Гань Лу молчал, не меняя позы, и когда его величество снова заговорил, его голос прозвучал мягче: – Говоришь, Соньши подозревала, что её кто-то травит? Тебе ли не знать, что беременные женщины частенько плохо соображают. Тебе не стоило идти у неё на поводу.
– Ничтожный заслуживает смерти за то, что прогневал ваше величество и осмеливается настаивать на своём, – Гань Лу наконец поднял голову. – Однако в чай госпожи была добавлена материна трава, и я могу это доказать.
Милость верховный владыка сменил на грозу:
Страждет от гнева его весь народ наш внизу.
Сходное с истинным слово не выйдет из уст.
Так и расчёт недалёк, что ты строишь, и пуст.
«Нет мудреца и опоры!» — ты скажешь в ответ?
Только воистину правды в речах твоих нет —
Этот расчёт, что построил ты, вновь недалёк!
В слове моём оттого и великий упрёк.
Ши Цзин (III, II, 10)
От гнева императора сотрясался дворец. Придворные ходили на цыпочках, а слуги и вовсе забыли, как дышать. Среди императорских наложниц ходили самые невероятные слухи, передаваемые исключительно шёпотом и с оглядкой. И, выходя на прогулку в сады, либо пробегая по Внутреннему дворцу по делам, все старательно отводили взгляды от дворца Полдень, окружённого плотным кольцом дворцовой стражи.
После того, как сначала состоящий при императоре личный лекарь, а потом и лекарь, приглашённый из города, один за другим подтвердили наличие в заварке материной травы и то, какое действие она производит на организм беременной женщины, говорят, началось что-то неописуемое. Императрица со всей своей свитой была арестована тотчас же. Император орал на неё так, что, по слухам, кое-кто из дам и служанок сразу же попадал в обморок, да и самой Эльм Илмин потребовалась помощь всё того же императорского лекаря. Но сердце его величества не смягчилось ни на йоту. В столицу полетел указ об аресте гаремной Службы врачевания в полном составе, а также всех оставшихся во дворце слуг императрицы, и о начале следствия. А следом за врачами под арестом оказались и ван Эльм со всеми чадами и домочадцами – эти уже просто по факту родства с преступницей. И когда император вернулся в Таюнь, его уже ждали первые признательные показания.
Но всё это я узнала позже, ибо большую часть грозы провалялась в постели во дворце Успокоения Души. Отравители не поскупились – через некоторое время уже остановившееся было кровотечение возобновилось, и к тому же у меня начался бред. То мне казалось, что я блуждаю по Украшенному Цветами Светлому дворцу, пустому, холодному и тёмному. При этом с меня градом течёт пот, но я всё никак не могу найти выхода из перетекающих друг в друга залов. То я вдруг отрывалась от пола и прямо сквозь крышу взмывала в тёмные грозовые облака с ледяным дождём. Я видела черепичные крыши дворца под собой, они кружились, или это я кружилась, словно листок в торнадо. А потом я начала падать, опять провалилась сквозь черепицу и оказалась в большом зрительном зале со сценой и бархатными креслами. На сцене стоял человек в маске, чёрном камзоле европейского кроя и белых чулках на всю длину ноги. В руках у человека был череп.
– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – патетически вопрошал человек, обращаясь к черепу. Ворот одежды вдруг сдавил мне горло, мои ноги опять оторвались от пола, и я не сразу поняла, что это гигантская минутная стрелка подцепила меня за шиворот и тащит вверх, к цифре «двенадцать» огромного циферблата. На неподвижной часовой стрелке у цифры «три» сидел облачённый в фиолетовый халат гном, болтал ножкой и мерзко хихикал. Его хихиканье отдавалось в ушах, смешиваясь с назойливым тиканьем. Тиканье ещё долгое время преследовало меня, даже когда циферблат уже давно растворился в мокром тумане.
