавшееся преувеличение) Веката отдала бы жизнь. Вот как после такого убеждать его подставить коллегу, собравшегося запрыгнуть на тёплое местечко, или раздувать его гнев на занудливую мать, опять приставшую с искренней, но раздражающе удушливой заботой? Ведь он прекрасно знает, к чему ведут подобные шаги смертного – к бездонной, непроницаемо-чёрной пропасти вечного рабства Тьме, питающего амулеты демонов. Да и вообще люди с их глупостями и мелкими проблемами, раздутыми до размеров упитанного слона, ему порядком опостылели, ещё когда он носился среди них, проверяя слова Векаты о сочувствии и радости взаимопомощи.
Покрутившись несколько дней на Земле и придя к неутешительному выводу, что здесь немногим лучше, чем в его уединенной обители, Хайрэс без особых надежд отправился обратно в Ад. Сообщение о том, что наследник Тьмы, наконец, возобновляет батальную деятельность, его соратники встретили сдержанно. То ли им и впрямь всё равно, с кем рядом мечом размахивать, то ли их молчание было данью приличию, скрывавшей недовольство по поводу потенциальной обязанности прикрыть его в случае острой нужды, то ли они уже мысленно прикидывали, на какую добычу можно рассчитывать с неуязвимым участником.
Первый же вылет назначили на утро того дня, в который Хайрэс должен был увидеться с Векатой, если бы их контракт не закончился. Он уже хотел открыть рот, чтобы объявить, что никуда в такой час не собирается и что у него собственные неотложные планы, но вовремя спохватился. Никуда ему уже не надо. Что-то неприятно отозвалось в груди эхом странной опустошённости. Оказывается, он уже успел привыкнуть к их еженедельным свиданиям, и теперь становилось как-то не по себе при мысли, что больше они не состоятся. Нечего больше ждать, не к чему готовиться... Умом он это понимал, но, увы, непокорным эмоциям глубоко наплевать на доводы рассудка. И всё же забавно, что его задание выпадает именно на время их встречи. Совсем как у Векаты, которая ради будущей миссии рисковала неисполнением договора. Вот только он забил бы на все предписания руководства и отвертелся, а она поступила так, как должно. С другой стороны, чему удивляться – светлая, как-никак. Ответственная, альтруистичная, правильная до зубовного скрежета...
Чувство бессмысленности происходящего не покидало его ни на минуту. Зачем он шатается по преисподней и слушает, как будут распределяться силы в их отряде, если им встретятся светлые? Зачем вместе с остальными летит на Землю и устраивается в засаде? Зачем он здесь, когда мог быть за сотни километров, на знакомом до последнего камешка пустыре вместе с той, на чьих собратьев сегодня охотится? «Забудь об этом», – приказал он себе, пытаясь сосредоточиться на импульсах окружающего пространства – не мелькнёт ли где сигнал, возвещающий о приближении ангела. Но бесполезно. Можно ещё усмирить мысли и развернуть их в другое русло, но как заткнуть поселившуюся в сердце ноющую занозу холодной покинутости? Ещё и рейд, как на зло, оказался на редкость унылым: светлые в оккупированном районе так и не появились. То ли информаторы где-то накосячили, то ли их противники резко сменили планы, но, как бы то ни было, томительно тянувшиеся часы от этого менее однообразными не становились.
Зря Хайрэс надеялся, что возвращение к привычной жизни поможет восстановить утерянное душевное равновесие. Был ли он занят делом или бесцельно бродил по Адским пустошам, тоска не отпускала. Мир вокруг, который он ещё недавно вбирал всем существом и вдыхал полной грудью, потускнел и отдавал теперь гнетущей затхлостью тесной темницы. Темницы его собственного «я». Почему-то казалось, что он упёрся в безнадёжный тупик. Затеплившийся было в груди огонёк ярких желаний и новых стремлений быстро угасал и отчаянно коптил смрадным дымом бессильной хандры, как будто ему не хватало кислорода, чтобы продолжать согревать наследника Тьмы и расцвечивать его времяпрепровождение красками. Хайрэс всячески старался вытянуть себя из угрюмо-отрешённого состояния, однако ничто не увлекало его и не отзывалось в нём не то что удовольствием, но хотя бы малейшей заинтересованностью.
Серые дни вяло сменяли друг друга, одинаково скучные и бестолковые. Его отряд уже успел пару раз сцепиться с группой светлых, однако и битва не развеяла его меланхолии. Внимательно скользнув глазами по врагам и отметив, что Векаты среди них нет, Хайрэс, оживившийся было при их появлении, опять помрачнел и, отлетев чуть в сторону, приготовился к схватке. Вопреки обыкновению наследник Тьмы не лез в гущу событий и держал пассивную оборону, стараясь не столько достать противника, сколько не подпустить его к себе и избежать ранений. Учитывая, что ангелы редко нападают первыми, да ещё и на тех, кто не пытается им навредить, светлые сосредоточились на его сородичах и большого внимания к нему не выказывали. Лишь иногда кто-нибудь из них окидывал его подозрительным взглядом, словно в раздумьях, не затевает ли он какой внезапной пакости, но потом, видимо, не уловив от него активных магических импульсов, переключался на тех, кто представлял для него непосредственную угрозу.
– Что-то ты совсем потерял хватку, – усмехнулся Рэмин после очередной стычки.