Когда я наконец пришла в себя, дежурившие у моей постели Гань Лу и служанки вздохнули с таким облегчением, что я заподозрила: не проснись я, и у них всех был не нулевой шанс отправиться к Жёлтым ключам следом за мной. Заподозрила я это, впрочем, тоже позже, потому что в тот момент все мои путающиеся мысли занимала жажда. Мне дали напиться, и я снова отключилась, на этот раз, слава богу, без бреда. И так повторялось несколько раз. В конце концов я перестала терять сознание через несколько минут после того, как приходила в себя, но всё равно меня преследовала сонливость, а слабость была такая, что я буквально не могла оторвать голову от подушки. А если пыталась пошевелить рукой, то казалось, что к ней привязали пудовую гирю.
И потому я далеко не сразу осознала, что среди хлопочущих вокруг меня девушек нет Усин. А осознав, далеко не сразу задалась вопросом, куда она подевалась.
– Где Усин? – спросила я у служанки, принёсшей мне жирного мясного супа. Та отвела глаза и пробормотала, что госпоже Драгоценной супруге нельзя волноваться. Но если она пыталась таким образом успокоить меня, то добилась прямо противоположного – я встревожилась.
– Где она? Ну? Неужели это так трудно – ответить на один вопрос?
Служанка опять отвела глаза, ещё парочка маячивших за ней тоже старательно прятали взгляды.
– Так, – я попыталась сесть. Это было трудно, но я бы справилась, когда б эти дурочки не кинулись укладывать меня обратно, пища, что госпоже нельзя вставать. Я попыталась рявкнуть, хотя получилось совсем не впечатляюще, и пригрозила, что не съем ни ложки, пока они не расскажут, что случилось с моей подругой. Самой храброй, как ни странно, оказалась Мейхи.
– Сестра Усин арестована, госпожа Соньши, – присев, сообщила она. – Её увели ещё три дня назад.
– Что?!
– Госпожа Драгоценная супруга, вам нельзя волноваться, – снова завели свою шарманку остальные, одновременно углом рта шипя на Мейхи за длинный язык. Пришлось прервать это кудахтанье:
– А ну, тихо! Немедленно позовите лекаря Ганя.
Приказ был тут же охотно выполнен – видимо, девушки понадеялись на авторитет лекаря и были рады переложить на него объяснение с беспокойной госпожой. Гань Лу, повторив, что мне нельзя волноваться, подтвердил, что да, Усин арестована. Оказывается, она была чуть ли не главной исполнительницей преступных замыслов императрицы – во всяком случае, той их части, что касалась меня.
– Но это же бред! – высказалась я, однако лекарь лишь развёл руками. И правда, чего это я к нему пристаю, не он же, в конце концов, отдал приказ об аресте. Но императрица даже из заключения ухитрилась достать меня, и весьма болезненно, чтоб ей все неродившиеся по её вине младенцы каждую ночь во сне являлись…
– Её ещё не казнили?
– Следствие ещё не закончено, госпожа Луй, приговоры же будут вынесены после его окончания.
– Хорошо, – значит, какое-то время ещё есть. – Понимаю, что вы многого не знаете, но всё же – ваше предположение, сколько следствие ещё будет продолжаться?
– Едва ли долго, – вздохнул господин Гань. – Собственно, с ним уже всё ясно, вопрос пока лишь в том, сколько человек было вовлечено и всех ли выявили.
– Понятно… Как скоро я смогу встать?
Разумеется, лекарь тут же замахал руками и запретил даже думать о том, чтобы покинуть постель в ближайшую неделю как минимум. Но я иногда становлюсь очень упрямой. Риск? Да, он есть, плохое со мной может случиться, а может, и не случиться. А вот Усин, если ей не помочь, пойдёт на плаху без вариантов. Мне когда-то просто невероятно повезло выскочить из мясорубки местного «правосудия» живой и невредимой, но сейчас император явно не в том состоянии, чтобы мыслить здраво.
И потому, отослав врача, я всё же заставила себя съесть этот чёртов суп – надо набираться сил как можно скорее. После чего выгнала остальных слуг, заявив, что они помешают мне спать, и, оставшись в одиночестве, первым делом попыталась подняться. Ноги противно дрожали, но мне всё же удалось пройти от кровати вдоль стены и обратно. Лиха беда начало. Потом я вспомнила об ещё одном очевидном способе решения проблемы, хлопнула себя по лбу, позвала незамедлительно прибежавших девушек, дежуривших в соседней комнате, и велела принести бумагу, кисть и тушь.
Однако ответа на моё послание не было, хотя гонец мог бы обернуться за пару часов. Три дня я ещё ждала, безропотно выполняя все предписания, а на четвёртый приказала одеть меня и заложить карету. Гань Лу сперва попытался буквально лечь поперёк порога, повторяя, что я погублю и себя, и его, но когда я пригрозила, что прикажу слугам вытащить его и запереть, а если и они откажутся повиноваться, то будут выпороты, сдался.
– Слуг бы пожалели, госпожа Драгоценная супруга, – угрюмо буркнул он, поднимаясь. – Им и так досталось от дознавателей. Кое-кто ещё лечится.
– В каком смысле – лечится? – заинтересовалась я. Оказалось, что в самом прямом – пока я валялась в бреду, допросу с пристрастием, а попросту говоря, пытке, моя прислуга подверглась вся, до последнего человека. Даже странно, что оговорила себя одна Усин. Теперь понятно, почему у них всех такой пришибленный вид, отнюдь не в переживаниях за меня дело. Я ужаснулась и велела позвать своего казначея, чтобы он выдал всем по крупной денежной сумме. Ничем другим я пережитое ими компенсировать не могла.
Лекарь напросился сесть в одну карету со мной, чтобы в случае чего оказать мне помощь незамедлительно, и я не стала возражать. Третьей, обеспечивающей приличия, стала Мейхи – мне как-то незаметно начала весьма импонировать её молчаливая выдержка. Гань Лу всю дорогу мрачно молчал, всем своим видом выражая неодобрение и дурные предчувствия, но мои мысли были заняты предстоящим разговором с его величеством.
Путешествие я перенесла в целом неплохо, хотя, когда я вылезла из кареты за дворцовыми воротами Благодарности и Процветания, то поняла, что меня изрядно пошатывает. К счастью, один из евнухов выехал вперёд, едва только мы оказались в Таюне, так что меня сразу же ждал паланкин. Но по бесконечным ступеням дворца Великого Превосходства Гань Лу и Мейхи провели меня под руки. Император вышел, чтоб не сказать выбежал мне навстречу, едва ему доложили о моём появлении.
– Что это? Что ты тут делаешь, Соньши? Тебе нужно лежать! Гань Лу, ты посмел нарушить мою волю?
– Не гневайтесь на него, ваше величество, он пытался меня не пустить, я его заставила, – попросила я, и сразу же перешла к главному: – Ваше величество, моя служанка, Луй Усин… Это какая-то ошибка! Кто угодно, но не она!
Иочжун помолчал, хмурясь, покачал головой, и заговорил успокаивающим мягким тоном:
– Тебе не стоило приезжать из-за неё. Знаю, бывает трудно поверить в предательство, но эта девка не стоит твоих усилий, поверь. Она предала тебя и совершила измену, и уже в этом призналась.
– Под пыткой! Ваше величество, это самооговор. Человек, терзаемый болью и страхом, может признаться в чём угодно, лишь бы это прекратить.
– Да не так уж её и пытали. На неё, не сговариваясь, показали и императрица, – Иочжун скривился, словно само это слово отдавало невероятной горечью, – и Юнэ Маней, и Фао Та, глава Службы врачевания. Именно ей он передавал снадобья, которые она подмешивала в твои благовония. Ты знаешь, что она ставила их тебе в спальню ещё весной, перед первым твоим выкидышем? Она и сама это рассказала, в мельчайших подробностях, раньше, чем её спросили. Я сам сперва думал, что на ней только чай, но нет, всё оказалось хуже.
– Она просто слышала, как… – я запнулась. Я хотела сказать: «Она просто слышала, как Гань Лу говорил о благовониях», но как раз в этот момент я вспомнила – а ведь Усин-то при том разговоре не присутствовала. Я тогда отослала её, желая побыть в одиночестве, и она, как и остальная свита, ждала на значительном расстоянии от облюбованной мной беседки, так что отчитывался Гань Лу только мне. А потом я просто попросила слуг не зажигать благовоний вообще, никаких, мотивируя это возросшей чувствительностью к запахам. И даже не особенно кривила душой при этом.
– Лекарь Гань, – я повернулась к врачу, – вы кому-нибудь говорили о благовониях, которые нашли у меня?
– Нет, госпожа Драгоценная супруга. Я никому не передаю содержание своих разговоров с пациентами.
– Иди к себе, ляг, – напомнил о себе император. – Скоро всё это закончится. А тебе надо набираться сил.
– Но как же… Мы же были сёстрами…
– Подлый люд, – сказал его величество таким тоном, словно это всё объясняло. – Императрица взяла её отца на службу в Отдел экипажей, и зятя, мужа сестры – на поставки в Отдел кушаний.
– Так может, – ухватилась я за возможность оправдать подругу, – она угрожала семье Усин, если та не подчинится?
– Да уж не без того.
– Но тогда Усин не так уж и виновна! Почтение к родителям – первая добродетель…
– Что значит – не так уж и виновна? Верность императору превыше всего. И она, и её семейство – они все обязаны, если того требует долг, пожертвовать всем, в том числе и жизнью, ради блага престола и империи. Твоя слуга пренебрегла своим долгом и должна за это заплатить.
Я молчала, чувствуя себя полностью подавленной. Император не выглядел озлобленным или хотя бы раздражённым, видно было, что его решение вполне взвешено, это не порыв, не ослепляющая ярость. И я не видела способа поколебать его уверенность в своей правоте.
– Ваше величество, я молю о милосердии, – тихо сказала я.
– Нет, добрая моя девочка. Если бы речь шла только о тебе – может, я и прислушался бы. Но она покусилась на драконью кровь, на моих детей. И я не хочу, да и не имею права спустить такое с рук.
И я поняла – всё. Просить дальше всё равно, что биться головой о каменную стену. Расшибёшь голову в лепёшку, а стене хоть бы хны. Оставалось утешаться лишь тем, что я сделала всё, что могла. Так себе утешение, если честно.
– Эльмы… – император снова скривился, словно у него болел зуб, и отвернулся. – Императрица отравила всё, до чего смогла дотянуться. Теперь я понимаю, отчего Тайрен вырос таким… Я слишком мало уделял ему внимания, понадеялся на его мать. А эта семейка и рада стараться. Ну, ничего, хотя бы теперь я покончу с этой заразой. Весь род до девятого колена, как и завещали предки. Чтобы и память о них исчезла.
Я приоткрыла рот. Голос императора прозвучал настолько обыденно, что до меня не сразу дошёл страшный смысл его слов.
– До… девятого колена?
– Так и надлежит поступать с изменниками. Пусть это послужит уроком всем остальным.
Я судорожно вздохнула. До девятого колена?! Это сколько же человек? Ладно, смерти самого вана Лэя я не слишком бы огорчилась. И даже смерти его сыночков, хотя этим двоим мне и предъявить-то особо нечего, кроме парочки обидных слов, сказанных когда-то в адрес комнатной девушки императрицы. Но остальные?.. Жена Эльма? Дочери? Наложницы? Говорят, одна из них недавно родила ещё одного мальчика, ван всё ещё вполне крепок. Младенца тоже под нож?! А прочая родня, дети, старики?..
– Ваше величество!
– Что?
– Умоляю! – я оттолкнула державшую меня под локоть Мейхи и бросилась на колени, схватившись за императорский рукав. – Не трогайте их! Они ничего не делали, они вас не предавали!
– Соньши, дурную траву вырывают с корнем…
– Но ваше величество! И на добром дереве бывают кислые сливы! Императрица предала не только драконью кровь, она предала весь свой род! Дайте им шанс!
Странно, когда я ехала сюда, то казалась себе спокойной, как танк, и столь же целеустремлённой.
– Ничтожный заслуживает смерти за то, что прогневал ваше величество и осмеливается настаивать на своём, – Гань Лу наконец поднял голову. – Однако в чай госпожи была добавлена материна трава, и я могу это доказать.
Глава 22
Милость верховный владыка сменил на грозу:
Страждет от гнева его весь народ наш внизу.
Сходное с истинным слово не выйдет из уст.
Так и расчёт недалёк, что ты строишь, и пуст.
«Нет мудреца и опоры!» — ты скажешь в ответ?
Только воистину правды в речах твоих нет —
Этот расчёт, что построил ты, вновь недалёк!
В слове моём оттого и великий упрёк.
Ши Цзин (III, II, 10)
От гнева императора сотрясался дворец. Придворные ходили на цыпочках, а слуги и вовсе забыли, как дышать. Среди императорских наложниц ходили самые невероятные слухи, передаваемые исключительно шёпотом и с оглядкой. И, выходя на прогулку в сады, либо пробегая по Внутреннему дворцу по делам, все старательно отводили взгляды от дворца Полдень, окружённого плотным кольцом дворцовой стражи.
После того, как сначала состоящий при императоре личный лекарь, а потом и лекарь, приглашённый из города, один за другим подтвердили наличие в заварке материной травы и то, какое действие она производит на организм беременной женщины, говорят, началось что-то неописуемое. Императрица со всей своей свитой была арестована тотчас же. Император орал на неё так, что, по слухам, кое-кто из дам и служанок сразу же попадал в обморок, да и самой Эльм Илмин потребовалась помощь всё того же императорского лекаря. Но сердце его величества не смягчилось ни на йоту. В столицу полетел указ об аресте гаремной Службы врачевания в полном составе, а также всех оставшихся во дворце слуг императрицы, и о начале следствия. А следом за врачами под арестом оказались и ван Эльм со всеми чадами и домочадцами – эти уже просто по факту родства с преступницей. И когда император вернулся в Таюнь, его уже ждали первые признательные показания.
Но всё это я узнала позже, ибо большую часть грозы провалялась в постели во дворце Успокоения Души. Отравители не поскупились – через некоторое время уже остановившееся было кровотечение возобновилось, и к тому же у меня начался бред. То мне казалось, что я блуждаю по Украшенному Цветами Светлому дворцу, пустому, холодному и тёмному. При этом с меня градом течёт пот, но я всё никак не могу найти выхода из перетекающих друг в друга залов. То я вдруг отрывалась от пола и прямо сквозь крышу взмывала в тёмные грозовые облака с ледяным дождём. Я видела черепичные крыши дворца под собой, они кружились, или это я кружилась, словно листок в торнадо. А потом я начала падать, опять провалилась сквозь черепицу и оказалась в большом зрительном зале со сценой и бархатными креслами. На сцене стоял человек в маске, чёрном камзоле европейского кроя и белых чулках на всю длину ноги. В руках у человека был череп.
– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – патетически вопрошал человек, обращаясь к черепу. Ворот одежды вдруг сдавил мне горло, мои ноги опять оторвались от пола, и я не сразу поняла, что это гигантская минутная стрелка подцепила меня за шиворот и тащит вверх, к цифре «двенадцать» огромного циферблата. На неподвижной часовой стрелке у цифры «три» сидел облачённый в фиолетовый халат гном, болтал ножкой и мерзко хихикал. Его хихиканье отдавалось в ушах, смешиваясь с назойливым тиканьем. Тиканье ещё долгое время преследовало меня, даже когда циферблат уже давно растворился в мокром тумане.
Когда я наконец пришла в себя, дежурившие у моей постели Гань Лу и служанки вздохнули с таким облегчением, что я заподозрила: не проснись я, и у них всех был не нулевой шанс отправиться к Жёлтым ключам следом за мной. Заподозрила я это, впрочем, тоже позже, потому что в тот момент все мои путающиеся мысли занимала жажда. Мне дали напиться, и я снова отключилась, на этот раз, слава богу, без бреда. И так повторялось несколько раз. В конце концов я перестала терять сознание через несколько минут после того, как приходила в себя, но всё равно меня преследовала сонливость, а слабость была такая, что я буквально не могла оторвать голову от подушки. А если пыталась пошевелить рукой, то казалось, что к ней привязали пудовую гирю.
И потому я далеко не сразу осознала, что среди хлопочущих вокруг меня девушек нет Усин. А осознав, далеко не сразу задалась вопросом, куда она подевалась.
– Где Усин? – спросила я у служанки, принёсшей мне жирного мясного супа. Та отвела глаза и пробормотала, что госпоже Драгоценной супруге нельзя волноваться. Но если она пыталась таким образом успокоить меня, то добилась прямо противоположного – я встревожилась.
– Где она? Ну? Неужели это так трудно – ответить на один вопрос?
Служанка опять отвела глаза, ещё парочка маячивших за ней тоже старательно прятали взгляды.
– Так, – я попыталась сесть. Это было трудно, но я бы справилась, когда б эти дурочки не кинулись укладывать меня обратно, пища, что госпоже нельзя вставать. Я попыталась рявкнуть, хотя получилось совсем не впечатляюще, и пригрозила, что не съем ни ложки, пока они не расскажут, что случилось с моей подругой. Самой храброй, как ни странно, оказалась Мейхи.
– Сестра Усин арестована, госпожа Соньши, – присев, сообщила она. – Её увели ещё три дня назад.
– Что?!
– Госпожа Драгоценная супруга, вам нельзя волноваться, – снова завели свою шарманку остальные, одновременно углом рта шипя на Мейхи за длинный язык. Пришлось прервать это кудахтанье:
– А ну, тихо! Немедленно позовите лекаря Ганя.
Приказ был тут же охотно выполнен – видимо, девушки понадеялись на авторитет лекаря и были рады переложить на него объяснение с беспокойной госпожой. Гань Лу, повторив, что мне нельзя волноваться, подтвердил, что да, Усин арестована. Оказывается, она была чуть ли не главной исполнительницей преступных замыслов императрицы – во всяком случае, той их части, что касалась меня.
– Но это же бред! – высказалась я, однако лекарь лишь развёл руками. И правда, чего это я к нему пристаю, не он же, в конце концов, отдал приказ об аресте. Но императрица даже из заключения ухитрилась достать меня, и весьма болезненно, чтоб ей все неродившиеся по её вине младенцы каждую ночь во сне являлись…
– Её ещё не казнили?
– Следствие ещё не закончено, госпожа Луй, приговоры же будут вынесены после его окончания.
– Хорошо, – значит, какое-то время ещё есть. – Понимаю, что вы многого не знаете, но всё же – ваше предположение, сколько следствие ещё будет продолжаться?
– Едва ли долго, – вздохнул господин Гань. – Собственно, с ним уже всё ясно, вопрос пока лишь в том, сколько человек было вовлечено и всех ли выявили.
– Понятно… Как скоро я смогу встать?
Разумеется, лекарь тут же замахал руками и запретил даже думать о том, чтобы покинуть постель в ближайшую неделю как минимум. Но я иногда становлюсь очень упрямой. Риск? Да, он есть, плохое со мной может случиться, а может, и не случиться. А вот Усин, если ей не помочь, пойдёт на плаху без вариантов. Мне когда-то просто невероятно повезло выскочить из мясорубки местного «правосудия» живой и невредимой, но сейчас император явно не в том состоянии, чтобы мыслить здраво.
И потому, отослав врача, я всё же заставила себя съесть этот чёртов суп – надо набираться сил как можно скорее. После чего выгнала остальных слуг, заявив, что они помешают мне спать, и, оставшись в одиночестве, первым делом попыталась подняться. Ноги противно дрожали, но мне всё же удалось пройти от кровати вдоль стены и обратно. Лиха беда начало. Потом я вспомнила об ещё одном очевидном способе решения проблемы, хлопнула себя по лбу, позвала незамедлительно прибежавших девушек, дежуривших в соседней комнате, и велела принести бумагу, кисть и тушь.
Однако ответа на моё послание не было, хотя гонец мог бы обернуться за пару часов. Три дня я ещё ждала, безропотно выполняя все предписания, а на четвёртый приказала одеть меня и заложить карету. Гань Лу сперва попытался буквально лечь поперёк порога, повторяя, что я погублю и себя, и его, но когда я пригрозила, что прикажу слугам вытащить его и запереть, а если и они откажутся повиноваться, то будут выпороты, сдался.
– Слуг бы пожалели, госпожа Драгоценная супруга, – угрюмо буркнул он, поднимаясь. – Им и так досталось от дознавателей. Кое-кто ещё лечится.
– В каком смысле – лечится? – заинтересовалась я. Оказалось, что в самом прямом – пока я валялась в бреду, допросу с пристрастием, а попросту говоря, пытке, моя прислуга подверглась вся, до последнего человека. Даже странно, что оговорила себя одна Усин. Теперь понятно, почему у них всех такой пришибленный вид, отнюдь не в переживаниях за меня дело. Я ужаснулась и велела позвать своего казначея, чтобы он выдал всем по крупной денежной сумме. Ничем другим я пережитое ими компенсировать не могла.
Лекарь напросился сесть в одну карету со мной, чтобы в случае чего оказать мне помощь незамедлительно, и я не стала возражать. Третьей, обеспечивающей приличия, стала Мейхи – мне как-то незаметно начала весьма импонировать её молчаливая выдержка. Гань Лу всю дорогу мрачно молчал, всем своим видом выражая неодобрение и дурные предчувствия, но мои мысли были заняты предстоящим разговором с его величеством.
Путешествие я перенесла в целом неплохо, хотя, когда я вылезла из кареты за дворцовыми воротами Благодарности и Процветания, то поняла, что меня изрядно пошатывает. К счастью, один из евнухов выехал вперёд, едва только мы оказались в Таюне, так что меня сразу же ждал паланкин. Но по бесконечным ступеням дворца Великого Превосходства Гань Лу и Мейхи провели меня под руки. Император вышел, чтоб не сказать выбежал мне навстречу, едва ему доложили о моём появлении.
– Что это? Что ты тут делаешь, Соньши? Тебе нужно лежать! Гань Лу, ты посмел нарушить мою волю?
– Не гневайтесь на него, ваше величество, он пытался меня не пустить, я его заставила, – попросила я, и сразу же перешла к главному: – Ваше величество, моя служанка, Луй Усин… Это какая-то ошибка! Кто угодно, но не она!
Иочжун помолчал, хмурясь, покачал головой, и заговорил успокаивающим мягким тоном:
– Тебе не стоило приезжать из-за неё. Знаю, бывает трудно поверить в предательство, но эта девка не стоит твоих усилий, поверь. Она предала тебя и совершила измену, и уже в этом призналась.
– Под пыткой! Ваше величество, это самооговор. Человек, терзаемый болью и страхом, может признаться в чём угодно, лишь бы это прекратить.
– Да не так уж её и пытали. На неё, не сговариваясь, показали и императрица, – Иочжун скривился, словно само это слово отдавало невероятной горечью, – и Юнэ Маней, и Фао Та, глава Службы врачевания. Именно ей он передавал снадобья, которые она подмешивала в твои благовония. Ты знаешь, что она ставила их тебе в спальню ещё весной, перед первым твоим выкидышем? Она и сама это рассказала, в мельчайших подробностях, раньше, чем её спросили. Я сам сперва думал, что на ней только чай, но нет, всё оказалось хуже.
– Она просто слышала, как… – я запнулась. Я хотела сказать: «Она просто слышала, как Гань Лу говорил о благовониях», но как раз в этот момент я вспомнила – а ведь Усин-то при том разговоре не присутствовала. Я тогда отослала её, желая побыть в одиночестве, и она, как и остальная свита, ждала на значительном расстоянии от облюбованной мной беседки, так что отчитывался Гань Лу только мне. А потом я просто попросила слуг не зажигать благовоний вообще, никаких, мотивируя это возросшей чувствительностью к запахам. И даже не особенно кривила душой при этом.
– Лекарь Гань, – я повернулась к врачу, – вы кому-нибудь говорили о благовониях, которые нашли у меня?
– Нет, госпожа Драгоценная супруга. Я никому не передаю содержание своих разговоров с пациентами.
– Иди к себе, ляг, – напомнил о себе император. – Скоро всё это закончится. А тебе надо набираться сил.
– Но как же… Мы же были сёстрами…
– Подлый люд, – сказал его величество таким тоном, словно это всё объясняло. – Императрица взяла её отца на службу в Отдел экипажей, и зятя, мужа сестры – на поставки в Отдел кушаний.
– Так может, – ухватилась я за возможность оправдать подругу, – она угрожала семье Усин, если та не подчинится?
– Да уж не без того.
– Но тогда Усин не так уж и виновна! Почтение к родителям – первая добродетель…
– Что значит – не так уж и виновна? Верность императору превыше всего. И она, и её семейство – они все обязаны, если того требует долг, пожертвовать всем, в том числе и жизнью, ради блага престола и империи. Твоя слуга пренебрегла своим долгом и должна за это заплатить.
Я молчала, чувствуя себя полностью подавленной. Император не выглядел озлобленным или хотя бы раздражённым, видно было, что его решение вполне взвешено, это не порыв, не ослепляющая ярость. И я не видела способа поколебать его уверенность в своей правоте.
– Ваше величество, я молю о милосердии, – тихо сказала я.
– Нет, добрая моя девочка. Если бы речь шла только о тебе – может, я и прислушался бы. Но она покусилась на драконью кровь, на моих детей. И я не хочу, да и не имею права спустить такое с рук.
И я поняла – всё. Просить дальше всё равно, что биться головой о каменную стену. Расшибёшь голову в лепёшку, а стене хоть бы хны. Оставалось утешаться лишь тем, что я сделала всё, что могла. Так себе утешение, если честно.
– Эльмы… – император снова скривился, словно у него болел зуб, и отвернулся. – Императрица отравила всё, до чего смогла дотянуться. Теперь я понимаю, отчего Тайрен вырос таким… Я слишком мало уделял ему внимания, понадеялся на его мать. А эта семейка и рада стараться. Ну, ничего, хотя бы теперь я покончу с этой заразой. Весь род до девятого колена, как и завещали предки. Чтобы и память о них исчезла.
Я приоткрыла рот. Голос императора прозвучал настолько обыденно, что до меня не сразу дошёл страшный смысл его слов.
– До… девятого колена?
– Так и надлежит поступать с изменниками. Пусть это послужит уроком всем остальным.
Я судорожно вздохнула. До девятого колена?! Это сколько же человек? Ладно, смерти самого вана Лэя я не слишком бы огорчилась. И даже смерти его сыночков, хотя этим двоим мне и предъявить-то особо нечего, кроме парочки обидных слов, сказанных когда-то в адрес комнатной девушки императрицы. Но остальные?.. Жена Эльма? Дочери? Наложницы? Говорят, одна из них недавно родила ещё одного мальчика, ван всё ещё вполне крепок. Младенца тоже под нож?! А прочая родня, дети, старики?..
– Ваше величество!
– Что?
– Умоляю! – я оттолкнула державшую меня под локоть Мейхи и бросилась на колени, схватившись за императорский рукав. – Не трогайте их! Они ничего не делали, они вас не предавали!
– Соньши, дурную траву вырывают с корнем…
– Но ваше величество! И на добром дереве бывают кислые сливы! Императрица предала не только драконью кровь, она предала весь свой род! Дайте им шанс!
Странно, когда я ехала сюда, то казалась себе спокойной, как танк, и столь же целеустремлённой.
